Текст книги ""Та самая Аннушка". Часть первая: "Аннушка и ее Черт" (СИ)"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава 3
Синева и романтика

– Какого хрена?

Просто дежавю какое-то – я лежу на земле и смотрю на стоящую надо мной Аннушку. Только что ботинок не на горле, да и пистолет смотрит слегка в сторону. Но, судя по ощущениям, этим ботинком меня только что пнули под рёбра.

– Ты сказал, что больше не орёшь во сне.

– А я орал?

– Как, сука, резаный. Я думала, тебя кто-нибудь за жопу укусил.

– А, так ты не в меня стрелять собиралась? – я показал пальцем на пистолет.

– Это уж как пошло бы. Но блин, я чуть не обоссалась от неожиданности. С тобой всё в порядке?

– Нет, – сказал я честно. – Не всё. Мои сны вернулись.

– Давно?

– Некоторое время назад.

– И что тебе снится?

– Всякая дрянь, – ответил я уклончиво. – Не будем конкретизировать.

– И ты теперь будешь каждую ночь орать, как будто яйца прищемил?

– Не буду. Обычно я просыпаюсь раньше, чем успеваю закричать. Но вчера выпил, вышло вот так. Я стараюсь не пить, но что-то расслабился. Извини, не хотел напугать.

– Понятно. Этому парню больше не наливать, значит. Ну, ничего, я и в одно жало выпить не напрягусь, мне компания не нужна, я девушка самостоятельная. Можно дальше спать, или это ты только распевался?

– Концерт окончен, – буркнул я, заворачиваясь в спальник.

Опьянение как рукой сняло, весь алкоголь с потом вышел. Сегодня как-то особенно ярко было, этак и инфаркт словить можно. Нет, пить мне точно не стоит. Особенно теперь.

* * *

У Аннушки нашёлся кофе, и это отчасти примирило меня с синяком на рёбрах. Пнула она меня ночью от души.

– Давай, пей быстрей, солдат, – сунула она мне кружку, – твоими темпами мы тут месяц туда-сюда гулять будем. Ты себе не представляешь, какая это жопа для моей деловой репутации…

– Слушай, – спросил я, дуя на горячий кофе, – а ты через какой проход сюда въехала? Может, до него ближе?

– Ох уж мне эти лазутчики-гаражисты, – фыркнула девушка, – не всем нужны ваши дырки, норки и прочие сфинктеры мироздания. Есть же Дорога. Мне не требуется дверка, мне весь Мультиверсум открыт.

– Как скажешь, – не стал спорить я, – мне никто никогда не объяснял, как это работает. Я могу открыть дверь из своего дома в другой мир. Я могу найти в том мире дверь в следующий, а в том – ещё дальше. Просто чувствую направление. Но вернуться можно только тем же маршрутом, каким пришёл.

– И что же не вернулся?

– Проход исчез.

– Бывает, – кивнула Аннушка, – редко, но бывает. В этом уязвимость всех «лазальщиков в дырки». Если дырку заколотят, вы остаётесь с голой жопой в чистом поле.

– А ты, значит, не так?

– Не так. Я хоть сейчас могу уйти.

– И почему ты ещё здесь?

– Из-за «Чёрта», – она похлопала по пыльному борту машину. – Я его не брошу. Так что поднимай свою жопу, солдат, сейчас мы закатим машину вон в тот сарай и пойдём за бензином. Если будешь вести себя хорошо, то, так и быть, потом довезу тебя домой.

– Есть вести себя хорошо! – отрапортовал я, вставая.

«Скрип-скрип» – колесо тележки косовато, болтается на оси. «Топ-топ» – шкандыбаю за тележкой я. Протез, надо отдать ему должное, не скрипит, я его перед самым выходом обслужил – смазал, заменил подшипники, пряжки ремней и мягкий вкладыш. Как новенький теперь. Но протез – не нога, в марш-броски с ним не побегаешь. Надо постоянно следить, чтобы вкладыш не съехал и не натёр культю, чтобы не намок от пота и не натёр культю, чтобы… даже в идеальных условиях долго идти на протезе больно. Природа спроектировала наши ноги, не рассчитывая, что они будут заканчиваться ниже колена конструкцией из алюминия и пластика. Говорят, дорогие индивидуальные модели позволяют чуть ли не марафон в них бежать, но я думаю, что это всё-таки сильно преувеличено. В любом случае, таких денег у меня нет и взять их негде. Когда я открыл для себя другие миры, сначала казалось, что все их сокровища лежат у моих ног, но я очень быстро выяснил, что никаких сокровищ там нет. Ценности одного мира ничего не стоят в другом. Техника не тех стандартов, оружие не тех калибров, картины не тех художников, машины, которые нечем чинить, и одежда не того фасону. Более-менее универсально золото, но его не так просто найти и ещё сложнее продать. В постап-мирах золотые слитки не лежат грудами на улицах. Нигде не лежат. У нас, например, золото в городе можно найти разве что если обнести ювелирный. При условии, что ты знаешь, что это, как выглядит и никто не обнёс его до тебя. Но если кто-то начнёт регулярно сбывать с рук ювелирку, то им быстро заинтересуется и полиция, и криминал. В общем, «межмировое сталкерство», которое Аннушка справедливо назвала мародёркой, занятие не так чтобы сильно прибыльное. Найти что-то, представляющее ценность и при этом легко реализуемое – большая удача. А я не особо везучий.

– Слушай, – не выдержала Аннушка, которую явно раздражает необходимость идти в моём темпе. – Может, ты поверишь мне на слово? Скажешь, где бензик, я мухой метнусь, притараню пару канистр, заправим «Чёрта» и свалим в туман? Честное курьерское, я тебя не брошу. Отвезу домой, или куда скажешь.

– Прости, – покачал головой я, – с моей стороны было бы некрасиво отправлять девушку одну в полный неизвестных опасностей мир.

– Это не первый мир, где я встряла. И даже не сотый. Это моя работа, чёрт тебя дери! Я способна о себе позаботиться!

– Ничуть не сомневаюсь. Но поверь, нам будет лучше идти туда вместе.

– Ты мне чего-то не рассказываешь?

– Как и ты мне. Вот, например, зачем ты тут?

– Искала одного человека. Думала, это ты.

– Искала, чтобы пристрелить? – вспомнил я наше знакомство.

– Дурак, что ли? Я не киллер, я курьер. Искала, чтобы отвезти к заказчику. Он должен был добраться сам, но сильно задержался, и тот беспокоится.

– Поэтому стволом в нос тыкала? Из беспокойства?

– Меня предупредили, что парень нервный, со сложной биографией, может быть не в адеквате. Требует осторожности.

– Это твоя осторожность так выглядит?

– А что такого? Я же не выстрелила. Вежливо спросила, выяснила, что ты не тот, кто мне нужен, никто не пострадал. Идём, вон, вместе, как зайчики. Точнее, ползём, как две чёртовых черепахи, но я опять же, заметь, даже не ругаюсь. Почти.

– А если бы был тот?

– Не менее вежливо пригласила бы проследовать со мной.

– А если бы он отказался?

– Действовала бы по обстоятельствам. Что ты привязался-то, блин?

– Просто интересно, почему ты искала своего клиента тут. Не самое, как бы, бойкое место.

– Понимаешь, – задумчиво почесала пыльную шевелюру Аннушка, – есть у меня одна фишка. Умею находить людей и вещи. Не всяких людей, не всякие вещи, но, если получится, в любом мире отыщу. Ошибаюсь очень редко, но… Вот, ошиблась, да ещё и встряла, как назло, без топлива.

– И что теперь?

– Теперь надо выбраться отсюда и искать того парня заново. Если он ещё не нашёлся сам. И если ещё есть, кого искать. Мультиверсум – опасное место. Я, конечно, выкручусь, не впервой, но репутации моей это, сука, не на пользу.

– А что у тебя за репутация?

– «Наша Аннушка достанет кого угодно!» Ну, вкратце. И доставит куда угодно, разумеется. Я лучший курьер в Мультиверсуме. Служба межмировой логистики «Аннушка и её 'Чёрт».

– И что, большая конкуренция? – поинтересовался я.

– Я вне конкуренции! – гордо заявила девушка. – Так, как я, никто не умеет.

– Не умеет что? Хвастаться?

– Ой, вот иди на хрен, солдат! Я тебе ничего доказывать не обязана. Это ты тут застрял, как в жопе между булок. Вот что бы ты без меня делал?

– Доковылял бы до следующего перехода, – пожал плечами я.

– И где он, по-твоему?

– Где-то там, – я махну рукой назад. – Я только направление чувствую. Может, в сотне километров, а может, и в тысяче. Но мне-то спешить некуда. У меня нет репутации.

– Ладно, уел, – рассмеялась Аннушка, – не будем меряться, кто сильней облажался. Кстати, для таких, как ты, это вполне круто – чувствовать переход. Обычно вы таскаетесь только по тем, которые кто-то до вас разведал. А уж то, что ты смог, если не врёшь, свой открыть – это вообще редкость редкая.

– Зачем мне врать? Я вообще долгое время думал, что один такой.

– А потом?

– А потом мне объяснили, что я ошибался. Может, привал? Надо дать ноге отдохнуть. Заодно и пожуём чего-нибудь. Вон там автостанция, можно укрыться от солнца и ветра, а то достало песком на зубах хрустеть.

– Да уж, – согласилась Аннушка, почесав растрёпанные волосы, – за душ бы я кого-нибудь убила. Песок уже, кажется, даже в трусах. Как они тут жили вообще? Аборигены-то?

– Под землёй, в основном, – пояснил я. – По крайней мере, в этом регионе. Я тут читал со скуки местные газеты, благо язык похож. Многого не понял, конечно, но идея в том, что большая часть всего у них в подземках. Поверхность – для нищебродов, а все, кто хоть что-то из себя представлял, обитали в искусственной среде. Идеальный микроклимат, идеальный свет, идеальная стерильность, оранжереи с растениями, красота и порядок.

– И почему так? – заинтересовалась Аннушка.

– Без понятия, – ответил я, закатывая тележку в помещение автостанции. – В газетах обычно не пишут то, что и так все знают, а из новостей фиг чего поймёшь. Мне показалось, что это как-то связано с климатом. Жарко, сухо, сильные ветра, выветривание почвы… Тут даже заводы были под землёй.

– Да не так тут и плохо. Видала я места и похуже. Ну, жарко, ну, ветер, ну пыль с песком… Не ужас-ужас.

– Мне кажется, сейчас тут просто межсезонье. Посмотри на наружные стены с другой стороны здания – у них углы облизаны, как пескоструйкой, и стёкла матовые. Лучше бы нам не дожидаться тут сезона ураганов.

Аннушка не поленилась выбежать из помещения и удостовериться. Вернулась через несколько минут задумчивая.

– Теперь понимаю, почему тут такая архитектура странная, – сказала она. – Приземистая, бетонная и углами, как волнорез. Если тут сильные ветра, это всё объясняет. Как думаешь, скоро они начнутся?

– Я тут две с половиной недели. Сначала был полный штиль, потом стало понемногу задувать, сегодня ветер уже довольно сильный. Я не пытался выяснить, что тут как. Надеялся побыстрее убраться. В газетах ничего на этот счёт на попалось, да и лет им много. Мало ли как поменялся климат с тех пор, как людей не стало.

– Интересно, куда они делись? – Аннушка откупорила пакет местного сухого печенья, попробовала, скривилась, но всё же взяла следующее. – Скелеты по углам не валяются.

– Не, – покачал я головой. – Не интересно. Вообще. Надеюсь, мы этого так и не узнаем.

* * *

К вечеру добрели до очередной сервисной станции. В прошлый раз я прошёл мимо – как оказалось напрасно, ночевал тогда в чистом поле. Теперь в поле ночевать не хочется, на закате снаружи засвистело и заныло на разные голоса. Ветер не холодный, скорее, даже горячий, но он несёт пыль и песок, которые набиваются под одежду, лезут в глаза, нос и рот. Аннушка, ругаясь, пытается вытряхнуть пыль из окончательно превратившейся в воронье гнездо шевелюры, мне проще – голова стрижена под машинку.

– Полей, я хоть умоюсь, – попросила она.

Я скрутил крышку с пластиковой бутыли. Аннушка сняла тёмные очки, набрала воды в сложенные ковшиком руки, ополоснула лицо. Впервые увидел её глаза – ярко-синие, фантастически насыщенного цвета.

– Ого, ну и синева…

– Не видел таких раньше?

– Один раз.

– У кого? – заметно напряглась Аннушка.

– У одного человека… неважно.

– И где он?

– Умер. Скорее всего.

– И ты не знаешь, что они означают?

– Нет. Понятия не имею. Он тоже всё время в тёмных очках таскался. Это важно?

– По обстоятельствам, – уклончиво ответила Аннушка. – В основном, лучше с ними никаких дел не иметь. Но есть исключения.

– Например, ты?

– Нет, я плохой пример. Но попадаются и приличные люди. Просто имей в виду: синие глаза к неприятностям.

– Спасибо, что предупредила.

– Ну, тебе-то терять нечего, ты и так в полной жопе.

Ветер на улице подтверждающе взвыл.

Аннушка внезапно закапризничала. Сказала, что если питаться крекерами и газировкой, то будут прыщи как в пубертате. Особенно когда умыться толком негде. Развернула бурную деятельность: нашла в прилегающем гараже две металлических ёмкости, из одной мы сделали импровизированную печку, в другой вскипятили воду, используя в качестве топлива мебель и прессу. Заварили какие-то суповые концентраты, вышло не особо вкусно, но хотя бы горячо и жидко. Похоже на настоящую еду. Ничего похожего на кофе в маленьком ларьке не нашлось, но растворимый напиток в пакетиках с некоторой натяжкой сойдёт за плохой имитатор какао.

– Если ты прав, и ветер будет усиливаться, – сказала она, расположившись в свитом из собранной с вешалок одежды гнезде на полу, – то скоро на улицу будет не выйти.

– Сужу по художественной литературе, – я достал из корзины книжку, зажёг электрический фонарь. Фонарь местный, батарейки к нему, хоть и полудохлые, валяются в каждом ларьке, с этим проблем нет. – «Сезоны ветров» упоминаются постоянно. Романтические свидания там сплошь под «песни ураганов».

– Хреновая какая-то романтика.

– Ну, так они же не под кустами там друг дружку романтируют. Когда между тобой и бурей надёжная стена, то её звуки приятно щиплют нервы, не более.

– Так, – сказала решительно Аннушка, – вот чтобы сразу пояснить: у нас с тобой романтических поебушек под ветра стон не планируется. Я не то чтобы категорически против случайного секса, и не то чтобы ты мне как-то особенно противен, но…

– Но?

– Интимная гигиена, солдат. От тебя пахнет как от потного козла, от меня ничуть не лучше. Когда песок скрипит на зубах – это можно пережить, но когда он скрипит между ног, то ну его нафиг такую романтику. Я вижу, как ты пялишься на мою задницу, всё понимаю, любуйся на здоровье, от меня не убудет. Но не более.

– Значит, теоретически…

– Обеспечь мне ванну с пеной, и я, может быть, подумаю. Но ничего не обещаю.

– Я запомню.

– Учти, пены должно быть много! Обожаю пену! – она сладко потянулась, майка отчётливо обозначила содержимое под распахнувшейся кожанкой.

Мне пришлось, чтобы отвлечься, взяться за книгу.

– Про что читаешь? – спросила Аннушка, допив кружку чего-то горячего, почти-но-не-совсем похожего на какао. На упаковке написано «Кордань растворимый с курокой», но называется так сам напиток, или это бренд производителя – непонятно.

– Как тебе сказать… Не то детектив, не то любовная история, не то производственный роман. Главный герой – учёный, исследует… Я не очень понял, что, потому что, хотя язык очень похож, научная терминология совершенно чужая. Про себя я условно назвал его специализацию «информационной биологией», но, может быть, зря. Какой-то способ программирования роста живых организмов, кажется. Чего-то он там чем-то облучал, оно росло и колосилось, цвело и пахло, плодилось и размножалось.

– Звучит не очень увлекательно.

– Не скажи, – заступился я за автора, – есть и интересные моменты. Облучил, он, скажем, поле… ну, допустим, кукурузы. На самом деле местная какая-то культура, я не запомнил название. И на ней сразу вместо початков, или что там природой предназначено, выросли, допустим, огурцы.

– Огурцы?

– Или бананы. Или яблоки, не суть. Мне названия ни о чём не говорят, помнишь?

– И в чём интрига?

– А в том, что до этого он своими лучами по той траве фигачил только в лаборатории, и всё было зашибись. Огурцы пёрли как не в себя. А когда в поле с ероплана, возникли нюансы. Суслики там какие-то были, или тушканчики, не суть, – так вот, они тоже под этими лучами загорали, оказывается.

– И на них выросли огурцы? – заинтересовалась Аннушка.

– Нет, но из них выросла неведомая зубастая фигня, которая кого-то там понадкусывала. Мелкая, но злобная и живучая. Смысл, как я понял, был в том, что тут на поверхности ни хрена не растёт, потому что жара, ветер, сушь, песок и пыль. А облучённые кукурузогурцы…

– Кукурузогурцы? – фыркнула девушка.

– Или яблонаны, неважно. В общем, они как-то там клеточно регенерировали и усваивали питательные вещества как ненормальные, отчего росли где хочешь, хоть в асфальт втыкай. Вот и суслоёбики эти мутировавшие оказались – ломом не убьёшь.

– И что? Они сожрали всех людей и стали править миром?

– Нет, порешили их в конце концов. Приморили чем-то. И вот, понимаешь, у героя моральная дилемма – накормить человечество кукурузогурцами, создав пищевое изобилие, но рискуя наплодить орды хищных суслоёбиков, или уничтожить результаты своего труда, спустив в сортир десять лет работы. А вокруг, как мухи над говном, вьются алчные корпорации. Одним, значит, яблонанов подавай, чтобы захватить рынок, а другим, наоборот, суслоёбики глянулись.

– А с этих-то какой прок?

– Ну как же, ведь если из простого суслика этакая херня выросла, то что будет, если волшебным фонариком посветить, например, на медведя? Это ж такая медвежуть вырастет, что её милое дело конкурентам на порог подкинуть, в дверь позвонить и убежать. Сразу тем станет некогда.

– А, ну да, логично. И что дальше было?

– У мужика этого ещё, как назло, разом жена и любовница. И жена ему дома в одно ухо: «Бросай ты эту фигню, добром не кончится», – а любовница, которую он в лаборатории промеж штативов интеллектуально огуливает, наоборот, в другое: «Ах, ты такой гений, давай, двигай науку! Да-да, вот так двигай, глубже, не останавливайся! Ах, какой у тебя большой талант!»

– А он чего?

– Он продолжает трахать обеих, ожидая, пока само собой как-нибудь прояснится.

– Действительно, большой талант. И что там дальше?

– Ну, между постельными сценами он как-то успевает наловить тех сусликов и начинает их облучать, чтобы понять, как на них те огурцовые лучи действует. Надеется подобрать частоту, или, там амплитуду, или фазу какую, чтобы огурцы колосились, а суслоёбики нет. Тогда пустоши покроются кукурузогуречной травой, закрома начнут ломиться от яблонанов, и благодарное человечество воздвигнет ему монумент с во-о-от такой кукурузиной.

– Но что-то пошло не так? – проявила понимание законов жанра Аннушка.

– Ну, разумеется. Коварная любовница решает похитить результаты исследований героя и променять его огромный горячий талант на холодные, но не менее огромные деньги.

– Надвигается кульминация?

– Ну, да. Утащив ключи у утомлённого чрезмерными научными изысканиями партнёра, она идёт в его лабораторию. Но в это же время его жена, решив уточнить, кого именно трахает муж, проникает туда же. Они сталкиваются при свете ультрафиолетовых ламп над экспериментальными образцами, кричат друг дружке: «Ах, ты, шлюха!» – и переходят к рукопашной, злостно нарушая технику безопасности при работе с проникающим излучением. Толкают жопами оборудование, суслики разбегаются, а сами они получают дозу огуречных лучей.

– Какой пассаж! – восхищается Аннушка. – И что дальше?

– Не знаю, я только до этого момента дочитал.

– Так, читай вслух! – велела она деловито.

– Там слог не очень, – предупредил я. – Пафосно и многословно. Я только от скуки не бросил.

– Плевать, один чёрт спать рано, а делать нечего. Устроим литературные чтения.

– Погоди, я тогда ногу отстегну и вообще устроюсь на ночь, чтобы не вставать уже.

Я раскатал по полу спальник, накидав под него тряпья с вешалки, сел и распряг протез. Как я и опасался, во вкладыш попал вездесущий песок, и кожу на культе слегка натёрло. Я разложил вкладыш для просушки, поморщившись от запаха, достал из кармана заживляющую мазь и принялся втирать в пострадавшие места. Аннушка пристально наблюдает за моими манипуляциями, отчего мне слегка неловко. Я стесняюсь своего увечья. Точнее, не столько его, сколько своей неполноценности.

– Как тебя угораздило? – спросила она.

– Как всех. Мина. Ими вся прифронтовая зона в три слоя усеяна, самое частое ранение – потеря ноги. Шёл, не туда наступил, готово.

– Мог бы соврать что-нибудь героическое, – усмехнулась девушка. – Произвести впечатление. Типа забил щелбанами два десятка врагов, но, когда пинками доламывал танк, ушиб пальчик…

– Нафига?

– Не знаю. Мужики постоянно так делают. Ритуал. Ну, как у птиц – растопырить перья, закатить глаза и закурлыкать. Демонстрация готовности к размножению, типа.

– Что же ты не предупредила? Я бы что-нибудь придумал.

– Пофиг, не надо. Один чёрт размножаться я не планирую.

– Со мной или вообще?

– Не твоё дело. Болит?

– Терпимо. Идти смогу.

– Тогда давай, читай уже.

Глава 4
Литература и шопинг

– «Пропустите! Пропустите меня к ней! – возопил Шроун».

– Так и написано, «возопил»? – уточнила Аннушка.

– Да, я же говорю, стиль такой. Книжка с полки «лучшие продажи», наверное, аборигенам нравилось.

– Шроун – это главный герой?

– Ага. Тот самый, изобретатель огуречных лучей.

– Ладно, читай дальше.

– 'К которой из двух? – усмехнулся дежурный врач.

– К обеим! – воскликнул, заломив руки, учёный. – Не время для выяснения отношений! Их жизни в опасности!

– Несколько укусов, порезы стеклом, незначительные гематомы… – начал перечислять врач, заглянув в бумаги. – Ваши дамы побили друг дружке лицо и посуду? А откуда укусы? Домашнее животное? Я вообще не понимаю, почему их поместили в изолятор…

– Вот именно! Вы не понимаете! – Шроун возвысил свой голос. – Они… Впрочем, кому я объясняю? Вы не учёный! Пропустите меня!

– Здесь не ваша лаборатория, – обиделся медик, – а больница. Впрочем, не вижу причины не пускать посетителей. Если дамы переключатся на вас, первую помощь окажут на сестринском посту. Проходите.

Он нажал кнопку, разблокируя турникет.

– Я не буду обсуждать твоё предательство! – воскликнул Шроун. – Хотя оно отравленным кинжалом пронзило мне сердце! Я пришёл, чтобы спасти твою жизнь!

– Ты так благороден! – зарыдала Морива. – Я недостойна тебя и твоего огромного таланта! Как я могла его променять на обещания этих торгашей! Тем более, что они всё равно не заплатили…'

– Это которая его любовница? – уточнила Аннушка.

– Она самая. Слушай дальше: 'Ты облучена Шроун-лучами! В твоём организме уже начались изменения. Если ничего не сделать, то они станут необратимыми через несколько дней. Твоё прекрасное тело погибнет!

– Ты по-прежнему считаешь, что я прекрасна?

– Увы, даже твоё предательство, подобно укусу ядовитой змеи отравившее мой разум, не может изменить моих чувств, Морива! Не знаю, смогу ли я тебя когда-нибудь простить, но знаю, что не прекращу вожделеть!

– Так воспользуйся же моим телом, пока оно не потеряло своей красы!

Морива подалась ему навстречу, распахивая больничный халат, под которым ничего не было. Её груди…'

– Ты точно хочешь это слушать? – уточнил я. – Там две страницы стонов, вздохов и скрипа кровати. Я обычно пролистываю.

– Вряд ли это чтиво расширит мой кругозор, – зевнула Аннушка, – я девушка опытная. Переходи сразу к сюжету.

– Угу… – зашуршал страницами, пробегая текст по диагонали, – да когда же вы… О, вот, оделись, наконец… «Я заберу тебя отсюда. Тебя и жену. Её грехи не так велики, чтобы позволить ей превратиться в чудовище…»

– Сам лаборантку пялит, а у жены грехи? – скептически фыркнула Аннушка. – Ох уж эти мужики…

– Может, тут так принято, я почём знаю. Читать дальше?

– Да читай уж…

– «…я заберу вас в лабораторию, ведь шроун-лучи…»

– В честь себя назвал? – снова перебила девушка. – От скромности не помрёт. Ладно, молчу-молчу, читай дальше.

– «…шроун-лучи, ставшие причиной вашей беды, могут стать и вашим исцелением! Я не сомкну глаз над экспериментами, я подберу фрекулентность, буду облучать вас снова и снова…»

– По-моему, его просто прёт оттого, что получил на халяву двух подопытных крыс, которых можно заодно и поябывать, – не выдержала Аннушка. – Спорим, жену он тоже простит разок-другой на кушетке?

Я пролистал вперёд.

– Угадала. Прямо в этой главе. 'Простишь ли ты меня, о мой супруг? – воскликнула сквозь слёзы Ликития. – Лишь сейчас я осознала, как мелочна моя ревность на фоне твоей гениальности! О, как глупо было требовать соблюдения мещанских условностей от личности такого масштаба! Как я могла быть так слепа? Как не понимала, что ты достоин большего? Одного лишь прошу, позволь мне быть твоей слугою, раз оказалась недостойна быть супругой! Нет, не слугой, рабой, наложницей твоею!

– Оставим эти глупости, Ликития, – ответил Шроун. – Ведь каждый может ошибиться, даже я. Не время каяться, сперва я должен спасти тебя!

– О, как ты великодушен! Позволь же доказать тебе, как я это ценю! – Ликития упала на колени перед мужем, её руки ловко распустили завязки его штанов…'

– Хватит, поняла, поняла, – засмеялась Аннушка, – сдаётся мне, автора этого шедевра поколачивала толстая злая некрасивая жена, вот он и отрывался в фантазиях. Там дальше что-то происходит, или сосут с причмокиванием до финальных титров?

– Сейчас, погоди, – я пролистал ещё несколько страниц. – Вот, он, наконец, поимел их по очереди и обеих вместе, возвращаемся к сюжету.

«Шроун ходил взад и вперёд по кабинету. На его красивом, мужественном, благородном лице…»

– Хрена себе у автора комплексы! Там нет его портрета?

– Нет, – я покрутил в руках книгу, – наверное, тут не принято.

– Спорим, он был убогим задротом, которому девки не давали?

– Ты же говорила про злую жену?

– Одно другому не мешает. Он был убогим задротом, девки ему не давали, его женила на себе страшная, толстая баба на десять лет старше, которая вытирала об него ноги. Свои кривые, целлюлитные, волосатые ноги.

– Увы, тут нет его биографии, – заглянул в конец книжки я.

– Жаль, я бы выиграла спор.

– Разве что за неявкой соперника. Мы этого не узнаем.

– Ладно, чёрт с ним. Так что там было на его пафосном еблете?

– 'На его красивом, мужественном, благородном лице отражалась напряжённая работа…

– … кишечника, – фыркнула Аннушка. – Всё, молчу, молчу. Читай.

– '…напряжённая работа мысли. Даже его непревзойдённый гений замирал перед ошеломляющими перспективами научного успеха. Шроун-лучи работали, но стоило признать, что ошибкой было применять их к растениям. Учёный подошёл к прозрачной стене лаборатории. За ней в двух изолированных боксах сидели те, кто составлял некогда его мужское счастье, Морива и Ликития. Но кто бы узнал первых красавиц института в этих удивительных существах?

– Вы очень красивы, – сказал им Шроун, – вы почти совершенны. Осталось ещё немного…

Человеческий полинорк оказался гораздо более гибким и чувствительным, чем полинорк примитивных полевых вредителей, он с лёгкостью программировался – но лишь в одну сторону. Утолщались и уплотнялись кожные покровы – сейчас эти тёмные глянцевые тела, давно уже не нуждающиеся в одежде, наверное, не пробила бы и пуля. Приобрёл фантастическую эффективность метаболизм – иногда учёный невольно содрогался, наблюдая, как их челюстной аппарат перемалывает продукты вместе с упаковкой. Он давно уже отказался от обычной еды, забрасывая в боксы мешки собачьего корма. Женщины не жаловались – да и вряд ли смогли бы. Их рты отлично рвали и грызли, но не могли больше говорить. Шроун гадал, сохранились ли за этими узкими, ушедшими под лицевую броню глазками хоть какое-то подобие мысли? Это всё ещё люди, пусть и изменённые, или просто суперхищники, способные только рвать и терзать?

– Мог ли я вернуть их в исходное состояние? – думал учёный. – И должен ли был? Разве не лучше им быть такими, мощными, гибкими, неуязвимыми, отбросившими шелуху рефлексий?

– Нет, – говорил он убеждённо, глядя в толстое стекло, – не случайность предоставила мне этот шанс. Сама Судьба привела меня на этот путь. Вы – лишь черновик, первый набросок. Ваши тела, созданные природой для плотского удовольствия, моей волей и разумом превратились в источники грандиозного познания…

– Вы что-то сказали, профессор? – новая ассистентка принесла кофе. – Эти существа… Какими они были до того?

– Обычными, девочка. Они были обычными.

– Ах, увы, я тоже такая обычная, – вздохнула, колыхнув высокой грудью, эта юная прелестная блондинка. – Как я счастлива, что на меня падает скромный отблеск вашей гениальности! Я готова на что угодно, чтобы стать ближе к вам. На что угодно!

В больших влажных глазах девушки сияло восхищение, переходящее в желание, и Шроун невольно потянулся к застёжкам её халата. Его ожидания не были обмануты – под ним оказалось лишь красивое тонкое кружевное бельё…'

– Так, – перебила меня Аннушка, – я, пожалуй, наслушалась. Давай ты дальше прочитаешь сам, а завтра перескажешь краткое содержание?

– Как скажешь.

– Всё, я спать. Если соберёшься дрочить, не сопи громко и постарайся меня не забрызгать.

– Вот ты язва.

– Это ты меня ещё плохо знаешь. Спокойной ночи, солдат.

* * *

К утру ветер не то чтобы совсем улёгся, но уже не завывал угрожающе, а так, посвистывал. Позавтракали чипсами и газировкой – диета «Мечта тинейджера». Аннушка высунулась за дверь, покрутила головой, сплюнула:

– Не погода, а пескоструйка. Надо чем-нибудь морды замотать.

Порывшись в ассортименте ларька, нашла два тонких шарфа с какой-то яркой символикой. Интересно, тут был футбол? У нас такие фанаты носили.

– На, – протянула один мне, – натяни на лицо, а то пыли наглотаешься. И очки вот ещё. Фасончик сомнительный, но ты и так не красавец.

– Что выросло, то выросло.

– Да не переживай, я не переношу красавчиков. Дай поправлю… – она подтянула на мне шарф, – всё, пошли.

Я выкатил тележку и захромал по дороге. Погода явно портится – вчера, несмотря на ветер, видимость была до горизонта, а сейчас – метров двести, не больше. Дальше пейзаж размывается летящей в воздухе пылью, которая, несмотря на все усилия, лезет в нос, рот и глаза.

– Как твоя нога? – спросила Аннушка.

– Справлюсь, – буркнул я.

Нога не радует, вчера слегка натёр, мазь положения не исправила, но деваться некуда. Ждать, пока заживёт, некогда. Если судить по динамике, через несколько дней мы можем просто застрять в центре пылевой бури и сдохнуть там, когда кончатся вода и еда. Впрочем, это я о себе. Аннушка, если не врёт, может «свалить в любой момент». Ей просто машину жалко. Ну, так найдёт себе новую, подумаешь. А вот меня она при этом вряд ли на горбу потащит, так что буду терпеть и хромать, хромать и терпеть. Дело привычное.

– Дочитал вчера ту книжку? – вспомнила она через пару часов неторопливого движения.

Заметно, что мой темп её бесит, но она сдерживается, не торопит. Понимает, что без толку.

– Ага, – кивнул я замотанной в шарф головой, – не спалось что-то.

– Представляю, – хмыкнула она. – Мозоли на ладошках не натёр?

– Берегу ресурс на случай, если попадётся ванна с пеной.

– Я ничего не обещала, эй! – возмутилась Аннушка. – Только подумать!

– Вот и я тогда… Подумаю.

– Ладно, мыслитель, чем там дело кончилось-то? Баб, которых главный герой героически поимел в разных позах, можешь пропускать.

– Там не очень много осталось. Когда этот Шроун начал пялить ассистентку перед стеклянной стеной бокса, его бывшие внезапно взревновали, и оказалось, что стекло недостаточно толстое.