Текст книги "Операция «Переброс»"

Автор книги: Павел Иевлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 9
Еда и патроны

Когда ворота Рыжего замка закрылись за кормой БРДМ, Борух направил машину в сплетение тёмных улиц в поисках какой-нибудь военной части. Набранный Артёмом в охотничьем магазине арсенал остался в багажнике брошенного возле церкви пикапа, при нём оказались только дробовик и уродливый полугражданский револьвер, насчет которого Борух сказал кратко: «Выкинь и не позорься». Нужно было настоящее оружие, способное хотя бы частично компенсировать низкую численность защитников. Оружие требовалось в первую очередь – прапорщик отчётливо понимал, что, покинув стены замка, импровизированная команда фуражиров подставляется под удар. Борух уверенно направил машину на юг. Артём смутно припоминал, что вроде видел многообещающие ворота со звёздами в этой части города, но это вполне мог оказаться и какой-нибудь призывной пункт, где всего оружия – старый пистолет Макарова в сейфе военкома. Однако у Боруха явно имелись на этот счёт более точные данные.

Следуя его указаниям, они прибыли на окраину города, где широкая выщербленная бетонка упиралась в большие ворота без всяких табличек и опознавательных знаков. Бетонный забор в два человеческих роста с «колючкой» поверху, маленькая железная дверка КПП, торчащие скаты караульной вышки… Но самым главным признаком для понимающего человека были выкрашенные бордюры и урны, а также чисто подметённая подъездная дорожка – явный признак наличия рядовых, которых надо чем-то занять. Если бы это был гражданский склад, то уж несколько «бычков» перед воротами непременно валялось, а в армии, как известно, бесхозных окурков не бывает.

Бросив Артёму небрежное: «Прикрывай», Борух вылез из машины и скрылся за подсвеченной фарами дверью КПП. Артём сидел на броне с дробовиком в руках – автомат остался у священника – и ожидал непонятно чего. Его сильно напрягала воцарившаяся бессрочная ночь – за пределами освещённого фарами сектора стояла стеной чернильная тьма, и постоянно казалось, что в спину кто-то смотрит. А может, и впрямь смотрит – поди пойми. От этого Артём нервничал и злился. Да и холод начинал пробирать уже вполне ощутимо – температура была совсем не летняя, а разгрузочный жилет поверх майки трудно отнести к тёплой одежде. «Градусов десять, наверное, – прикинул Артём. – И похоже, ещё похолодает… Если солнце не будет появляться ещё пару суток, вымерзнем, как мамонты…» Вообще, он с утра удерживал себя от неприятных мыслей по поводу будущего, но сейчас, в тёмноте и одиночестве, это было намного тяжелее. Честно говоря, вся эта бодрая армейская суета вокруг оружия, затеянная Борухом, казалась ему сильно надуманной – да будь у них хоть ядерная бомба, что с ней делать? Собаки были страшны как неожиданный фактор, для неготовых и невооруженных людей, а теперь – чего их бояться? Хватило бы патронов, вот и всё. А вот с неизвестной причиной происходящего бороться оружием явно не с руки – масштаб не тот. Сила, способная оставить город без солнца и луны, пулемётов не испугается… «Горе, горе – крокодил солнце в небе проглотил!» – вспомнилось ему неожиданно. Где б найти того крокодила?

Артём уже начал беспокоиться, но тут ворота наконец стали отворяться – Борух с трудом толкал изнутри тяжёлую створку. Артём нервно засмеялся.

– Ты чего ржёшь? – удивился прапорщик.

– «Рано-рано два барана застучали в ворота!» – со смехом процитировал Артём. – Слышишь, Борух, это про нас!

– Тьфу на тебя, юморист, – помоги лучше открыть.

Бэрдээмку загнали внутрь, ворота от греха прикрыли обратно, и Борух возбуждённо повлёк Артёма за рукав к дверям приземистого бетонного каземата.

– Ты, писатель, даже не представляешь себе, что мы нашли! – весело сказал он. – Это нечто невообразимое! Пир духа! Именины сердца!

Артём недоуменно хмыкнул, но позволил затащить себя за невзрачную зелёную дверь. На его взгляд, пир духа должен выглядеть как-то иначе – крашенные зелёной масляной краской стены, советского образца казённые письменные столы и унылые табуреты, наводящие на мысль о неизбежном геморрое, – помещение выглядело как занюханный паспортный стол в каком-нибудь Мухосранске. При виде такого у Артёма часто возникала мысль о существовании где-то глубоко засекреченной государственной группы антидизайнеров по антиинтерьерам, которые специализируются по созданию неуюта. Это страшные люди, работа которых видна в любой государственной конторе – от военкомата до районной поликлиники. Именно они подбирают этот удивительный зелёный цвет для стен, который раздражает глазной нерв и навевает мысли вовсе не о травке и листочках, но о болотах и плесени. Именно они рассчитали тот необходимый градус тусклости освещения, свойственный казённым конторам, когда всё вроде видно, но глаза всё равно напрягаются, не в силах охватить все грани этого убожества. Это они изобрели палитру антицвета, от угнетающе-серого до тошнотно-бурого, для создаваемых на специальных секретных заводах казённых предметов. Попробуйте найти такой оттенок в самом богатом магазине красок – и вас постигнет неудача. Там нет того «жёлтого», от которого начинает непроизвольно болеть печень. Там не сыскать того «кремового», при взгляде на который ноют зубы. Даже самая продвинутая контора по компьютерному подбору эмалей не осилит таких цветов – зависнут компьютеры, забьются в судорогах колористы, откажутся смешивать импортные миксеры… И правильно – такие материалы имеют не меньшее стратегическое значение, чем баллистическая ракета «Тополь», – только в воспитательно-идеологическом смысле.

– Борух, свет-то тут откуда?

– А чёрт его знает – автономка, скорее всего, запустилась автоматически. Да неважно, ты на это глянь!

Прапорщик буквально подтащил Артёма к серым металлическим картотечным шкафам, стоящим рядами вдоль стен, и ткнул ему в нос вытащенными папками. Глаза его блестели сумасшедшей недоверчивой радостью, как у ребенка, которому подарили магазин «Детский мир», да не какой-нибудь, а центральный московский.

– Я тут буквально по верхам поглядел – это что-то с чем-то!

Артём послушно раскрыл серую казённую папку – в ней были какие-то плохо отпечатанные бумажки с абсолютно абстрактными, на его взгляд, наборами цифр и латинских букв.

– Ни черта не понимаю… – протянул он скучным голосом, – что это такое: «эф эн эр девяносто»? Или это латинское «пэ девяносто?» И цифры какие-то… И от этого у тебя чуть оргазм не случился?

– А, чёрт! Ты что, не понял? FN-90 – это бельгийский автомат такой, маленький, под пистолетный патрон. Пластиковое барахло, с виду на фигурную какашку похож. А пять и семь на двадцать восемь – это калибр. Ну и дальше там характеристики всякие… Специальная пукалка для танкистов или лётчиков, кому нормальное оружие деть некуда.

– Ну и на хрена нам этот… как его… фен девяностый?

– Да на фиг он нам не сдался! Дурацкая машинка и патрон нестандартный. Это только пример – ты себе не представляешь, какой ассортимент тут складирован! Да я этот эфэн и в глаза не видал, на картинках только, а тут – дай-ка погляжу – аж пятьдесят штук хранится! Не зря я про этот склад вспомнил, но не думал, что тут так богато, – такие экземпляры попадаются – закачаешься! И все, судя по картотеке, с боеприпасами!

– Да нет, Борь, ты не понял – я не про этот конкретный пулемёт, а вообще – зачем нам все эти стрелялки? В принципе?

– Что значит зачем? – Борух непонимающе уставился на Артёма, как Карлсон из мультика, которому сказали, что не в пирогах счастье.

– Ну подумай, с кем ты воевать собрался, а? С крокодилом, который солнце проглотил? Так это, похоже, не нашего масштаба фигура… С собаками? Так в этом вообще смысла никакого. Ну сколько может быть собак в нашем городе? Мы их наверняка уже положили больше половины перед собором, а на остальных и дробовика хватит. Нет, я понимаю твою чистую детскую радость при виде этого богатства и даже частично разделяю – столько добра на халяву! Но зачем оно нам надо – не пойму. На-фи-га? Ты вот изо всех сил делаешь вид, что готовишься к осаде – оружие там, боеприпасы, продовольствие… А кто нас осаждать-то будет? Собачки? Так им замка штурмом не взять, даже если мы вообще ничего делать не будем, – на стену не запрыгнут. Можем сидеть, ножки свесив, да сверху поплёвывать, пока им не надоест. А другого противника я что-то в упор не наблюдаю… Что-то ты, товарищ прапорщик, крутишь непонятное. Либо ты что-то знаешь, чего я не знаю, либо это обычный армейское раздолбайство с целью занять руки, чтобы голова не думала. Так что давай колись, военный, что задумал?

Радость в глазах Боруха потухла, и он, бросив небрежно папки на стол, с тяжёлым вздохом взгромоздился на табурет.

– Нет, писатель, ничего такого прям уж конкретного я не знаю. Но мысли некоторые таки да – имеются. Вижу подляну грандиозную, догадываюсь, откуда ноги растут, но, в чём она конкретно состоит – так сразу и не скажу. Все улики косвенные.

Артём понял, что разговор наконец-то пошёл всерьёз, и присел на край стола.

– Ну давай выкладывай свои косвенные улики. Будем вместе думать.

Свою ссылку в захолустный гарнизон Борух воспринял с некоторой досадой, но без глобальной обиды. Понятное дело, было бы много приятнее, если бы Родина не забыла своих героев и пролилась бы златоносным дождём чинов и наград – но этого всерьёз ждали только махровые оптимисты, которых в войсках практически и не бывает. Те редкие экземпляры, которые ухитрились сохранить этакую наивность, несмотря на участие во многих странных, чтоб не сказать больше, операциях, попытались выразить своё разочарование – и больше о них никто не слышал. Прочие же были рады и тому, что не получили в качестве награды за верную службу пулю в затылок, – и такие варианты в этой жизни бывают. Много знающие долго не живут… А потому Борух со смирением принял затхлую рутину военной жизни, от которой успел уже поотвыкнуть. Не запил, не впал в депрессию, не взбунтовался – пример полковника Кузнецова, с которым они прибыли вместе, его не вдохновлял. Философски решив, что и такая жизнь предпочтительнее безымянной могилы, он успокоился и начал настраиваться на тихое ожидание пенсии, развлекая себя нехитрыми мужскими радостями вроде рыбалки. Через пару лет ему уже и самому казалось, что он всю жизнь просидел сиднем в каптёрке, отращивая пузо, и никогда не носил звания выше старшего прапорщика. Что было – то прошло, и пусть забудется как страшный сон. Он своё отвоевал.

Первые признаки некоего многозначительного шевеления прапорщик не то чтобы заметил – ощутил, как гипертоники ощущают приближение атмосферного фронта. Народное выражение «жопой чую» для Боруха имело самое что ни на есть конкретное содержание: жопой не жопой – но тягостное сосущее чувство внутри, появляющееся при приближении опасных событий, не раз спасало ему жизнь. Вот и теперь под сердцем что-то ёкнуло, хотя событие было, можно сказать, ординарным – подумаешь, очередная проверка боеготовности. Приезжают пяток штабных, окидывают начальственным взором нагуталиненный плац, покрашенную в зелёный цвет траву и выбеленные бордюрчики, оценивают чёткость строевого шага и гостеприимство командира, а там – баня (если есть баня), рыбалка (если есть водоём) и уж непременно – водка. О такой «неожиданной» проверке становится известно минимум за неделю, и личному составу приходится побегать с мётлами, швабрами и краской, но для офицеров, в принципе, это проходит по разряду немногочисленных развлечений, разбавляющих скучную гарнизонную жизнь. А отчёты этой комиссии никто всё равно не читает, да и не дураки они, чтобы плохое чего писать, – сами же виноваты выйдут, что не добдели и боеготовность в округе не на высоте. Да и какая, к чёрт у, боеготовность в степном гарнизоне посередине страны, где ничего не происходило со времен татаро-монгольского нашествия? Тут даже в самоволку не бегают – некуда.

Впрочем, на этот раз с проверкой прибыл аж целый генерал. Конечно, эка невидаль – генерал – подумаешь… Чего в нашей армии хватает – так это генералов. Однако найти уж настолько ненужного генерала, чтобы его было нечем занять, кроме как отправить пьянствовать в этакую дальнюю задницу, – это тоже надо постараться. Но чего только на службе не увидишь – так что и генералу Борух не очень удивился. А вот тому, что в генеральской свите, среди сытых штабных бездельников, затесалась одна знакомая физиономия, – поразился изрядно. Поскольку этого человека он полагал давно уже мертвым и, откровенно говоря, ничуть этому не огорчался. Хотя, чему удивляться – говно, как известно, не тонет. А Сергей Карасов, по прозвищу Сутенёр, был как раз из разряда вот таких плавучих субстанций. Бывший руководитель той службы, где обретался некогда и Борух, и прямое в те времена начальство полковника Кузнецова, он, несмотря на небольшое звание, находился на несколько ступенек повыше, в том неприятном ранге среднего командования, которое получает задания от большого начальства с чистыми руками и государственными идеями и решает, какое говно и какой ложкой будут хлебать ради этих идей непосредственные исполнители. Должность, что и говорить, самая что ни на есть сучья, но подполковник Карасов и на ней ухитрился выделиться просто редкостным сволочизмом. Своё прозвище он получил благодаря меткому выражению одного из боруховских сослуживцев, который выразился по поводу очередного задания: «Карасов, сука, сутенёр, – продает нас оптом, как гостиничных лядей». Сослуживец того задания не пережил, как, впрочем, и почти вся группа, но прозвище прилипло. Сутенёр потом продавал исполнителей ещё не раз – оптом и в розницу, умело выбирая из всех возможных способов самые мерзкие, и потому слух о том, что «Сутенёр доигрался», был воспринят как должное. Каждому, как говорится, воздастся мерой его. Однако, похоже, мировая справедливость в данном конкретном случае дала сбой – вот он, Карасов, уже полковником выступает. Так что «жопный барометр» у Боруха сработал не зря – где появился Сутенёр, там жди неприятностей. Опять же, не та это фигура, чтобы в генеральской свите с инспекциями ездить. Не верилось, чтобы он вдруг угомонился и в штабные дармоеды пошёл, а значит – не так всё просто с этой проверкой.

Впрочем, начиналось все рутинно – качество окраски заборов, чистоты сортиров и консервации техники было оценено как удовлетворительное, солдатики на плацу чеканили шаг и дружно ревели что-то маршевое, а водка ждала своего часа в холодильнике. Потный красномордый генерал важно кивал и начальственно супил бровь, свита поддакивала, а Сутенёр отмороженно молчал, как будто его тут и нет. Боруха он вроде как лично не знал, однако пару раз косил в его сторону змеиным глазом. То ли случайно, а то ли имея какую-то мысль на его счет. Борух же, как всегда, старался не светиться, дабы избежать неприятных вопросов по поводу неуставной бороды. Хотя эту мелкую фронду ему позволяли, но каждому штабному хлыщу объяснять – увольте. Тем не менее ощущение, что он как-то учтён и в каком-то качестве посчитан, его не покидало. Оставалось понять, в каком именно? Между тем официальная часть подходила к концу, в красном уголке штаба накрывались столы, и подполковник Кузнецов, ещё почти трезвый, уверенно направлял комиссию в нужную сторону, чтобы в подходящий момент предложить «откушать чего бог послал».

И откушали, и выпили «за нашу армию» – причём не раз и не два. Борух практически сразу смылся: рядом с Карасовым у него появлялось чувство, будто он держит в руке гранату без чеки, – чуть расслабишься, отвлечёшься – и привет… Тут и водка в горло не полезет. Однако, уже уходя, он заметил, как Сутенёр, покинув быстро пьянеющего громогласного генерала, незаметно увлёк подполковника Кузнецова в его кабинет. Оставалось только радоваться, что он, прапорщик Мешакер, теперь слишком мелкая фигура, чтобы привлекать внимание такой акулы, как Карасов, – Борух этому искренне порадовался и лёг спать, чтобы через несколько часов быть разбуженным обалделым дневальным. Оказалось – господин подполковник изволят немедленно требовать прапорщика к себе. Борух глянул на часы – полтретьего ночи. Дневальный был смущён, но решителен – сразу было видно, что начальник гарнизона отправил его не просто так, но с изрядным напутствием, на которые был мастак, и возвращаться без прапорщика для него хуже расстрела. Пришлось одеваться и тащиться в штаб, благо гулянка уже закончилась, а начальственных гостей увезли в город.

Подполковника он застал в ожидаемом состоянии – то есть мертвецки пьяным. Однако тот был ещё в сознании – смутная надежда, что Кузнецов, не дождавшись Боруха, уснёт, не оправдалась… Судя по полупустой бутылке на столе, начальник гарнизона продолжил банкет в одиночестве.

– Товарищ подпо…

– Заткнись, Боря, и слушай сюда, – неожиданно трезвым голосом оборвал его Кузнецов. Таким голосом можно было резать стекло. – Слушай один раз, я повторять не буду. Увольняйся из рядов, Боря. Выходи в отставку. Прямо завтра – я тебе всё подпишу. Увольняйся и уезжай.

– Но куда? Зачем?

– Куда хочешь, но за пределы области. Не спрашивай почему – не скажу. Просто сделай как я сказал.

– Но…

– Ты помнишь ту алтайскую историю?

– Такое, пожалуй, забудешь…

– Она их ни хрена ничему не научила, и во второй раз им повезло больше.

– И что они задумали на этот раз?

Но глаза подполковника стремительно помутнели – порыв прошёл, водка оказала привычное действие. Он начал заваливаться в кресле, явно вырубаясь.

– Товарищ подполковник! Но как же…

Мутный взор вновь обратился на Боруха, но в нём уже не было и тени мысли.

– Какого стоим? Команда была – отбой! Ни хрена дисциплины в войсках… – пробормотал Кузнецов и уснул, рухнув головой на стол. Аккуратно подложив ему под лоб фуражку, Борух в задумчивости вышел из кабинета.

Сон больше не шёл, и прапорщик долго размышлял над услышанным. Конечно, подполковник был пьян до изумления, и в других обстоятельствах Борух списал бы услышанное на белую горячку, но само появление в их занюханном гарнизоне такого персонажа, как Сутенёр, наводило на мысли. Что делать? Уволиться и уехать, как советовал пьяный Кузнецов? Но как жить дальше? Когда тебе за сороковник, и никакой гражданской специальности, и нет ни жилья, ни семьи, ни денег… Куда податься бывшему военному? Армия накормит, оденет, обеспечит койкой, а на гражданке его никто не ждёт. Да полно, что ему терять?

Где-то в глубине души Борух понимал, что ему просто страшно покинуть привычный круг армейской жизни и ринуться в неизвестность. Понимал, но… Ничего не стал делать. Наутро подполковник не сказал ему не слова, и вообще, похоже было, что он напрочь забыл всё происшедшее. Вот только пить Кузнецов стал с тех пор куда больше. Он и раньше изрядно закладывал, разобиженный несложившейся военной судьбой, но теперь его пьянство вошло в какую-то просто самоубийственную стадию – подполковник буквально не приходил в сознание неделями, забросив службу и гарнизонные дела. Борух некоторое время боялся, что в пьяном угаре тот застрелится, – но обошлось. А жизнь между тем текла своим чередом, и ничего страшного так и не происходило. Постепенно прапорщик расслабился, отчасти позабыв странный ночной разговор, отчасти списав его на пьяный психоз. И всё же некое шевеление вокруг происходило – ничего конкретного, во что можно было бы ткнуть пальцем и сказать «Вот оно!», но всё же, всё же… Офицеры за бутылочкой любят потрындеть не хуже, чем их жены, и опытный человек может из этих пьяных баек вынести много интересного. Вот куда надо засылать шпионов – не в Генштаб, а в бани и на рыбалки. Что там знают, на самом-то деле, в этом Генштабе? Только то, что им наверх доложат по инстанциям. А в каждой инстанции что-то да подправят чуток – не соврут, ни боже мой, – но акцент немножко изменят, чтобы выглядеть в глазах начальства получше. И, пройдя по цепочке, из этих акцентов сложится картина настолько далёкая от действительности, что писатели-фантасты могут пойти и повеситься от зависти. А вот на офицерских пьянках можно узнать про армейскую жизнь такое, чего и министр обороны и в страшном сне своём не представит. И всё расскажут как есть – ну, разве что, для красного словца чуть приукрасят, – а как же без этого? И такие государственные тайны открылись бы шпиону, что государство и само о них не подозревает иной раз. Да только нету тут шпионов – все свои. Крепкий спитой офицерский коллектив. И все за Родину как один и за друга хоть куда – а что рога друг другу иной раз наставляют, так то ж от скуки гарнизонной жизни, да и вообще, всё зло – от баб. Это вам любой офицер скажет, когда выпьет. А шпионов, между прочим, теперь и вовсе нет – повывелись за нерентабельностью. Все гостайны ныне продаются наверху, оптом. А оптом дешевле…

Так вот на посиделках таких и ловил Борух краем уха то один, то другой любопытный фактик. Каждый из них сам по себе вроде бы и мелочь, а в общем и целом картина складывалась донельзя странная. Ну перекинули в соседний военный городок батальон армейского спецназа – на учения. И что? Понятно, что дурь, – какие, на фиг, учения? Почему здесь? Сроду спецназ ни в каких армейских учениях гарнизонного уровня не участвовал – не тот масштаб. Нешто им, кроме учений, заняться нечем? Однако перекинули, в казармы поселили, а в поле выводить не спешат. Да и не слыхать что-то про учения пока. Сидят эти волки в казармах, от скуки дуреют и с гарнизонными солдатиками сцепляются – пятерых уже в госпиталь увезли. Не спецназовцев, понятное дело. А что с ними сделаешь? Не рядовой состав, плац мести не отправишь, чтобы руки не чесались. Да и командир у них свой – он их, конечно, в марш-броски гоняет, чтобы не застаивались, да, видать, мало…

С одной стороны – странно, конечно, с другой – при нашем раздолбайстве и не такое видали. Мало ли кому какая моча в голову ударила… А тут ещё маленькая радость приспела – танкистам большой запас соляры подвезли. У них уже несколько лет только три учебных танка кое-как ездили, на них механиков-водителей по очереди тренировали – и всегда можно было отмазаться – мол, солярку экономим! И не просто так подвезли, а потребовали соответствующую боеготовность предъявить. Мол, вам теперь горючее предоставили, будьте любезны соответствовать. А откуда там боеготовности взяться? Стали танки с консервации поднимать – половина не завелась, поскольку с них детали на цветмет скрутили, а остальные лучше бы и не заводились – что за водители, которые по три часа за год службы накатали? Вы это, товарищи офицеры, себе представляете? Попробовали колонной из городка выехать – ворота поломали, забор снесли, два фонарных столба повалили, и один танк в речку с моста упал, по сию пору вытащить не можем. И это бы всё не так страшно, да вот беда – попалась им на пути машина капитана Иванова – знаете его? И хорошая машина – «тойота». Хоть и с правым рулём, а всё не «жигули». Но, зараза, жидковата оказалась – только под гусеницей хрупнуло. Водитель, счастливчик, на губе сидит, а капитан ходит, канючит. Ну, ребята, наливайте – выпьем за службу!

И тут же заскрипели головы офицерские – с какого бы боку к этой соляре пристроиться? Горючее, поди, всем нужно. Танки там, не танки – а отлить сотенку литров не помешает. На что меняетесь, танкисты?

– И вот таких мелочей, Артём, набралось множество. И все вроде ерундовые – типа планового обновления стрелкового оружия на новые образцы или неожиданного завоза боеприпасов и обмундирования на гарнизонные склады. Чушь, мелочь, текучка – если по отдельности их рассматривать. А если вместе – картинка странная.

– И чего странного? – Артём бросил разглядывать непонятные цифры на папках и тоже присел на табурет.

– Такое впечатление складывалось, что мы как будто к чему-то готовимся. И в то же время – как будто и нет. Ну как тебе, гражданскому, объяснить? Вот представь себе, что ожидаем мы войну с неким супостатом. С Америкой, там, или с Евросоюзом – да хоть и с Китаем. Разведка, скажем, доложила, что нападение неизбежно, Штирлиц какой-нибудь донесение прислал… Значит, начинаем готовиться. Первым делом у нас что? Нет, уже не самолеты – хотя и без них не обойдётся, – первым делом у нас сейчас ракеты. Что-то уже на боевом дежурстве стоит, а к остальному срочно присоединяют боеголовки, проверяют системы и тоже приводят в боевую готовность. Штабы уходят в подземные бункеры, стратегическая авиация грузит на борт ядреные бомбы, подлодки расчехляют ракеты и плывут к берегам противника, военные флоты выходят из портов…

– Стоп-стоп, – перебил его Артём, – я, конечно, человек гражданский, однако ж у нас тут ни флотов, ни портов, а ракеты ежели и есть, так их не видно. Как тут узнаешь? Опять же, если вся подготовка в секрете держится, чтобы враги не догадались?

– Тут, писатель, только гражданские не догадаются – и то вряд ли. Потому что первое, что изменится, – режим службы офицеров. Ежели война на носу – то все хватают тревожные чемоданчики и в казарму переселяются. А ведь почти у всех жёны-дети – мигом поймут, что керосином запахло, раз муж на казарменное перешёл. Младшему комсоставу, конечно, могут и не объяснять, из-за чего кипеш, но повышенную боеготовность объявят обязательно. Сразу же «сарафанное радио» сработает, и через день каждая собака будет знать – с кем, почему и какого числа. А тут – тишина. Никакого изменения режима службы! Что-то явно происходит – и никто не в курсе. Ну не бывает так!

– А если… – Артём всегда любил такие загадки, – если не война, а, например, спецоперация? Малыми силами, точечный удар, локальный конфликт?

– Вот, – обрадовался Борух, – верно мыслишь. Видно, что на большую войну этот шухер не тянет, и, опять же, полная картина, как правая рука понятия не имеет, что делает левая. Когда это бывает? Когда готовится что-то мелкое, но гадкое. Пакость какая-то. Будь мы к столицам близко, можно было бы про государственный переворот подумать, однако ж от нас туда на танке не доедешь, сколько солярки ни привези.

– И что это значит?

– А вот сам смотри – что мы имеем? Ни к чёрту вроде бы не нужный тут спецназ. Горючка, боеприпасы, обмундирование… В общем, рисуется следующая картина: войсковая операция силами спецназа при поддержке войск округа. Авиацию к нам не перебрасывали – значит, операция пехотная, при воздушной поддержке вертолётного полка. Усиление – полсотни танков.

– Может, антитеррористическая операция?

– Окстись, что это за террористы, которых будут по полю танками гонять? Террористов не армия ловит, на то специальные люди есть. Если судить по приготовлениям, то мы ждём здесь… десант!

– Какой такой десант?

– Не знаю. Но вся структура подготовки говорила о том, что мы собрались противостоять пехотной группе противника, количеством до тысячи человек, вооружённых лёгким стрелковым оружием. Конкретное место появления этого противника нам неизвестно – поэтому концентрации сил в одной точке не наблюдается. Перехода на повышенную боеготовность нет – значит, о точном моменте нападения будет известно заранее, и нечего раньше времени шум поднимать. Мы находимся далеко от границ, не ведём никакой войны, значит, остаётся что? Только десант. Причем мы этот десант ждём, о времени его высадки знаем, но делаем вид, что понятия ни о чём не имеем, а все телодвижения вроде как случайны. Значит, десанта этого мы не боимся, а наоборот – опасаемся спугнуть. Гражданское население не эвакуируем – либо их не тронут, либо всех уже списали в «допустимые потери». Учитывая наличие в руководстве операцией такого типа, как Сутенёр, я этому ничуть не удивлюсь. С «допустимыми потерями» он всегда обращался очень непринуждённо…

– А что за «алтайская история»?

– Очень неприятная штука. Глупая, подлая и кровавая – выживших по пальцам посчитали, а потом распихали куда подальше, чтобы не всплыло. А уж секретность была такая, что я посейчас удивляюсь, что в расход в итоге не пустили.

– Да что случилось-то?

– Оно тебе надо? Но если твои Чёрные – это то, что я думаю, то я их уже видел. И мне не понравилось…

– Ладно, не хочешь говорить – не надо. Но где этот твой чёртов десант? – сказал раздражённо Артём. – А главное, где доблестный спецназ и танки с вертолётами? И какого хрена тут собаки и солнца нет?

– Не знаю, – развёл руками Борух, – похоже, что-то пошло не так, как предполагалось. Однако, возвращаясь к твоему вопросу об оружии: Сутенёр с компанией собирались тут с кем-то воевать. Они явно ошиблись в оценке предполагаемой стратегии противника, но не в самом факте его существования. И если они готовились встретить его пулемётами, то, наверное, имели к этому основания. Подозреваю, что и склад этот они заполняли под себя, а значит, и нам не грех им воспользоваться.

– Видишь ли, боюсь тебя разочаровать, – скептически пожал плечами Артём, – но такие ребята готовы пулемётами встретить даже Деда Мороза. У них, кроме как на пулемёты, вообще ни на что фантазии не хватает…

Борух помолчал задумчиво.

– Может, ты и прав, но… Давай будем считать, что мне так просто спокойнее, с пулемётом-то. Опять же, пулемёт такая штука – если он ничей лежит, отчего бы не взять? Пусть у нас полежит. Лучше иметь и не нуждаться, чем наоборот.

Пока Борух деловито рылся в картотеках, удовлетворяя военную версию вау-фактора и общечеловеческую страсть к халяве, Артём методом тыка – а ну, кто тут у нас заведётся? – разыскал на обширном дворе пригодный к эксплуатации монструозный военный «КрАЗ» с тремя ведущими мостами и подогнал его задом к погрузочному пандусу. Маневрировать задом в темноте на огромном грузовике оказалось крайне непривычно, и машина пару раз со скрежетом притиралась к бетонным стенам, но Артёму было на это наплевать. Куда больше его занимала нарисованная Борухом картина событий.

Откровенно говоря, прапорщик Артёма не убедил. Объяснения казались притянутыми за уши, а общая картина слишком смутной. На его взгляд, все рассуждения Боруха можно было свести к простому «жопой чую». Артём ничего такого не чуял, и пулемёты не казались ему панацеей от всех бед. Ну так он и не военный… С другой стороны, если Боруха как-то успокоит груда оружия – флаг ему в руки, небось не за деньги покупаем. Сам Артём никакой версии предложить не мог, но списать этакий глобальный катаклизм на происки военной разведки… Нет, это в голове никак не укладывалось. Не тот масштаб. Вот инопланетяне – это да! Это богатая версия.

Взвыл электромотор, и железные ворота погрузочного пандуса рывками пошли вверх. В освещённом проёме торчала уродливая раскоряка автопогрузчика, нагруженного разнокалиберными серо-зелёными ящиками.

– Открывай борт, писатель! – радостно закричал Борух. – Богатство нам привалило!