Текст книги "Последняя гимназия"
Автор книги: Павел Ольховский
Соавторы: Константин Евстафьев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Хотелось есть.
Становилось холодно и мрачно, и шкидцы опять окружили камень, где сидел Иошка.
– Так что же делать будем?..
Иошка глядел на ребят и не мог понять, что им от него надо, откуда он знает, что делать?..
– Не ночевать же на кладбище?..
– Ну и катитесь в Шкиду, – раздражился Иошка. – А мне и здесь хорошо…
– Сволочь! – крикнул кто-то. Иошка ничего не ответил.
Свет луны, прорвавшись сквозь тучи, мелькнул по кладбищу. Все вырисовалось перед глазами: поваленные кресты, плиты и кладбищенские ивы с растопыренными, как пальцы, прутьями, тихо и неслышно качающимися под ветром. И Иошка увидел, как шкидцы понемногу, по одному начинают переходить обратно, на другой берег.
– Куда вы? – закричал Голый Барин.
– Домой идем! – грубо крикнул в ответ Мамонтов. – Не будем здесь.
Теперь уже переходили реку все… Перебираясь через камни, кто-то столкнул Карпуху, и тот стал тонуть. Стремнина водоската тащила его вниз – он цеплялся за камни, хотел вылезть. Но руки скользили, а в лицо била мутная пена. И он не кричал, не просил, не звал. Знал, что звать бесполезно.
А ребята столпились на берегу, и у многих на лице была та странная улыбка, с которой дети топят котят.
Карпуха выбросил вперед руку, скользнул, крикнул – и вместе с водой обрушился вниз, в омут…
Его вынесло далеко вперед, к самой отмели. Оглушенный, он лежал на песке, но, услышав, что идут ребята, выбрался на берег и побежал к даче, торопясь обогнать их…
Глава шестнадцатая
1
Утром, когда еще все шкидцы спали, do вторую группу пришел Викниксор. Ребят разбудили, велели одеться и построиться; после этого четверых вызвали из строя, а к остальным заведующий обратился, примерно, с такой речью:
– Выбирайте. Или эта четверка сейчас же, сию же минуту отправляется в Лавру, или вы принимаетесь за работу.
То же самое повторилось в первой группе: ребят поднимали, строили, вызывали наудачу нескольких человек, заставляя других "выбирать". И когда старшие в восемь часов проснулись, всё уже было кончено – младшие пошли работать.
Старших оставили одних, дверь к ним в спальню была закрыта, и ее караулил Палач. Ни умыванья на реке, ни общей переклички в этот день не было. Чай старшие пили после того, как напились и были заперты в спальне младшие. И здесь в первый раз в этот день в третью группу пришел Викниксор.
– Встать!
Встали.
– Сесть!
Сели.
– Ионин!.. Встать!..
– За што-с?
– Встать, тебе говорят!
– Ну и встану… Ну и ладно…
Иошка начал подниматься. Должно быть, это показалось медленным Викниксору – он подскочил к Иошке и дернул его за плечи…
– Драться?.. – закричал Иошка. – Драться, сволочь!..
Кружка пролетела мимо Викниксорова лица и, дребезжа, выкатилась на веранду, в сад. Ребята повскакали с мест, покачнулась и упала скамейка, рухнул стол; закричали… зашумели…
– Бить?..
– Не имеете права!..
– Жандармы!..
Викниксор вырвался из толпы. Сбитое пенсне упало ему на грудь. От неожиданности и гнева он ничего не видел.
– Бунтовать?.. – орал он. – Я вам покажу!.. Прекратить чай!.. В спальни!.. В изолятор Ионина!..
– Не пойду!..
– Пойдешь!..
И, шаря по воздуху руками, Викниксор выбежал в коридор.
2
Он протер пенсне и выглянул через окно во двор. Двор мостили.
– Работают?
– Да, Виктор Николаевич.
– Все?
– Нет-с.
– Это почему?
– Я уже докладывал вам, что восемь человек во главе с Иониным продолжают забастовку.
– Ах, эти… Ну да, я знаю… Пускай, пускай побастуют. Есть захотят – придут… Придут, не беспокойтесь… Больше им идти некуда… Да-с.
Эта восьмерка не была страшна ему… Наоборот, с ними так легко справиться, легко свалить на них всю ответственность и счесть за коноводов. То, что они придут, он знал отлично. То, что придут с повинной, знал ещё лучше… Он колебался лишь в выборе: устроить эту повинную публично перед строем или у себя на квартире, перед халдеями. Конечно, первое заманчиво и показательно, но все-таки как-никак их восемь человек, – могут поднять крик, вой и всё испортить. Другое дело, если бы был один человек, тогда публичную повинную можно бы осуществить легче и почти наверняка…
– Вам письмо, Виктор Николаевич! – крикнули из-за двери…
– Давай сюда…
Письмо было в большом деловом пакете без марки. Викниксор хотел было узнать, откуда его принесли, но шкидец, передавший письмо, успел уйти, ничего не сказав.
"Виктор Николаевич! [4]4
С подлинного.
[Закрыть]"В последний раз мы взываем к вашему благоразумию. Мы терпели долго, снося ваши притеснения, издевательства, мы видели, как одни за другим изгонялись из школы наши товарищи, видели, как вы коверкали нашу и их жизнь, как вы своими иезуитскими методами, – а иначе их назвать нельзя, – как вы своими методами доводили учеников до самоубийства, до голодания, как вы губили наших товарищей, делая их беспризорными, ворами и т. д., и т. д., и т. д. (вообще здесь не место перечислять все ваши добродетели: они будут перечислены в другом месте и в другое время).
"Сейчас, сойдясь на поляне парка, мы пришли к таким неутешительным выводам. С вами мы сговориться больше не можем. Между нами существует слишком уж большая пропасть. И мы решили бороться и в борьбе с вами применить то единственное средство, которое еще осталось в наших руках,
"Мы объявляем голодовку.
"Что кончится это предприятие недобрым – мы знаем отлично. И все же мы идем на это, ибо у нас нет другого выхода.
"Мы требуем:
"1. Перемены обращения.
"2. Оставления старых сроков работы.
"3. Дать возможность отпускникам провести в человеческих условиях последний месяц.
"4. Не посылать наших товарищей по исправительным заведениям и тюрьмам.
"5. Создать законное самоуправление.
"Последний раз мы просим переговорить с нами – ещё не всё потеряно. Мы всё ещё надеемся, что вы не окончательно утратили человеческий образ, обращаемся к вашим педагогическим убеждениям и пытаемся надеяться ни них".
Заявление было подписано Иошкой, Сашкой, Голым Барином, Кубышкой, Адмиралом, Червонцем, Корницким и Федоркой.
3
Ответа ребята не получили, и голодовка началась.
Все знали, что пошли на крайнее средство, но не представляли всё-таки всех возможных его последствий. На Иошке первом отразилась голодовка. На второй её день этот болезненный и истощенный шкидец уже не решался вставать с кровати, лежал странно пожелтевший за одну ночь, с покрасневшим ртом и натянув на голову свое серое одеяло. К двум часам дня лежало ещё трое. Остальные тоже чувствовали слабость.
В дело вмешались халдеи. Обычно приструненные, покорно исполнявшие распоряжения своего зава, они начали волноваться. Они фрондировали не из человеколюбия, не из жалости к ребятам-голодовщикам, а просто из боязни уголовщины. Они отправились к Викниксору и потребовали принять меры к прекращению голодовки.
Викниксор посовещался немного с воспитателями и отправил к голодовщикам Палача.
– Виктор Николаевич велел передать, что он согласен обсудить ваши требования…
* * *
Когда голодовщики пообедали (а съели они, как это ни странно, очень немного) и пили чай, к ним опять пришел Палач и передал последнюю Викниксорову волю. Троим из голодовщиков ехать в город для переговоров в Губоно. Заведующий передал туда письмо и умывает руки.
Решено было ехать Иошке, Сашке и Кубышке. Перед отъездом, ещё раз собравшись, обсудили требования. Вечером уехали в город. На другой день рано утром уехал Викниксор. Шкида осталась ждать. Ждали весь день – ребята не возвращались, возвратился один Викниксор. Еще за час до его приезда приехавшие из города молочницы передали шкидцам письмо.
4
"Ребята… [5]5
С подлинного.
[Закрыть]"Случилось ужасное, случилось то, чего мы совсем не ожидали, – случилось предательство; нас обманули самым подлыми и отвратительным способом, как только могут обманывать халдеи. Обманули, заранее сговорившись и обставив всё дело так, чтобы мы и не подозревали мышеловки.
"В город мы приехали уже вечером, переночевали в Шкиде, – утром подправились, почистились и пошли в Губоно. Нас там ждали. Начать с того, что первый, кто нам попался по дороге, был Викниксор. Он шел от заведующей и улыбался… Увидел нас и пробурчал: "Вас ждут".
"Заведующая..
"Заведующая ждала, посадила нас, взяла в руки ультиматум, что мы послали Викниксору, и долго, и много говорила. Нам запомнились следующие определения: "хулиганство", "распущенность", "безнравственность", "недисциплинированность", "подрыв", "мальчишество". Говорила, повторяя, долго, до тех пор, пока Сашка, не завертевшись на стуле, не заорал: "хватит".
"Ну-с, началось обсуждение… Мы говорили: "жить невозмоишо", она – "недисциплинированность"; говорим: "произвол", она – "распущенность", говорим: тюрьма", она – "мальчишество"; так мило беседуем, вдруг открывается дверь, высовывается Викниксор и пальцем манит заведующую. Вышла. Говорят что-то, долго говорят.
"Кубышка, конечно, стал по кабинету, по столу шманать и нашел бумажку: "Прошу перевести в Лавру Федорова Георгия и Корницкого Владимира. Основание – воровство и хулиганство…" Не успели мы как следует сообразить, возвращается заведующая, говорит: "Дело для меня ясно теперь, так что в общем меры пресечения, предложенные Виктором Николаевичем, я должна утвердить".
"– Что, говорим, за меры?
"Прочитала: Корницкого в лавру, Федорку в лавру. Голого Барина и Адмирала из Шкиды исключить. Меня, Кубышку и Сашку исключить, но, как получивших командировки и направления в фабзавуч и техникум, временно оставить, перевести в пятый разряд, изолировать и разделить: меня и Кубышку поселить в городе, Сашку – на даче.
"Сашка не выдержал. Вскочил. Как крикнет: – "Здорово… Ловко это у вас устроено… Только ничего, мы и на вас управу найдем", и ушел. Ушли и мы. Сашка куда-то исчез, по крайней мере он в Шкиду больше не заходил…
"Вот что произошло здесь, в городе… Подло, отвратительно, гадко поймали нас; отвратительно оттого, что мы поверили в честность разбора и вот убедились.
"Что будет дальше – не знаю. Если что-нибудь случится – напишите…
Иошка".
5
После трехдневного отсутствия Сашка вернулся в Павловск. Еще стоя в тамбуре вагона, он высматривал, нет ли где-нибудь шкидцев. Обычно они часто вертелись здесь, предлагая услуги пассажирам и перенося их багаж, – теперь шкидцев, как на зло, не было. Сашка медленно шел от вокзала и всё посматривал по сторонам.
Он миновал уже людные места и свернул на улицу брошенных и развалившихся дач. Он прошел её почти до самого конца, как вдруг сзади в одном из домов зашумели и оттуда вылезли двое. Первый лез Голый Барин; обычно чистенький и миловидный шкидец весь облохматился и оброс грязью. За ним следом показался Адмирал – в рваном пальто и с мешком в руках… Они завалили выход и, отряхнувшись от приставшего мусора, быстро пошли по улице…
– Эй!.. Эй, ребята! – закричал Сашка.
Те рванулись было вперед, бежать, но, разобрав, что кричит свой, остановились.
– Здорово! – запыхавшись, подбежал Сашка. – Что это с вами? Чего вы бежали?..
Голый посмотрел в сторону и грубовато ответил:
– Так… Привычка… Приходится… Ну, а ты что расскажешь?
– Нечего говорить. Вы и без меня все знаете… Помолчали…
– А вас? – опять заговорил Сашка. – Викниксор, что… уже вышиб?
– Факт… Как приехали, первым делом за нас как за голодовщиков…
– И куда же вы сейчас идете!..
– На рынок.
– Покупать – продавать?.. Голый засмеялся…
– Покупать – продавать? Нет, Сашенька, продавать нам нечего, а покупать не на что. Ну, мы и устроились без денег, по тихой…
– Дело клёвое! – поддержал, встряхивая мешком Адмирал. – Вчера хорошей жратвы насажали. Вот такой круг колбасы краковской тиснули…
– Тиснули?
– Факт, тиснули… А что ж еще делать, – жрать ведь надо. Викниксор, правда, жратвы нам на неделю дал, вроде выходного пособия, так там крупа одна, да и та гнилая… Голубям дать совестно. Да, Сашка, а Викниксор твоего приезда ждет, мне ребята говорили…
– А зачем я ему?
– А затем, зачем и мы… Тоже голодовшик… Голый заторопился и сунул Сашке руку:
– Ну, прощай… Завтра в город уезжаем с Адмиралом – не увидимся больше…
Подойдя к Шкиде, Сашка остановился, подумал и решил пробраться в спальню незаметно.
6
В спальне, в задней комнате, сидело несколько человек. Услышав шорох в окне, они обернулись.
– А, Сашка!..
– Тише вы! – огрызнулся шкидец, спрыгивая с подоконника. – Не орите!
– А что?
– Да так… Вы лучше расскажите, что у вас тут хорошего?
Ребята замолчали. Сашка почувствовал недоброе.
– Ты в пятом разряде, знаешь? – осторожно начал Червонец.
– Знаю, – ответил Сашка. – Наплевать!
– Потом… это самое главное… Видишь, Викниксор хочет отправить в Лавру Федорку, – Корницкий убежал, – а тебя как раз Викниксор хочет…
– Вместо, Корницкого отправить, что ли?
– Нет… Он, видишь ли, хочет, чтобы ты сам отвез в Лавру Федорку. Верно, верно… Он так и сказал про тебя… "Он заварил кашу, пусть ее и расхлебывает. Пусть отвезет своего товарища". Это Федорку…
– Да… Я, значит, должен отвезти Федорку?.. Не повезу!..
– Ей-богу, заставит… может, это он нарочно?.. Хочет тебя разначить и вышибить?..
– Это уж наверняка, – согласился Сашка. – Только как же я Федорку поведу? Вот сволочь!.. Ловко придумал.
– И ждет тебя… Говорил, как только ты приедешь ему сказать.
– Это я знаю… А Федорка где?..
– В Шкиде еще… Двор мостит… Он бы давно убежал, только его стерегут… "А Сашке, – говорит, – скажите: если он меня повезет, не друг мне больше будет…"
– Да я и не повезу! – всполошился Сашка. – Честное слово, не повезу… Пусть что хотят, то и делают…
Химик, до того молчавший и внимательно слушавший Сашку, задумался. Потом ободряюще хлопнул его по плечу и исчез…
Через полчаса в Шкиде стало известно, что Сашка вернулся. Узнали об этом и халдеи, узнал Викниксор. Сам он в спальню не пошел – послал Палача. Сашка уже лежал на кровати, до самого подбородка натянув одеяло.
– Тебе Виктор Николаевич велел собираться, – сказал Палач. – И не охай, не притворяйся… Одевайся скорей…
– Не могу, – замогильным голосом ответил в одеяло Сашка.
– Почему?…
– У меня фурункулы на ноге… Ходить невозможно! – при этом он высунул из-под одеяла забинтованную ногу.
– Не фокусничай! – забеспокоился Палач. – Где у тебя там фурункулы?.. Думаешь, навертел бинтов, значит и болен?
– Не верите? Пожалуйста? – Сашка весьма натурально кряхтя, развязал бинт. Вся нога – колено и голень – была дочерна залита иодом. Палач поморщился, отвернулся и, махнув рукой пошел.
– Очень болен! – закричал ему вслед Сашка. – И Викниксору вашему так и скажите…
Химик вылез из шкафа и, хотя на этот раз всё прошло удачно, тревожился:
– А как Витя лекпома пошлет? Тогда что?..
– Ничего, – успокоил его Сашка: – лекпом свой парень, не выдаст… А в крайнем случае ножичком коленку подковыряю и сойдет…
Федорку в лавру вести не пришлось – он убежал.
Глава семнадцатая
1
В Шкиде, которая на эти дни превратилась в маленький острог, поспешно восстанавливали «равновесие».
Сашка приехал в четверг, в пятницу убежал Федорка, вышибли на неделю домой Химика; перевели восемь человек в пятый разряд, троих посадили в изолятор, Пятака, Синего и Квадрата отправили в Лавру; в субботу с утра посадили в изолятор еще двоих; днем устроили собрание, первое после забастовки.
Оно происходило на дворе, на свеже вымощенном кирпичиками дворе. Посередине в кресле сидел Викниксор. Шкидцев долго собирали и сгоняли, Викниксор покрикивал, подгонял и наконец заговорил:
– Ребята! Сегодня мы собираемся впервые после всех событий, потрясших организм школы; вы уже не маленькие и сможете, на мой взгляд, трезво оценить их. Конечно, – глядя со стороны на всё недавно-происшедшее, можно думать, что у нас бог весть что творится.
– Правильно!
– Тише там!.. Что же мы имеем на самом деле, в действительности?.. Группа заговорщиков организует бузу, которую называют забастовкой. Бузят несколько дней, вовлекают, в авантюру всю школу, а когда видят, что дело терпит поражение, когда видят, что осознавшие ученики покидают их, они объявляют голодовку, шлют ультиматум, угрожают мне прокуратурой, сознательно провоцируют какое-то вмешательство, идут ва-банк и, конечно, проигрывают. И здесь начинается волна клеветы… Некоторые добровольные ходатаи шляются по учреждениям, клевещут в Губоно на меня, на школу, но их, конечно, не слушают, потому что всё, что они говорят, – ложь и выдумка… В чём же смысл самой забастовки? Запомните, что её организовали старшие, группа отщепенцев, огрызков общества, которым всё равно – всё равно потому, что они уйдут скоро из школы… Они не хотят работать, хотят, чтобы за них работали другие, хотят чего-нибудь добиться, но только для себя… Это шкурники, умеющие красиво говорить и умно хулиганить… Они скоро уйдут из школы, – скоро мы распростимся со многими из них… Пускай они не работают, пускай не учатся, пускай не участвуют в кружках, но мы объявим им моральный бойкот, мы выбросим их из своей среды, и никто с ними не будет и не должен знаться… Мы изгоняем вас… Уходите из…
Сашка неожиданно для всех, неожиданно даже для самого себя, не выдержав, поднялся и пошел со двора…
– Куда?… куда?… – закричал прерванный Викниксор: – Ах, да… Огрызки…
Уходили остальные. Андреев даже остановился около Викниксора и проговорил, кланяясь:
– Премного благодарю!
Сашка не видел этого, – он поднимался на лестницу, – но слышал викниксоров голос…
– Комедиант… шут, – кричал Викниксор. – А вы куда?.. Иванов, Пешков, вы куда? Вы же не огрызки… Экие тоже. До конца досидеть не могут…
Собрание продолжалось…
2
– Ладно, заседай, сволочь, – бормотал в спальне Сашка: – заседай… Значит, огрызки… Отщепенцы… Ладно… так и запишем… Огрызки!.. Я тебе покажу огрызков… Ты меня помянешь, стерьва… Помянешь…
Сашка в спальне не хромал, изображая болезнь, а бегал из одного конца в другой; бегал, злился и вдруг принялся ломать дверь, которая вела на чердак.
– Ты чего? – удивились ребята. – Что ты?.. Что с тобой…
– Пошли к чертям… Уйдите…
Дверь была выломана. Сашка скрылся на чердаке, но через несколько минут выглянул обратно.
– Андреев… Поди-ка сюда…
– Чего тебе?
– Надо…
Андреев, вздохнув, поднялся с кровати. Сашка ему что-то сказал, Андреев кивнул довольно головой, вернулся в спальню, взял свою папку с бумагой, краски и прошел за Сашкой на чердак…
И если бы кто-нибудь, заинтересовавшись, поднялся теперь на шкидский чердак, он увидел бы, что Андреев, разостлав на досках чистый лист бумаги и ползая, выводит на нем большими буквами "БУНТАРЬ № 1" и внизу помельче: "орган учащихся школы имени Достоевского", увидел бы, что Сашка, пригнувшись над маленьким ящиком из-под макарон, быстрю что-то строчит па листках, вырванных из блокнота.
Но никто из шкидцев не интересовался чердаком, и подпольная редакция продолжала спокойно работать.
К вечеру шкидцы узнали, что готовится газета, и Сашку засыпали предложениями услуг; это было весьма кстати – он послал одного – Косатку, художника, – в "типографию" помочь Андрееву печатать, а остальных заставил писать заметки.
Узнал о газете и Химик, который, будучи выгнан на неделю из Шкиды, домой не пошел, а скрывался на кирпичиках. "С опасностью для жизни" он пробрался на чердак, чтобы предложить свой материал и проекты…
В это время Сашка чувствовал себя отлично: газета, размером в четыре листа, заполнялась самым свежим и занимательным материалом, а обилие сотрудников давало ему право подписать ее "редакторско-издательский комитет", что сделать было необходимо в виду возможности преследований…
Химик предложил комитету назначать от редакции – в каждый класс специального корреспондента, шкидкора, которому и поручать всю работу по собиранию материала и по разъяснению задач газеты. Этот проект всем понравился, и Химик, чувствуя, что достаточно расположил в свою пользу ребят, равнодушно осведомился у Сашки:
– Ну, а ежели стихи? – спросил он. – Стихи про природу?.. Тогда как?..
– Тогда прямо в сортир, – ответил Сашка. – У нас газетка революционная… Тут лирику разводить нечего… Да ты не обижайся… Вот революционные стишки или сатирические куплеты – это другое дело… Это хорошо будет…
Химик сразу завял. Дело в том, что он давно мечтал увидеть в печати свои стихи, которых втайне насочинял целую тетрадь… Но уж такова судьба поэтов – зависеть от прихотей редакторов, а Сашка, как на зло, хотя и сам сочинял стихи, стихов не любил, а тем более лирических…
Через два дня, вечером, газета была готова. Передовица сухо и достаточно выразительно сообщала основную цель газеты: бороться с халдейским засилием и способствовать организации ребят; большая статья была посвящена итогам первой шкидской забастовки. Но особенно хлестким и забавным вышел фельетон "Почему их зовут халдеи".
Газетку решили вывесить с утра, а вечером Сашка получил из города от Иошки письмо, которое тот переслал ему через халдея Костеца.
"Здравствуй, дорогой друг Саша! – писал Иошка. – Твое последнее письмо наделало здесь, в колонии ссыльнопоселенцев, много шума. Кубышка прибежал в музей (мы поселились в музее) и закричал: "Сашка вернулся на дачу! Сашка издает газету!" Я, представь, даже покачнулся… Газету! В такое время!.. Изменил, думаю, продался, какие-нибудь "Известия Шкидского совстара" строчит!.. Но нет, одно название "Бунтарь" говорит за то, что газета твоя – боевая…. Я очень рад за тебя, за твою мысль и твою решительность… Поздравляю и благословляю…
"Ты просишь материала – увы, в данный момент у меня ничего нет, и поэтому пришлю к следующему номеру"…
Сашка, прочитав письмо, выругался, но скорее для порядка, потому что втайне был доволен тем, что газета сделана самостоятельно и дело обошлось без "варягов…".
Утром газету вывесили… Сделали это незаметно, чтобы, только вернувшись с купанья, шкидцы увидели стенновку. И, конечно, едва очутились те на дворе, как сразу же столпились возле ярко разрисованной газеты, висящей на двери спальни старших… Из-за толкотни читать могли только три-четыре человека, которых притиснули к стене и на которых кричали:
– Эй!., вы!., грамотеи!., отходи в сторону!..
– Почитали и будет!..
– Читай вслух!.. Эй, первые!..
Вперед протискался Будок, мигом навел порядок, водворил тишину и начал читать вслух… Передовицу прослушали спокойно, но едва принялись за заметки, как Шкида затряслась от хохота. Вдруг толпа вздрогнула, расступилась, и по проходу пробежал Кира.
– Что за скопление? – закричал он. – Разойдись!.. Не толпись!..
– Сам разойдись, – заворчали ребята. – Видишь, газету читаем…
– Какую газету? – удивился халдей. – А!.. "Бунтарь"… Почему "Бунтарь"?.. – Он наклонился к газете, скользнул глазами по заголовкам, и решив, что это крамола, снял стенновку…
– Куда? Куда?.. – закричал Будок, хватая его за руку. – Ваша газета?..
– Брось снимать – орали шкидцы. – Брось, говорят…
В воздухе запахло бунтом. Кира, держа в руках газету, успокаивал, как мог:
– Мне её почитать… Почитать возьму… Вам всё равно сейчас будет некогда… А потом я верну… Честное слово.
– Честное слово?..
– Честное слово!..
Это случилось без Сашки. Сашка имел все основания не доверять халдейскому честному слову и поэтому сразу после чая пошел в учительскую выручать газету…
Начал он с Киры. Кира сказал, что газета у Эланлюм. Эланлюм затопала ногами, закричала, что она всё знает, что это всё ионинская затея, что они никакой газеты не получат, а вечером приедет Виктор Николаевич и им попадет…
– Кому?
– Редактору … Ионину.
– Так ведь он в городе…
– Да, да в городе… А письма?.. Письма он вам пишет?
– Пишет!..
– Так чем же в таком случае объяснять; вчера привозят вам письмо – сегодня уже выходит газета? И потом я удивляюсь вам, Константин Александрович! – повернулась немка к Костецу. – Я удивляюсь вам, как вы, беря письма от Ионина, не просмотрели их…
– Ну, знаете!? – развел руками Костец. – Подсматривать чужие письма… это… это я не могу…
– И вовсе не чужие, а письма своих воспитанников… И потом в такое время всё допустимо… А ты, что ждешь? – крикнула она на Сашку, стоявшего в дверях. – Я газету отдам Виктору Николаевичу… Можешь идти…
3
Происшедшее вечером было настолько обычно, что не стоило бы и описывать. Тот же строй ребят, тот же Викниксор, помахивающий номером конфискованного «Бунтаря». И только к эпитетам «огрызки» и «отщепенцы» прибавился новый: «щелкоперы», да еще запретили произносить слово «халдей».
Сашка, несмотря на неудачу, начал готовить второй номер "Бунтаря"… На этот раз на него сильно нажимал, редакторско-издательский комитет, в котором заседало полтора десятка новоиспеченных шкидцев-журналистов. Вообще во все дела Сашка привлекал "широкую общественность". Но на этот раз "общественность" оказалась палкой о двух концах: комитет потребовал, чтобы тон газеты был смягчен. Сашка спорил, убеждая, что приспосабливаться стыдно и нечестно, говорил о целях и задачах, но комитет был непоколебим, и редактору пришлось подчиниться…
Второй номер "Бунтаря" вышел семнадцатого августа. Размер и внешность газеты сохранились, но содержанке было мирно-делового, либерального, так сказать, характера. Комитет просмотром газеты остался доволен, хотя многие всё-таки возражали против карикатуры, изображавшей письмо "от Ионина", от которого во все стороны, с криком "бомба", убегали халдеи. Ничего более крамольного в стенновке не было, и поэтому поручили Касатке отнести ее на просмотр Викниксору.
Касатка вернулся быстро, даже очень быстро, и без газеты.
– Порвал! – крикнул он, ворвавшись на чердак. – Даже и читать не стал… "Вон"! говорит… "Мне, говорит, газеты этих огрызков не надо…"
– Ого-го!..
– Так-таки и порвал?
– Так и порвал… А меня выгнал…
– А ты что?..
– Как что?.. Удрал скорей!.. Сердитый… Комитетчики огорченно вздохнули и разошлись.
На чердаке остались Сашка, Андреев и Химик.
* * *
Через день в школе из рук в руки передавали маленькие листовки, озаглавленные «Бунтарь» № 3. В передовой сообщалось:
"Товарищи читатели…
"Газета "Бунтарь" после неоднократных конфискаций переходит на нелегальное положение. Впредь газета уже не будет стенной, а по отпечатании будет выдаваться на руки корреспондентам групп, от которых желающие могут получить для чтения… [6]6
С подлинного.
[Закрыть]"… Не давайте газеты воспитателям или, если даёте, то только не иначе, как чем-нибудь заручившись (только не их честным словом!..)
"Соблюдайте строжайшую осторожность и следите чтобы газета не была отнята…
"Желающие писать в газету, передавайте материал групповым корреспондентам".