Текст книги "Курсант. На Берлин 4 (СИ)"

Автор книги: Павел Ларин

Соавторы: Павел Барчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шульце-Бойзен уставился мне прямо в глаза. Его взгляд казался весьма проницательным, а уголки губ едва заметно дрогнули в вежливой, но слегка напряжённой улыбке. Он протянул мне руку.

– Очень рад познакомиться, герр Витцке. Я много слышал о вас от Либертас.

– Взаимно, герр Шульце-Бойзен. Ваша жена – прекрасная собеседница. Мы весьма приятно поговорили при прошлой встрече. – Я крепко пожал его руку.

В глазах немца на мгновение мелькнуло что-то неуловимое – напряжение, нервозность. Что-то типа того. Возможно, он в глубине души предполагал правду о моей истинной сущности, или просто был предельно осторожен. Это волнение было настолько тонким, что уловить его мог только тот, кто сам жил в постоянном напряжении – такой, как я.

Уже в следующую секунду Шульце мгновенно взял себя в руки, и его лицо вновь стало непроницаемым, словно маска.

Едва мы закончили обмен любезностями, как в дальнем углу фойе, у другой колонны, началось движение. Несколько человек в штатском, но с характерной выправкой, быстро окружили худощавого мужчину средних лет.

Это был Герман Шнайдер, один из сценаристов фильма. Я видел его на студии несколько раз, слышал его саркастические замечания о «творческом процессе» и «гениальности фюрера». Именно эти слова, вырванные из контекста и слегка приукрашенные, легли в мой последний доклад Мюллеру.

Шнайдер побледнел, его глаза расширились от ужаса. Он попытался что-то сказать, но один из гестаповцев резко схватил его за руку, другой – за локоть. Без лишних слов, без объяснений, словно мешок с мусором, они поволокли его к боковому выходу.

Никто из толпы не осмелился даже шепнуть. Лица застыли, разговоры стихли на мгновение, повисла звенящая тишина. Люди смотрели, как бедолагу тащат в неизвестном направлении, но тут же отводили глаза, делая вид, будто ничего не произошло. Зал замер, словно парализованный, а потом, через секунду, гул возобновился, словно ничего и не случилось. Музыкальный ансамбль продолжил играть, и смех вновь понесся по фойе.

Да уж… Шнайдер и не подозревал, что его жизнь – это моя жертва на алтарь выживания. Кислый привкус во рту стал еще ощутимее. Ну ничего… Ничего… Это все – мелочи, щепки, которые летят, пока рубят лес. Главное, что сегодня я смогу, наконец, сделать несколько шагов в нужную сторону.

Глава 2
Появляются старые знакомые, но я этому факту совсем не рад

После того, что произошло в фойе, я с чувством выполненного долга прошел в кинозал. Два пункта в моем списке можно было отметить «галочкой», а значит, пока все идет неплохо.

Первый – люди из гестапо сто процентов меня видели. Видели, как я с довольной физиономией пялился на арест этого бедолаги-сценариста. Соответственно, Мюллер получит отчет о том, что я действительно присутствовал при данном событии лично. Несмотря на то, что слежка немного ослабла, уверен, за мной все равно приглядывают. Не настолько я еще втёрся в доверие, чтоб мне позволили действовать самостоятельно.

Второй – мое знакомство с Харро Шульце-Бойзен, наконец, произошло, а значит, небольшие подвижки в данном направлении уже имеются. Дальше будет если не проще, то хотя бы легче, чем могло бы быть.

Я протиснулся между рядами и занял свое место в партере. Вокруг уже царил полумрак, но свет пока еще не выключили и я мог оценить «Уфа-Паласт» во всей его красе. Хотя, чисто на мой взгляд, красой здесь и не пахло, а вот мещанским жлобовством просто воняло. Если выражаться образно, конечно.

Этот кинотеатр имел репутацию одного из самых роскошных в Берлине. Я, конечно, понимаю, когда людям не с чем сравнить, они медный грош золотом признают. Но лично мне, как человеку, еще не забывшему комфорт кинозалов двадцать первого века, весь этот шик и блеск казался весьма вульгарным.

Золоченая лепнина на стенах тускло поблескивала, отражая свет редких бра. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахами дорогого парфюма и немного – пыли велюровых кресел.

Велюровые кресла… Лепнина… Может быть когда-то давным-давно фашисты реально топили за простых работяг и осуждали богатых. Сейчас они сами, как и буржуазия, столь сильно ненавидимая «левыми», всеми фибрами души тянулись к лоску, шику и богатству. Чертовы двуличные ханжи…

Кстати… Несмотря на праздничный тон мероприятия, предвоенная нервозность ощущалась даже здесь, в уютной тишине перед началом сеанса, которую изредка нарушали приглушенные покашливания и шорох ткани дамских нарядов. Что-то витало в воздухе. Не знаю, как объяснить. Наверное, предчувствие глобальной катастрофы, так можно сказать.

Я добрался к своему месту, которое чудом удалось получить через Ольгу Чехову. Чудо заключалось не в самом факте моего посещения данного мероприятия, а в том, что номер ряда и кресла должен был быть определенным. Сидеть мне пришлось в партере и тому имелась конкретная причина. Вполне себе реальная, с именем и фамилией.

Соседнее кресло занимал мужчина: строгий профиль, аккуратно зачесанные назад тёмные волосы, очки в тонкой стальной оправе, придававшие ему вид аккуратного чиновника или университетского преподавателя. Он был одет в добротный серый костюм и выглядел весьма респектабельно. Солидный такой «херр», ведущий праведный образ жизни.

Это был Вилли Леман собственной персоной. Пришлось попотеть, чтоб наши места оказались рядом.

Его взгляд был прикован к пока ещё темному экрану, но как только я устроился рядом, он слегка повернул голову и посмотрел на меня с любопытством. Наверное, Лемана удивило появление молодого парня без спутницы. Сам он тоже явился один, и слава богу.

Я уселся, всем своим видом демонстрируя предвкушение от предстоящего просмотра.

Стоило мне устроится в кресле, как прямо за моей спиной послышались два голоса. Оба они были женскими.

– О-о-о-о-о… Грета, посмотри, это ведь он. Тот самый, новый друг Ольги Чеховой? – прошептала одна, видимо, чуть более дерзкая. Потому что говорила дамочка тихо, но не настолько, чтоб я ее не услышал.

– Серьезно? Хм… Да, точно. Похоже, это он. Сама видела их вместе на приеме у Геббельса. Это, конечно, совершенно нарушает все рамки приличия. Они так смотрели друг на друга…– ответила вторая, понизив голос до заговорщицкого шепота.

– Говорят, роман у них. Русский аристократ, сбежавший от большевиков и русская актриса, ставшая звездой в Германии… А он ей, между прочим, в сыновья годится… – В голосе первой послышались нотки неприкрытой зависти.

– Ну, ему повезло. Ольга – красавица и умница, да и связи у нее, – добавила вторая.

Я медленно обернулся и с легкой, едва заметной улыбкой посмотрел на двух сплетниц.

Обе они выглядели достаточно молодо, больше двадцати пяти лет вряд ли дашь. Элегантные, в модных шляпках, скрывающих блестящие локоны, и тонких шелковых платьях, подчёркивающих их стройные фигуры. Похоже, дамочки из мира кинематографа или около того.

Заметив мой интерес, обе женщины тут же смутились, их щеки вспыхнули румянцем, и они, как по команде, одновременно опустили взгляды. Я улыбнулся еще шире, подмигнул немкам, забавляясь их реакцией, а затем повернулся к экрану.

Леман, сидевший рядом, как и я, все прекрасно расслышал. Он снова слегка покосился в мою сторону. Его взгляд задержался на мне дольше, чем было естественно для незнакомца. Леман еле заметно нахмурился. Либо он, как и многие, слышал истории о новом романе любимой актрисы Гитлера, либо что-то в моей персоне его напрягло.

Наконец, свет погас. Начался фильм. Кадры идиллической деревенской жизни, злобные лица «бандитов», патетическая музыка, пламенные речи о крови и родной немецкой земле – полный набор агитационно-идеологической чуши.

Я сидел, внимательно наблюдая за тем, что происходит на экране. По крайней мере, со стороны казалось именно так. На самом деле, боковым зрением следил за Леманом и остальными соседями. Чуть глаза не свернул, честное слово. Аж в висках заломило. Пытался поймать подходящий момент и при этом не вляпаться в жир ногами.

Ольга по моей просьбе меняла места на премьере несколько раз. Вернее, не сами места, конечно, а билеты. И буквально в последний момент мне достался билет, ради которого вся эта суета и затевалась.

На самом деле, все достаточно просто. Моей задачей в данном случае было не только оказаться рядом с Леманом, но и не оказаться рядом с каким-нибудь гестаповским шпиком. Паранойя – великая вещь. Я решил, лучше перебдеть и сохранить свою шкуру, чем недобдеть и лишиться головы. Вполне даже в прямом смысле. Именно поэтому нужный билет Ольга передала мне только сегодня утром.

В один из патетических моментов фильма, когда на экране герой произносил пламенную речь, я чуть наклонился к Леману. Даже не так… Я чуть склонил голову к плечу, с той стороны, где сидел Леман, будто размышляя о словах героя, который конкретно в этой сцене бесновался на экране как самый настоящий псих, выкрикивая громкие лозунги.

– Интересно, – почти шепотом произнес я, обращаясь к самому себе. При этом говорил достаточно громко, чтобы услышал мой сосед справа, но достаточно тихо, чтоб не услышали остальные, – Актер, конечно, хорош. Однако вот эта ненавязчивая фальшь… Словно кто-то пытается передать послание в эфир, но его сигнал слишком зашумлен. А мне ведь фильм порекомендовали. Хороший знакомый, господин Брайтенбах… Так и сказал, отличный фильм. Странно, откуда мог знать, если сегодня премьера…

Леман даже не повернул головы, но пальцы его рук, лежавших на коленях, едва заметно дрогнули. Он не ответил ни слова, продолжая смотреть на экран, однако я почувствовал, как гауптштурмфюрер мгновенно напрягся.

Честно говоря, я вообще-то тоже был напряжён. Если, к примеру, Леман решил подставить своих бывших советских «друзей», а Шипко такой вариант развития событий допускал, то мне – конец.

В любом случае, Леман понял, что «канал связи» снова открыт, и теперь следующий ход был за ним.

Рядом кто-то шумно вздохнул – слишком шумно для приличного общества. Это был мужчина, сидевший по левую руку от меня, пожилой господин с седыми висками и усталыми глазами. Он вынул носовой платок, а затем, повторив свой трагичный вздох, промокнул им глаза. Видимо, господина неимоверно тронули пафосные речи героя. Человек даже прослезился.

Тут же, справа, послышалась возня. Леман, решив повторить манипуляции седого господина, вытащил свой носовой платок и сделал движение, будто собирался вытереть лоб. Однако, наверное, от избытка чувств, его рука дрогнула, платок выпал и шлепнулся ровно между нашими креслами, возле моей ноги.

– Неловко вышло, извините… – пробормотал он, наклоняясь. Его рука мелькнула в полумраке, поднимая белеющий в полумраке кусок ткани.

И в этот момент я почувствовал на предплечье прикосновение. Одно касание. Пауза. Два касания. Пауза. Пять касаний. Код Морзе. Старая, проверенная система. Один-два-пять. Буква «Б». Брайтенбах.

Я не шевелился, продолжая смотреть на экран, где уже вовсю свирепствовали «славянские орды». Но все мое существо сфокусировалось на человеке, который секунду назад, можно сказать, рискнул головой, чтобы подать сигнал. Это был ответ.

Моя рука лежала на подлокотнике. Мизинцем я едва заметно постучал по деревянной ручке. Одно касание. Пауза. Два касания. Пауза.

В темноте я почувствовал, как напряжение в фигуре Лемана чуть ослабло. Он кашлянул, прикрывая рот рукой, и прошептал так тихо, что слова слились с завываниями «злодеев» на экране:

– Завтра. Четыре после полудня. Цойтенплац. Скамья у фонтана.

Я чуть кивнул, почти неразличимо, при этом не отрывая взгляд от экрана. Леман откинулся в кресло, его дыхание стало ровнее. Контакт, наконец, был установлен. Цена этого контакта – голова Вилли Лемана и моя.

Теперь оставалось дело за малым – досидеть до конца этого адского просмотра, не подавая виду, насколько меня раздражает картинка на экране. Там как раз доблестные немецкие фермеры уже косили «орду» врагов вилами с катарсическим рвением.

Я изобразил восхищение и громким шёпотом произнес:

– Вот это да! Какая мощь! Великолепно!

Я обращался в пустоту, глядя четко перед собой, но достаточно громко, чтобы услышали соседи. Рядом с Леманом какая-то дама в норковом палантине одобрительно хмыкнула.

Когда финальные титры поползли по экрану под грохот фанфар, зал взорвался овациями. Я вскочил одним из первых, аплодируя так рьяно, что ладони через мгновение буквально загорелись. Надо было соответствовать образу восторженного идиота.

Поток зрителей сразу хлынул в фойе. Я «влился» в него, стараясь при этом держаться рядом с колоннами, чтоб не затоптали. Ну и заодно сканировал толпу на предмет знакомых лиц. Хотел найти Либертас или Харро, дабы закрепить знакомство. А еще лучше – договориться о совместном вечере.

Однако… Произошло то, на что я вообще никак не рассчитывал.

Мой взгляд скользнул по очередной кучке взволнованных зрителей и…наткнулся на человека, которого я ожидал увидеть в самую последнюю очередь. Это был Николай Николаевич Клячин собственной персоной. Живой, здоровый и отвратительно счастливый.

Учитывая, что дядю Колю последний раз я видел у фрау Марты дома, когда бывший чекист разыгрывал перед двумя немками весельчака и балагура, а потом он просто исчез, испарился, как воздух, степень моего офигевания в этот момент резко скаканула за высшую отметку. Но еще выше скаканула степень моего напряжения.

Клячин сам по себе – дурная примета, а уж его довольная физиономия, маячащая в нескольких метрах от некоторых представителей верхушки Рейха – вообще очень жирный намёк на какой-то близкий трындец.

– Сука… А я так надеялся, что ты сдох в какой-нибудь подворотне…

Однако, судя по внешнему виду и радостной роже, Николай Николаевич явно сдыхать не планировал. Более того, он выглядел как самый настоящий щеголь из высшего света: безупречный смокинг, лакированные туфли, галстук-бабочка, дерзко сдвинутая набекрень шляпа. Клячин излучал уверенность, и он целенаправленно двигался… прямо к Йозефу и Магде Геббельс. Ледяная игла страха кольнула под ложечку. Что ему от них нужно?

Инстинкт пересилил осторожность. Я прижался к мраморной колонне, сливаясь с декоративной тенью, и напряг слух на максимум. Не помогло. Между мной и Геббельсами было метра три, но гул толпы заглушал слова. Пришлось сделать пару невинных шагов в их сторону, делая вид, что любуюсь огромной вазой с цветами.

Клячин поклонился с театральной легкостью, улыбка играла на его губах.

– Господин рейхсминистр! Фрау Геббельс! Какая неожиданная и приятная встреча в этом храме искусства!

Голос дяди Коли звучал настолько радостно, что Йозефа Геббельса, которому пришлось оторваваться от разговора с каким-то генералом, буквально перекосило.

– Мы знакомы? – холодно спросил рейхсминистр, явно не понимая, что хочет от него этот странный человек.

А вот Магда… Магда сразу узнала «хорошего друга семьи Николя Старицкого». Именно так Клячин представился ей при их первой и последней встрече в доме Марты.

Я видел, как кровь отхлынула от лица первой леди Германии, сделав его мертвенно-белым. Пальцы фрау Геббельс судорожно сжали ридикюль.

Я вполне мог понять эту дамочку, особенно в свете того, что Подкидыш рассказал о Бернесе. А вернее о его схожести с неким Виктором Арлазоровым. В дом Марты Книппер Магда приезжала тайно от мужа, уверен в этом на сто процентов. Но сейчас, из-за появления Клячина, эта тайна могла весьма испортить жизнь фрау Геббельс.

А потом я понял еще одну, гораздо более волнительную вещь. Хрен с ней с Магдой. Хоть прибьет ее рейхсминистр, хоть придушит – потеря невелика. А вот если чертов Клячин сейчас при Геббельсе засветит детали своего знакомства с первой леди, если засветит ее определенный интерес к Бернесу… Вот это будет очень плохо. Очень! Плохо!

Потому как после того самого «прослушивания», встречи фрау Геббельс и Марка не прекратились. Они, конечно, носили чисто платонический характер. Но это пока. Бернес и Магда уже два раза гуляли в каком-то неимоверно глухом лесу, где их никто не мог увидеть. Немка, конечно, уверяла Марка, что дело исключительно в ее любви к природе, но мы-то знаем, какие причины на самом деле сподвигли супругу рейхсминистра таскаться между елочек и осинок.

– Николай Старицкий, господин рейхсминистр, – Клячин говорил с легким акцентом, при этом не сводя глаз с Магды. – Скромный почитатель немецкого кинематографа и… давний друг многих. Фрау Книппер, например. Вы ведь знакомы с фрау Мартой, фрау Геббельс? Такая радушная хозяйка.

Клячин сделал паузу, наслаждаясь эффектом. Магда едва держала себя в руках. Хотя, надо признать, стоило ей это много сил. Геббельс нахмурился, его взгляд метнулся от Клячина к жене:

– Марта Книппер? Ты бываешь у нее, Магда? Кто это?

– Я… я… – голос Магды дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – Однажды… давно… по благотворительному делу…

Думаю, на самом деле супруга рейхсминистра была на грани паники. Клячин улыбнулся шире, словно кот, играющий с мышкой:

– Ах, да! Благотворительность! Прекрасное дело. И такой замечательный музыкант у нее гостил тогда… румын, кажется? Играл так проникновенно. Вы, фрау Геббельс, кажется, были глубоко тронуты. Помню, вы даже… неважно. – Он махнул рукой, делая вид, что речь идет о пустяках. – Просто приятные воспоминания о Берлине и его удивительных людях.

Йозеф Геббельс смотрел на жену с нарастающим подозрением. Его маленькие глазки сузились до щелочек.

– Музыкант? Румын? Ты ничего не рассказывала, Магда.

– Ну как же, Йозеф! Тот самый талантливый парень, за которого я просила. Помнишь? Ты пристроил его в оркестр. – Вырвалось у первой леди слишком громко, слишком нервно. – Да, я встретила его именно у Марты Книппер. Прекрасная семья. Ее сын – член СА…И я не хотела тебя беспокоить такими пустяками!

Клячин наблюдал за этой семейной сценой с явным удовольствием. Не знаю, чего он хотел добиться, но происходящее явно соответствовало его целям.

В этот момент его взгляд оторвался от Магды и скользнул по толпе. На мгновение зацепился за меня, стоявшего за огромной напольной вазой. Однако, на лице дяди Коли не дернул ни один мускул. Вообще. Он сделал вид, будто не узнал меня или не заметил.

– Прошу прощения, если отвлек вас от важных бесед, господин рейхсминистр, фрау Геббельс. – Клячин снова переключился на Магду и Йозефа, – Просто не смог не выразить свое восхищение вашим присутствием здесь. Позвольте пожелать вам прекрасного вечера.

Он изящно поклонился, будто всю жизнь только и делал, что шлялся по светским приемам, а затем растворился в толпе так же быстро, как появился, оставив за собой шлейф напряжения и неразрешенных вопросов.

Магда Геббельс стояла, как статуя, избегая взгляда мужа. Йозеф что-то шептал ей на ухо, его лицо было темным от гнева. Ну а мой шанс подойти к Шульце-Бойзенам улетучился еще минут пять назад – они уже покинули здание кинотеатра. Чертов Клячин…Дядя Коля, как всегда, смог обгадить все, практически ничего не делая для этого.

Но самое главное даже не это. Самое главное – я по-прежнему не понимал, чего он добивается. Появления Клячина ждал сразу после ограбления. Уж он-то должен был встретиться со мной и поинтересоваться судьбой архива. Однако Клячин просто исчез. А теперь снова появился. И мне срочно необходимо выяснить, какого черта он задумал, пока эта гнида не испортила мне всю игру.

Глава 3
Я понимаю, что хороший друг и хороший разведчик – это не одно и то же

Холодная берлинская ночь встретила меня тишиной после шумного фойе «Уфа-Паласт» и грохота оваций. Впрочем, конкретно в данный момент меня это очень устраивало. Нужно было освежить голову и хорошенько подумать о том, что произошло. Вернее, подумать о том, что с этим делать дальше. И я сейчас не про Лемана, не про Харро Шульце-Бойзен и уж тем более не про бедолагу сценариста.

Клячин. Вот, кто волновал меня больше остального. Для меня по-ррежнему оставались загадкой мотивы его поведения и это напрягало очень сильно. Решить данный вопрос можно было лишь одним образом – найти бывшего чекиста и проверить, такой ли он бывший.

Ясное дело, добровольно правды Клячин не скажет, но итог разговора зависит от того, как спрашивать. Честно говоря, в отношении этого человека я уже был готов применить не самые гуманные способы беседы. Ибо задолбал он неимоверно. И без того все достаточно сложно, опасно, а тут еще дядя Коля кружит, как ворон, жаждущий крови. И я бы очень не хотел, чтоб кровь оказалась моей.

Такси скользило по мокрым улицам, оставляя за собой шлейф бликов от фар. Мысли текли по нарастающей: появление Клячина рядом с Геббельсами, успешный контакт с Леманом, тревожное знакомство с Шульце-Бойзеном. Каждое событие добавляло напряжения. Ставки значительно выросли.

Дверь дома Книпперов отсекла шум ночного Берлина, но не заглушила гул в висках. В прихожей было душно, тишина дома казалась неестественной. Я скинул мокрый плащ, бросил его на стул в холле и двинулся в гостиную.

– Алексей? – Голос Марка донесся из полумрака комнаты.

Он сидел в глубоком кресле у потухшего камина, лицо его было скрыто в тенях. Скрипка лежала рядом. Похоже, сегодня он снова много репетировал. Дело в том, что Магда Геббельс свое обещание выполнила и Бернеса действительно взяли в какой-то там супер-пупер оркестр. Поэтому теперь, чтоб не вылететь оттуда с треском, Марку приходилось уделять много времени игре на скрипке.

Впрочем, на данный момент, это не приносило нам проблем. Пока что, основная функция Бернеса заключалась в укреплении связи с супругой рейхсминистра и он с этой задачей вполне справлялся. Боюсь представить, каким будет следующий этап…

В том смысле, что смех смехом, но я от души посочувствую Бернесу, если по решению Центра ему придется перейти к новому уровню отношений с Магдой. Потому что это не женщина, это самая настоящая сколопендра. Да, в красивом наряде, ухоженная, но сколопендра. И ну его к черту иметь связь с такой дамочкой.

Это, если даже не учитывать, кто ее муж. Уверен, сама фрау Геббельс ничуть не лучше своего супруга. А то, может, и хуже. Я хорошо запомнил слова Шипко, когда изучал ее дело.

«Знаешь, Алексей, как ни странно, женщины гораздо более жестоки, чем мужчины. Так вот конкретно эта женщина без малейших сомнений наступит на горло тому, кто будет ей мешать, а потом с удовольствием, наблюдая за агонией жертвы, каблуком сломает позвоночник. Разница лишь в том, что постороннему она его сломает спокойно, а тому, кто ей дорог – со слезами на глазах. Но итог все равно будет один».

– Как прошел вечер? – Поинтересовался Бернес. Затем, поймав мой настороженный взгляд, устремленный в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, добавил. – Не переживай. Не услышит. Ее нет. Она уехала. Сказала, что до утра не вернется. Какие-то дела в Лейпциге.

Вообще, конечно, частые отлучки фрау Книппер, которые после случившегося в банке действительно были частыми, изрядно меня волновали. Куда таскается эта двуличная особа? Очередных сюрпризов с ее стороны точно не хотелось бы. Думаю, нужно взять данный вопрос под контроль. Связаться с Подкидышем, например, пусть за Мартой проследит кто-нибудь из его людей.

Но конкретно сейчас вопрос поведения фрау Книппер немного отошел на второй план. Клячин смог стать звездой этого вечера, затмив всех остальных. Поэтому я лишь кивнул, опускаясь в кресло напротив.

Бернес выглядел изможденным, под глазами залегли темные круги, словно он провел часы в ожидании. Марка явно что-то беспокоило. Черт… По-моему, я хреновый друг. Служба службой, но надо поговорить с ним, выяснить, почему он пребывает в таком состоянии.

– Предсказуемо паршивый. – Ответил я Марку, – Хотя цель достигнута. Контакт с Леманом установлен. А вот что действительно волнует, так это наш старый друг. Клячин. Он появился на премьере.

Бернес наклонился вперед, свет от настольной лампы высветил его напряженное лицо.

– Клячин? В «УФА-Паласт»? Странно… Он почти месяц не давал о себе знать. Честно говоря, надеялся, что его где-нибудь кто-нибудь прибил. Что ему там нужно было?

– Что ему всегда нужно? Гадить, – я взял стакан, стоявший на столике рядом с креслом, графин, наполненный водой, налил себе попить и залпом опрокинул содержимое в свой слегка утомившийся организм. – Подкатил к Геббельсам. К Йозефу и Магде. Играл в светского льва. «Николая Старицкого». Представился рейхсминистру. И…можно сказать, засветил Магду. Напомнил ей про визиты сюда. Про тебя. Про «прекрасного румынского скрипача».

Марк замер. Казалось, он перестал дышать. Потом медленно выдохнул, провел рукой по лицу.

– Черт… Он же понимает, что делает⁈ Клячин. Он понимает? Йозеф ревнив как черт. И подозрителен. Если он заподозрит Магду в чем-то…

– Он уже заподозрил, – я поставил стакан со звоном. – Видел его лицо. Он чуть не взорвался прямо там, в фойе. Магда пыталась выкрутиться, божилась, что это все «благотворительность» и что она просила за тебя именно потому, что совершенно случайно встретила у Марты. Но Клячин… он намекнул. Намекнул на то, как Магда была «тронута» твоей игрой. Дядя Коля знает, Марк. Знает про ее интерес к тебе. И теперь Йозеф тоже знает. Чертов фашист подозревает, что-то в этом есть. Что-то, о чем ему не сказали.

– Зачем Клячину это? – Бернес покачал головой, недоумевая со всей ситуации. – Что он выигрывает? Сеять раздор? Пугать? Через Магду выйти на нас? Так он и без того знает, где мы. Он знает о нас больше, чем кто-либо. Почему именно Магда?

– Не знаю. Но это чистой воды провокация, и она очень, очень опасная.

– Алексей… Раз уж зашел разговор… Я несколько дней пребываю в смятении. Думал, стоит ли обсудить с тобой… Наверное, стоит. Что-то мне подсказывает, ты сможешь объяснить один маленький факт. Когда мы виделись с Магдой в последний раз. В Тиргартене, – Бернес сделал паузу, налил себе воды и тоже залпом ее выпил. Затем, глядя прямо мне в глаза, продолжил. – Когда мы виделись, кое-что произошло… странное. Магда… – Марк замолчал, его взгляд стал острым, аналитическим, каким бывает только у человека, пытающегося уловить фальшь. – Она несколько раз назвала меня Виктором. Сначала я подумал – оговорка. Но потом… снова. И снова. Смотрела на меня так… будто сквозь меня. Как на призрака. И вот я думаю, Алексей… Что бы это значило? Кто этот Виктор? И почему она видит его во мне? Ты что-то знаешь. Я уверен. Да и потом, неспроста именно на мою долю выпала сомнительны честь сблизиться с супругой Геббельса.

Холодная волна прокатилась по моей спине. Это был не самый удобный и не самый приятный разговор. Дело в том, что я не посвятил Марка в ту историю, которую мне рассказал Подкидыш. Про Арлазорова. Подумал, это будет лишним. Если бы Шипко считал нужным данную информацию Марку донести, он бы так и поступил. Но Панасыч скрыл от всех нас факт схожести Бернеса с бывшим любовником Магды Геббельс. Очевидно, не просто так. В общем, я как старший группы принял решение не рассказывать Марку, расценив данную информацию лишней, способной помешать Бернесу.

Но… Марк не идиот и сам все прекрасно понял. Момент истины настал. Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Скрывать дальше было нельзя.

– Марк, – начал я тихо. – Много лет назад, еще до прихода нацистов к власти, в Берлине… Магда Геббельс, тогда еще Магда Квандт, была безумно влюблена. Его звали Виктор Арлазоров. Он был… невероятно талантливым и… да, он был очень похож на тебя. Вернее ты очень похож на него. Прямо одно лицо.

Бернес не шевелился, впитывая игформацию, но его глаза сузились, и это не сулило ничего хорошего. Похоже, когда я закончу свой рассказ, Марк скажет мне очень много не самых приятных слов.

– После отъезда из Германии он, можно сказать, работал на… определенные круги. Вернее, стал едва ли не их идейным вдохновителем. Боролся с набирающим силу нацизмом. Честно говоря, всех деталей не расскажу, знаю только общий смысл. Геббельс о Викторе знал. Ну и как ты понимаешь, ненавидел. Особенно, если учесть, что это Арлазоров был…

Я замолчал, пытаясь подобрать правильное слово, чтоб не обидеть Бернеса. Так-то они с Арлазоровым представители одной национальности и не хотелось бы выглядеть грубым.

– Еврей. – Коротко бросил Марк. Наверное, понял, в чем причина моего ступора.

– Эм… Да… Верно. Арлазоров уехал. В Палестину. Думал, там будет в безопасности.

Я замолчал, чувствуя тяжесть того, что сейчас скажу.

– Его убили, Марк. В Тель-Авиве. Не несчастный случай, как потом объявили официальные источники. Убийство. Холодное, расчетливое. Он гулял с женой по набережной. К нему подошли двое. Один выстрелил в упор, в живот. Он умер от потери крови, помощь опоздала, – я смотрел на побелевшее лицо Бернеса. – Все, кто был в курсе настоящих раскладов в Берлине, не сомневались: заказ исходил от Геббельса. Йозеф не терпел соперников, особенно тех, кого любила его жена и кто был опасен политически.

Марк медленно встал. Его лицо было мертвенно-бледным, но в глазах полыхал ледяной гнев. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели.

– Ты… ты знал это? Знал все это время и молчал⁈ – Его голос дрогнул. – Почему, Алексей⁈ Почему ты не сказал мне раньше⁈ Ты понимаешь, во меня втянул приказ Центра⁈ Я – живое напоминание о человеке, которого убил ее муж! Я хожу по лезвию бритвы, играя в какого-то призрака, а она… она сходит с ума от этой иллюзии! И теперь Клячин подливает масла в огонь! Это не просто игра, это безумие!

Слова Бернеса, громкие и резкие в ночной тишине дома, повисли в тяжёлом воздухе гостиной.

– Я понимаю твое возмущение, Марк. И да, ты прав. Я должен был рассказать тебе раньше, – спокойно ответил я, не пытаясь оправдываться. – Но обстоятельства были сложными, и я действовал согласно приказу Центра. Нам жизненно важно поддерживать контакт с Магдой. Твоя задача – втереться к ней в доверие, использовать это сходство. Это тяжело, я знаю. Но это необходимо.

Марк тяжело опустился обратно в кресло, отвернувшись к камину. Его плечи поникли. Нужно было дать ему время успокоиться. Бернес он такой. На первый взгляд кажется спокойным и уравновешенным, но внутри, на самом деле, очень эмоциональный человек. Творческая натура, чтоб его.

Я откинулся на спинку кресла, задумчиво потирая виски. Лучшим вариантом в данный момент было – сменить тему разговора.

– Кстати… Ты не задумывался, откуда у гестапо вообще взялась информация об архиве моего отца? – Спросил я Бернеса, как ни в чем не бывало. Будто ничего из ряда вон выходящего сейчас не произошло.

Марк удивленно поднял брови.

– Об архиве? Об этом знали только…

– Вот именно. В Союзе об архиве знали всего несколько человек: Сталин, Берия, Бекетов, – я произнес имя с горечью. – Тот самый Бекетов, бывший друг отца, который его и подставил. Написал донос. Из-за него отца вызвали в Москву, где он погиб. Бекетов много лет был влюблен в мою мать, и он ненавидел отца. Шипко тоже знал, но на этом все. Очень сомневаюсь, будто кто-нибудь из вышеперечисленных людей мог бы написать Мюллеру докладное письмо. Из тех, кто вне Союза – Марта и, вероятно, британцы. Именно поэтому они за ним и охотятся. Но откуда информация у немцев?