Текст книги "На восьми фронтах"

Автор книги: Павел Трояновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

За городом встречаем "виллис". В нем рядом с шофером сидит полковник. А на заднем сиденье – майор с забинтованной головой и медицинская сестра. Знакомимся.

– Командир пятьдесят седьмой стрелковой дивизии гвардии полковник Зализнюк...

– Вы из корпуса генерал-лейтенанта Глазунова?

– Да, из него...

– А мы как раз к вам...

– Что ж, тогда сделаем так,– говорит полковник.– Мою машину отправим в армейский госпиталь. Ранен лучший наш командир батальона майор Хазанов. Ранен еще семнадцатого. Держали в своем санбате, а ему хуже и хуже... Вот я и хотел его отправить в госпиталь... Теперь же пересяду к вам, а мой "виллис" пусть везет майора дальше. Дорогу запомнили? – спрашивает он своего водителя.

– Запомнил, товарищ гвардии полковник.

– Ну, тогда езжай.

Мы тоже тронулись.

* * *

По дороге комдив рассказал нам, что батальон Н. П. Хазанова первым из их соединения форсировал реку Флиссе. Но на том берегу майор был ранен в голову. Батальон возглавил начальник штаба В. Г. Боченков. Враг трижды контратаковал советских воинов, но они удержали рубеж до подхода главных сил полка.

– Кстати, тут недалеко и НП этого полка. Заедем?

Мы согласились.

Командир полка подполковник П. П. Конев как раз говорил с кем-то по рации. Увидев комдива, сказал в микрофон своему собеседнику: "Я тебя вызову попозже, да и сам чаще связывайся со мной. Не зря говорят – один ум хорошо, а два все-таки лучше..."

– С кем это вы?

– С капитаном Чуковским. Взял, понимаете, в плен какого-то гитлеровского офицера, а тот молчит. Требует, чтобы с ним говорил командир, равный ему по чину... Спрашивал, что с ним делать. Приказал отправить на мой НП.

– Правильно! – одобрил решение командира полка Зализнюк.– Мы тоже поговорим с ним вот при товарищах корреспондентах...

Гитлеровец оказался майором, начальником штаба из 20-й моторизованной дивизии. И уже здесь, перед полковником и сразу тремя подполковниками, начал давать показания.

– Задача нашей дивизии состояла в том,– говорил пленный,– чтобы во что бы то ни стало задержать русских на Зееловском рубеже. За оставление позиций каждому солдату и офицеру грозил расстрел. Держались мы, по-моему, стойко. Но огонь вашей артиллерии, ночные и дневные бомбардировки вымотали нас. Только наш полк за два дня боев потерял девятьсот человек... Оставшиеся солдаты и офицеры были сведены в боевую группу. Но и она сегодня перестала существовать. Ваш капитан, который взял меня в плен, очень грамотно провел атаку. Он буквально выкурил нас из траншей. Ну а уже потом мы попали под огонь русской артиллерии... В живых остались я, мой денщик и санитар...

– Есть ли на подходе к фронту свежие части? – спросил майора Зализнюк.

– Конечно. И много!.. Берлин мы будем защищать не хуже, чем вы когда-то свою Москву... Я не могу сказать ничего точного, но слышал, что на оборону столицы рейха ставятся офицерские школы, отряды моряков, дивизии СС, части, снятые с западного фронта.

– Каково моральное состояние ваших войск?

– Наш полк, к сожалению, уже уничтожен... Но всякий немец, думаю, готов скорее умереть, чем отдать Берлин в руки русским!

– Как вы, например? – с презрительной усмешкой спросил полковник. Пленный майор промолчал. Но когда Комдив собрался уходить, залепетал жалобно и испугано:

– Скажите, господин полковник, меня расстреляют?.. Я сказал вам не все, могу дать новые и более ценные показания. Только сохраните мне жизнь...

– В Красной Армии пленных не расстреливают,– ответил ему командир дивизии.– Мы, советские люди, уважаем и чтим международные законы и правила. А вот вы, фашисты, не придерживаетесь их.

И комдив вышел из блиндажа...

Поздно ночью, закончив работу в полку Конева, мы приехали на фронтовой узел связи. Здесь встретили Бориса Горбатова и Мартына Мержанова. Борис Леонтьевич с улыбкой спросил:

– И что это "Красная звезда" так привязалась к пятой ударной и восьмой гвардейской армиям? Имейте в виду, друзья,– прогадаете. Уверен, что первой в Берлин войдет третья ударная.

И к его словам стоило прислушаться. Горбатов зря говорить не будет...

* * *

20 апреля перед корреспондентами снова выступил начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин. Был он веселее, вернее, оживленнее, чем три дня назад. Снова и более подробно рассказал нам о проклятых, по его словам, Зееловских высотах, о новых оборонительных рубежах, которые предстоит преодолевать советским армиям. Враг, сказал он, долго и старательно готовился к обороне своей столицы. И самым грозным оружием у противника становятся зенитки. Они уже принесли немало бед нашим танковым корпусам. А по мере приближения к Берлину гитлеровцы, по мнению Малинина, все чаще и все в большем количестве будут применять против наших наземных войск зенитные орудия.

И вообще, предупредил начальник штаба фронта, нельзя считать, что на Зееловских высотах разбиты основные силы немецко-фашистских армий. Есть достоверные сведения, что командование вермахта спешно снимает целые дивизии и корпуса с западного фронта и перебрасывает их к Берлину. В ряде мест гитлеровцы вообще прекратили сопротивление войскам союзников.

Тяжелые бои ожидают советские части и соединения и в самом городе, продолжал далее генерал-полковник. Всем ведь памятно, как умело, использовал противник крепостные сооружения в Познани и Кюстрине, как упорно сопротивлялся на улицах и площадях. В Берлине же возведены еще более мощные укрепления, а количество их в десятки раз превышает познанские и Кюстринские. Там есть метро, множество каналов...

– И все же у нас есть полная уверенность в том, что Берлин в самое ближайшее время будет взят! – заключил М. С. Малинин.

В этих его словах – уже что-то новое. Ведь обычно начальник штаба фронта не делал прогнозов, остерегался говорить о ближайших планах. Значит, сейчас ему разрешено поставить все точки над "и". И пожалуй, это самое правильное. Ведь до сих пор творилось что-то странное: в армиях шло соревнование за право тому или иному соединению первому ворваться в Берлин, а штаб фронта ставил на всех этих сообщениях гриф "Строго секретно".

Корреспонденты спросили Малинина, как обстоят дела на 1-м Украинском фронте.

– Танковые армии этого фронта уже на подходе к Берлину,– ответил генерал-полковник.– Успешно наступают по своим направлениям и другие армии маршала Конева...

Сразу же после этой своеобразной пресс-конференции мы с Высокоостровским поехали в 3-ю ударную армию. Нашими попутчиками были правдисты Борис Горбатов и Мартын Мержанов. Еще дорогой они предложили нам не заезжать в штаб армии, а проехать в 79-й стрелковый корпус, где у них уже появились хорошие знакомые. Мы не возражали.

На НП корпуса Горбатова приветствовал сам начальник политотдела полковник И. С. Крылов.

– Вам очень повезло, Борис Леонтьевич,– сказал он.– Ваша любимая сто пятидесятая временно во втором эшелоне и сейчас находится в окрестностях Кунерсдорфа.

Мы сразу же развернулись и помчались туда.

* * *

Кунерсдорф, тезка знаменитого города, у стен которого еще в 1758 году русские войска наголову разгромили армию Фридриха II, оказался небольшим населенным пунктом. На стенах домов, на мостовых – пробоины, пулевые и осколочные оспины, воронки. Следы жарких боев.

Командир дивизии генерал В. М. Шатилов сразу же увел куда-то наших попутчиков-правдистов. Нас же, краснозвездовцев, оставил на попечение своего адъютанта.

– А нет ли поблизости какого-нибудь вашего полка? – спросил я у лейтенанта, адъютанта комдива, чтобы не терять зря времени.

– Есть. Через три дома находится штаб семьсот пятьдесят шестого полка. Командир – полковник Зинченко Федор Матвеевич...

Зинченко сидел за столом, а перед ним стоял навытяжку высокий сержант. Когда мы вошли, сержант обернулся. У него было простое, сильно обветренное лицо. Да и весь он был более похож на тракториста или комбайнера, по ошибке надевшего военную форму.

Мы попросили полковника свести нас с бойцом или командиром, отличившимся в последних боях.

– А вот один из них перед вами,– ответил Ф. М. Зинченко.– Сержант из взвода нашей разведки Михаил Егоров. Вы только посмотрите на его грудь и сразу же поймете, что это за воин...

Наград у сержанта было немало: ордена Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Славы III степени, медали "За отвагу" и "За боевые заслуги".

Что ж, Егоров так Егоров.

– Прошу всех за мой стол. И говорите, сколько хотите,– сказал Зинченко.– А вы, Егоров, не очень-то скромничайте. Расскажите корреспондентам, когда и за что получили каждую награду. Ну а за мной – заключение. Согласны?

Ну еще бы нет!

Так неожиданно мы встретились с Михаилом Егоровым, с интереснейшим человеком. И еще скажу: потом этой нашей удаче будут откровенно завидовать едва ли не все корреспонденты.

Разговорились. Михаил Егоров рассказал нам, что родился в мае 1925 года в деревне Ермощенки Богдановского сельсовета Руднянского района Смоленской области. Действительно, до войны работал на тракторе. Но только не трактористом, а прицепщиком. Война навалилась как глыба, как лавина. Ошарашила, оглушила. Раздумывал недолго. Уже 5 мая 1942 года оказался в партизанском отряде, который действовал в смоленских и белорусских лесах.

Вскоре ему поручили почетное, но и рискованное дело – зачислили в разведку. Со своим отделением он доставил командованию сто сорок "языков", пустил под откос пять воинских эшелонов противника, подорвал несколько мостов, уничтожил десятки легковых и грузовых машин врага.

А затем к их местам подкатил фронт. Партизаны соединились с частями Красной Армии. Михаил Егоров попал в 756-й полк 150-й стрелковой дивизии.

Здесь его тоже зачислили во взвод полковой разведки. Снова доверили отделение. С боями прошел по Прибалтике, Польше, а вот теперь здесь, в Германии...

Однажды, еще во время боев в Прибалтике, его отделению поручили взять "языка". При этом подчеркнули, что лучше бы, конечно, офицера...

В осеннюю ночь, пройдя по грудь в ледяной воде по болоту, проникли в расположение противника. Выследили офицерский блиндаж. Бесшумно сняли часового. В блиндаже взяли сонного капитана, связали и снова через то же болото, толкая перед собой плотик с "языком", вернулись к своим...

– А как идут дела здесь? – спросил я Михаила.

– Нормально,– пожал плечами сержант.

"Нормально... Ох и скромный же ты человек, Михаил Егоров! Постеснялся рассказать о своем очередном подвиге, совершенном уже здесь, в районе Зееловских высот..."

Эти мысли мелькнули у меня уже после того, как полковник Ф. М. Зинченко сам рассказал нам о самоотверженных действиях сержанта.

А дело было так. 756-й стрелковый полк вел бой с противником, засевшим за железнодорожной насыпью. Вот тогда-то Егоров и обнаружил в насыпи сточную трубу. Прочистил ее, пролез на ту сторону, засек пулеметные гнезда и минометные позиции врага. А затем с десятком добровольцев перебрался той же трубой в тыл к гитлеровцам. И когда наша артиллерия ударила по разведанным им огневым точкам, группа Егорова атаковала противника с тыла...

Свой рассказ полковник Ф. М. Зинченко закончил сообщением:

– За этот подвиг Военный совет армии наградил сержанта Егорова вторым орденом Красного Знамени. На днях вручили...

А впереди еще был Берлин. И бои за рейхстаг. И водружение над ним вместе с Мелитоном Кантария Знамени Победы. Но мог ли знать Михаил Егоров, что очень скоро его имя будет золотыми буквами вписано в героическую летопись Великой Отечественной войны! Нет, сейчас ни мы, ни полковник Зинченко, ни сам Егоров не знали, что так произойдет. Сейчас этот сержант-разведчик просто покорил нас своей непосредственностью, прямотой и какой-то даже не свойственной его возрасту мудростью. И конечно же ратными делами, за которые его уважали и любили в полку. Именно они, эти ратные дела, и дадут ему потом право взять в руки древко святого Знамени Победы!

Да, это еще будет. А пока же... Пока же наш разговор с отважным разведчиком прервал вбежавший связной. Он доложил Зинченко:

– Товарищ полковник, вас к генералу...

Михаил Егоров тоже поспешил в свой взвод. Поняли и мы; вызов командира полка к комдиву не случаен. Поэтому вместе с Ф. М. Зинченко пошли на КП дивизии.

* * *

В моем личном архиве есть копия "Справки штаба артиллерии 1-го Белорусского фронта". В ней сказано, что первый артиллерийский залп по Берлину произвел в 11 часов 20 апреля 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной артиллерийской бригады 47-й армии. Дивизионом командовал майор А. И. Зюкин. Через час тридцать минут ударил по нацистской столице и 1-й дивизион 642-го пушечного полка 2-й бригады 5-й артиллерийской дивизии прорыва. Несколько позднее к этим дивизионам присоединили свой огонь и артиллеристы 3-й и 5-й ударных, а также 8-й гвардейской армий...

За только что взятым городом Штраусбергом на шоссе, ведущем в Берлин, мы застали развертывание гаубичного артиллерийского полка. На большой скорости мощные "студебеккеры" подходили к месту, где стоял артиллерийский подполковник, и резко тормозили. Подполковник четко отдавал нужные команды.

Думается, что никогда за всю войну артиллерийские расчеты не работали еще здесь с таким воодушевлением и так быстро, как сейчас. Куда не могли пройти машины, орудия мгновенно выкатывались на руках. Мы с Высокоостровским буквально залюбовались ювелирной и слаженной работой артиллеристов.

Предыдущие команды мы не слышали. А вот последнюю и самую главную, которую как-то даже торжественно произнес подполковник, услышали. И не могли не услышать, так как он скомандовал:

– По Берлину, столице фашистской Германии, первый, второй, третий дивизионы – огонь!

Раздался залп. Потом еще и еще. Наступила пауза.

И... в воздух полетели пилотки, фуражки, послышались ликующие крики "ура". Во 2-м дивизионе бойцы начали кого-то качать...

Мы подошли к замполиту полка майору Веденееву.

– Смотрите, ну самый настоящий праздник! – восторженно сказал он.– И хотя мы наверняка уже не первыми ведем огонь по Берлину, но удовлетворение всеобщее. И я бы даже сказал – великое!.. А теперь пройдемте-ка на огневые, посмотрим, что написали артиллеристы на снарядах...

Да, это стоило посмотреть! "Вот тебе, фюрер, советский гостинец!" – было написано на одном снаряде. На других: "Смерть фашистским головорезам!", "Вралю Геббельсу от советских солдат", "Вот мы и пришли, встречайте!", "Наши вашим", "Уральский подарочек" и так далее...

Подошло еще три машины. Из одной вышел генерал-полковник Н. Э. Берзарин, из другой – генерал-лейтенант Ф. Е. Боков. Подполковник подбежал к командующему армией, собрался было отрапортовать, но... попал в объятия генерала. Н. Э. Берзарин поцеловал подполковника, сказал:

– Поздравляю, дорогой, поздравляю!..

– Что нового? – спросили мы у Берзарина, тоже подойдя.

– О-о, новостей много! – ответил командарм.– Но, пожалуй, самая важная пришла сегодня от нашего правого соседа. Сорок седьмая совместно с гвардейцами из девятого танкового корпуса взяла город Бернау!

Мы помчались туда. На окраине нашли командира 125-го стрелкового корпуса генерала А. М. Андреева.

– Опоздали, товарищи корреспонденты, опоздали,– сказал он нам.– Ведь мы -сегодня дали первый залп по Берлину!.. Но, думаю, артиллеристы из тридцатой гвардейской пушечной артиллерийской бригады далеко не ушли, догоняйте...

Но, к сожалению, в артиллерийский дивизион гвардии майора А. И. Зюкина мы в тот день так и не попали. Нас срочно вызвали в штаб фронта, на узел связи. На проводе была Москва...

* * *

Утром 22 апреля за мной пришел посыльный от начальника штаба фронта генерала М. С. Малинина.Я было подумал, что он попросит меня собрать корреспондентов для очередной беседы, но Малинин неожиданно спросил:

– Карта Рокоссовского с вами?

Да, карта была со мной. Кстати, я возил ее с собой от самой Москвы.

Вышли на улицу. У штаба уже стояла автомашина с двумя автоматчиками на заднем сиденье.

– Разместимся? – спросил начальник штаба. Разместились. Малинин коротко бросил водителю:

– В Берлин!

Я знал, что войска нашего фронта уже ведут бои в фашистской столице. И все же слова генерала отозвались в сердце ликующей песней. Советские войска в Берлине!

Мы ехали дорогами, по которым перед этим с ожесточенными боями прошли наши армии. Шоссе и обочины были изрыты снарядами и бомбами, придорожные деревья и кустарники опалены огнем.

С обеих сторон дороги – стальные коробки подбитых танков, покореженные орудия, порыжевшие от огня скелеты машин. Валяются бесформенные останки самолетов, высятся штабеля ящиков со снарядами и минами. Из земли торчали бетонные противотанковые надолбы, ежи из рельсов. И всюду – кресты, кресты... Целые кладбища!

Весенний воздух стойко пропитан запахами гари.

– Полный разгром,– говорит, оборачиваясь ко мне, Малинин. – Такого, пожалуй, я не видел и под Сталинградом...

Да, война пришла в самое сердце гитлеровской Германии. Пришла с ответным огнем и кровью. И отчаянное сопротивление гитлеровцев лишь увеличивает эту кровь...

Видим и другие картины. Вот шагают навстречу строем юноши с трехцветными повязками на рукавах. Это французские рабочие, силой угнанные с родины на германские заводы. Везут на тачках скромный скарб бельгийцы. Идут чехи, югославы, венгры. Вот толпа пленных английских летчиков. А это освобожденные из лагеря американские солдаты, захваченные в плен в Арденнах...

И конечно же русские, украинцы, белорусы. Наших тысячи, многие тысячи! Слышатся слова горячей благодарности своим советским братьям за освобождение из фашистской неволи...

Вскоре наша машина подъехала к позициям одного из артиллерийских подразделений. Генерал-полковник М. С. Малинин молодо соскочил с сиденья. Навстречу ему уже шел усатый майор. Шел лихо и гордо. Торжественно доложил:

– Товарищ генерал-полковник, второй гаубичный дивизион гвардейского тяжелого артиллерийского полка ведет огонь по столице немецко-фашистской Германии – Берлину! Командир дивизиона гвардии майор Сурков!

Генерал попросил майора провести его на огневые позиции. Здесь шла обычная боевая работа. Отрывисто подавались команды. Гремели залпы. Земля подрагивала, в ушах звенело. А чуть в стороне, у снарядных ящиков, на корточках сидели несколько бойцов. У них в руках мы заметили малярные кисти.

– А это что такое? – поинтересовался Малинин. Сурков улыбнулся:

– Ребята, товарищ генерал, пишут берлинские адреса...

Да, думали ли фашисты, развязывая войну против Советского Союза, что в апреле сорок пятого наши снаряды будут рваться в центре Берлина? Нет, вряд ли.

В одной из берлинских квартир, занятой штабом нашей части, мне показали любопытный документ – письмо офицера гитлеровской армии, присланное своему дяде, хозяину квартиры. Вот его дословный перевод:

"Под Москвой. Ноябрь 1941 года.

Дорогой дядюшка! Я не могу в эти минуты не вспомнить тебя и своего обещания тебе. Десять минут тому назад я вернулся из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Я не боюсь тебе раскрыть этой замечательной военной тайны, так как она перестала быть тайной и для нас и для большевиков. Через несколько часов это наступление начнется. Я видел тяжелые крупповские пушки, которые будут обстреливать Кремль. Я видел наших гренадеров, которые должны первыми промаршировать по Красной площади. Это конец, дядюшка. Ты знаешь, я не восторженный юноша и не невежда. Это – конец. Москва наша, Россия наша, Европа наша... Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Напишу теперь уже из Москвы".

Вот чего они ждали и на что надеялись!

Трудно узнать дальнейшую судьбу автора этого письма. Не знаем, что случилось и с его дядюшкой. Осталось лишь одно убедительное примечание к письму "завоевателя" Москвы, России, Европы: в квартиру его родственника попал снаряд из русского орудия!

По лестнице поднимаемся на пятый этаж одного из домов. Здесь расположился наблюдательный пункт генерала С. Н. Переверткина, командира стрелкового корпуса из 3-й ударной армии.

Перед нами лежал Берлин. До самого горизонта громоздились дома, корпуса и трубы заводов, многочисленные кирхи вздымали свои острые высокие шпили. В нескольких местах зеленели массивы садов и парков.

Там и тут клубился черный дым, собираясь над городом в громадное тяжелое облако. Немецкая столица горела. А гром артиллерийской канонады все сотрясал и сотрясал воздух, дома, землю. По Берлину били многие тысячи пушек.

Но и Берлин отвечал тысячами снарядов и мин. Через несколько минут, например, наш дом вздрогнул. Генералу Переверткину доложили:

– Два неприятельских снаряда пробили стену второго этажа.

– Прошу спуститься в подвал,– сказал нам Переверткин.

В тот день к немецкой столице подошли все армии ударной группировки фронта. С юга в Берлин ворвались соединения 1-го Украинского фронта. На севере успешно наступали войска маршала К. К. Рокоссовского.

– Дай-те вашу карту,– вдруг снова попросил Малинин. Я подал. Начальник штаба фронта правее записи, сделанной еще в октябре 1941 года К. К. Рокоссовским, написал:

"Сим удостоверяю, что мы в Берлине! Начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковник М. С. Малинин, бывший начальник штаба 16-й армии, которой командовал К. К. Рокоссовский. Берлин, 22 апреля 1945 года".

Малинин вскоре уехал в штаб фронта, а генерал Переверткин, высокий и молчаливый, показал мне несколько донесений из частей корпуса. Вот некоторые из них:

"Вступили в квадрат "4". Движение прекратили. Стреляет каждый дом, каждое окно. Подтягиваем артиллерию..."

"Батальоны залегли. Продвигаться вперед невозможно: сильный огонь со всех сторон. Ждем танки и самоходные орудия..."

Да, ожесточение боев в Берлине было предельным. Достаточно сказать, что за первые десять часов непрерывных атак части корпуса генерала С. Н. Переверткина продвинулись вперед в общей сложности на... восемьсот метров!

Казалось, что перед советскими воинами не просто вражеский город, столица, а каменное чудовище, начиненное динамитом и сталью; что здесь нет обычных домов, а одни лишь крепости; что вместо площадей и скверов везде огневые позиции артиллерии и минометов, зарытые в землю танки.

Между тем в Берлин вступали все новые и новые части Красной Армии. Германская столица становилась тесна для них. Улицы были забиты танками, самоходными орудиями, автомашинами, обозами, пустыри не вмещали артиллерию. Срочно растаскивались завалы, на улицах делались проходы, дорожные батальоны устанавливали маршруты одностороннего движения. Убиралась разбитая вражеская техника – изуродованные "тигры" и "пантеры", длинноствольные зенитки, неуклюжие бронетранспортеры, минометы, машины.

В немецкой столице было немало важных военных объектов – вокзалы, аэродромы, мосты, электростанции, здания имперской канцелярии, министерств. И все-таки важнейшим объектом являлся конечно же рейхстаг. В нем в свое время прусское юнкерство и рурские финансовые магнаты провозгласили Гитлера канцлером. Здесь была совершена самая гнусная в истории политическая провокация, известная как поджог рейхстага, которая и послужила предлогом для расправы фашистов с героической Компартией Германии. Здесь принимались дикие, человеконенавистнические законы, произносились погромные речи. И советские воины, хорошо понимая все это, шли к рейхстагу как к цитадели фашизма, главной крепости кровавого германского империализма...

Случилось так, что наибольший территориальный успех уже в первые дни сражения выпал на долю 3-й ударной армии, которой командовал генерал-полковник В. И. Кузнецов. Тогда-то Военный совет 1-го Белорусского фронта и приказал этой армии повернуть на Берлин . захватить северную его часть и в дальнейшем наступать через район Моабит к парку Тиргартен.

– Думается, вы первыми подойдете к рейхстагу,– сказал маршал Г. К. Жуков, ставя задачу генералу В. И. Кузнецову.– Будьте к этому готовы. И помните, рейхстаг – объект не столько военный, сколько политический!

25 апреля мы с Леонидом Высокоостровским, устроившись в одной из квартир в уже отбитом у врага квартале, дописывали корреспонденцию о боях в берлинском метро. И вдруг кто-то постучал в дверь. Я открыл ее. Вошли Борис Горбатов и Мартын Мержанов.

– Вот они где! – сразу же зашумел Горбатов.– Мартын, посмотри, о чем пишут эти разбойники пера... – И сел на стул рядом со мной. Сказал все так же возбужденно:

– Ищем вас с самого утра... Военный совет третьей ударной армии уже раздал по дивизиям знамена, которые должны быть водружены над берлинским рейхстагом! Так вот, "Правда" с удовольствием выдает эту тайну "Красной звезде". А вы, если встретитесь с известинцами, поделитесь новостью с ними.

Вот это действительно новость! И мы начали еще торопливее дописывать свою корреспонденцию.

* * *

На следующий день мы уже были в 3-й ударной. Здесь член Военного совета армии генерал А. И. Литвинов подтвердил, что да, действительно учреждены и вручены дивизиям девять знамен.

Все они были пронумерованы. И знамя No 5 досталось 150-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор В. М. Шатилов. А тот в свою очередь вручил это знамя командиру 756-го стрелкового полка полковнику Ф. М. Зинченко...

Тем временем части корпуса генерала Переверткина с упорными боями продвигались к центру вражеской столицы. Жаркие схватки шли буквально за каждую улицу, за каждый дом. И наконец 28 апреля дивизии генерала Шатилова и полковника Негоды пробились к реке Шпрее. За ней уже лежали Тиргартен, Аллея побед, Шарлотентеатр, рейхстаг. И тут в 3-ю ударную армию пришел конкретный приказ из штаба фронта:

– Штурмом взять рейхстаг!..

Генерал С. Н. Переверткин рассказывал нам, корреспондентам:

– Враг занимает оборону по южному берегу Шпрее, а также в домах по всему полукружию Королевской площади. На подступах к рейхстагу созданы мощные укрепления. По существу, каждое здание – крепость. Площадь во всех направлениях разрезают траншеи с пулеметными площадками. Вокруг рейхстага и в парке Тиргартен стоят зенитные батареи, могущие вести огонь и прямой наводкой. За противотанковым рвом, заполненным водой, скрыты пятнадцать железобетонных дотов...

Нет никакого сомнения в том,– продолжал далее комкор,– что хорошо подготовлен к обороне и сам рейхстаг. По нашим сведениям, окна его заложены кирпичом и мешками с песком, из амбразур в которых торчат стволы многочисленных пулеметов и пушек. Гарнизон непосредственно в рейхстаге насчитывает, по мнению наших разведчиков, более тысячи солдат и офицеров. А всего в его районе засело почти шесть тысяч гитлеровцев. Среди них и батальон курсантов военно-морской школы города Ростока, выброшенный сюда сегодня ночью на парашютах...

Всеми действиями по штурму рейхстага руководил лично командарм генерал-полковник В. И. Кузнецов. Он, например, ставил задачи полкам 150-й и 171-й дивизий. Штурмовыми батальонами командовали С. А. Неустроев, В. И. Давыдов и К. Я. Самсонов. Вместе со стрелковыми частями в бой должна была пойти и 23-я танковая бригада.

Утром 29 апреля наши части атаковали позиции противника в районе моста Мольтке. Артиллерия всех калибров, в том числе и тяжелые гаубицы, била по врагу прямой наводкой. День потускнел от огня и дыма...

А 30 апреля, тоже утром, меня неожиданно позвали к маршалу Г. К. Жукову. Поспешил к нему.

Георгий Константинович, склоненный над бумагами, не поднимая головы, ответил на мое приветствие. И тут же сказал:

! – Вы, товарищ Трояновский, не получив моего согласия на встречу, начали, оказывается, действовать через Москву. Что ж, подвальная настойчивость... Словом, одна высокая инстанция попросила меня принять старшего корреспондента "Красной звезды"...

Дело в том, что со дня назначения маршала Г. К. Жукова на пост командующего 1-м Белорусским фронтом корреспонденты центральных газет неоднократно пытались увидеться и поговорить с ним. Но всякий раз получали вежливый отказ. И вот тогда-то мне и пришла в голову мысль попытаться попасть к маршалу... через Москву. Я предложил редакции очерк или репортаж о рабочем дне нашего командующего, одновременно предупредив нового главного редактора газеты генерала И. Я. Фомиченко, что на это необходимо согласие ЦК партии и Главпура. Иллариону Яковлевичу понравилось мое предложение, и он со своим заместителем полковником В. П. Московским несколько дней провел в организационных хлопотах. После этого-то из Москвы последовал звонок маршалу...

– Ни целый день, ни даже полдня я с вами провести не смогу,– сказал между тем Георгий Константинович.– И вообще не уверен, будет ли у меня время ответить на ваши вопросы... Но из разговора с Москвой я понял так, что в крайнем случае можно ограничиться тем, что вы просто побудете у меня. Вот этот крайний случай меня и устраивает. Договоримся: садитесь вон к тому окну. И постарайтесь не мешать мне работать. Время сейчас очень горячее...

И действительно, не успел я сделать первые записи в блокноте об обстановке в кабинете маршала, как зазвонил телефон ВЧ.

– Готовите атаку на рейхстаг? – взяв трубку, переспросил Г. К. Жуков. Я понял, что звонят из 3-й ударной армии.– Торопитесь, товарищ Кузнецов. Берзарин уже у имперской канцелярии... Не забывайте, что завтра Первое мая... Не жалейте снарядов и мин. Лучше используйте тяжелые гвардейские минометы... Жду более приятных сообщений...

Вошел генерал-полковник В. И. Казаков. Увидев меня, улыбнулся. Он знал о моем письме в Москву...

В. И. Казаков разворачивает свою карту и начинает докладывать, куда передислоцированы артиллерийские части особой мощности. Маршал молча слушает, а потом говорит:

– Побольше огня вот сюда, по имперской канцелярии. Если верно – фюрер там, пусть-ка на своей шкуре узнает, что такое война...

И еще:

– Немедленно усильте двумя-тремя бригадами стыки войск за Потсдамом. Готовьте массированный удар всей наличной артиллерии по районам Берлина, которые еще удерживают фашисты...

Едва вышел В. И. Казаков, как появился командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник авиации С. И. Руденко. У него тоже своя карта, которая ложится на стол Г. К. Жукова.

– Ваше приказание выполнено, товарищ маршал,– докладывает С. И. Руденко.Через полчаса специальные группы самолетов нанесут бомбовый удар по объектам центрального сектора Берлина.

– Войска предупреждены?

– В семь утра об этом доложено Малинину...

Новый звонок по ВЧ.

– Слушаю. Я, Михаил Ефимович... Так... Так... Это плохо. Не гоните танки на гибель. Ни одну машину не оставляйте без автоматчиков и саперов! Смотрите, товарищ Катуков, строго спрошу, если будут лишние потери!

Тем временем Руденко, получив разрешающий кивок маршала, удаляется. А Георгий Константинович, бросив взгляд на часы, говорит мне:

– Сейчас мне предстоят долгие разговоры с Москвой... Так что идите пока... ну хотя бы к разведчикам, поговорите там с какими-нибудь интересными пленными. У них их много... А минут через сорок зайдете уже без доклада...