Текст книги "Тайные секты"
Автор книги: Павел Мельников-Печерский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Об Емельянове у хлыстов сохранилось предание, что был он московский житель, Кадашевской слободы, и было у него двенадцать апостолов, с которыми он расхаживал по Москве и ее окрестностям. Царь Иван Васильевич, узнав, что Емельянов умеет предсказывать будущее, велел будто бы привести его к себе и спросил: – «Правду ли про тебя, Ванька, идет людская молва, что ты пророчишь?» На это Емельянов отвечал: – «Ванька-то ты, беспутный царишка, а не я. Я сын божий Иоанн. Ты царь земной, а я небесный». Царь разгневался, бросился на Емельянова, хотел его пронзить своим железным костылем, но Емельянов погрозил ему пальцем, и царь упал ниц. Показалось ему, что пред ним стоит истинный Иисус Христос, как он изображен на иконе в Успенском соборе с угрожающим перстом. Тогда царь Иван Васильевич с честью отпустил Ивана Емельянова и будто позволил ему идти на все четыре стороны со своими двенадцатью апостолами и с разными силами небесными. То и другое предание сохранилось в хлыстовских песнях. Вот первая из них, употреблявшаяся хлыстами Воронежской губернии при их радениях:
Благослови, господь, воспеть,
Нам «Христос воскрес» пропеть!
Полно, детушки, терпеть,
Разорви греховну сеть,
От темницы каменной
Выходил сам бог живой,
Выходил сударик наш,
Яко вековечный страж,
Говорил деткам Своим:
«Собирайтесь в Русалим»,[26]26
То есть Иерусалим. Хлысты и скопцы главнейшие места своих собраний называют «домом божьим», «Иерусалимом» и т. п.
[Закрыть]
Христа бога поминая,
Христа, сударь, Аверьяна,
Аверьяна, не буяна,
Распинали же его,
Христа бога моего,
Как на поле Куликовском,
Во наездии Ростовском(?)…
Богу слава и держава
Во веки веков. Аминь.
Об Иване Емельянове у хлыстов Рязанской губернии, Зарайского уезда, Московской – Серпуховского и в других местах употреблялась лет тридцать тому назад следующая песня, по всей вероятности, и теперь распеваемая на радениях:
Грозен, грозен царь Иванушка,
Грозен, грозен сын Васильевский!
Уж порол же он, порол бояр,
Уж травил же их медведями,
А не стало и в нем храбрости
Супротив царя небесного,
Свет Ивана Емельяныча.
Соходились люди божии
На святом кругу, в Кадашеве,
Сокатал на них сударь дух святой,
Возрадел с ними отец родной,
Сам отец наш, Иван Емельянович,
Сам батюшка Христос истинный,
Со двенадцатью апостолы,
С херувимами, с серафимами,
Со ангелы, со архангелы
И со всею силою небесною.
Спознавали людей божиих
И христа царя небеснаго
Архереи июдейские.
С патриархом волком Никоном (?)
Июдейские – московские,
Предавали христа батюшку
На святую страсть, смерть вольную
Самому царю Иванушке
Свет Васильевичу Грозному.
Возговорил царь Иванушка
Самому царю небесному:
«Вправду ль, Ванька, молва идет,
Что горазд ты пророчить стал?»
Отвещает ему сударь батюшка
Своими устами пречистыми:
«Уж ты Ванька, ты Ванька, беспутный царь,
Сам ты, Ванька, людскую кровь пьешь,
А мясом человечьим закусываешь,
Я не Ванька, – Иван, да не Предтеча,
А сам спас, христос сын божий».
Тут у царя Иванушки сердце разгорелось,
Хочет царишка спаса жезлом прободать,
Хочет Иванушка пречистую плоть растерзать,
Да не стало у Иванушки силушки,
Не стало у Васильича храбрости:
Перед ним сам спас стоит,
Перстом правыя руки грозит,
Как на той ли на иконе Мануиловой.
Упадал тут земной царь перед небесным:
«Ступай, спасе, на все на четыре стороны
Со всеми своими двенадцатью апостолы,
С херувимами, с серафимами,
Со ангелы, со архангелы
И со всею силою небесною».
Богу слава и держава
Во веки веков. Аминь.
Из преданий хлыстовских, вошедших частью в их песни, частью в сказания, видно, что во времена Ивана Емельянова была богородица Марья Якимовна и что хлыстовщина содержалась кроме Москвы в Киржаче (ныне заштатный город Владимирской губернии) и на реке Андоме.[29]29
«Письма о расколе», 1662 г., стр. 55.
[Закрыть]
Появление христов с двенадцатью апостолами, столь обыкновенное ныне в тайных сектах, вероятно, бывало (как видно из приведенного об Иване Емельянове) и в XVI столетии. В первых годах того же столетия такой же христос и также с двенадцатью апостолами явился между русскими в нынешней Галиции и прошел в Силезию. Вот рассказ о том густынского летописца: «В то же лето (1507) за Краковом собрался лестцов некоих тринадесять, иже поведаху ся быти апостолами и единаго межи собою нарекоша христом, и ходиша по селам, безумных лестяше, и многа чудеса хитростью твориша: в безводных озерах пред людьми рыбы ловиша, прежде их тамо наметавши; наемши кого да ся мертвым сотворит, донели же его воскресят, тако мертвых воскрешаху и пр. На Шлионску же гостиша у единыя жены, и понеже не хоте им дати, еже у нея прошаху, тай вложиша губку зажжену во убрус, отыдоша, грозящей ей пометою от бога, она же не смотревши, вложи убрус со огнем в скрыню, и помалу возгореся ей скрыня и потом весь дом изгоре, егда же прииде муж ея и глагола: «Что се есть?» она же рече: «Яко христос мя покара, ему же не дах, еже мя прошаше». Муж же, яко смысленнейший, позна, яко лестцы бяху сии и собрав соседы и гнаше по них, идеже крепко их биша, яко оттоле преста тоя лести».
Из этого должно заключить, что христовщина не ограничивалась в старые годы одним Московским государством, но что лжехристы появлялись и между русским населением, отделенным от нас политически. И одним ли русским? В Силезии жили хотя и славяне, но не русские.
III
Строгий аскетизм манихеев, существовавший в болгарских монастырях, дал аскетическое направление богомилам. Аскетизм, сильно развившийся в России, особенно во времена татарского владычества, имел такое же влияние на русские тайные секты, от богомильства происшедшие. Последователи их, и прежние и современные, всегда изнуряли тело постом, веригами, сильными телодвижениями, и не одними земными поклонами, которых для них казалось недостаточно, но прыжками, скаканьем, верченьем в продолжение долгого времени, причем спирали дыхание и таким образом доходили до состояния восторженного исступления. Замечательно, что эти своего рода дервиши, как увидим в дальнейшем изложении, нередко открываемы были в православных монастырях, как мужских, так и женских. Хлыстовщина постоянно имела немало последователей между людьми набожными, богомольными, как, например, в женских общинах и в так называемых «келейных рядах» больших селений, где обыкновенно живут старые девки и вдовы, оставившие хозяйство для богомолья и чтения духовных книг. Это так называемые «духовницы», сманивающие к себе молодых девок, представляя им брачное состояние греховным и ведущим к неизбежной душевной погибели. Так называемые «блаженные» или «юродивые» – явление также самое обыкновенное в «кораблях» тайных сект.
В Костромской губернии, на правом берегу Волги, в Кинешемском уезде, около Плеса и Решмы, принадлежащих к «тайным сектам» зовут купидонами. Это испорченное слово капитоны. Известны они и под именем подрешетников. О тех и других упоминает еще св. Дмитрий Ростовский. Название капитонов было очень известно в конце XVII столетия. Некоторые писатели того времени, например, Матвеев в своих записках о жизни своего отца и о стрелецких бунтах, даже всех вообще раскольников называют капитонами.[30]30
«3аписки русских людей», издание Сахарова, Спб. 1841, 39.
[Закрыть]
Купидоны считают основателем своей секты пустынника Капитона, жившего в XVII столетии в Колесниковой пустыни, что была в Костромском уезде. О нем мы находим сведения и у церковных писателей (митрополита тобольского Игнатия Римского-Корсакова и св. Дмитрия, митрополита Ростовского), и у известного раскольничьего писателя князя Семена Денисовича Мышецкого. Капитон учил еще до совершившегося в церкви раскола старообрядства, в царствование Михаила Феодоровича, которому, по уверению Семена Денисовича, был лично известен. Капитон был такой строгий постник, что даже в Светлое Воскресенье не дозволял ни себе, ни ученикам своим употребления какой-либо пищи, кроме хлеба, семян и ягод, и вместо красных пасхальных яиц христосовался луковицами. Семен Денисович, почитавший Капитона своим (то есть беспоповцем), упоминает, что он был пророком: «пророческих дарований преизобильно богатство почерпе, предняя яко задняя, дальная яко ближняя непогрешительно возвещаше».[31]31
Семена Денисова «Российский виноград», рукопись.
[Закрыть]
В состоянии самообольщения своей святости, Капитон в самом деле почитал себя необыкновенным угодником и вследствие того, по словам Дмитрия Ростовского, «начать презирати чин духовный и не хотяше принимати благословения от лиц духовных: тоже начат новое изобретати учение и веру по своему зломудрию и творити расколы и раздоры в церкви Христовой, веля чуждатися соединения церковнаго и благословения иерейскаго».[32]32
Св. Дмитрия Ростовского «Розыск». Москва, издание 1855 г., стр. 571.
[Закрыть]
Все это было еще в царствование Михаила Феодоровича, задолго до никоновского исправления богослужебных книг, послужившего поводом к открытому отпадению так называемых старообрядцев от единения с православною церковью.
Когда началась церковная смута по поводу этого исправления, Капитон объявил новые книги еретическими и богу неугодными. Правительство, узнав о том, сочло Капитона за обыкновенного раскольника-старообрядца, подобного Аввакуму, Никите и их единомышленникам, и потребовало его к суду. Узнав о том заблаговременно, Капитон бежал из Колесниковой пустыни в леса Вязниковские и там, не открытый правительством, жил долго, распространяя свою аскетическую, близкую к хлыстовщине секту, и умер не отысканный. Он не дошел до того, чтоб объявить себя христом, но проложил к этому путь ученикам своим. Заметим при этом, что «купидоны» (равно и подрешетники) тем отличаются от прочих отраслей хлыстовщины, что уважают только старые дониконовские книги, как и старообрядцы, хотя, подобно принадлежащим к другим хлыстовским кораблям, и говорят, что все писание есть только «учение внешнее», еще недостаточное для спасения и приближения к богу, которого-де можно достичь лишь посредством чтения «книги животной», находящейся в сердце человеческом, и посредством пребывания во «внутренней церкви», которая «не в бревнах, а в ребрах». Предпочтение дониконовских книг новым, отличающее секты «купидонов» и «подрешетников» от других подобных им, можно объяснить тем, что основатель их учения вступился за старые книги во время замены их новоисправленными.
У Капитона было несколько учеников, пребывавших с ним в пустыни. В числе их был Ефим[33]33
Или Ефрем. В находящейся у нас рукописи о купидонах (новейшего письма и состава – сороковых годов нынешнего столетия) написано неразборчиво. В ней прозвание его не Подрешетников, а Подрешетник.
[Закрыть] Подрешетников. О нем также упоминает св. Дмитрий Ростовский. «В те же времена, – говорит он в своем «Розыске», – в уездах Кинешемских и Решемских и на Плесе, явишася инии раскольники, глаголемые подрешетники, нареченные тако от учителя своего, его же имеяху некоего поселянина, прозываемаго Подрешетников, иже преследуя ересиарху Капитону, учаше людей не ходити в церковь Божию, ни отцов духовных имети, ни к благословению иерейскому приходити, и всех таинств церковных чуждатися. Тии сами в домех своих творяху некия церковныя службы по чину иерейскому, не освящении бывше, и младенцы крещаху (?), причасте же у них бяше некое волшебное, не хлеб, но ягоды, изюм глаголемыя, чарованием напоенныя (мы встретимся с этим волшебным причастием и в других тайных сектах), их же причащахуся чином таковым: изберут от между себя едину девку (это мать-сыра-земля, как увидим впоследствии), и в подполье избы введше ю, в цветное платье нарядят, та по часе выходит из подполья, носяще на главе своей решето, покрытое чистым платом, в решете же ягоды изюм; а в избе множество собравшихся мужей, и жен, и детей. Вышедши убо из подполья девка с решетом, на главе ея носимом, глаголет по подобию иерейскому «всех вас да помянет господь бог во царствии своем всегда ныне и присно и во веки веков (веком?)». Они же, поклонившись, отвещают: «аминь». Сие же девка оная глаголет трижды, и они трижды «аминь» отвещевают. И потом девка та даст им то богохульное приношение, вместо причащения Святых Таин; вкусившие же от тех ягод абие желают себе смерти, аки бы за Христа, сожещися или удавитися, или в воде утопитися, аки исступльшие от ума; и многие тако сами себя погубили».[34]34
«Розыск», издание 1855 г., стр. 571, 572.
[Закрыть]
О волшебном причастии в виде изюма или клюквы, в виде особых шариков, упоминает не раз св. Дмитрий Ростовский в своем «Розыске», говоря, что вследствие этого очарованного яства люди впадали в самоисступление. Так, в его епархии, в Пошехонском уезде, около 1700 года, сожглись 1920 человек в Белосельской волости, прихода Пятницкого, не считая множества людей, сожженных в окрестных селах и деревнях. Во время этих самосожигательств приехал в свою вотчину, Белосельскую волость, князь Иван Иванович Голицын уговаривать своих крестьян, чтобы перестали сожигаться. А жглись те люди, говорит святой Дмитрий, со слов местного священника Игнатия, по наущению крестьянина деревни Холма, Ивана Десятины. Когда он был приведен к князю Голицыну, у него выпали из платья «три ягоды, деланныя от некия муки, величеством подобны клюкве». Десятина стал было ногою растирать эти ягоды, но крестовый (домашний) поп князя Голицына, с ними бывший, успел поднять одну ягоду, растер ее пальцами на хлебе и бросил собаке. Собака взбесилась и бросилась в огонь, разведенный на дворе. Крестовый поп вздумал попробовать ягоду, «хотя вкус ея уведати, и абие сотворися вне ума». Его свели в поварню, где готовили князю обед, поп бросился в печь, сжег себе волосы и бороду, но был вытащен из огня. Пробыв без ума целые сутки, он потом рассказывал: «егда меня в подклет введоша, показася мне пещь, яко рай, а устие пещи яко дверь райская. В пещи же, во огне видех пресветлыя юноши, иже призываху мя к себе, глаголюще: «пойди к нам», аз же абие к ним вергохся».[35]35
«Розыск», издание 1855 г., стр. 586 и 587.
[Закрыть]
Все это очень похоже на известного рода сказки о волшебствах, колдунах и вообще о неестественном. Но нельзя решительно отвергать, чтобы во всех этих рассказах не было чего-нибудь и правдоподобного. Если у последователей тайных сект ближайшего к нам времени находили какие-то одуряющие снадобья, вроде опия или гашиша, почему же не допустить, что какой-нибудь дурман был в употреблении у подрешетников XVII столетия? Самый гашиш и опий, тогда уже распространенные на мусульманском Востоке, могли привозиться в Россию армянами, которых со времени царя Алексея Михайловича было уже немало, не только в Астрахани и Казани, но и в самой Москве, и которые, как известно из современных документов, постоянно торговали всякими запретными товарами.
Крестьянин Юрьевского уезда Данила Филиппов также был в числе учеников Капитона, но в которой пустыни, в Колесниковой или в Вязниковской, предания хлыстов не упоминают. Во время сильных споров о том, по старым или по новым книгам можно спастись, Данила Филиппович, уже имевший собственных учеников, решил, что ни те ни другие никуда не годятся и что для спасения души необходима одна:
Книга золотая,
Книга животная,
Книга голубиная:
Сам сударь дух святой.
Он учил, что надо молиться духом и что при таком только молении в человека может вселиться дух божий. Хлысты рассказывают, что их учитель, в доказательство ненужности и старых и новых книг, собрал те и другие в один куль, положил в него для груза камней и бросил в Волгу.
Через несколько времени Данила Филиппович является в окрестностях Стародуба,[36]36
На реке Клязьме, в нынешнем Ковровском уезде, Владимирской губернии. Теперь он известен под названием Кляземского городка.
[Закрыть] находившегося в тогдашнем Муромском уезде. В Стародубской волости, в приходе Егорьевском, говорят хлысты, на гору Городину,[37]37
Село Егорий на реке Вязьме и деревня Городина на р. Уводи в Ковровском уезде, Владимирской губернии, близ Ивановской железной дороги.
[Закрыть] среди ангелов и архангелов, херувимов и серафимов, в огненных облаках, в огненной колеснице, сошел с небес во славе своей сам господь Саваоф. Силы небесные вознеслись назад, на небо, а Саваоф остался на земле в образе человеческом, воплотясь в Даниле Филипповиче. С этого времени Данила Филиппович перестал быть человеком, а сделался «живым богом» и стал называться верховным гостем, превышним богом, богатым гостем. Признавшие его «живым богом» стали именоваться людьми божьими. Так хлысты и до сих пор называют себя.
Лжесаваоф водворился в деревне Старой, неподалеку от Костромы. Сюда сходились к нему для отправления своих обрядов «люди божьи». Дом, в котором он жил, назван был домом божиим. Город Кострома, неподалеку от которой поселился «верховный гость», получил от его последователей название Горнего Иерусалима, а также город Кострома верховная сторона. Через несколько времени лжесаваоф, как рассказывают хлысты, перенес «божий дом» из деревни Старой в Кострому.
Потопление Данилой Филипповичем книг в Волге, по сказаниям последователей хлыстовщины, было уже после чуда, совершившегося на горе Городине. Не имея земного начала, рассказывают они, «верховный гость Данила Филиппович» от духа святого получил наставления, что надо проповедовать земнородным, и творил чудеса. По наставлению святого духа, говорят они, Данила Филиппович утопил и книжное писание, не велев людям иметь книжное учение, и заповедал во всем руководствоваться единственно его словами и теми вдохновенными речами, что скажут на радениях пророки, пребывая в «духе».[38]38
То есть в состоянии восторженного исступления, до которого доходят они на радениях.
[Закрыть]
Вот двенадцать заповедей, данных, по словам хлыстов, Данилой Филипповичем ученикам своим:
1. Аз есмь бог, пророками предсказанный, сошел на землю для спасения душ человеческих. Несть другого бога, кроме меня.
2. Нет другого учения. Не ищите его.
3. На чем поставлены, на том и стойте.
4. Храните божьи заповеди и будете вселенные ловцы.
5. Хмельного не пейте, плотского греха не творите.
6. Не женитесь, а кто женат, живи с женою как с сестрой. Неженимые не женитесь, женимые разженитесь.
7. Скверных слов и сквернословия не говорите.[39]39
Под скверными словами хлысты разумеют известные русские ругательства, под сквернословием – упоминание слов: дьявол, черт, бес и т. п.
[Закрыть]8. На свадьбы и крестины не ходите, на хмельных беседах не бывайте.
9. Не воруйте. Кто единую копейку украдет, тому копейку положат на том свете на темя, и когда от адского огня она растопится, тогда только тот человек прощение примет.
10. Сии заповеди содержите в тайне, ни отцу ни матери не объявляйте, кнутом будут бить и огнем жечь – терпите. Кто вытерпит, тот будет верный, получит царство небесное, а на земле духовную радость.
11. Друг к другу ходите, хлеб-соль водите, любовь творите, заповеди мои храните, бога молите.
12. Святому духу верьте.[40]40
Сказание о Даниле Филипповиче и заповеди его заимствованы из формального дела, производившегося в 1845 и 1846 годах об открытых в Москве хлыстах корабля пророка Евграфова.
[Закрыть]
Продолжаем предания хлыстов об их «живых богах», предания, отличающиеся дикостью разгоряченного воображения, нелепостями, превосходящими одна другую своею чудовищностью, но тем не менее составляющими предмет несомненной веры последователей тайных сект. Не думаем, чтоб эти сказания были принимаемы на веру образованными людьми, которые в нынешнем уже столетии вошли в тайные секты, но что они считали христов и богородиц за людей, святою жизнью своею приобревших особенную благодать, – это сомнению не подлежит.
За пятнадцать лет до сошествия на гору Городину «господа Саваофа», рассказывают хлысты, родился сын божий, христос Иван Тимофеевич Суслов. Родился он в Муромском уезде, в селе Максакове, принадлежавшем тогда Нарышкиным, от богородицы Арины Нестеровны. Ей было сто лет, когда она родила Ивана Тимофеевича. Такое чудо указало будто бы людям на то, что родился в мир не прост человек, а сам христос, сын бога вышнего. Когда Ивану Тимофеевичу исполнилось тридцать лет, был он позван верховным гостем Данилой Филипповичем в Кострому, В деревне Старой «богатый верховный гость» сделал его «живым богом» и «дал ему божество». Для этого три дня сряду, при свидетелях, он возносил его с собою на небеса. После того Иван Тимофеевич, по велению отца своего, вышнего бога Данилы Филипповича, возвратился в свои места на берега Оки. Здесь одним из главнейших его притонов было село Павлов-Перевоз.[41]41
Ныне село Павлово, Горбатовского уезда, Нижегородской губернии, на правом берегу Оки, принадлежащее графу Шереметеву и известное обширным производством стальных изделий, которые по имени села называются в торговле «павловскими изделиями».
[Закрыть]
Переходя из села в село, из деревни в деревню, Иван Тимофеевич распространял учение верховного гостя, заключающееся в приведенных заповедях. С ним жила девица, очень красивая собой, она почиталась «дочерью живого бога» и «богородицею». По свидетельству св. Дмитрия Ростовского, она была родом из села Ландиха, посадского человека дочь.[42]42
«Розыск», изд. 1855 г., т. III, стр. 599. Большие торговые села Верхний-Ландих и Нижний-Ландих, ныне в Гороховецком уезде, Владимирской губернии. Это бывшая вотчина князя Дмитрия Михайловича Пожарского, куда приезжали к нему нижегородские послы звать в ополчение. Стародубская волость, где появился лжесаваоф, также была вотчиной князей Пожарских. В «Розыске» о богородице из Ландиха св. Дмитрий Ростовский говорит следующее: «а водит с собою (лжехристос) девицу красноличну и зовет ю материю себе, а верующие в него зовут ю богородицею, а девица та родом русская из Нижегородского уезда села Ландюха посадского человека дочь».
[Закрыть]
Кроме богородицы, по тому же свидетельству, были у Ивана Тимофеевича и двенадцать апостолов. Как и апостолы закраковского христа 1507 года, они ходили по селам и деревням и «проповедовали христа, аки бы истиннаго, простым мужикам и бабам, и кого прельстят, приводили к нему на поклонение, а кланялись ему без крестнаго знамения».[43]43
«Розыск», изд. 1855 г., т. III, стр. 599. Впоследствии в большей части хлыстовских кораблей, а также в происшедших от них скопческих, стали креститься, но обеими руками вдруг. Они объясняют причину этого обряда следующим образом: «Молитва есть возношение на небо, яко мысленныя птицы, парение руки же со крестом крылья той птицы. А какая птица одним правым крылом летает? Надо летать обоими крыльями, то есть креститься обеими руками».
[Закрыть]
Монах Пахомий рассказывал св. Дмитрию Ростовскому, что слышал он от очевидца, приведенного одним из учеников лжехриста к нему на поклонение, следующее: «Бе тогда той христос на реке Волге, в селе Работки,[44]44
Село Работки, на Волге, Макарьевского уезда, Нижегородской губернии, по-нынешнему 60 верст от Нижнего.
[Закрыть] глаголемом за Нижним Новгородом, верст сорок по Волге вниз. Есть же в том селе на брезе реки церковь ветха и пуста, и собрашася тогда к нему людие, верующие в онь, на мольбу к церкви оной. Изыде же христос оный из алтаря к людям в церковь и в трапезу, и зрящеся на главе его нечто велико обверчено по подобию венца на иконах пишемаго, и некия малыя лица красныя, по подобию птиц, летаху около главы его, их же глаголют быти херувимами (нам же мнится, яко или беси в подобиях таковых мечтательно людям зряхуся, или красками писаны были херувимы на пищей бумаге и окрест венца прицеплены). Седшу же ему вси люди тамо собравшиеся поклонишася тому до земли, аки истинному Христу, и кляняхуся непрестанно молящеся на мног час, дондеже изнемощи им до молитвы. В молитве же взываху к нему овии: «господи, помилуй мя!» глаголюще овии же: «о, создателю наш, помилуй нас». Он же к ним пророческая некая словеса глаголаше, сказующи, что будет, каковое воздуха применение, и утверждаше их верити в онь несумненно».[45]45
«Розыск». Издание 1855 г., III, стр. 599–600.
[Закрыть]
Это первое по времени прямое и положительное указание на существовавшую у нас издавна хлыстовщину, которую св. Дмитрий называет «христовщиной». Книга, из которой мы заимствовали сейчас приведенный рассказ, писана была между 1702 годом, когда автор ее назначен на ростовскую митрополию, и 1709, когда он скончался. «Выходит, с самых первых годов прошлаго XVIII столетия, – говорит покойный Надеждин,[46]46
Корректурный лист, о котором выше сказано.
[Закрыть] – описанная здесь секта слыла уже существующею и притом в таком виде, который предполагает некоторую продолжительность ея существования; ибо даже и в таком случае, если б упоминаемый здесь лжехристос был первый в своем роде зачинщик дела дотоле небывалаго, ему все-таки надо было время и время, чтобы приобресть влияние, какое он представляется уже имевшим, внушить к себе столь чудовищное доверие, завестись лжебогородицею и лжеапостолами. Таким образом уже то одно, что такой рассказ мог состояться и дойти до сведения святого Дмитрия, указывает на присутствие у нас секты христовщины, по меньшей мере, с конца XVII столетия. Что святой Дмитрий записал этот рассказ верно, как принял его, хотя уже и из вторых рук, но со слов очевидца, в этом не может быть никакого сомнения даже и для той разборчивости, которая в святости сана и жизни писателя видела бы больше поводов подозревать, чем доверять безусловно. Собственное свое примечание «о херувимах, летавших будто бы вокруг головы лжехриста, при явлении его поклонникам», святой писатель поместил отдельно от того,[47]47
В скобках.
[Закрыть] что передавал со слуха. Но до какой степени самый этот слух мог быть истинным? Конечно, крайняя осторожность потребна при оценке вероятия народной молвы, особенно, когда молва эта касается предметов веры, наиболее раздражающих народное воображение: известны нелепыя сказки и клеветы, которыя во все времена и у всех народов пропускались вследствие религиозных пристрастий. Но вот новое, весьма любопытное свидетельство, в котором нельзя не признать более или…» На этом корректурный лист покойного Надеждина прекращается, но, судя по оглавлению первой главы, здесь непосредственно должен был следовать рассказ из «Густынской летописи» о закраковском лжехристе и, конечно, тот вывод, что христовщина существовала в русском народе гораздо ранее конца XVII века.
Возвращаемся к сказаниям хлыстов. Когда «истинная вера людей божьих» от проповеди Ивана Тимофеевича Суслова, с его богородицей и двенадцатью апостолами, стала распространяться, дошло будто бы о том до ведома царя Алексея Михайловича. По его велению, Ивана Тимофеевича схватили с сорока учениками и привезли в Москву. Здесь подвергли их розыску, и самого Суслова и учеников его пытали. Одному ему было дано столько кнутов, сколько всем сорока ученикам вместе, но судьи ничего ни от него, ни от учеников не узнали, никто из них ни слова не сказал, в чем состоит их учение. Тогда будто бы царь Алексей Михайлович велел их допрашивать самому патриарху Никону, но и тот ни в чем не успел, не открыли ему своей веры Иван Тимофеевич и ученики его. Передал их царь Морозову, самому ближнему своему боярину. Морозов будто бы понял святость Ивана Тимофеевича и уклонился от дальнейшего производства дела под предлогом болезни. Оно передано было князю Одоевскому (Никите Ивановичу?), который в московском Кремле на Житном дворе, где поставлена потом церковь Благовещения, пытал Ивана Тимофеевича. Жег его князь Одоевский на малом огне, повесив на железный прут, потом жег в больших кострах. Но огонь его не касался, и с Житного двора Иван Тимофеевич вышел ничем невредим. После того пытали его на Красной площади, у Лобного места, наконец распяли на кремлевской стене, подле Спасских ворот, идя в Кремль направо, где после того была поставлена часовня. Когда Иван Тимофеевич испустил дух, приставленная стража из стрельцов сняла его со креста в четверг, а в пятницу похоронили его на Лобном месте в могиле со сводами. С субботы же на воскресенье он воскрес при свидетелях и явился ученикам своим в подмосковном селе Пахре. Здесь он по-прежнему учил людей божьих. Опять сведал про него царь Алексей Михайлович, опять велел взять в Москву на муки. Снова был предан Иван Тимофеевич страшным пыткам и снова распят на кресте, на том же самом месте, у Спасских ворот. Тут с него содрали кожу, но одна из учениц его покрыла тело чистою простыней, и произошло чудо: простыня обратилась в новую кожу, и Иван Тимофеевич опять остался ничем невредим. Однако умер во второй раз на кресте, но во второй раз и воскрес на третий день, также в воскресенье. С того времени он приобрел еще больше последователей. Они звали его «стародубским христом». Молва усилилась, и Суслов в третий раз был взят по повелению царя Алексея Михайловича и в третий раз обречен на мучения. Это случилось, говорят хлысты, в то самое время, как царице Наталье Кирилловне пришло время разрешиться от бремени царевичем Петром Алексеевичем (стало быть, в 1672 году). Царице было пророчество, что она в таком лишь случае разрешится благополучно, если освободят от мук Ивана Тимофеевича. Царь велел его освободить.
С тех пор Иван Тимофеевич, говорят хлысты, тридцать лет прожил в Москве спокойно, распространяя тайное учение людей божьих (стало быть, до 1702 г.). Московский «дом божий», устроенный им по подобию костромского горнего Иерусалима Данилы Филипповича, находился за Сухаревою башней, на месте, принадлежавшем князю Михаилу Яковлевичу Черкасскому, и назван был Новым Иерусалимом. Сюда в 1699 году пришел из Костромы к «возлюбленному сыну своему» Ивану Тимофеевичу господь саваоф, верховный гость Данила Филиппович, на сотом году своей жизни. Здесь он много беседовал с сыном своим за столом, который до 1845 г., как святыня, сохранялся у московских хлыстов.[48]48
Он поступил в кабинет раскольничьих вещей в министерстве внутренних дел. На одной доске стола написаны были портреты Данилы Филипповича и Ивана Тимофеевича в виде образов. Там же взяты вериги Ивана Тимофеевича и другие предметы почитания хлыстов.
[Закрыть]
По рассказам их, из этого дома 1-го января 1700 года, в Васильев день, Данила Филиппович, после долгого радения, в виду всех собравшихся в Новый Иерусалим хлыстов, вознесся на небо. Потому, говорят они, с этого дня и стали считать новый год. Вскоре после вознесения Данилы Филипповича, Иван Тимофеевич должен был бежать из Москвы.
Таковы рассказы хлыстов про их старых «живых богов». Несмотря на их сказочность, можно однако заключить из них, что в конце XVII и в начале XVIII столетий производились об их секте розыски. Сохранились ли они в архивах – не знаем. Было бы весьма любопытно сопоставить заключающиеся в них сведения с приведенными сказаниями тайных сектаторов.
Иван Тимофеевич Суслов из Москвы ходил по разным местам, в том числе и в Воскресенский монастырь, именуемый Новым Иерусалимом. Здесь успел он совратить в хлыстовщину несколько монахов из самых набожных и благочестивых. Чрез них, может быть, познакомился он с соседним помещиком села Козьмодемьянского, князем Ефимом Васильевичем Мещерским. Этот князь Мещерский, по Головиным[49]49
Родная сестра князя Ефима Васильевича Мещерского, княжна Марья Васильевна была за Васильем Петровичем Головиным, двоюродным братом Авдотьи Матвеевны Головиной, бывшей за Александром Петровичем Лопухиным. Сестра царицы Авдотьи Федоровны, княгиня Настасья Федоровна Троекурова была во главе московской женской оппозиции против нововведений Петра, не надевала немецкого платья и т. п. В доме ее часто бывали юродивые и кликуши, в числе которых легко могли быть и хлысты.
[Закрыть] родственник княгини Троекуровой и Лопухиных и заключенной в Суздале царицы Авдотьи Федоровны, принадлежал к противникам Петровых преобразований. Он находился в военной службе во время несчастного похода под Нарву, счастливым случаем избежал во время всеобщего поражения смерти и, возвратясь в Москву, стал вести жизнь уединенную и созерцательную. Приписывая избавление свое от смерти висевшей у него на шее во время битвы иконе Смоленской Богородицы, князь Мещерский в своем селе Козьмодемьянском построил моленную с крестообразными окнами, подвесил к ней стеклянный колокол с таким же языком и поставил туда икону, перед которою сам отправлял службы, и кроме того, как носилась молва, занимался изгнанием духов из бесноватых посредством хлыстанья их деревянными четками и кропления водой. К нему целыми сборищами ходили хлысты. Князь был женат, жену его звали княгиней Авдотьей; из какого она рода, не знаем.
Пятнадцать лет Иван Тимофеевич не бывал в Москве, скрываясь по разным местам у своих учеников. Наконец, удостоверясь, что в Москве про хлыстов забыли и преследований больше нет, возвратился он в свой Новый Иерусалим, за Сухареву башню, и, может быть, для того, чтобы не возбуждать внимания тогдашней полиции, не поселился в том доме, где беседовал с верховным гостем Данилой Филипповичем, а выстроил против него другой маленький домик, который сделался вторым московским «божьим домом». Живя здесь, Суслов распространил свое учение в монастырях московских – женских: Вознесенском, Рождественском, Ивановском, Новодевичьем и Варсонофьевском, и в мужских: Симоновом и Высокопетровском, что обнаружилось чрез несколько лет произведенными о хлыстах формальными следствиями. Прожив в Москве около трех лет, Иван Тимофеевич, по словам хлыстов, при многих свидетелях вознесся на небо. Бездыханное же тело его осталось на земле и было погребено при церкви Николы в Драчах. Он не взял на небо своего тела, как отец его Данила Филиппович, потому, говорят хлысты, что, будучи воплощенным сыном божьим, хотел показать пример благочестивого смирения и терпения на земле. Тело его недолго оставалось подле Никольской церкви. Приверженцы его вскоре исходатайствовали перенесение останков своего христа в женский Ивановский монастырь, где среди иночествовавших было уже немало последовательниц хлыстовщины. Над новою могилой лжехриста поставлен был памятник, на котором надпись гласила, что тут погребен святой угодник божий. Около двадцати лет был цел этот памятник с надписью о святости лжехриста. С бренными останками Ивана Тимофеевича Суслова, как увидим, случилось еще немало происшествий и после перенесения их в обитель ивановских монахинь-хлыстовок.
