Текст книги "Насекомые и цветы"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Незабываемые встречи

Неопалимая купина

…В начале лета, когда пустыня выгорает, становится сухой и безжизненной, на холмистых предгорьях Тянь-Шаня настоящее буйство трав, сочной зелени и цветов. Весна покинула низины и зашагала в горы.

Здесь жужжат насекомые, распевают птицы.

В это золотое время среди густой травы, колючего шиповника и диких яблонь появляются сиренево-розоватые, с пурпурными жилками цветки таинственной неопалимой купины, или, как ее еще называют, «ясеницы», а по-научному – Диктамнус ангустифолиа. Запах ее цветков, терпкий и неотвязчивый, царит над тысячами запахов других растений. И сама она, яркая, стройная, высокая, красуется свечками и невольно привлекает внимание. Кто не знает коварства неопалимой купины, доверчиво тянется к ней, чтобы украсить букет, – и возвращается домой с ожогами – водянистыми волдырями на коже, переходящими в долго незаживающие язвы.

Цветы купины подобны хищно разинутой змеиной пасти: венчик широко раскрыт и поднят кверху, и на одном его нижнем, обособившемся лепестке лежит, как оскал острых зубов, пучок длинных, поднятых кверху тычинок. Тычинки распыляют пыльцу, увядают, и тогда из-за них поднимается крючком пестик. Он готов принять пыльцу, но только с цветков других растений.

Если посмотреть через лупу на цветки, на цветоножку, на верхнюю часть стебля, то можно увидеть, что они покрыты многочисленными крохотными красными шариками. Это железки. Они выделяют пахучие эфирные масла. Поднесите спичку в пространство между тычинками и венчиком – и с легким треском вспыхнет голубой огонек. Чем более неподвижен воздух в горах, жарче греет солнце, тем ярче и громче звук крошечного взрыва.

Неопалимая купина… Откуда такое странное название? В библейских преданиях упоминаются кусты, расцвеченные пышными цветками, объятые пламенем и несгорающие.

На листьях растений нет красных шишечек, этих крошечных лабораторий, вырабатывающих ядовитые газы. Их можно брать в руки, не опасаясь ожога: на кожу действуют не эфирные пахучие масла, а особенное вещество, выделяемое тканями, «диктамнотоксин». Из-за этого вещества неопалимую купину не едят травоядные животные, обходят ее стороной. Она ядовита, невкусна, отвратительна! Растение приобрело такое свойство для того, чтобы защитить себя и свое потомство.

Как же к ней относятся насекомые? Для кого эта чудесная форма венчиков, нежная расцветка жилок, сильный аромат, такой густой и обильный, что обволакивает растение воспламеняющимся облачком? Кто опыляет неопалимую купину?

Вокруг масса насекомых. Жужжат пчелы, носятся мухи, порхают бабочки. Все торопятся, спешат. Их жизнь коротка и быстротечна. Весна спешно шагает в горы и скоро оставит позади себя опаленные солнцем предгорья.

Я присматриваюсь к купине, хожу по холмам от растения к растению, запах ее цветков преследует меня, он всюду неотступно следует за мной, от него слегка кружится голова.

Как будто нет на купине насекомых.

Вот только разве одна очень странная черная пчелка с длинной головой к ней неравнодушна. Она такая деловитая, поспешно нагружается пыльцой, глотает капельку нектара из кладовой и мчится на неутомимых крыльях в свое жилище. А вот похожие на нее пчелки, только мельче. Это самцы. Они крутятся у цветков купины, мечутся в воздухе из стороны в сторону в бешеном танце. Иногда следует короткая остановка, передышка, но не там, в облачке горючего газа, а сверху, на венчике, и… вновь брачный полет. Цветок – место свидания, и самцы ни на миг не отлучаются от купины.

Еще верхушку соцветия оплела прочными нитями, изгрызла серая черноголовая гусеничка. В ее домик сразу не заберешься. Когда все съедено, она осторожно выползает, долго-долго размахивая головой, плетет широкую паутинную дорожку к новым цветкам, пока не притянет их к своему домику. И тогда в этом новом этаже своего дворца она справляет новоселье. Какая из гусенички выйдет бабочка? Вот бы узнать!<sup>[2]2
  Потом из гусенички в лаборатории вывелась бабочка из рода депрессария. Но вид ее определить не удалось.


[Закрыть]</sup>

Еще на цветке есть клопы Калокорис федченко, волосатые, стройные, медлительные. Самки с большим зеленым брюшком, со спиной, испещренной тонкими штрихами, и двумя беленькими пятнышками на кончике крыльев. Самцы – темные, красноватые, тонкие, поджарые. Может быть, клопы-хищники и ловят тех, кто прилетает за нектаром и пыльцой? В таком случае, немного у них добычи. Придется набраться терпения, посидеть возле купины, понаблюдать.

Медлительная самка спокойно вышагивает по цветку, помахивает длинными усиками, долго чистит ногами свой костюм, потирает ножки друг о друга, трет хоботок. Нерешительно и осторожно к ней приближается самец, прикасается издали усиком. Длинная задняя нога самки не спеша и величаво закатывает ухажеру тумака, и тот, слегка отскочив, пятится и замирает на почтительном расстоянии.

Вот хоботок почищен, расправлен и… воткнут в венчик. Потом вынут, снова воткнут. И так много раз. Самка, оказывается, питается соками цветков, а так как ткань венчика тонка, запасы питательной влаги незначительны, приходится прокалывать венчик много раз и везде.

Но оставим клопов. Их дела теперь ясны. Они, специфические обитатели купины, так же, как и гусеничка, приспособились к ее ядовитым свойствам, стали ее захребетниками.

Кто же еще посещает купину?

Вокруг на цветках масса домашних пчел, этих беззаветных тружениц, чья жизнь с самого начала до конца проходит в беспрерывных хлопотах на благо своей семьи. Пчелы облетают стороной купину или второпях, едва прикоснувшись к ее цветкам, поспешно уносятся дальше.

Но не все!

Кое-кто, кажется, приспособился к купине. Вот одна пчелка старательно просовывает хоботок между основаниями тычинок, для удобства повернулась набок. Закончив с одним цветком, спешит на другой. Видимо, ей нелегко в атмосфере удушливых газов купины. Вскоре раздается тонкий и жалобный звон ее крыльев, и пчела уносится вдаль поспешно, стремительно. А другой пчелке плохо. С купины она падает в траву, некоторое время сучит ножками, дрожит крыльями, но все же, кое-как собравшись с силами, улетает.

Кто они, эти пчелки? Упрямицы, ценой опасного отравления приспособившиеся собирать пыльцу и нектар с ядовитого растения или просто не имеющие еще опыта и вот сейчас его приобретающие, чтобы потом, как и другие, облетать стороной сиренево-розовые цветы с пурпурными жилками.

Я сажаю одну пчелу в пробирку, подкладываю к ней туда цветок. Бедное насекомое мечется, пытается выбраться из плена. Тяжко смотреть на мучения труженицы, и я открываю пробирку. Прошло всего две-три минуты с начала эксперимента, а пчелка уже не может летать – отравилась. Мышцы, управляющие крыльями, парализованы. Долго-долго бьется пчелка, пока постепенно приходит в себя.

Повторные опыты приводят к тому же.

Еще бы посидеть возле купины, высмотреть что-либо новое. Но запах цветка становится невыносимым. Он чудится мне всюду, я ощущаю его издалека, даже клопы, вытряхнутые из морилки, нестерпимо пахнут купиной. Нет у меня больше сил подойти к растению. Надо как можно скорее с ним расстаться.

Итак, ядовитые газы, облачками которых защищены цветки, парализуют мускулатуру крыльев насекомых. Красивые, яркие и такие заметные, они предназначены только для узкого круга избранных посетителей. Со всеми остальными растение жестоко расправляется. Вот почему, когда всюду множество насекомых жужжит и ликует, возле купины царит угрюмая тишина и покой.

Странная и загадочная неопалимая купина!

Кустик караганы

Угрюмые скалистые горы пустыни Матай, а ниже них – бесконечные холмы, покрытые мелкими камнями. Дорога идет вдоль гор, то опустится в глубокую расщелину с черными валунами, исчерченными древними рисунками, то поднимется кверху. Всюду можно налететь на камень, разбить машину. И нет нигде поворота в равнину, такую знакомую, с горами Калканами и маленькими рощицами – оазисами урочища Мын-Булак. А там, дальше, в синей дымке видны давно знакомые исхоженные места: Поющая гора, река Или, горы Богуты и Сюгаты и Соленые озера. Долго ли так будет продолжаться, сможем ли мы на легковой машине проехать горы и попасть на главную дорогу? Или лучше возвратиться обратно? Жаль, не у кого спросить о пути, нет вокруг ни души.

С высокого холма видно: далеко внизу что-то темное, наверное, юрта, а рядом с ней ярко-желтое пятно, будто платочек, повешенный на куст. Надо туда пробраться. Остановив машину, я бреду вниз, поглядывая по сторонам: всюду голо, и нет никаких насекомых. Даже муравьев не видно. Иногда взлетает каменка-плясунья и, сев на камень, начинает презабавно раскланиваться. Чем она, бедняга, питается?

Путь не близок. Юрта и желтый платочек далеки. Уж не возвратиться ли? А цель скрылась за холмом, и идти приходится наугад.

Но вот неожиданно из-за бугра открываются дали, и как обидно: юрта становится куртинкой колючего кустарника чингиля, а платочек – густым кустиком караганы в обильных желтых цветах. Здесь же кусочек земли, покрытый зеленой травой, такой яркой среди унылого желтого фона пустыни. Видимо, где-то неглубоко под землей скрыта вода. Крошечный оазис среди голой каменистой пустыни радует глаза.

Кустик караганы в большом почете у насекомых, и над ним неумолчный звон крыльев разношерстного общества. Гроздьями висят ярко-зеленые жуки-бронзовки. Иногда они взлетают и, покружившись, вновь садятся, жадно льнут к цветам, лакомятся нектаром. Для жуков карагана – не только стол и кров, но и условное место встречи. Как же иначе найти друг друга в такой большой и безжизненной пустыне? Но истинные хозяева цветков караганы – большие желто-коричневые пчелы-антофоры. Это их хозяйство. Только они умеют по-настоящему раскрывать цветки этого растения: так, что «лодочка» отходит вниз, «весла» расправляются в стороны, а вверху начинает пылать красивый «парус». Пчелы переносят на своем пушистом костюме пыльцу. Блестящие гладкие бронзовки – расхитители чужого добра, от них растению никакой пользы.

С громким жужжанием подлетает к карагане очень крупная сине-фиолетовая пчела-ксилокопа и, покружившись, уносится вдаль. Куда? Всюду голые камни, и нет нигде более цветов. Некуда деваться ксилокопе, и через несколько минут она вновь прилетает, опять скрывается. И так много раз. Бедная одинокая ксилокопа! Затерялась в большей пустыне и боится расстаться с кусочком зелени.

Наверное, в этом маленьком мирке цветущей караганы все хорошо знают друг друга. Увидев ксилокопу, в воздух взмывает бронзовка и, погонявшись за ней, возвращается на цветки. Но, словно на смену ей, поднимается другая, и опять веселая погоня в воздухе: неожиданные нападения, взлеты, повороты. Что это? Игра, соревнование в ловкости или выражение вражды? Но бронзовка – не соперник ловкой ксилокопе, и пчела будто издевается над грузными увальнями-жуками.

Весь этот эпизод мог бы показаться случайным. Но жуки слишком явно гоняются за синей пчелой, а ей это будто нравится, она рада хотя бы такому развлечению в своем одиночестве. Только коричневые пчелы равнодушны к ксилокопе. Они очень заняты.

Неужели ксилокопа будет все время крутиться возле этого зеленого пятнышка? Или, наконец, решится, ринется в далекую равнину, к реке, далеким зеленым тугаям, к своим собратьям, к другим цветкам, ожидающим ее, искусную опылительницу. Ведь у нее такие сильные крылья и такой быстрый полет!

Борщевик

Всюду на лесных полянах расцвел борщевик – большое зонтичное растение. Его белые соцветия размером с большую тарелку источают тонкий и сильный аромат. Струйки его несутся по лесу и манят к себе насекомых. И кого только не привлекает борщевик! Важно расселись на нем неповоротливые, одетые в толстую броню зеленые жуки-бронзовки. Большие пестрые мухи с жужжанием вьются вокруг цветов. Бабочки-бархатницы чуть слышно машут крыльями, осторожно присядут, развернут тонкий хоботок и, чуть что, взлетают тихо в воздух. Но больше всех любят борщевик осы самых разных форм и расцветок. Должно быть, поэтому около него крутится масса всяких безобидных насекомых, подражающих осам.

Очень похожи на ос пилильщики. Часто залетают на борщевик крупные мухи-сирфиды в изумительном маскарадном осином костюме. Нужен зоркий глаз, большое внимание, знание насекомых, чтобы раскрыть обман, на лету распознать пилильщика лишь по тому, что у него не осиная талия (хотя во всем остальном подделка совершенна), чтобы с помощью лупы убедиться, что у другой подражательницы осы все же два, а не четыре крыла, а темная полоса на крыльях – вовсе не складка, как у осы, а тоже обман, иллюзия.

Летит за нектаром многочисленный пчелиный народ, а за ним – его подражатели, главным образом, мухи.

Немало здесь и наездников с длинным яйцекладом.

Яркие белые соцветия крупны и заметны, хотя каждый отдельный цветочек совсем крошечный. В единении – сила! На светлом фоне отчетливо видны и посетители борщевика. Вот почему летят к нему лишь те, кто не боится врагов, обладает толстой броней или ядом и яркой предупреждающей окраской. В такой одежде даже выгодно быть на виду, чтобы никто не ошибся и не тюкнул клювом. Для подобных гостей, наверное, и цветет белый борщевик с большими соцветиями.

Ну и, конечно, тут же стараются быть и обманщики, во всем подражающие неуязвимым насекомым.

Кустик астрагала

Расцвели гребенщики, и узкая полоска тугаев вдоль реки Курты стала совсем розовая. Лишь кое-где в эту яркую цветистую ленту вплетается сочная зеленая, нет даже не зеленая, а изумрудная, листва лоха. За полоской тугаев видны оранжевые пески. Я перебираюсь к ним через речку, собираясь побродить по барханам.

Весна в разгаре, и птицы славят ее, наполняя песнями воздух. Звенят жаворонки, неумолчно распевают удоды, слышится первое кукование. Но весна сухая, травы стоят хилые, почти без цветов. Песчаные бугры тоже без цветов. Впрочем, набухли бутончики песчаной акации, скоро украсятся цветами и джузгуны. Им сухость нипочем. Длинные корни растений проникают глубоко в землю за живительной влагой.

А жизнь кипит, несмотря на засуху, постигшую землю. Всюду носятся ящерицы, степенно на ходульных ногах вышагивают черепахи. Теперь, став редкими, они изменили поведение, стали более осторожными, боятся человека, самые несмелые ползают даже в сумерках да ночью.

На песке множество следов зайцев, больших песчанок, тушканчиков, ежей, лис. Снуют светло-желтые муравьи-бегунки, ползают жуки-чернотелки, скачут кобылки. Из-под ног выпархивает жаворонок, ковыляет в сторону, хохлится, припадает на бок, притворяется: под кустиком в глубоком гнездышке – пять крапчатых яичек. Солнце накаляет песок (он жжет ноги через подошвы ботинок), синее небо мутнеет в дымке испарений. Барханы, похожие один на другой, бесконечны и однообразны. Но вот глубокое понижение между ними, и на самой его середине весь в цвету фиолетовый кустик астрагала, нарядный, яркий. Растение источает нежный аромат, и не простой, а какой-то особенно приятный и необыкновенный. Быть может, мне так кажется в этой жаркой раскаленной пустыне!

Участь кустика печальна. Его облепили со всех сторон прожорливые жуки-нарывники, гложут венчики цветков, торопятся, будто соревнуются в уничтожении растения. Для них кустик – находка: весна ведь так бедна цветами.

Жужжат разные пчелы, мухи. Крутятся желтые бабочки-толстоголовки, грациозные голубянки. Им всем не хватает места, они мешают друг другу.

Я присматриваюсь к пчелам. Какие они разные! Вот серые с ярким серебристым лбом. Он светится, как зеркальце, сверкает отблесками. А вот черные в белых полосках. Самые большие пчелы – желтые, как песок. В тени примостился черный с красными полосками паук. Он очень занят: поймал серую пчелку и жадно ее высасывает. Этот заядлый хищник подкарауливает добычу только на цветах. В общество насекомых шумно влетает оса-амофилла. В своем черном одеянии она кажется яркой в мире сверкающего солнца и света.

Но вот возле кустика повисает, будто раскаленный оранжево-красный уголек, пчелка. Никогда в пустыне не встречалась такая яркая. У нее среди ровных, как палочки, усиков торчит длинный хоботок. Надо ее изловить. Но взмах сачком неудачен, и раскаленный уголек так же внезапно, как и появился, исчезает за желтыми барханами.

Теперь покой потерян. Как забыть такую пчелку? Глаза ищут только ее, и больше, кажется, нет ничего интересного в этой пустыне. Но на кустике астрагала крутятся все те же самые нарывники, бабочки, мухи да разные пчелы.

Если встретился один кустик астрагала, то должны быть и другие. Я брожу с холма на холм. А солнце – все выше, и жарче – барханы. Долго ли мне мучить себя в поисках, не лучше ли все бросить и поспешить к биваку.

Но вот в струйках ветра почудился знакомый аромат. У меня теперь есть ориентир. Я иду против ветра, забираюсь на вершину бархана и, наконец, вижу то, что искал: весь склон бархана фиолетовый от цветущего астрагала. Вот так же, наверное, как и я, по запаху насекомое разыскивает цветущие растения. В большой пустыне без такого ориентира не выжить. Многие цветы уже опали, засохли, ветер смел их в ямки темно-синими пятнами. А какое здесь ликование насекомых, какой гул крыльев и пиршество разношерстной компании, опьяневшей от запаха сладкого нектара и вкусной пыльцы!

Наверное, здесь я найду мою оранжевую пчелку! И действительно: я вижу раскаленный уголек среди фиолетовых цветов, а мгновение спустя, он жалобно жужжит в сачке. Но в морилке я вижу не пчелу, а муху-тахину, хотя и такую же сверкающую и яркую, но в длинных жестких черных волосках.

Не беда, что вместо пчелы попалась муха. Она тоже интересна, наверное, не случайно наряжена в такой же костюм: видимо, желает походить на того, кто вооружен жалом. Теперь красная пчелка вдвойне интересна, раз у нее есть подражатели. Надо продолжать поиски. Но пчелка редка. Нет ее среди массы беснующихся насекомых. Как будто мелькнула (сердце екнуло в груди) – и исчезла. Может быть, показалось?

Но вот, наконец, яркий уголек жужжит над синим цветком, застыл в воздухе, переместился в сторону, примчался прямо ко мне и повис перед глазами.

Как бы не оплошать, не промахнуться!

Мгновение – и в сачке трепещет красный уголек, недовольно жужжит, бунтует, требует выпустить на волю. Я же тороплюсь насладиться поимкой, нацеливаюсь на пленника лупой и… не верю своим глазам! В морилке не пчела и не муха-тахина, а муха-неместринида. Ее грудь увенчана сверкающими золотом волосками, на оранжево-красном брюшке выделяются ярко-белые пятнышки. Она элегантна в своем изящном наряде, всем хороша красавица, но только она – не пчела и, конечно, без жала!

Быть может, она тоже, как тахина, подражательница редкой обладательницы кинжала и яда!

Я и радуюсь находке, и огорчаюсь. Поиски надо продолжать во что бы то ни стало. А солнце клонится к западу. Жара быстро спадает. Замолкают жаворонки. Тише гул крыльев насекомых. На барханы ложатся синие тени. Исчезли бабочки, пчелы и мухи, замерли ленивые жуки-нарывники, повисли гроздьями. Им, таким ядовитым, некого бояться, можно ночевать на виду. Длинноусые пчелы с серебряными зеркальцами на лбу сбились комочками на кустиках, приготовились ко сну.

Солнце коснулось горизонта, исчезла жара. Еще больше похолодало. Быстро остыл песок. Крошечные голубые лаборатории нектара прекратили работу, перестали источать аромат: цветки астрагала предназначены только для дневных насекомых. Потянул ветер, взметнул песок, зашумел сухими травами и кустарниками. Кончилась моя охота! Теперь бессмысленны поиски, хотя где-то в безбрежных барханах и живут пчелы-незнакомки, ярко-оранжевые, как угольки, с черными усиками и длинными хоботками, пчелы-кудесницы, у которых оказалось столько подражателей, обитающих на тех же цветках астрагала. Кто знает, удастся ли когда-нибудь еще с ними встретиться!

Горошек призаборный

Это растение я приметил давно в Западной Сибири. Небольшое, с перистыми листьями, оно в изобилии растет на лесных полянках. На кончиках листьев горошка – длинные усики. Они цепляются за соседние растения. Благодаря им тонкий стебель горошка тянется кверху и успешно выдерживает конкуренцию за тепло и за свет с другими жителями лесных полянок.

Призаборный горошек чем-то нравился рыжим лесным муравьям. Всегда на нем торчало несколько муравьев, а иногда они собирались довольно большой компанией. Что они, хищники, нашли в этом растении? Маленькие труженики леса никогда не были вегетарианцами. Пришлось присмотреться к этому растению.

Примерно в то время, когда кончает цвести черемуха, на горошке появляются бордовые бутончики, а ниже из каждой мутовки вырастаем по паре крохотных сердцевидных, чуть утолщенных прицветников и прилистников тоже яркого цвета. Казалось бы, ничем не приметны эти прилистники, а между тем, наверное, играют какую-то важную для растения роль. Из-за них-то на горошке и толпятся муравьи. Чем-то они привлекательны. Муравьи старательно обгрызают наружную поверхность прилистников и очень поглощены этим занятием. Попробуйте в это время подступиться к горошку. Рьяные защитники сразу же вас заметят, поднимут тревогу, займут боевую позу, пустят струйки кислоты. Вот это как раз и надо призаборному горошку. Благодаря вкусным прилистникам, оно обрело себе верных друзей и защитников от насекомых-врагов. Правда, мне не удалось выяснить, кто они. Как будто никто не покушался на цветочные бутончики. Но дело не в этом. Враг, видимо, все же существует. Придет время – он объявится, и муравьиная защита окажется кстати, пригодится.

Неожиданная догадка

Ранним утром мы выезжаем в экспедицию. Просыпающийся город свеж и чист от спустившегося горного воздуха. Машина мчится по асфальтовому шоссе мимо величественного хребта Заилийского Алатау. Свистит ветер и несет струйки запахов цветущей пустыни.

Постепенно горы уходят в сторону, остаются позади; асфальт сменяется гравием, потом идут проселочные дороги с толстым слоем лёссовой пыли. Холмы с мягкими очертаниями следуют один за другим. Иногда путь пересекают глубокие распадки с сочной зеленой растительностью.

В этих местах езда при попутном ветре тяжела. Громадное облако светлой пыли неотступно следует за машиной. Небольшой ухаб, машина сбавляет ход – и пыль мгновенно догоняет нас, закрывая солнце, небо и землю. А вокруг такая чудесная цветущая пустыня! Местами высокие развесистые чии тянутся почти до самого горизонта. Они чередуются с сине-зелеными пятнами серой полыни. Справа на горизонте сиреневая полоска гор Анрахай, слева – невысокие, сглаженные горы Курдайского перевала.

По пустыне гуляют смерчи. Вот один из них выскочил на дорогу и поднял высокий столб из лёссовой пыли. Столб стал расти все выше и выше, побежал по дороге и вдруг упал, превратившись в гигантский «гриб» с большой развесистой шляпой. Потом на гриб налетел ветер, разорвал его на клочки и развеял во все стороны.

С проселочной дороги мы попадаем на широкий и, судя по всему, недавно проведенный тракт. На подъемах вершины холмов срезаны, и путь проходит по коридору с отвесными стенками. Здесь еще видны следы работы мощных дорожных машин.

В стенках лёссовых коридоров уже поселилось многочисленное шумное общество пернатых жителей. Чем отвесная стена дорожного коридора не похожа на обрывистый склон лёссового берега реки! Изумрудно-зеленые сизоворонки, сверкающие на солнце нарядным одеянием золотистые щурки, черные с отливом скворцы без устали носятся с криками в воздухе, ныряют в норки, вырытые в лёссовой стене, и стремительно вылетают оттуда. Тут же, заняв еще с зимы чужие жилища, пристроились многочисленные и шумные воробьи. Вся эта пернатая компания обязана своим существованием дорожному строительству, ведь в этой пустыне на многие десятки километров протянулись округлые холмы без оврагов, в крутых откосах которых можно было бы поселиться.

Внезапно из-за горизонта показалась зеленая долина с посевами. Что может быть лучше остановки в жаркий день у полноводного арыка с прозрачной водой! Недалеко от дороги загорелый старик-колхозник копает кетменем<sup>[3]3
  Кетмень – сельскохозяйственное орудие, употребляемое в Средней Азии, оно похоже на тяпку, только значительно крупнее ее.


[Закрыть]</sup> землю, собираясь пустить воду на поля люцерны. Ночью в одном месте вода прорвалась и затопила небольшую низинку. В нее вместе с водой попали и сазаны. Неожиданный улов радует старика, и он, довольный удачей, показывает нам больших, сверкающих чешуей рыб.

Посевы люцерны закреплены за бригадой, членом которой является старик. Это его детище, и колхозник с охотой рассказывает о своем участке.

Как люцерна?

Люцерна растет, оказывается, очень хорошо, но вот урожаи семян дает плохие. А ведь раньше они были хорошие. Да и теперь, на других участках колхоза, урожаи семян неплохие.

Может быть, условия стали другие?

Нет, условия те же. Так же происходит чередование посевов, почва такая же, полив одинаковый, уход такой же, и бригада колхозников не хуже других работает.

Давно ли это произошло?

Старик начинает высчитывать что-то, долго думает. Оказывается, когда провели дорогу (вот уже около пяти лет), стала плохо родить люцерна.

Сине-фиолетовые цветки люцерны испускают едва уловимый аромат нектара. Цветок устроен сложно. Вот «парус», два «весла» и «лодочка» венчика. Они окружают десяток тычинок, прилегающих тесно к пестику. В цветке имеется своеобразное приспособление – замок, преграждающий путь к сладкому нектару. Замок умеют раскрывать не все насекомые. Урожай семян люцерны – этой кормовой травы, обогащающей почву азотом, – зависит от насекомых-опылителей. Опыляют люцерну преимущественно пчелы. Но не все. Домашняя пчела, например, плохо приспособлена к сбору нектара с люцерны. Раскрываемый ею замок больно ущемляет хоботок, после чего пчела не желает больше посещать растение или приспосабливается проникать к нектару сбоку цветка, что не приводит к опылению. Зато в этих краях более тридцати видов диких пчел собирают с люцерны нектар и отлично опыляют ее цветки. Дикие пчелы… Новая дорога… И тут же неожиданно приходит догадка.

В плохом урожае семян люцерны, конечно, повинны автомобили. Да, виноваты во всем автомобили!..

Старик смотрит с удивлением. Ему кажется, что над ним смеются. Однако тут не до шуток. Автомобили нуждаются в хорошей дороге, и поэтому в пустыне появляются дорожные строители. Они срезают лёссовые бугры, чтобы машинам легче было преодолевать подъемы. Там, где появляются лёссовые откосы, поселяются золотистые щурки. Эта изящная птица, без устали реющая в воздухе, – активный охотник за домашними и дикими пчелами. Пчеловоды ее очень не любят и называют пчелоедом. Пчелы, особенно дикие, – главные опылители люцерны. Без диких пчел цветки люцерны не образуют завязи, вянут и опадают. Вот почему упала урожайность семян люцерны…

Старик поражен объяснением, в его взгляде все еще недоверие: не насмешка ли это? Но лицо говорящего серьезно, речь убедительна.

Что же делать?

Конечно, нельзя запретить строить хорошие дороги. Нужно как-то помешать золотистым щуркам селиться около люцерновых посевов. Понятно, жалко птиц, чьи привычки разошлись с интересами человека. Но тут уже нет другого выхода.

Теперь старик очень доволен: наконец-то он знает причины низкого урожая семян люцерны. Он обязательно обо всем этом расскажет односельчанам, и они все вместе обсудят, как поступить с золотистыми щурками. И тогда, быть может, его участок опять станет приносить большие урожаи семян.

Старику непременно нужно знать наш адрес, и он просит его написать на бумаге. Потом разворачивает мешок и выбирает самого крупного сазана. Это подарок, и от него нельзя отказаться.

Адраспан

Едва я остановил машину, как почувствовал запах цветущего растения. Здесь, в пустыне, цветет только адраспан. Это небольшое ярко-зеленое, с сочными листьями и белыми крупными цветками растение несъедобно, ядовито. Прежде казахи употребляли его в народной медицине против различных болезней. Сейчас оно пышно разрастается в местах перевыпаса, там, где уничтожены овцами пастбищные растения. Засуха ему как будто нипочем.

Вечерело. На адраспане резвились осторожные ночные бабочки-совки. Не для них ли предназначены белые цветки растения? Белый цвет лучше всего различим в темноте.

Я охочусь за совками. Они очень зоркие, отлично меня видят и близко не подпускают. Присматриваясь к растению, вижу на его стебле необычное: рядом друг с другом застыли большие черные осы-сфексы и большая серая в полосках пчела-антофора. Все трое неподвижны, оказывается, мертвы. Догадываюсь, что это проделка цветочного паука-краба. Но где он сам – не вижу. Ну, конечно, притаился возле белого цветка, сам белый, с двумя забавными шишечками на брюшке, торчащими в стороны, будто маленькие рожки.

Паук приплел к белому цветку свое детище – плоский сверху и выпуклый снизу кокон. Он тоже защитного белого цвета, незаметный.

Интересно узнать, что в коконе. Я пытаюсь снять его с растения. Но паук (вот смельчак!) рьяно бросается на меня, пытается укусить. С ним шутки плохи. Насекомые, например, гибнут от его яда мгновенно.

С трудом оттаскиваю пинцетом в сторону самоотверженного защитника потомства, вскрываю кокон. Оболочка его прочна. В коконе не менее сотни кругленьких, чуть зеленоватых и слегка прозрачных яичек. Представляю, какое, должно быть, многочисленное потомство у самоотверженной матери-паучихи!

Пустыня в цветах

Наконец, после пяти лет засухи выдалась дождливая весна, и голая пустыня, обильно напоенная влагою, преобразилась и засверкала зелеными травами и цветами.

Мы едем вдоль гор Анрахай по кромке большой пустыни Джусандала и радуемся пробуждению природы. Вот по обеим сторонам дороги сверкают желтые лютики. Давным-давно не видал я этого растения. Внутри цветок, будто покрытый лаком, и каждый лепесток похож на параболическое зеркало: отражает солнечные лучи и фокусирует их на пестике и на тычинках. От этого двойная выгода. В тепле энергичнее работают насекомые, опыляющие цветки, а также скорее созревают семена. Сейчас же, весной, когда так коварна погода и так часты холода, маленькие солнечные батареи тепла – просто необходимое приспособление.

Появился цветущий ревень Максимовича с большущими, размером со шляпу сомбреро, листьями. Встретилась одинокая чудесная ферула илийская. На ее толстом стебле – могучая шапка цветков. На них копошится всякая мелочь: серенькие мушки, муравьи-проформики, известнейшие любители нектара, важно восседают зеленые клопы.

Я рад феруле: давно ее не видел и нашу встречу пытаюсь запечатлеть на фотографии. Потом случайно бросаю взгляд в сторону и вижу: вдали целое войско ферул заняло склон большого холма и протянулось светло-зелеными зарослями до самого горизонта. Тут целое царство этого крупного растения. Невольно вспоминаю свое давнее знакомство с этим растением.

Ферула илийская – замечательное растение. Толстый стебель со слегка лакированной поверхностью, не утончаясь и не ветвясь, шел прямо из земли и внезапно заканчивался развесистой, круглой, как шар, шапкой мелких веточек, усыпанных желтыми цветками. Каждый цветок нес широкую бахромку, а вся шапка была, как раздуваемый ветром парус, но лишь слегка вздрагивала от порывов ветра, удерживаясь на крепком стебле. Он же снаружи был покрыт тонкой, но прочной оболочкой, а внутри заполнен очень пористой и легкой белой тканью. Все растение, вырванное из земли, несмотря на большие размеры, было очень легким. И как только оно удерживалось в почве при сильном ветре?