Текст книги "Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы"

Автор книги: Павел Щёголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

От ордена Льва и Солнца Мануйлов переходит в… Ватикан.

В Петербурге Мануйлов недолго занимался духовными делами. Ему было предложено отправиться в Рим, аккредитоваться здесь при папском дворе и заняться тайным наблю-{100}дением за врагами России – сначала только религиозными нашими недругами, а затем вообще всяческими. В официальной справке находим следующее изображение его деятельности:

«В мае 1900 года в Риме наблюдалось, по случаю юбилейных римско-католических торжеств, необычайное стечение в Рим паломников, среди которых было много нелегально прибывших из России ксендзов, тяготевших к заклятому врагу России кардиналу Ледоховскому; надзор за этими ксендзами, в их многочисленности, доставил немало затруднений Мануйлову, который и входил по сему поводу в сношения с высшей итальянской администрацией. Дальнейших сведений об этом деле в департаменте не имеется, но некоторое время спустя (когда именно – неизвестно) покойным директором Департамента духовных дел иностранных исповеданий Мосоловым было поручено сверхштатному чиновнику особых поручений 8 класса при Министерстве внутренних дел Мануйлову – организовать в Риме секретное наблюдение за прибывающими туда из России священнослужителями Римско-католической церкви и в особенности за сношениями последних с кардиналом Ледоховским, являвшимся в то время главным руководителем антирусской агитации среди католического духовенства. О существе сего поручения были поставлены в известность наши министры-резиденты при святейшем престоле, которым Мануйлов последовательно доставлял сведения о своих служебных действиях и получал в дальнейших своих действиях инструкции».

Итак, еврей по происхождению, лютеранин по вере, И. Ф. Мануйлов состоял защитником православных интересов при главе католичества. Роль этого религиозного деятеля при папском престоле сводилась к постановке агентурного наблюдения. Сохранился в специальном архиве ряд донесений Мануйлова по духовным делам. Надо отдать справедливость агенту по духовным делам: он был необычайно литературен в своих донесениях. Мы познакомим читателя с произведениями его пера. {101}

«В конце апреля 1899 года в Риме появился бежавший из России Жискар. Сейчас же по приезде он отправился в Пропаганду, где имел продолжительное свидание с монсеньером Скирмунтом, русским подданным, проживающим уже давно в Риме и пользующимся особым доверием секретаря кардинала Ледоховского. Жискар рассказал, что русское правительство его преследовало, что его приговорили к ссылке в Сибирь, откуда он бежал. Он просил монсеньера Скирмунта взять его под свое покровительство и представил в Пропаганду небольшую записку, в которой рисовал в самых мрачных красках положение католической церкви в России. Вскоре упомянутый ксендз был принят секретарем Ледоховского Мышинским, и несколько дней спустя ему было выдано 1500 лир. Жискар поселился в Риме, в небольшой квартире бежавшего из России ксендза Струся (Wia Borgo, Vecchia 25), которая сделалась центром сборищ нелегальных ксендзов и приезжавших в Рим католических священников».

Впутав несколько имен, Мануйлов продолжает далее: «Основная цель Жискара – противодействие русскому правительству и католическая пропаганда в униатских местностях. Для осуществления своей заветной мечты он открыл, в конце апреля того же года, особое учебно-воспитательное заведение в Поломбари, близ Рима (1 ¹/₂ часа по железной дороге). За 5 тысяч лир был куплен дом, и затем Жискар разослал по Италии и России объявление, в котором, за плату в 300 лир в год, предлагал вступить в его духовное учебное заведение. Объявление, отправленное в Россию, было составлено по-польски, причем часть его была направлена в Виленскую и Ковенскую губернии, а остальное – в Привислинский край».

Перечислив униатов, обучавшихся в заведении Жискара, и лиц, содействовавших ему денежным вспоможением, – доносчик сообщает: «По собранным мною, частным образом, сведениям, малолетние униаты, о которых департамент писал министру-резиденту (3 августа 1899 г.), находятся в настоящее время в монастыре резурекционистов. Что касается ксендза Жискара, то он теперь в Кракове. Он снова на-{102}мерен открыть такое же учебное заведение, но не в Риме, а в Австрии, близ русской границы…».

А недреманное око все старается: „Среди деятелей Пропаганды особенное внимание заслуживает монсеньер Скирмунт, ближайший сотрудник и личный друг монсеньера Мышинского – секретаря кардинала Ледоховского. Монсеньер Скирмунт – уроженец России. В ранней молодости он переехал в Галицию, где и получил первоначальное образование, а затем отправился в Рим с целью окончить специальное духовное учебное заведение. Еще в Галиции он познакомился с монсеньером Мышинским, который оставил несомненный след на всей его духовной жизни. Когда Скирмунт окончил курс наук, монсеньер Мышинский пригласил его в Пропаганду, поручая ему небольшие работы специально по вопросам, касающимся России. Блестящие способности, врожденная дискретность и такт в самое короткое время создали этому прелату исключительное положение у самого префекта Пропаганды. В настоящее время монсеньер Скирмунт специально заведует русскими делами, и он является докладчиком по всем вопросам, которые так или иначе соприкасаются с положением католической церкви в России. Он ведет крайне активную жизнь, стараясь быть в курсе всего; в его небольшой квартире (на улице Finanze, 6) постоянное сборище ксендзов из России. Монсеньер Скирмунт находится в переписке с представителями католического духовенства в России, и он беспрестанно предпринимает путешествия в Краков и Львов. Нет сомнения, что, благодаря занимаемому им в Пропаганде положению и многочисленным связям, он является активным антирусским деятелем, и через его посредство ведутся тайные сношения ксендзов с Пропагандой. В беседе с одним лицом, пользующимся полным доверием, Скирмунт сказал, что, благодаря сношениям его с епископом Ячевским число униатов, приезжающих в Рим, за последнее время значительно увеличилось, и что католическая пропаганда особенно достигает хороших результатов в Люблинской губернии. Монсеньер Скирмунт уверяет, что епископ Ячевский будет всячески бороться против семинарских реформ, задуманных русским правительством, о чем он {103} недавно еще сообщал через его, Скирмунта, посредство кардиналу Ледоховскому. В скором времени в Рим ожидается один ксендз из Люблинской епархии, который будет иметь поручение в Пропаганду. Желая, по возможности, выяснить тайные пути сношений русских ксендзов с Пропагандой, я имел случай узнать, что в Варшаве проживает племянница монсеньера Скирмунта, некая Ирена Ольшевская (улица Капуцинов, № 3), которая находится в постоянной переписке со своим римским родственником и частых общениях с католическими священниками. О ней монсеньер Скирмунт отзывается с большим доверием, и когда некто спросил, в курсе ли она дел, упомянутый прелат ответил: «Она все знает и всем интересуется. Русские власти на нее не обращают внимания и совершенно ее не подозревают. Она оказывает Пропаганде громадные услуги, и кардинал Ледоховский очень ценит ее преданность и готовность служить его идеям».

Деятельность Мануйлова простирается до того, что он переписывает в своем донесении дошедшее до него «частным образом письмо католического священника И. Кривоша (из Белостока)», где тот просит индульгенций для своей паствы. Затем Мануйлов представляет визитную карточку Скирмунта, «адресованную на имя священника Чесняка. В беседе с лицом, которому дана прилагаемая карточка, монсеньер Скирмунт подтверждает, что Чесняк является видным деятелем в смысле посредничества между русским католическим духовенством и Пропагандой».

В следующем рапорте доносится: «В Рим, по случаю юбилейного года, прибыло около двух тысяч русских католиков, преимущественно жителей Привислинского края, Ковенской и Виленской губерний, которые вошли в состав краковского и познанского паломничеств. Все эти паломники, с папскими кокардами, предводительствуемые нелегальными ксендзами, в лице бежавших из России ксендзов Струя, Серафино Майхера, Абзевича и других, а также учеников польской коллегии, осматривают базилики. На днях паломники начали петь польские песни, причем были остановлены местной полицией. Часть упомянутых паломников, в количестве 360 человек, выехала 2 мая сего года (1900) в Россию. Во {104} главе их – монсеньер Смошинский и ксендз Бринский. По наведенным мною справкам, остановятся на 2 дня в Кракове. Большая часть паломников, прибывших сюда из России, не имеет законных заграничных паспортов, что было мною лично удостоверено. Во время пребывания в Риме паломники находятся всецело в руках нелегальных ксендзов-фанатиков, ведущих антирусскую пропаганду, которые вряд ли могут иметь на них желаемое влияние». Министерство внутренних дел обеспокоено тем, что среди паломников «большое число польских крестьян вовсе без паспортов». Кроме того, Мосолов извещает Манасевича, что «г. министру угодно, дабы вами обращено было внимание на вожаков из числа паломников».

Затем Мануйлов извещает о епископе Полюлионе, сначала прибывшем инкогнито к Скирмунту. Рассказывает, что «кардинал Рамполла рекомендовал епископу жить в полном согласии со светской властью и стараться идти навстречу примирительным начинаниям императорского правительства».

В следующем докладе русский агент характеризует католических деятелей в России и полагает, что Жискар, нуждающийся в 10 000 рублей, найдет нужную сумму «при его энергии и умении пользоваться обстоятельствами… и снова учредит антирусскую конгрегацию; но на этот раз в Австрии, вблизи русской границы». Отысканная «агентурным путем» карточка Жискара пересылается в министерство.

Таким образом, в России составился «перечень лиц, упоминаемых и. д. агента по духовным делам в Риме». В него вошли Генеуш, Шалбьевич, Капистран, Сикорский, Рошак, Каревич, Финарович, Новицкий, Собанский, Добровская, Светлик – всего 11 человек. При каждом – характеристика. О них наводятся дальнейшие справки.

К этим лицам прибавился Яков Василевский, не имеющий заграничного паспорта. «По приезде в Рим он поселился в конгрегации Струя, где, собрав 26 паломников, произнес на польском языке речь. Он призывал паломников к борьбе с русским правительством и закончил речь словами: „Нам в начале царствования Николая II много обещали, но теперь {105} мы ясно видим, что русские чиновники по-прежнему преследуют нас и нашу церковь. Неужели же у нас не хватит веры в нас самих, и мы не сумеем воскресить нашу прежнюю отчизну“. Речь эта, добытая мною агентурным путем, была покрыта аплодисментами, а затем присутствующие, по почину Василевского, пели польские патриотические песни».

Как достигал Мануйлов своих целей, видно из конца его докладной записки: «Мною были приняты меры к подысканию в известных сферах людей, которые за денежное вознаграждение могли бы держать меня в курсе всего того, что происходит. После тщательного ознакомления с отдельными кружками мне удалось заручиться сотрудничеством двух католических священников, пользующихся полным доверием в здешних польских сферах. Кроме того, я имею возможность войти в сношения и пользоваться услугами двух лиц в Кракове и одного во Львове – лиц, которые по своему положению в курсе всех начинаний антирусской партии. Мне казалось возможным заручиться содействием итальянского правительства, что и было достигнуто путем дипломатических переговоров поверенного в делах и соглашением, происшедшим между директором политической полиции в Риме г. Леонарди и мною. С известными сотрудниками и содействием местных властей наблюдения за польскими происками могут дать полезные результаты».

Иногда доклады рисуют общую картину настроения папского двора: «В двадцатых числах сентября текущего года Лев XIII получил анонимное письмо, в котором его предупреждали о задуманном против него покушении, которое должно было быть произведено в соборе Св. Петра, во время приема одного из паломничеств. Многие из кардиналов советовали папе не спускаться в собор Св. Петра, так как в самом деле может найтись безумный, который совершит злодейское дело, но папа категорически протестовал и не пропустил за все это время ни одной церемонии. На одном из приемов паломников раздался резкий крик „Долой папу!“, сопровождавшийся свистками. Ввиду громадного стечения народа трудно было установить, кто именно позволил себе {106} эту выходку. Она произвела на папу тяжелое впечатление, и церемония была наполовину сокращена. В ватиканских кружках говорят, что произведенное полицией негласное расследование доказало, что письмо, полученное Львом XIII, несомненно, исходит из анархических сфер, где, как известно, замечается в данное время сильное брожение. В кружках, сопричастных Ватикану, упорно говорят о том, что папский интернунций в Гааге, монсеньер Тарнасси, в скором будущем получит назначение помощника папского статс-секретаря (Substitut), вместо монсеньера Трипепи, ожидающего кардинальскую шапку. Вопрос этот должен решиться в декабре текущего года, так как к этому времени ожидают консисторию. Назначение монсеньера Тарнасси имеет особенное значение, так как этим Ватикан в окончательной форме ликвидирует мысль о посылке упомянутого прелата в Россию.

Мне пришлось слышать, что назначение Климашевского Плоцким епископом не встречает сочувствия в Ватикане. Уклончивый ответ кардинала Рамполлы, данный нашему поверенному в делах, может служить подтверждением циркулирующих слухов. Сведения, собранные Ватиканом о Климашевском, исходят от одного лица, проживающего в Одессе и находящегося в сношениях с епископом Согмоном». (По этому поводу на полях заметка карандашом «то есть просто от него самого»).

Не останавливаясь на других доносах талантливого агента, приведем следующую секретную телеграмму кол. сов. Сазонова из Рима 9(22) января 1901 г.:

«Мануйлов просит передать А. Н. Мосолову: по полученным мною сведениям, в католическом монастыре в Ченстохове печатается литографическим способом польский еженедельный журнал „Светоч“, имеющий целью националистическую пропаганду. Редактором его состоит монах Пий Пшездецкий. Кроме того, в монастыре образован склад подпольных изданий. Прошу проверить эти известия на месте, имея однако в виду, что неосторожные наблюдения могут быть быстро узнаны, и литография будет перенесена». {107}

Когда-то Тютчев сказал про папу:

Его погубит роковое слово:

«Свобода совести есть бред».

Для русского правительства со всеми его прислужниками из лютеран – свобода совести тоже была бредом, и, извращая свободный смысл православия, когда надо, прикрываясь им, – они все искали в душе человеческой.

Мануйлов не принадлежал к числу тех агентов, которые ведут свое дело шито-крыто; ему сопутствовала всегда громкая известность. Так и в Италии: он скоро был разоблачен, и ряд скандалов ознаменовал его пребывание здесь. Из цитированной уже нами справки о Мануйлове берем сухой летописный перечень фактов:

«Из агентурных сведений из Рима, от 4 сентября 1901 г., усматривается, что на собрании русских и польских социал-демократов было решено сделать дипломатическому агенту при римской курии Мануйлову, шпиону и начальнику заграничной полицейской агентуры, публичный по всей Европе скандал посредством издания о нем особой книги.

В 1901 году, по приказанию министра внутренних дел егермейстера Сипягина, на Мануйлова, тогда исполнявшего обязанности по римско-католическим делам в Риме, было возложено поручение организовать наблюдение за антигосударственными группами, обосновавшимися в Риме, причем, согласно утвержденному 16 июня докладу, на ведение агентурного дела Мануйлову было отпущено из секретных сумм департамента полиции 1 200 рублей в год; в июле 1902 года, согласно ходатайству Мануйлова, признававшего, что, ввиду ограниченности этой суммы, он не мог заручиться серьезными сотрудниками и большая часть добытых им сведений носила случайный характер, сумма эта была увеличена до 4 000 рублей.

В первой половине 1904 года в Департамент полиции поступил из Рима ряд жалоб двух агентов Мануйлова, Семанюка и Котовича, на неаккуратный расчет с ними Мануйлова, будто бы наделавшего за границей массу долгов и про-{108}изводящего „гнусности“; жалобщики угрожали разоблачениями в печати и парламенте относительно деятельности русской политической полиции в Италии.

По сему поводу и ввиду нежелания римской квестуры принять принудительные меры в отношении этих лиц. Департамент полиции 4 июля 1904 года за № 6937 предложил Мануйлову озаботиться прекращением домогательств Семанюка и Котовича».

В это же время в Риме возникла оживленная газетная полемика по поводу деятельности тайной полиции в Риме. По этому поводу Министерство иностранных дел высказало пожелание, чтобы впредь функции агента по духовным делам при императорской миссии в Ватикане и заведование русской тайной полицией в Риме – не совмещалось бы в одном лице Мануйлова. По этому поводу Департамент полиции ответил министерству, что вся эта газетная полемика возникла на почве ложных сообщений в прессу, сделанных Котовичем и Семанюком, и что все выпады прессы лишены оснований, ибо Мануйлов никаких действий по розыску в Риме не предпринимал и никаких поручений в этом смысле не получал и даже проживает уже два года в Париже.

Как мы видим, департамент на этот раз солгал, ибо Мануйлов как раз, помимо духовной функции, выполнял и политические. Итальянская история Мануйлова наполнила шумом его имени все итальянские газеты, и он действительно должен был бежать из Рима. Уже в этот период мы встречаемся с недостатком Ивана Федоровича, недостатком, который стал хроническим. Мануйлов запускал платежи состоявшим у него на службе шпионам и агентам и просто не доплачивал им. Обманутые им агенты – люди всяких национальностей: немцы, французы, итальянцы, голландцы и так далее – лезли на стену и устраивали скандалы: обличали его в прессе, жаловались в суд, обращались в департамент и к министру, оказывали воздействие чисто физически при личных встречах. Но Мануйлов был неисправим. {109}

Рокамболь занимается литературой.

Мануйлов – журналист

Итальянские скандалы нисколько не повредили карьере Мануйлова; наоборот, этого человека, на все способного, стали расценивать еще выше, а поручения, даваемые ему, становились все деликатнее.

Главным же образом дальнейшему преуспеянию Рокамболя содействовало назначение на пост министра внутренних дел ст. секр. В. К. Плеве. Проведенный в министры, как о том вспоминает в своих мемуарах гр. С. Ю. Витте [23], исключительно кн. Мещерским, который тотчас же после убийства Д. С. Сипягина написал Николаю II, что «единственным человеком, способным поддержать порядок и задушить революционную гидру, является В. К. Плеве», последний, конечно, был связан Мещерским целым рядом обязательств, и в числе их всегдашняя поддержка «духовных сынов» князя была далеко не последним долгом Плеве. Так было с Бурдуковым, с Засядко, было так и с Мануйловым.

А тут еще литературные достоинства его доносов, его любезная общительность и связи с миром прессы сами собой наталкивали начальство на мысль о приложении способностей его к литературе и журналистике.

В августе 1902 г. министром внутренних дел Плеве была возложена на Мануйлова временная командировка в Париж на 6 месяцев для установления ближайших сношений с иностранными журналистами и представителями парижской прессы, в целях противодействия распространению в сей прессе ложных сообщений о России, с отпуском ему 1 500 рублей в виде жалованья и 3 000 рублей на расходы.

О сношениях Мануйлова с французской прессой стоит рассказать специально. Сам Мануйлов впоследствии давал скромную оценку своей деятельности: «Я был командирован В. К. Плеве в Париж для сношений с заграничной печатью, причем покойный министр доверял мне не только это дело, но давал мне поручения самого секретного характера. За все {110} время моего пребывания в Париже мне доверялись весьма значительные суммы, и, несмотря на щекотливость поручения, оно было выполнено мною так, что о нем никто не знал, и ни одна из революционных газет никогда не печатала статей, направленных против этой стороны деятельности Департамента полиции. Благодаря усилиям, сделанным в то время, в заграничной печати прекратилась агитация, направленная против нашего правительства после кишиневского погрома. Я получал от покойного министра неоднократные благодарности».

В мае 1903 г. Мануйлову было отпущено 800 франков на издание брошюры на французском языке по поводу манифеста 26 февраля 1903 г. В августе того же года на Мануйлова было возложено секретное поручение по части итальянской прессы.

В октябре 1903 г. Мануйлов сообщил департаменту, что он, согласно приказанию директора, вошел в переговоры с римским журналистом Белэном, который, за вознаграждение в 200 франков в месяц, согласился снабжать его сведениями обо всем, что происходит в итальянских социалистических кружках и в редакции газеты «Awanti», и что, кроме того, польский журналист Домбровский выразил согласие за вознаграждение в размере 500 фр. в месяц давать сведения из сфер, сопричастных к журналу «Europée». Вследствие сего последовало ассигнование дополнительного кредита в размере 700 фр. в месяц.

От «занятий журналистикой» Мануйлов перешел к работам в области международного шпионажа, и здесь его успехи достигли своего апогея. Но и в это время, и позже он не оставлял в покое литературы. Забегая несколько вперед и нарушая хронологию, доскажем здесь о его литературных происках.

В 1904-1905 гг. в распоряжение Мануйлова было отпущено на субсидирование иностранных газет 16 000 франков. Для той же цели Мануйлову было дополнительно отпущено еще 2 200 франков.

Наконец, Мануйлов своей «литературой» становится известен бывшему императору: «Согласно личному распоря-{111}жению государя императора, – рассказывает Мануйлов, – мне было поручено издавать в Париже газету „La Revue Russe“, на каковое издание выдавались суммы по особому, приказу государя. Я, после трех или четырех месяцев издания, увидел бесцельность такого издания, и по моему докладу журнал был закрыт».

Когда Мануйлов был не у дел и просил работы у П. А. Столыпина, последний направил его к своему товарищу А. А. Макарову, а Макаров предложил ему заняться приисканием агентуры среди журналистов. «Несколько дней спустя, – повествует Мануйлов в не раз цитированном нами письме, – я исполнил приказание и приобрел двух агентов (они работают и посейчас [24]. Затем Александр Александрович Макаров приказал мне войти в сношение с подполковником Невражиным и назвать ему тех агентов, которые были мною найдены. Я счел долгом выполнить приказание А.А. и представил Невражину своих сотрудников. Во время моей работы с Невражиным я был командирован в Париж и там устроил издание книги „Правда о кадетах“, напечатав ее в „Nouvelle Revue“».

Получив вкус к литературе, Мануйлов отдал ей много времени, когда отошел или, вернее, был отстранен от работы для Департамента полиции. Это было много позднее, когда И.Ф. много писал в «Новом времени» и «Вечернем времени». Но о литературной, в узком смысле слова, деятельности его мы говорить не будем, а возвратимся теперь к расцвету его деятельности.

Пока же отметим один учиненный в Париже ловкий ход Мануйлова, принесший ему впоследствии весьма заслуженные плоды. Интересен этот ход и потому, что рисует еще одну характерную сторону Рокамболя – его страсть к интриге ради интриги и к предательству ради предательства. Взысканный милостями всесильного Плеве и целиком зависевший от него, он, ради удовлетворения этой своей страсти, не задумался выдать своего патрона посетившему в 1903 г. {112} Париж С. Ю. Витте, находившемуся к тому же в то время в полной опале.

Вот что рассказывает об этом сам Витте.

«Во время моего пребывания в Париже как-то ко мне зашел некто Мануйлов, один из духовных сыновей редактора „Гражданина“ кн. Мещерского, назначенный Плеве после Рачковского в Париж по секретным делам, чтобы сказать мне, чтобы я на него не гневался, если узнаю, что за мною следят тайные агенты. Это, мол, не его тайные агенты, а плевенские, – сопровождавшие меня прямо из Петербурга.

И действительно, на другой день некоторые члены французского министерства сообщили мне через третье лицо, что за мною следят русские филеры. Когда затем я начал обращать внимание, то и я заметил их и, вернувшись в Петербург, благодарил Плеве за заботу о моей безопасности, что немало его сконфузило». [25]

Крупные дела Рокамболя.

Мануйлов в контрразведке

Русско-японская война открыла горизонты перед жадными взорами Мануйлова. Наблюдение за римско-католиками, возня с прессой – все это были мелочи в сравнении с деятельностью в сфере военного шпионажа, да еще в период войны. Разведки, контрразведки окружены были глубокой тайной и оплачивались крайне высоко.

Не прекращая забот о прессе и получая из Департамента общих дел и Департамента полиции специально на прессу до 9 000 рублей ежегодно, Мануйлов устремился к организации специально военного шпионажа. Департаментская справка следующим образом излагает его деятельность.

«С начала военных действий в Японии против нашего отечества Мануйловым была учреждена непосредственная внутренняя агентура при японских миссиях в Гааге, Лондоне и Париже, с отпуском ему на сие 15 820 рублей; благодаря {113} сему представилось возможным, наблюдая за корреспонденцией миссий, получить должное освещение настроений и намерений нашего врага; кроме того, Мануйлову удалось получить часть японского дипломатического шифра и осведомляться таким образом о содержании всех японских дипломатических сношений; этим путем были получены указания на замысел Японии причинить повреждение судам второй эскадры на пути следования на восток. По возвращении в Россию Мануйлов получил от департамента поручение организовать специальное отделение розыска по международному шпионству и наблюдение за прибывающими в столицу представителями некоторых держав, сочувствовавших Японии. Энергичная деятельность Мануйлова дала вскоре же осведомленность в отношении английского, американского, китайского и шведского представителей, причем Мануйлов даже сумел проникнуть в тайну их дипломатических сношений, а равно организовал агентуру при турецком посольстве.

В октябре 1904 года, ввиду полученных указаний, что Вена, Стокгольм и Антверпен являются центром японской военно-разведочной организации, департаментом было признано полезным учредить, через посредство Мануйлова, в этих городах наблюдение, на что Мануйлову и было отпущено первоначально 770 франков, а затем 800 франков и, наконец, ежемесячно по 5 550 франков».

Ввиду всего этого Мануйлову было исходатайствовано пожалование ордена Св. Владимира 4-й степени. Уж не знаем, в какой связи с его деятельностью находится последовавшее в 1905 г. соизволение на принятие и ношение Мануйловым испанского ордена Изабеллы католической.

Сам Мануйлов рассказывает следующее о своей «военной» деятельности:

«Проживая в Париже, я имел возможность получать сведения о шпионских происках в России и, когда я вернулся в Петербург, я доложил директору Департамента полиции о необходимости организации для борьбы с международным шпионажем, направленным против нашего правительства. Мой проект был одобрен в то время министром внутренних {114} дел, и мне было поручено организовать особое отделение при департаменте. Основная задача отделения, кроме наблюдения чисто полицейского за шпионами, сводилась к получению агентурным путем шифров иностранных государств. В самое короткое время мною были получены дипломатические шифры следующих государств: Америки, Китая, Болгарии, Румынии. Благодаря этим шифрам все отправляемые и получаемые телеграммы разбирались в Департаменте полиции и представлялись его императорскому величеству. Во время войны мне было приказано достать шифр японского государства. С этой целью я, заручившись агентом, отправился в Гаагу и после страшных усилий, рискуя своей жизнью (фотографии шифра снимались в квартире посольского лакея, на краю города), я получил шифр японцев. За этот шифр было уплачено, вместе со всеми фотографиями (шифр представлял две огромные книги), 3¹/₂ тысячи рублей – 8 000 фр., или 9 000 фр., сейчас точно не помню. Если бы я хотел быть корыстным, то в то время я мог бы получить огромную сумму, но мне не могло и прийти в голову подобное соображение [26]. Я был искренно счастлив, что мне удалось в такой серьезный момент выполнить такое важное поручение, а, между тем, нашлись люди, которые распространили гнусные слухи о том, что я получил за это дело 50 тысяч рублей. Затем я достал возможность получения германского шифра (я заручился согласием служащего германского посольства в Мадриде), и это дело не было выполнено исключительно по преступной небрежности покойного директора Департамента полиции Коваленского, который на все мои по сему поводу доклады не считал даже нужным что-либо предпринять. В бытность директора Департамента полиции Коваленского было и другое дело, которое может служить прекрасной характеристикой халатности, которую проявлял Департамент. Я получил письма военного агента Японии Акаши, который переписывался с группой финляндских революционеров и с армянскими террористами. Из этой переписки было видно, что японцы дают деньги на органи-{115}зацию московского вооруженного восстания [27], и при помощи их революционеры снаряжают пароход с оружием, который должен быть отправлен в Финляндию. Я по этому поводу писал, телеграфировал, но не получал подлежащих указаний. В конце концов было отправлено судно „Джон Крафтон“, и, если бы оно случайно не наскочило на камни, революционеры получили бы громадный транспорт оружия и динамита. Все это имеется в департаменте, и пусть посмотрят мои доклады, которые подтвердят, что я имел все сведения, которые не были использованы департаментом. Эта страница деятельности департамента достойна внимания. Она могла стоить очень дорого.

Почти одновременно с этой работой на меня была возложена охрана Балтийского флота, причем князь Святополк-Мирский вручил мне более 300 тыс. руб., но я не желал брать на себя расходование такой суммы, и дело было поручено капитану французской службы Луару, рекомендованному бывшим министром иностранных дел Делькассе. За мои труды в области борьбы с международном шпионством, по докладу кн. Святополк-Мирского, мне была дана награда: я получил Владимира 4-й ст., не имея никакой до этого награды. Когда министр пригласил меня и вручил мне орден, князь сказал мне, что его величество приказал ему передать его особую благодарность за мою деятельность. Несколько лет перед этим я имел счастье сопровождать его величество за границу, и я был помощником П. И. Рачковского по организации охраны в Дармштадте».