Текст книги "Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы"

Автор книги: Павел Щёголев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Затем следует алексеевский же доклад о положении масонских дел в Петербурге.

„Совершенно частным образом удалось установить следующие данные о деятельности масонских пропагандистов.

Все петербургские масоны группируются около Н. Н. Беклемишева, Т. О. Соколовской, В. В. Архангельской-Авчинниковой. Главным местом их собраний является помещение Музея изобретений и усовершенствований (Мойка, 12), где почти еженедельно происходят обсуждения всевозможных тем, касающихся масонства. Устраиваемые в этом помещении собрания не являются, однако, собраниями в стиле „лож“, а представляют собою подготовительную инстанцию вербования адептов масонства, выражающуюся в чтении тенденциозных лекций и докладов. Присутствуют на этих собраниях только лица, получившие на то особое приглашение. На собрании 11 марта 1911 г. присутствовали всего 20 человек, в числе коих находились: Н. Н. Беклемишев, Т. О. Соколовская, д. с. с. С. И. Афанасьев (врач главного инженерного управления), Ю. В. Руммель, Н. И. Филипповский, отставной гвардии полковник Ф. Г. Козлянинов, писательница Ю. М. Загуляева, Буторина, Соколов, Лапин, Самохвалов, Шеповальников. Кроме того, присутствовали один неизвестный вице-адмирал и два генерала, а также некоторые члены Лиги обновления флота.

Около двух недель тому назад частное собрание имело место у журналиста инженера А. В. Зенгера (Фонтанка, 103), где, между прочим, присутствовали А. А. и Б. А. Суворины.

В настоящее время центром масонских пропагандистов является В. В. Архангельская-Авчинникова. В частной беседе она заявила, что приехала из Франции в качестве разведчика {84} масонства. Почва для активной масонской деятельности в России, по ее мнению, уже достаточно подготовлена. Согласно заявлению г-жи Архангельской, в июне или июле месяце этого года прибудет в Россию масонская экспедиция, человек из восьми. Выбор времени приезда этой экспедиции обусловливается тем, что в июне или июле ожидаются, по сведениям французских масонов, беспорядки в России. Присутствие масонских делегатов во время этих беспорядков признается масонством крайне полезным для соответствующего воздействия на известные классы общества. Главною целью экспедиции является правильная организация масонства в России и вручение русским вожакам масонства полной инструкции для дальнейшей деятельности.

Активная деятельность русских лож, по словам той же г-жи Архангельской, начнется уже осенью 1911 года и будет находиться в большой зависимости от результатов всемирного масонского конгресса в Риме, назначенного на 20-23 сентября 1911 года. На этом конгрессе, под предлогом чествования юбилейного дня „возрождения“ Италии, будут детально обсуждаться планы скорейшего проведения в жизнь конечных целей масонства: уничтожения монархий и церкви и установления всемирной республики.

Об изложенном имею честь почтительнейше доложить вашему превосходительству. Коллежский асессор Б. Алексеев. 11 мая 1911 г.“

Насколько масонство казалось Алексееву вездесущим, видно из того, что он дерзает простирать свои подозрения уже на само правительство. После убийства П. А. Столыпина Алексеев почтительнейше докладывает тому же генералу Курлову нижеследующее:

„От лиц, стоящих близко к здешним масонским кругам, удалось услышать, что покушение на г. председателя Совета министров находится в некоторой связи с планами масонских руководителей. Обрывочные сведения об этом сводятся, приблизительно, к следующему.

Уже с некоторых пор к г. председателю Совета министров делались осторожные, замаскированные подходы, {85} имеющие целью склонить его высокопревосходительство на сторону могучего сообщества. Само собой разумеется, попытки эти производились с присущей масонству таинственностью и не могли возбудить со стороны г. председателя никаких подозрений. Мало рассчитывая на то, что им удастся склонить премьер-министра, масоны повели атаку и на другой фронт, стараясь заручиться поддержкой какого-либо крупного сановного лица. Таким лицом, говорят, оказался П. Н. Дурново, который сделался будто бы их покровителем в России, быть может, имея на это свои цели. Когда масоны убедились, что у них есть такая заручка, они уже начали смотреть на г. председателя Совета министров, как на лицо, могущее служить им скорее препятствием. Говорят, что на одном из заграничных (по-видимому, парижском) „верховных“ собраний масонства тайные руководители союза пришли к заключению, что, судя по общему настроению русского общества, настоящее время является наиболее подходящим для прочного укоренения масонства в России. Собираясь, однако, приступить у нас к более или менее активным выступлениям, масоны были обеспокоены тем обстоятельством, что у власти стоял г. председатель Совета министров, который если не был заклятым врагом союза, то, во всяком случае, не принадлежал к числу его покровителей. Любопытно, что в здешних масонских кругах господствует убеждение, что г. председатель сильно считается с масонством и опасается могущества ордена. В печати даже проскользнула однажды статья (Гроза. 1911. № 153; Русская правда. 1911. № 13), заявляющая, что его высокопревосходительство находится „под влиянием масонов, действующих на него через его брата, А. Столыпина“. За границей же на премьер-министра смотрят как на лицо, которое не пожелает принести масонству ни пользу, ни вред. Это последнее убеждение на Верховном недавнем совете, о котором идет речь, побудило руководителей масонства прийти к заключению, что г. председатель Совета министров является для союза лицом „бесполезным“, а, следовательно, в настоящее время, когда масонство собирается нажать в России все свои пружины, – даже вредным для целей масонства. Такое решение Верхов-{86}ного совета было известно здесь еще несколько месяцев тому назад.

Как я уже имел честь докладывать вашему превосходительству, масоны ожидали в июле месяце каких-то событий, которые объяснялись здешними масонами в виде брожений, беспорядков и т. п. Тайные парижские руководители не сообщали о том, в каком именно виде события эти выльются, и только теперь, по совершении факта, – здешние масоны припоминают о кое-каких слабых намеках на г. председателя Совета министров, политикой которого Верховный масонский совет был недоволен. Говорят, что руководители масонства воспользовались тесными сношениями, установившимися между „Великим Востоком“ Франции и революционными комитетами, и подтолкнули исполнение того плана, который только был в зародыше. Говорят также, что чисто „техническая“ сторона преступления и кое-какие детали обстановки, при которой возможно было совершить покушение, были подготовлены через масонов; последнее, впрочем, говорится в виде предположений.

Между прочим, по вопросу об охране среди здешних масонских кругов господствует убеждение, что при теперешней постановке этого дела какое-либо покушение возможно лишь посредством масонских сил, имеющих во всех слоях общества таинственные нити, без помощи которых ни один революционный комитет не сможет ничего привести в исполнение. Следя за политическими партиями, правительство, по словам здешних масонов, не имеет средств борьбы только против одной – только против масонства, ускользающего из-под самого бдительного надзора“.

Одновременно Алексеев предавался чистой науке и представлял Курлову счет на приобретение масонской литературы. Так, 13 мая 1911 г. он подал следующую докладную записку:

„Ввиду возложенного на меня вашим высокопревосходительством поручения, имею честь испрашивать соизволения на отпуск мне 69 рублей для покупки нижеследующих {87} изданий, имеющихся в антикварном книжном магазине Н. Соловьева».

Дальше следовал список изданий XVIII и начала XIX вв. по масонству.

Не за сообщение ли этих ценных изданий приносит благодарность Алексееву молодой историк масонства Г. В. Вернадский в предисловии к своей книге о русском масонстве XVIII века?

А что же аббат Турмантэн? Полмиллиона франков на раскрытие масонских козней он не получил, но неудача не оттолкнула его от русского Департамента полиции. Он устроился на скромных началах и за скромную плату доставлял сведения о русских масонах. Приводим образцы донесений Турмантэна. Совокупность этих донесений и сведений о нем, сообщенных асессором Алексеевым, не дает определенных указаний на личность Турмантэна; на основании этих данных нельзя сказать с уверенностью, чего больше в его деятельности: вздорности или жульничества. Вот три его сообщения от 1914 г. в русском переводе.

1. Известно, что французские ложи всегда были против русского союза. Но зато постоянно ведется упорная пропаганда в пользу искреннего соглашения с Германией. Вот слух, который в настоящее время распространяют в ложах Франции: „Россия работает над гибелью французского республиканского правительства и над падением республики. Ее мечта возвести на престол Франции принца Луи Бонапарта, служащего в русской армии, и восстановить империю в его пользу“.

Этот тенденциозный слух имеет целью возбудить против России неудовольствие правительства и сторонников республиканского режима и раздражить друзей принца Виктора. Еще добавляют, что вступление на трон принца Виктора [15] было бы победой России над нашими финансами и что через него она получила бы все займы, нужные для распространения ее власти и территории на востоке. {88}

Этот слух должен быть серьезно принят в соображение.

Ж. Турмантэн

2. 14 мая 1913 г. в парижской ложе „Les Rénovateurs“ (основатели), председатель (Vènèrable) которой – Ф. Синкхоль, один из двух делегатов, посланных „Великим Востоком“ Франции для открытия двух лож в России, один русский франкмасон, имя которого не удалось запомнить, произнес следующие по сущности своей слова:

„Католицизм в России может быть для нашего дела полезным орудием. Поэтому мы вызываем и поддерживаем средствами, о которых они не подозревают, неудовольствие католиков против правительства и русской полиции, хотя мы сами враги всякой религии“.

Кроме этого, говорилось о некоторых фактах и о некоторых преследованиях русской полицией католиков, особенно в Польше, о которых уже говорили французские газеты. В заключение франкмасон сказал, что раздражение католиков может быть искусно использовано масонством.

Ж. Турмантэн

3. Заметки. Присяжный корреспондент русского масонства во Франции Ф. Буле, живущий № 7, улица Анри Монье, в Париже. Но предполагают, что письма, получаемые им из России, не посылаются ни на его имя, ни по его адресу. Русской администрации это могло бы быть известно.

Три или четыре недели [16] тому назад в Париж приехал некий Бадуель, член венсенской ложи и агент масонства. Он приехал из Москвы, где пробыл некоторое время и куда, как кажется, должен скоро вернуться.

Ж. Турмантэн

На основании всех изложенных выше, а также и многих других подобных сведений была составлена записка для ознакомления „державного хозяина“ русской империи с масонством. {89}

РУССКИЙ РОКАМБОЛЬ (И. Ф. Манасевич-Мануйлов по архивным материалам)

В одном из правительственных секретных архивов сохранилось объемистое дело о коллежском асессоре Иване Федорове Мануйлове. На обложке дела надпись:

«Совершенно секретно. Выдаче в другие делопроизводства не подлежит».

С 1895 по 1917 год заботливой рукой подшивались сюда всяческие документы и бумаги, касавшиеся коллежского асессора. В своей совокупности бумаги эти развертывают целое полотно жизни Ивана Федоровича; жизнь же его – подлинный роман приключений вроде повести о Лазарилло из Тормез и других подобных ей воровских повестей, рассказывающих о похождениях и приключениях знаменитых мошенников, авантюристов и так далее. Мы не сомневаемся в том, что документальная биография Ивана Федоровича даст хороший материал для художественного вымысла беллетристу будущего. Для нас, живущих, жизнь Мануйлова – необходимый и неустранимый эпизод истории падения режима. Чтобы понять, почему пал режим и почему пал именно так, а не иначе, историк, наряду с фигурами крупными, патетическими и драматическими, фигурами с крупными именами, – должен заняться и мелкой, юркой, специфически характерной фигурой коллежского асессора. Похождения его интересны по тем нитям и связям, которые тянутся от мелкого агента к самым громким деятелям отжитой эпохи, и по необычайно пестрой и любопытной фабуле. Все эти документы о нем – письма, протоколы, справки – читаются с неослабевающим интересом, и читатель, конечно, не посетует на нас за обилие выписок. Надо добавить, что секретное дело, которым мы пользуемся, было секретным и для следственной и судебной власти, разбиравшей дело Мануйлова в 1916 г. Лишь незначительная часть документов была сообщена следователю, а остальное представлялось слиш-{90}ком зазорным для оглашения хотя бы среди следователей и прокуроров.

Первое появление Рокамболя.

П. И. Рачковский и И. Ф. Мануйлов

Происхождение Ивана Федоровича и начало его жизненной карьеры теряется во мраке неизвестности. Из формулярного списка видно, что в 1910 году имел 40 лет, был лютеранского вероисповедания, окончил курс в реальном училище Гуревича и состоял на службе по императорскому Человеколюбивому обществу. В сохранившемся в делах памфлете, явно департаментского или охранного пера, история жизненных успехов Мануйлова рассказана с пикантными подробностями: «Еврейского происхождения, сын купца, Мануйлов, еще учеником училища, обратил на себя внимание известных в Петербурге… Мосолова и редактора газеты „Гражданин“ князя Мещерского, взявших под свое покровительство красивого мальчика. Юношу Мануйлова осыпали деньгами, подарками, возили по шантанам и другим вертепам, и, под влиянием покровителей, у него развилась пагубная страсть к роскоши, швырянию деньгами, картам, кутежам и тому подобному. Приняв православие, он при содействии князя Мещерского и Мосолова поступает на государственную службу». Рамки Человеколюбивого общества оказались тесны для Ивана Федоровича, и он пустился в открытое море.

Первое выступление юного Рокамболя произошло в 1895 г. На горизонте политического розыска блистал в то время звездой первой величины П. И. Рачковский, стоявший во главе заграничной агентуры русского правительства. С этим старым волком и задумал потягаться безвестный в мире агентуры юноша. Он, конечно, не провел старого, заслуженного агента и мошенника, но П. И. Рачковский, несмотря на обиды и огорчения, причиненные ему первым дебютом, не мог не заметить «способностей» юноши и стал выше личности в этом столкновении, обратил внимание начальства на {91} юношу и дал ему дорогу. Об этом столкновении, которому место на страницах какого-нибудь Понсон-дю-Террайля, сохранилась колоритная записка, принадлежащая перу известного деятеля Департамента полиции Л. А. Ратаева. 3 мая 1895 г. Ратаев представил следующее донесение своему начальству – директору Департамента полиции:

«Во время моего пребывания в Париже мне случилось познакомиться, через посредство П. И. Рачковского, с неким Иваном Федоровичем Мануйловым, прибывшим во Францию в качестве сотрудника или секретаря газеты „Новости“, будто бы для ознакомления с настроением французского общества по поводу предстоящего участия Франции в Кильских празднествах и совместного с Германией действия против ратификации японско-китайского мирного договора. В качестве русского журналиста Мануйлов пользуется протекцией известного вашему превосходительству Ганзена [17] и, благодаря ему, знаком с многими влиятельными французскими журналистами, каковы Judet, Lucien, Millevoye и другие.

Между тем Мануйлов в последнюю свою поездку в Париж познакомился в кафешантане „Casino“ с одним из агентов парижской префектуры, специально занимающимся русскими делами, и за стаканом вина объяснил ему, что он, Мануйлов, состоит при Министерстве внутренних дел и командирован за границу для контроля деятельности парижской агентуры, которою будто бы в Петербурге недовольны, и в заключение предложил агенту, за вознаграждение, содействовать ему в исполнении возложенного на него поручения. Для доказательства же, что он действительно лицо официальное, Мануйлов рассказал агенту, что в прошлом году прямой начальник г. Рачковского, полковник Секеринский [18], был в Париже, где останавливался 133, boulevard Magenta, но г. Рачковский оставался об этом в полном неведении и узнал лишь четыре дня спустя после отъезда полковника из Пари-{92}жа. Два года тому назад полковник Секеринский поручил Рачковскому купить какую-то революционную брошюру, которую тот до сего времени не был в состоянии добыть; между тем Мануйлов нынче, проездом через Берлин, разыскал эту брошюру и купил ее за триста марок. Далее, говоря о Рачковском, Мануйлов заявил, что он его хорошо знает. Рачковский, по его словам, еврейского происхождения, был когда-то маленьким писцом в судебной палате, затем перешел в полицию, где и составил себе положение, которое сохраняет лишь благодаря протекции барона Моренгейма [19]; если же последний уйдет, а в особенности если его заменит г. Нелидов, то Рачковскому придется подать в отставку. В прежние годы Рачковский ходил будто бы без сапог и жил мелким репортерством в „Новостях“. Помощником Рачковского состоит в настоящее время поляк Милевский – человек, не заслуживающий никакого доверия и к тому же картежник.

На предложение сотрудничества агент отказался; тогда Мануйлов предложил ему подыскать для своих целей верного человека, обещая дать за это 200 франков, добавив, что вообще он за деньгами не стоит. Вслед за тем Мануйлов подробно допрашивал агента об организации агентуры в Париже, о количестве агентов, о местах собраний русских революционеров, помещении их библиотек, где можно приобрести разные революционные брошюры, и т.п.

Узнав о происках Мануйлова, чиновник особых поручений Рачковский счел за лучшее пригласить Мануйлова к себе и, сообщив ему все вышеизложенные сведения, предложил ему дать прямой ответ: насколько они справедливы? Мануйлов был очень сконфужен, сознался во всем (разумеется, кроме оскорбительных отзывов о личности Рачковского и его прошлом), расплакался и объяснил следующее.

Лет семь тому назад у правителя канцелярии генерал-адъютанта Черевина, камергера Федосеева, он познакомился с полковником Секеринским, с которым вошел в сношения и оказывал разные услуги, за которые получал единовремен-{93}ные вознаграждения. Так, например, все последние сведения о литературных кружках исходили будто бы от него. Полковник Секеринский будто бы неоднократно высказывал Мануйлову, что его чрезвычайно интересует организация агентуры за границей, вследствие чего Мануйлов, пользуясь своим пребыванием в Париже, хотел ознакомиться с устройством, для сообщения добытых сведений полковнику и для получения от него вознаграждения. При этом он клялся и заверял честным словом, что действовал на свой страх, не имея ни полномочия, ни даже какого-либо словесного поручения от начальника С.-Петербургского охранного отделения. В заключение Мануйлов заявил, что он очень любит агентурное дело, интересуется им и был бы счастлив служить своими связями в литературном мире, где он пользуется будто бы известным положением. Петр Иванович сказал ему, что его желание будет принято к сведению и чтобы он по приезде в Петербург явился ко мне в департамент, где я его познакомлю с г. вице-директором и Георгием Константиновичем [20]. При этом Петр Иванович выразил мне, что Мануйлов человек несомненно способный и что при опытном руководстве из него может выработаться полезный агент.

Докладывая об изложенном вашему превосходительству и считая в данном случае мнение П. И. Рачковского неизмеримо компетентнее моего, я тем не менее обязываюсь добавить, что Мануйлов, на мой взгляд, представляется лицом, заслуживающим лишь весьма относительного доверия.

О названном Мануйлове в делах департамента сведений не оказалось».

Ивану Федоровичу дан был ход. Предпринятое им по собственной его инициативе выступление против мэтра политической полиции обратило внимание начальства. Юноша оказался цепким, и отеческие увещания П. И. Рачковского только раздразнили его сыскные вожделения. Совсем как малютка Рокамболь и старец Тортильяр. Не прошло и полугода, как Мануйлов вновь заставил вспомнить о себе. {94} 1(13) октября 1894 г. (№ 83 из Парижа) сам Рачковский представил следующий собственноручный доклад директору Департамента полиции:

«Преодолевая в себе естественное чувство брезгливости, я вынужден представить на благоусмотрение вашего превосходительства три документа, доставленные мне из парижской префектуры за то время, когда я употреблял все мои наличные силы, чтобы бороться с нашим революционным движением, поскольку оно выражается за границей.

В пояснение к представляемым документам осмеливаюсь присовокупить нижеследующее.

В апреле месяце текущего года приезжал в Париж некий Мануйлов, секретарь газеты „Новости“, который вступил в знакомство со мною и с известным вашему превосходительству советником посольства французского Министерства иностранных дел г. Гансеном.

Затем, несколько дней спустя после его приезда, из парижской префектуры мне была сообщена копия с донесения одного из префектурных агентов, который познакомился с Мануйловым при обстоятельствах, изложенных в означенном донесении.

Из содержания этого документа ваше превосходительство изволите усмотреть, что агент Петербургского охранного отделения Мануйлов, выдавая себя за чиновника Министерства внутренних дел, действующего по инструкциям полковника Секеринского, имел целью собрать в Париже сведения о моей личной жизни, денежных средствах, отпускаемых мне на ведение дела за границей, о наличном составе агентуры и об отношениях, существующих у меня не только с префектурой, но и с императорским посольством в Париже.

Не желая беспокоить ваше превосходительство по поводу необычайной выходки полковника Секеринского, который вдохновил своего агента Мануйлова на бессмысленную поездку в Париж, я ограничился тем, что пригласил к себе упомянутого агента и, потребовавши от него отчета в его предосудительном поведении, предложил ему немедленно {95} же оставить Париж, откуда он, действительно, и поспешил уехать.

Считая означенный странный эпизод совершенно оконченным, я полагал, что для полковника Секеринского достаточно будет данного мною урока.

Между тем на днях из парижской префектуры мне были доставлены два представляемых при сем в точной копии письма, писанные тем же Мануйловым, из которых усматривается, что полковник Секеринский продолжает вести против меня интриги, уполномочивая еврея Бориса Наделя, служащего комиссионером в гостинице „Grand-Hotel“, сообщать обо мне сведения.

Изложенные обстоятельства разрослись до таких размеров, что я получил даже предостережение от здешнего Министерства внутренних дел относительно происков, возникших против меня в Петербурге со стороны лиц, выше будто бы меня поставленных.

Не могу скрыть от вашего превосходительства, что предосудительные затеи полковника Секеринского компрометируют меня перед здешним правительством и, отвлекая меня от служебных обязанностей, дают в распоряжение такого проходимца, как комиссионер Надель, указание на мою личность и мою деятельность, чем, естественно, полковник Секеринский облегчает революционерам способы к обнаружению моего места пребывания в Париже.

Ваше превосходительство, без сомнения, соблаговолите обратить милостивое внимание на изложенные обстоятельства, при которых, к стыду служебных обязанностей, люди поставленные на известное положение, занимаются неизменными интригами против своих сослуживцев, а не розыскной деятельностью, им порученной.

Чиновник особых поручений П. Рачковский»

При своем докладе П. И. Рачковский приложил письмо агента префектуры о беседах с Мануйловым (сущность их известна нам из записки Ратаева) и кальки с двух писем Мануйлова к Наделю. В первом Мануйлов просит Наделя вы-{96}слать по адресу полковника Секеринского две книги: „Alexandre III et son entourage“ par Nicolas Notovitch и „Ľentente“ par Е. de Cyon. Во втором Мануйлов благодарил за выписку книг и писал:

«Я всегда вам говорил, что я забочусь о вас и во мне вы найдете истинного друга.

Мне необходимо иметь все сведения (слышите, все) о тех господах, которые причинили нам неприятности (Рачковский, Милевский и вообще все действующие лица). Пишите подробно и все, что вы знаете и слышали, но старайтесь подтвердить все фактами. Письма не подписывайте.

Пришлите это письмо по адресу: Петербург, Степану Кузьмину. Разъезжая, дом 3, кв.21. Жду этого письма по возможности скорее. Будьте здоровы. Щербаков в Сибири».

Но Мануйлов не унимался, и 7 ноября 1895 г. П. И. Рачковский отправил следующую телеграмму Г. К. Семякину: «Из последнего письма Мануйлова к Наделю усматривается, что он предполагает скоро приехать в Париж в интересах документального разоблачения федосеевских происков. Благоволите разрешить поездку Мануйлова. Надель (в) наших руках. Lettre suit».

Вслед за телеграммой пришло и письмо Рачковского на имя Г. К. Семякина. Из содержания письма видно, что жалостный вопль Рачковского был услышан в Департаменте полиции, и Рачковский получил отсюда нравственную поддержку. 20 ноября 1895 г. Рачковский писал:

«Многоуважаемый и дорогой Георгий Константинович! Позвольте от всего сердца поблагодарить вас за теплое участие, которое вы мне выразили по поводу интриг Мануйлова и К°. Ваше уверение, что вы видите своих личных врагов в людях, завидующих моему „положению“ и тайно подкапывающихся под меня, дает мне новую силу работать по-прежнему и новую уверенность, что начальство ценит во мне старого слугу, верного своему долгу. Верьте, во мне сохранилось достаточное количество душевных сил и любви к делу, чтобы проявить мою глубокую признательность на деле. Что же касается гнусных интриг, направленных против {97} департамента, то эти последние, как я смею думать, не прекратятся до тех пор, пока интригующим господам не будет указано их действительное назначение… В данном случае мне вспоминаются времена, когда интригующие ведомства не только не швыряли каменьями в наш огород, но, напротив, держались в почтительном отдалении: одни, из боязни возбудить гнев великого государя, презиравшего интриганов, а другие – скромно выжидали того времени, когда мы, чернорабочие, доставим для них „манну небесную“ в виде результатов нашей тяжелой и неблагодарной возни с революционной средой, и просветим их очи, тускнеющие в спокойных кабинетах. За последние полгода это хорошее старое время почему-то сменилось новым, полным невиданного нахальства, подвохов и задора. Скверное время! Будем, однако, надеяться, что новое начальство положит конец этим ненормальностям и поставит наше учреждение на подобающую ему высоту. Но для того, чтобы достигнуть намеченной цели, потребуются, быть может, обличительные документы, и в этом случае само провидение ниспослало нам наивного Мануйлова, как негодное орудие интриганов в борьбе с нами.

Из прилагаемого письма [21] этого грязного жида к Наделю вы изволите усмотреть, что он собирается вскоре в Париж. Что же, милости просим! Мы готовы и ждем милого гостя с распростертыми объятиями. Надель перешел на нашу сторо-{98}ну и действует отменно. При его содействии мы достигнем желаемого. Федосеев и К° останутся довольны. Итак, теперь ясно, что вдохновителями Мануйлова были охраненские тунеядцы, а не бедный Секеринский, которого я впутал в интригу по недоразумению, в чем глубоко раскаиваюсь. Но, спрашивается, что побудило Мануйлова прикрываться его авторитетом в Париже? Желание законспирировать действительных интриганов? Вот именно на этот пункт мы и обратим внимание при расследовании подвоха. Но забавнее всего, что Мануйлову понадобилось „хорошо меблировать квартиру в четыре комнаты“. Из этого можно вывести заключение, что юркий жид пожалует не один, а в компании одного или нескольких сотрудников. Тем лучше… Благоволите обратить внимание на его телеграмму – несомненно мошеннического происхождения и адресованную на имя какого-то Полака, проживающего по соседству с вами, дом № 56. Интересно было бы выяснить эту личность. Для характеристики Мануйлова могу прибавить, со слов одного близко его знающего лица, что он человек с удивительно покладистой совестью и с полной готовностью сделать все из-за хорошего куша. Не признаете ли возможным сообщить для моего руководства сведения, добытые расследованием за последнее время? Я лично буду держать вас au courant всего, что произойдет.

Позвольте еще раз поблагодарить вас за ваше милое письмо и пожелать вам доброго здоровья и всевозможного благополучия. Глубоко уважающий вас П. Рачковский».

Дальнейшего разрешения инцидент Рачковский-Мануйлов не получил; Мануйлов быстрыми шагами делал свою карьеру, но П. И. Рачковский не забыл своей обиды и дождался все-таки времени, когда он мог отомстить Мануйлову.

Но как ярко рисуются в этом эпизоде фигуры двух агентов: старого – осторожного, чтящего свое ремесло, и молодого – начинающего, задорного, виляющего, но сознающего свое право на приобщение к тому же ремеслу. {99}

Рокамболь в Ватикане.

И. Ф. Мануйлов при дворе Его Святейшества

12 июля 1897 г. И. Ф. Мануйлов был переведен на службу в Министерство внутренних дел и откомандирован для занятий в Департамент духовных дел, директором коего был А. Н. Мосолов. Мануйлов в это время был не только чиновником; он считался еще и журналистом и был в тесных сношениях с Петербургским охранным отделением. В конце 1897 г. он был удостоен высокой награды. Товарищ министра иностранных дел гр. Ламздорф сообщал 29 января 1898 г. (за № 487 по I департаменту Мин. ин. дел) министру внутренних дел:

«Пребывающий в Санкт-Петербурге персидский посланник уведомил Министерство иностранных дел, что его величество шах персидский пожаловал орден Льва и Солнца 4-й степени журналисту Мануйлову.

Сообщая о сем вашему высокопревосходительству, Министерство иностранных дел имеет честь покорнейше просить вас благоволить уведомить, не встречается ли с вашей стороны каких-либо препятствий к исходатайствованию названному лицу высочайшего соизволения на принятие и ношение пожалованного ему ордена».

По Департаменту полиции был заготовлен следующий проект ответа: «Полагал бы уведомить I департамент Министерства иностранных дел, что к исходатайствованию Мануйлову разрешения на принятие и ношение ордена Льва и Солнца препятствий по делам департамента не имеется. Насколько мне известно, услугами Мануйлова пользуется полковник Пирамидов [22]. 11 февраля 1898». В этом духе и был составлен ответ министра внутренних дел.