Текст книги "По приказу Партии и Правительства"

Автор книги: Павел Блинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Каждое лето мы уезжали за реку на выходные. Там на реке отец научил меня плавать. Плавать я научился раньше, но отец сказал, что я только «держусь» на воде.

– Ты сможешь сказать, что умеешь плавать, когда проплывешь столько же, сколько пройдешь пешком, – сказал он.

Отец был хорошим пловцом, он показал как плавать быстро, и как плавать долго, не расходуя сил. Со временем я даже научился двигаться в воде с завязанными сзади руками, и постепенно, потерял страх воды.

За рекой отца никто не отвлекал, поэтому целыми днями он был в моем распоряжении. Однажды он поставил на песке деревянную колоду, примерно метровой высоты, и стал метать в нее туристический топорик и свой охотничий нож. Такое я видел, только в фильмах. И то, что это может делать мой отец, я не подозревал. Отец делал это уверенно и точно. Он рассказал мне, где этому научился.

После восьмого класса он уехал в Мурманск, зарабатывать деньги. И ловил рыбу на сейнере. Когда пришло время, его из Мурманска призвали в погранвойска, в Карелию, на Советско-Финскую границу. Там в погранотряде он познакомился и сдружился со старшиной – финном по национальности. Один раз зимой на погранзаставе, они вместе лежали в «секрете» и наблюдали за охотничьим домом на той стороне. Отец видел в бинокль как финн в полушубке, размашисто скользя по снегу на лыжах, не доходя до крыльца дома метров пятнадцать, взял лыжные палки в левую руку, а правой достал из-за пояса топор и резко метнул в сторону дома. Топор со звоном вонзился в деревянный щит около двери. То же самое он сделал со своим ножом.

– Ты видел? – обратился отец к старшине.

Старшина равнодушно сказал:

– Мн-о-о-ги-ие фи-инны так могут.

На заставе старшина закрепил тетрадный лист с нарисованным кругом на деревянной стене за столовой, достал свой пуукко и стал метать его в круг. Отец был восхищен, он попросил старшину научить его. И время от времени они занимались за столовой. Постепенно, от старшины отец узнал, как финны умеют обращаться с холодным оружием. Что они могут вырезать целую казарму и не нарушат тишину, убивая спящих солдат так, чтобы они не вскрикивали во сне. Старшина научил отца как защититься, если финн бросает в тебя нож. Еще старшина рассказал про то, какие финны стрелки. Как работают «кукушки» – финские снайперы. Как они готовят себе позиции на деревьях. И с какой скорострельностью они ведут огонь из болтовых винтовок.

В поездках за реку отец разрешал мне тренироваться с ножом, показал как передвигаться по лесу бесшумно при медленной и быстрой ходьбе, как выбирать место для наблюдения.

Из армии отец вернулся с серебряным знаком с пограничником, стоящим у пограничного столба, и синим значком радиста первого касса. Дважды его фотографировали у знамени погранотряда.

Мне было десять лет, когда однажды я играл с другом. Мы стояли в разных концах двора и пасовали друг другу футбольный мяч. В один момент я не взял верхний мяч, и он, пролетев мимо, запрыгал в сторону нашего соседа, сидевшего на скамейке между двух деревьев. Я с ужасом смотрел как мяч, подпрыгивая, приближался к ничего не подозревавшему человеку. Я уже нарисовал в мозгу траекторию полета, и не ошибся – он попал соседу прямо в голову. Весь ужас произошедшего заключался в том, что наш сосед, дядя Володя – был слепым безруким инвалидом. Руки были ампутированы почти по локоть и рассечены хирургом вдоль. Я видел, как он мог раздвоенными культями, удерживая спичку и коробок, прикуривать папиросы. От отца я знал, что на войне дядя Володя служил сапером, и перед самой Победой подорвался при разминировании. Ему оторвало руки и выбило глаза. Теперь он работал учителем истории в школе для слепых детей. Я подошел и сказал, что это было не нарочно и попросил прощения.

– Я знаю тебя, – сказал он и назвал по имени. – Я знаю твоего отца. Мне говорили, что у тебя хорошая память…

Да, многие говорили, что у меня хорошая память. Наверное это было так, потому что в детском возрасте, когда я еще не знал буквы, мама читала мне книги отрывками. И не продолжала, пока я не пересказывал как можно подробнее предыдущие страницы. Дядя Володя запоминал уроки по магнитофонной записи, а потом объяснял ученикам.

– Я знаю, как тренировать память, – сказал он.

И рассказал, что каждый раз перед сном я должен вспоминать прожитый день в обратном порядке, как можно подробнее. Стараясь не упускать мельчайшие детали – цвета, запахи, разговоры, выражение лиц. Это мне понравилось и я начал тренировать память. Перед сном, лежа в постели, я проживал день наоборот – с вечера до утра, но не всегда полностью, потому что быстро засыпал. Постепенно у меня появилась необычная способность, я мог не запоминать что-то специально. Но прокручивая в мозгу события из жизни и «погружая» себя в прошлое, я восстанавливал картину во всех подробностях. При этом мог забыть, что произошло пять минут назад.

Обладая таким качеством, я легко учился в школе. Стоило мне «вернуться на урок» и я вспоминал о чем говорил учитель, как кривлялся сосед за партой и какая погода была за окном. Со временем я стал замечать, что мне легко запомнить печатный текст, а рукописный труднее. Я мог закрепить его в памяти только читая вслух. Но при этом я не был отличником, и не был даже хорошистом, просто не напрягался. У меня были любимые предметы с хорошими оценками, и предметы, которые я «тянул» кое-как. Почему-то мне нравилась физика и химия, но терпеть не мог математику. Литература и история стояли на разных полюсах моих интересов. На биологии мне было скучно, а от черчения не мог оторваться. В результате я приближался к своему аттестату, похожему на шахматную доску. Все это я рассказал, чтобы вы представили с каким увлечением и интересом я стал изучать ту «сборную солянку», которая была в моем «московском» дипломате.

***

Каждому в жизни случается совершать безумные поступки. Как правило, это не приводит к положительным результатам, и человек приобретает опыт, а решительных действий в жизни становится все меньше и меньше. И наступает момент, когда ты оглядываешься назад, смотришь в свое прошлое и начинаешь сомневаться – неужели я это делал, неужели это был я. Погрузившись в осторожную старость, ты начинаешь осуждать поступки бесстрашной молодости, и чувствуешь запоздалую капельку пота, скользящую между лопаток. Но когда ты идешь ва-банк, и стоишь под луной, завывая как одинокий волк, попирая ногой разорванную грудь врага, ты начинаешь верить в судьбу, и счастливый случай.

Что произошло, если бы Иван сохранил хладнокровие, набил магазин карабина патронами и продолжал поддерживать огнем товарищей, мы не узнаем.

Припадая к холке коня в стремительном преследовании, Крупнов навряд ли принимал в расчет выносливость и резвость казачьей лошадки своего врага, уступавшей в этих качествах длинноногому Монголу. Как не вспомнил о карабине, оставшимся на раскаленном песке. И уж тем более Иван не знал, что караван с оружием, утомленный многодневным переходом, держал свой путь к единственному ближайшему каракумскому колодцу. Преследуя всадника, Иван думал только о схватке с ловким и сильным противником, которую считал неоконченной.

Когда лошади обессилили, начало смеркаться. Первый раз попав в Кара-кумы, я увидел, что солнце там действительно раскаляется до бела. Но еще больше я был удивлен другим «белым солнцем пустыни», которое светило словно аэродромный прожектор на ночных полетах. В свете луны два всадника приближались к источнику воды, который был заметен, благодаря костру, видневшемуся вдалеке. Стало понятно, что развязка близка и схватка неизбежна. Иван догнал противника и уставшие всадники почти одновременно приблизились к костру.

У огня сидел старик в халате и овечьем телпеке. Лицо его в отблесках костра было похоже на маску из дубовой коры. С ним рядом был мальчишка в тюбетейке и рваной одежде.

Первый всадник слез с коня, молча подошел к кожаному ведру, поднял его, и стал пить, не обращая внимания на Ивана. Крупнов стоял поодаль и терпеливо ждал. В горле его пересохло, но пить хотелось не так сильно, и он молча наблюдал за струйками воды, текущими по горлу врага. Человек поставил ведро на песок и Иван увидел лицо молодого, очень красивого парня. Наверно такие люди живут в городах, пишут стихи и одевают военную форму только из-за семейных традиций, подумал Иван. Парень по-армейски повернулся кругом, отошел на пять шагов, обнажил саблю и встал в позицию. Красноармеец Крупнов видел перед собой ровесника, которому, как и ему не довелось повоевать в гражданскую войну, но безусловно отменному наезднику, знакомому с холодным оружием.

Иван спешился, извлек шашку из ножен и опустил кончик клинка, почти коснувшись им края тени противника контрастно видимой на песке. Свет луны не мешал глазам, но Крупнов оценил правильность позиции. Противник смотрел на кончик своей сабли и был готов к поединку.

Но схватки не было. Правильно выбрав дистанцию, зная, что его шашка чуть короче сабли, Крупнов неожиданно резким кистевым щелчком снизу, подрубил руку противника в запястье. Продолжая движение клинка вверх, он приподнялся на носки, и обхватив рукоятку двумя руками, опустил лезвие на ключицу врага. Удар был направлен свеху вниз и вперед. Полоса стали наполовину погрузилась в тело, когда движением на себя Иван протянул лезвие.

Он сделал шаг назад, и уступил место для падающего тела. Черная в лунном свете кровь растекалась по песку.

Старик что-то сказал тихим голосом и мальчик ушел. Теперь Иван захотел пить. Он поднял ведро и утолил жажду. Сидя рядом со стариком, он смотрел на неподвижное тело и вспоминал порубленных пограничников. «Кто ты, человек, пришедший с другой стороны? Где ты учился военному делу? Кто твои родители, и где твой дом?» – думал Иван.

Постепенно наваливалась усталость. Но Иван пошел посмотреть округу, чтобы найти безопасное место для сна. Оказалось, что здесь располагался маленький источник воды, который позволял снабжать небольшую отару овец и давать воду проходящим путникам. Вода в колодце была не постоянно, и вычерпав ее, нужно было дать время, пока она не наберется вновь. Поэтому у колодца не было жителей и им пользовались проходящие пастухи. Выбрав место, Иван устроился на отдых, предварительно расседлав и напоив лошадей.

Проснувшись утром, Крупнов пошел осматривать убитого. Тело лежало в нескольких десятках метров от большого пятна запекшийся крови, на спине, с лицом обмотанным тряпкой. Рядом лежала портупея с саблей и стояли сапоги. Мальчишка туркмен сидел невдалеке рядом с неглубокой ямой и кучкой камней.

Иван подумал, что стоит обыскать убитого. Кроме золотого медальона с нарисованным женским лицом, залитым кровью, и серебряного портсигара с монограммой, ничего не было. Иван осмотрел сапоги и кивнул мальчику. Туркменчонок стянул тело в яму, присыпал песком, и стал обкладывать камнями. Присев у края ямы, Крупнов взял один камень и стал его разглядывать.

– Лисы, – вдруг по-русски сказал мальчишка. – Лисы раскопают и съедят, – продолжил он.

– Ты кто? – удивленно спросил Крупнов.

– Ван, – ответил мальчик, продолжая орудовать кривым корнем, засыпая могилу.

– Ван? – Иван стал разглядывать загорелое лицо подростка.

– Ван или Ваня, – повторил пацан.

По лицу и по цвету кожи мальчишка не был похож на русского, но разговаривал совсем без акцента.

– А этот старик, он кто? – продолжал спрашивать Иван.

– Мой отец. – Ван положил крупный камень на холмик и встал на ноги.

По возрасту старик мог быть дедом Вана, но не отцом. Крупнова это заинтересовало.

– А мамка твоя где?

Пацан махнул рукой и пошел прочь. Последовав за ним, через два десятка метров, Иван увидел две похожих могилы из камней.

– Мама и брат, – сказал мальчик, показывая рукой на могилы.

За день Иван надеялся выйти к железнодорожному полотну, двигаясь на юг, и ориентируясь по солнцу. Он набросил седла на спины лошадей и занимался сперва Монголом. Ван подошел помогать со второй лошадью и Крупнов заметил, как мальчишка, подтягивая седло, привычно лягнул лошадь, чтобы та не надувала брюхо под подпругой. Потом он взял повод и посмотрел на Ивана.

– Я могу показать дорогу, – сказал он.

Иван раздумывал. В голове родилась интересная мысль и он улыбнулся:

– Спроси отца и садись на коня.

Ван побежал к отцу, который разливал воду для овец. И Иван увидел, как старик не глядя махнул рукой. Мальчишка ловко прыгнул в седло и не доставая до стремян, резко ударил пятками по бокам скакуна.

Два всадника вышли прямиком на станцию, а потом продолжили свой путь к пограничному отряду. Вечером Иван Крупнов уже сидел под арестом.

***

Полгода тянулось ужасно долго, и вот я еду в Москву. С Казанского вокзала я позвонил Сергею Федоровичу и он назвал мне адрес гостиницы, где я мог остановиться. Она была в центре, в небольшом зеленом дворике – маленькая двухэтажная гостиница, принадлежащая профсоюзной организации. В ней почти не было гостей и она находилась в десяти минутах ходьбы от комплекса строений, где предположительно я разговаривал с Сергеем Федоровичем.

Днем я гулял по Москве, а вечером после работы Сергей Федорович приходил ко мне в номер. Мы сидели в креслах и непринужденно разговаривали о книгах, которые я должен был изучить. В первый день мы разговаривали о каждой книге по очереди. Сергей Федорович спрашивал, а я отвечал. На следующий день Сергей Федорович стал перемешивать вопросы. Задавал вопрос по одной прочитанной книге, и тут же переходил на другую. На третий день он разложил перед собой листки и стал задавать вопросы просто «очередями». Я едва успевал ответить, как он переходил к другому вопросу. Иногда казалось, что он вообще не слушает. Постепенно мне надоело:

– Куда мы так торопимся?

Он спросил:

– Ты начал уставать?

Я сказал, что не устал, но не вижу смысла в таком разговоре:

– Вы меня не слушаете.

Он улыбнулся в ответ:

– Мы внимательно тебя слушаем. Отдыхай, завтра после обеда я тебе позвоню.

На следующий день Сергей Федорович забрал меня из гостиницы. Мы заехали во внутренний двор комплекса зданий на Старой площади, и машина остановилась вплотную к двери входа. Минуя коридор с затемненным окном, за которым, я думаю, находился человек из охраны, мы поднялись в кабинет Сергея Федоровича. Он стал доставать из шкафа книги и раскладывать их на столе. Он предложил мне самому выбирать. А в стороне сложил несколько и сказал, что их надо изучить обязательно. Потом мы сели за длинный стол, который стоял в кабинете и он стал просматривать что я выбрал. Он сложил в стопку книги, которые были одного формата, с одинаковой пятиконечной звездой на серых обложках.

На лице его играла улыбка, но он ничего не сказал по поводу моего выбора. Он встал из-за стола, подошел к шкафу и достал из нижнего ящика туристический рюкзак. Это был необычный рюкзак, по крайней мере, я раньше таких не видел. Он был оливкового цвета, со множеством карманов различной формы.

– Я думаю сюда удобно будет сложить книги, – сказал он.

Потом у нас состоялся разговор. Сергей Федорович сказал, что я запоминаю прочитанное, но вот извлекать пользу от информации не очень получается.

– Это нормально, – сказал он. – Теперь тебе надо учиться анализировать прочитанное. Не просто понимать написанное, а уметь читать как бы между строк. Как на уроке литературы. Только в этих книгах другие темы для сочинений, – продолжил он.

Сергей Федорович сказал, что обратить внимание надо на те книги, которые выбрал он. А те, которые выбрал я, будут как бы для внеклассного чтения.

– И не забудь готовиться к выпускным экзаменам, – напомнил он. – После того, как получишь аттестат зрелости, тебе позвонит человек от моего имени. Так и скажет, я от Кулагина Сергея Федоровича, – он все тебе объяснит.

***

Сарай, в котором Иван провел уже двое суток не позволял выпрямиться во весь рост. Наверно когда-то здесь жили овцы, потому что несмотря на чистый земляной пол воняло дерьмом.

Когда два Ивана вернулись, командир эскадрона коротко сказал:

– Под арест!

Теперь без ремня, шашки и сапог Иван лежал на земле в сарае, стену которого он мог разрушить одним пинком ноги. Через открытую калитку он видел, как во дворе пограничники и его эскадрон занимались хозяйственными делами. Ван сидел на пороге сарая, пуская солнечных зайчиков серебряным портсигаром.

Крупнов не думал о своем наказании, мысли его блуждали совсем в другом месте. Прямо сейчас он хотел встать и побежать к командиру, но еще раздумывал. Два дня, которые он провел под арестом, прошли не даром. И мысль, которая посетила его у колодца приобретала законченную форму. И совсем не жалко было серебряного портсигара, который он подарил Вану, после длинных разговоров в вонючем сарае.

Мать Вана, а на самом деле его, как и Крупнова звали Иван, спасаясь от голода и революции, охватившей страну, добралась до Ташкента, аж с самой Украины. Кто была эта несчастная женщина и откуда она родом никто не знал. Ван только помнил, по рассказам матери, название далекой страны, на поля которой в зимние месяцы выпадал белый хлопок, превращавшийся весной в ледяные ручьи. В конце концов бег ее остановился на маленькой станции у южной границы Кара-кумов, где она вошла в семью пастуха, давно похоронившего жену.

Там среди песчаных барханов родился Ван, в котором соединились сообразительность матери, упрямство и отвага отца. В черных песках он научился от отца и сводного старшего брата жить в суровых условиях, а от матери – языку далекой страны. От старшего брата Ван узнал, что отец в молодости изъездил черные пески вдоль и поперек, ходил в Персию, к Пуштунам и Белуджам, охраняя торговцев на караванных путях. Потом помогал снабжать первые нефтяные скважины продовольствием и товарами, защищая перевозчиков от грабежей. А когда состарился, стал пасти овец в тех же местах.

Старший брат Вана мечтал строить кяризы – каракумские колодцы, и не один год ходил по сухим пескам, помогая уважаемым мастерам. Для подрастающего Вана жизнь в раскаленной вселенной была привычной и единственной, которую он знал. И даже истирающие кожу песчаные бури, не огорчали мальчика, пока не подул «красный северный ветер». И не прискакали люди, которые стали делить пустыню.

В один день, они с отцом потеряли маму и брата, когда вернувшись к колодцу нашли их растерзанные тела на истоптанном копытами солончаке. Похоронив жену и сына, старый Ханджар, вынул из-за пояса нож, и протянув Вану, сказал: «Помни!».

Много раз проходили всадники через колодец и наблюдательный мальчик долго разглядывал следы от подков на солончаке.

Всем в эскадроне было понятно, за что наказывают Ивана. Стоя в душной комнате начальника погранотряда, и глядя своему командиру в глаза, Иван не производил впечатление раскаявшегося бойца. На все слова офицеров он только кивал головой и отвечал:

– Искуплю, Степан Григорьевич! Понял! Кровью искуплю!

Но глаза его смотрели рассеяно, как будто он не присутствовал здесь и сейчас. Степан Григорьевич Исаев вглядывался в лицо своего любимца и не понимал, что с ним происходит.

– Иван, что с тобой! – наконец сказал он спокойным голосом.

– Ты товарищей подвел… Под смерть подвел… Если бы эскадрон понес потери – это трибунал… Ты понимаешь?

– Понимаю, Степан Григорьевич! Понимаю! Но не жалею об этом! – ответил Крупнов.

– Да, что с тобой? Иван?

И комэска замолчал. Офицеры строго смотрели на кавалериста. И в тишине боец произнес слова, которые были похожи на бред сумасшедшего.

– Степан Григорьевич, расстреляйте меня потом, только… Я сапоги ему оставил… старику… К колодцу надо ехать… сапоги разрезать… Я сапоги не разрезал… вот что…

Через день сапоги разрезали. Ханджар с горечью и удивлением смотрел как радовались люди в военной форме нескольким листкам бумаги, обнаруженным за голенищем одного из сапог. И недоумевал чему радовался джигит, который недавно зарубил ночного гостя, а теперь сидел без оружия на коне, под охраной двух всадников.

***

Событиям, которые стали происходить после первой встречи с Сергеем Федоровичем, я признаться не придавал решающего значения. Тогда это было просто знакомство с интересным человеком. Жизнь моя в те годы была насыщена необычными встречами и дружбой с самыми разными людьми. Общительный характер и хорошая память, позволяли заводить знакомства в разных слоях нашего города. Со временем я смог проверить слова Иона о том, что в нашем городе двух людей разделяет только один общий знакомый, как правило. И очень редко – два человека. Многие люди, мельком встретившись со мной, «стирали» из памяти. А я запоминал почти всех. Не только имена, фамилии и внешность, но и характер и обстоятельства встречи и общих знакомых. После первых городских соревнований по дзю до, я запомнил большинство тренеров и участников соревнований, которых объявляли судьи. В школе я знал не только своих одноклассников, но и тех, кто был на год старше и на два года младше меня. То же было и в институте. Многие школьные товарищи учились на других факультетах и умножали знакомства. Пришло время, когда я находил контакты в самых разных местах. Знакомые мне люди носили белые халаты врачей и синюю форму милиции. Мои товарищи отбывали наказание в лагерях и воевали в Афганистане. Я был своим в среде фарцовщиков и цеховиков, напивался с кадетами до беспамятства в день «пьяного курсанта», и качал мышцы в спортзале пожарной части. Поэтому московский знакомый воспринимался как очередной интересный эпизод в жизни.

В конце весны я начал готовиться к поступлению в военное училище. Проходил медкомиссию и был на собеседовании в военкомате, где заместитель военкома записал меня в журнал с отметкой в какое училище я буду поступать. Выпускные экзамены меня беспокоили не очень. Я был уверен, что благополучно получу тройку по алгебре, может быть поборюсь за четверку по физике, по французскому у меня только тройка, за химию, литературу, историю и сочинение я был спокоен. Такой результат вполне устраивал. Больше половины друзей – одноклассников собирались поступать в военные училища. Мы много говорили и обменивались информацией. Я знал, как котируются училища, и какой в них проходной балл. Где нужны знания, или физическая подготовка, а где здоровье прежде всего. Во многих училищах был недобор – желающих учиться меньше, чем требовалось. Поэтому, я думаю, большинство потенциальных офицеров Советской Армии имели средний балл в аттестате меньше четверки. Мой метод сдачи экзаменов наверно был не оригинален, но мне он нравился. За три дня до экзамена, я закрывался в своей комнате и почти ее не покидал. За это время я прочитывал учебники по предмету от начала до конца и сдавал экзамен. Один день проводил на пляже, вдоволь купаясь в реке и «очищал» голову. Потом «загружал» новый предмет. В результате я, не особенно напрягаясь получил на экзаменах оценки, которые заслужил в течение года.

Теперь мне нужно рассказать немного о жизни до окончания школы, чтобы стало понятно, что у меня было кроме школьных знаний.

Я вырос в семье, где все было пропитано военным духом. Один мой дед был кадровым офицером. Отец прошел срочную службу на границе. И меня окружали книги по истории армии и флота, художественная литература про войну и военные мемуары. Отец часто проводил время, перечитывая воспоминания Дениса Давыдова, изданные в девятнадцатом веке. Или в разговорах о войне с моим дедом, а также с несколькими своими друзьями, которые были намного его старше и тоже были ветеранами. Я очень любил слушать эти разговоры. Меня окружали военные игрушки, во дворе я играл в военные игры. До двенадцати лет я научился стрелять из самостоятельно сделанного арбалета. А в начале шестого класса, не без помощи старших товарищей, сделал духовое ружье из старого велосипедного насоса. Я умел метать шило, нож и дротик с голубиными перьями на конце. После двенадцати лет пришла очередь взрывчатых веществ. Карбид, сера, селитра, бертолет и марганцовка, угольный порошок и металлическая пудра были первыми химическими веществами с которыми я познакомился. Моим проводником в мир химии был мой сосед по дому – очень умный мальчик – лучший в классе ученик. Вместе мы изготавливали и испытывали различные горючие и взрывчатые смеси, и одним из интереснейших наших испытаний был эксперимент – что произойдет с канистрой бензина, если в нее бросить презерватив, заполненный марганцово-кислым калием.

Я часами проводил время в тире рядом с универмагом, где работал другой мой сосед. Периодически я помогал ему делать уборку в тире, сметая веником в ведро маленькие свинцовые пули от пневматической винтовки. Потом я брал строительный дюбель и выпрямлял деформированные пули, развальцовывая их в задней части. Таким образом мой боезапас был практически неограниченным. И я научился уверенно попадать в неподвижные и движущиеся мишени с упора, а потом стоя, и со временем, начал жалеть, что пневматическая винтовка не перезаряжается автоматически. В школе, наш военрук, бывший офицер радиотехнической разведки, сделал в подвале тир, и я иногда, наводя там порядок и восстанавливая мишени, научился неплохо стрелять уже из «мелкашки».

Мое несколько агрессивное детство приносило беспокойство моим родителям, и отец отводил меня туда, где я мог бы с пользой, как он думал, приложить свою энергию. Поэтому к моменту окончания школы я успел два года потренироваться в спортивной гимнастике и четыре года в дзю до. Полгода меня пытались научить бегать, и два года я гонял футбольный мяч в команде микрорайона.

Теперь про мое увлечение Латинской Америкой. Все началось с книги, про одного революционера из Аргентины, которую я выпросил у тетушки. Она рассказала отцу подробности из его жизни, которых не было в книге. Я стал свидетелем разговора и это меня заинтересовало. Тетя привезла книгу из дома отдыха. Ее подарил человек из соседнего пансионата. Я перечитал книгу два раза, прежде, чем обратил внимание на надпись на титульном листе – «Дорогому читателю от автора». После этой книги в мою библиотеку потоком пошла литература с латиноамериканской тематикой.

***

Необдуманное преследование врага, который рискуя, прорывается сквозь пулеметный огонь. Подкова с перемычкой на поврежденном копыте. Серебряный портсигар, заметный в лунном свете у человека, который многократно курсирует через Кара-кумы, останавливаясь на ночевку у колодца. Все о чем рассказал внимательный Ван Крупнову, заставило цепочку нейронов в мозгу замкнуться, и загорелся сигнал «ошибки», который перевернул ситуацию с минуса на плюс.

Разрезанный сапог поведал, что идет подготовка к масштабному восстанию, которое разгорится от Красноводска до Кушки и на север до Ташауза. Готовится проникновение вооруженных отрядов на всем протяжении границы и выступление сторонников в населенных пунктах вплоть до Куня-Ургенча. Поэтому пограничники и органы ОГПУ начали подготовку к военной операции.

Когда Ивану вернули оружие и он смог обнять своего Монгола, произошел еще один разговор с командиром эскадрона. Крупнов рассказал, что еще узнал у Вана, пока сидел под арестом.

Маленький Ваня многому научился у отца и брата. Подросток рассказал Ивану, как люди выживают в лунном пейзаже каракумских песков. Как строят колодцы и добывают воду. Как передвигаются среди барханов и определяют направление. Крупнов не пожалел, что взял мальчишку с собой. Ему стало понятно, почему басмачи так уверенно чувствовали себя в черных песках. Они знали на переходах, где их ждет вода и пища, использовали кривые, но самые короткие и быстрые караванные пути, и поэтому выкурить их из черных песков было невозможно при отсутствии такого же опыта и знаний. Сидя под арестом, Иван обдумывал, как лучше обратиться к командиру с предложением взять Ваню в эскадрон в качестве проводника, когда мальчик глядя на портсигар в его руках вдруг сказал:

– Я знаю джигита, которого ты разрубил. Он был у колодца, когда убили маму и брата.

– Откуда ты знаешь его? – насторожился Иван.

– Я знаю его лошадь, у нее плохое копыто и подкова на нем другая, не как у всех. Этот всадник часто ночевал у колодца. Я видел как он курил, и я запомнил эту шкатулку… – и мальчик показал на портсигар.

Крупнов тут же хотел побежать в конюшню, но вспомнил, что находится под арестом.

– Ты можешь нарисовать подкову? – попросил он Ваню.

Но сообразительный мальчик убежал, и вернулся с куском сырой глины, на котором отчетливо был виден отпечаток подковы с перемычкой.

Эскадрон построился перед выходом. Рядом с Крупновым, сидевшим верхом на Монголе, стоял невысокий жеребец с новым для себя именем Кяриз. Иван одел мальчика в наскоро перешитую и укороченную форму из эскадронных запасов. Теперь Ваня сидел верхом на лошади с подтянутыми стременами, в мешковатой форме и тюбетейке. Лошадь была навьючена связкой винтовок Ли Энфилд, захваченных у басмаческого каравана, провизией и патронами. Кавалерийский отряд направлялся на север – в самое сердце Кара-кумов, в составе сводной механизированной колонны, оснащенной броне-автомобилями, артиллерией и пулеметными расчетами. На следующий день от колонны должны были отделиться две конные разведывательные группы, одной из которых командовал Иван Крупнов. Разведчики должны были маневрировать вокруг маршрута основной колонны, проверяя фронт, тыл и фланги.

Солнце стояло в зените, когда авангард колонны достиг колодца у которого пас свою отару Ханджар. Ваня спрыгнул с лошади и побежал к отцу не скрывая радости, но приблизившись, увидел, что тот стоит неподвижно, с достоинством встречая гостей. Тогда Ван перешел на шаг, склонил голову и встал рядом. После короткого знакомства, офицеры разошлись по подразделениям, встававшим на привал. И тогда Иван Крупнов увидел как изменилось лицо Ханджара. Старая кожа сморщилась в улыбке еще больше, но он стал удивительно похож на смеющегося младенца. Отец и сын обнялись и было видно как они похожи. Старик сидел на бугорке и с удовольствием наблюдал, как сын управлялся с лошадью и помогал красноармейцам. И солдаты принимали его за своего. И поворачиваясь к старику, кивали головой.

Военная колонна двигалась к центральной части черных песков, где находился крупный колодец, вокруг которого расположились несколько поселений. Отряд Ивана Крупнова двигался западнее, иногда опережая основные силы. Два Ивана – маленький и большой ехали рядом. Лошадь мальчика шла налегке, оставив поклажу в колонне, и Ван периодически отъезжал от отряда, проверяя путь. Иногда пацан спрыгивал с лошади и ловко взбирался на бархан, чтобы с возвышенности лучше рассмотреть пустыню, которую он и без того хорошо знал. Однажды мальчишка вернулся с бархана очень возбужденный, и стал махать руками как будто изображая птицу. Когда Иван следом за ним поднялся по склону, он увидел вдалеке облачка песчаной пыли, которую подняла механизированная колонна. Но Ван показывал выше и махал крыльями как орел. Крупнов стал вглядываться, но ничего не видел – яркое солнце слепило глаза. А мальчишка носился по гребню бархана, размахивая руками, словно хотел подняться в воздух. Только через минуту Иван стал различать серое пятнышко аэроплана приближавшегося с востока. Птица, стрекоча пронеслась так низко, что было видно, как пилот махнул рукой. Ваня долго смотрел, как самолет исчезал в знойном расплывающимся воздухе, струящимся от раскаленного песка. Потом подбежал к Ивану и подняв загорелое, удивленное лицо стал кричать: