Текст книги "По приказу Партии и Правительства"

Автор книги: Павел Блинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Павел Блинов
По приказу Партии и Правительства

ТЕКСТЫ ИЗ ОБЩИХ ТЕТРАДЕЙ

ОТ АВТОРА

Неделю я сидел на карантине. Что было можно я сделал дома на компьютере. А потом позвонил шефу, чтобы узнать, чем могу быть полезен на дистанционке. Меня ждало известие к которому я исподволь готовился. Ну вот, я безработный! Уволен я был мягко – до лета. Но то, как немногословен был мой начальник, подтолкнуло к мысли, что надо отпечатать и разослать резюме потенциальным работодателям. В принтере не было бумаги и я полез в ящик стола за новой пачкой. Бумаги не было и там. А значит завтра надо ехать покупать. Но откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня было не в моем характере. А запасливость, которую я приобрел в наследство от мамы, подсказывала, что если как следует поискать, бумага найдется, или я не ее сын. И я полез на антресоли, где за коробками окаменевшего, еще советского «Лотоса» и пластиковых баночек с триалоном, я обнаружил пачку бумаги формата А4, которую специально засунул подальше прозапас, во времена, когда она была дефицитом. В современные времена, когда резюме рассылаются одним кликом сразу по всем адресам, бумага конечно не нужна. Но я хотел послать не просто резюме, а письма знакомым работодателям, которые не раз переманивали к себе на работу. И теперь я надеялся, что сопроводительные письма, вкупе с резюме, позволят получить жалование не уступающее прежнему. А посылать электронные письма зубрам, которые до сих пор пользуются перьевыми ручками из дорогих канцелярских наборов, я посчитал легкомысленным. Ну вот, легенду я придумал. Легенду о том, почему наконец добрался до связки общих тетрадей, перетянутых бечевкой, и которая хранилась на антресолях. И о которых я никогда не забывал, отсчитывая время, когда смогу их прочитать.

Связку тетрадей оставил мой друг детства, с которым я учился в одной школе, а потом в институте, правда на разных факультетах. Детство и юность мы провели вместе. Но после окончания ВУЗа жизнь разбросала нас по стране, причем буквально по разные стороны обширной территории. Я был на одном конце страны, где вертолет, пролетая многие километры над безлюдной тайгой, забрасывал меня в подземный командный пункт. А он получал загар под палящим солнцем, среди песков, окружавших бетонную взлетную полосу военного аэродрома, через восемь часовых поясов от меня. Встретились мы много лет спустя в родном городе, где, выслужив пенсию, я получил по сертификату квартиру в военном доме. Зная, товарища, я удивился при встрече, что его военная карьера не сложилась. Отслужив два года, после получения офицерского звания, он уволился в запас. Чем он занимался на гражданке я не знал, а расспрашивать времени не представилось, потому что виделись мы редко. Он часто пропадал из города и мои телефонные звонки становились все реже и реже. И однажды он приехал попрощаться. По его словам он покидал страну и хотел оставить кое-что на хранение. Передав связку общих тетрадей, он предупредил, что я могу разрезать бечевку через пять лет, если он не вернется, чтобы забрать их.

Теперь у меня было время, чтобы почитать его записи. Не обремененный обязательствами, предлагаю потратить время, которое вы возможно проводите в салоне самолета, или как, я под карантином, чтобы вам было не скучно. Должен предупредить, что немного изменил текст, насколько позволяют мои не литературные навыки. И еще одно замечание. Все, что вы прочтете ниже, является фантазией автора и любые совпадения случайны.

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

ПО ПРИКАЗУ ПАРТИИ И ПРАВИТЕЛЬСТВА

Иногда кажется, что фильм начинается, когда в зале гаснет свет. Мы не думаем, что кто-то написал сценарий, нашел актеров, снимал сцены. Мы думаем об этом, когда фильм закончился, особенно, если он понравился.

Я начну с середины – в зале гаснет свет.

1980-й год, страна готовится к Олимпиаде. Я закончил девятый класс и еду через Москву к родственникам в маленький подмосковный город. Утренний рейс, и салон самолета загружен наполовину. На тех местах, где я лечу только один попутчик – пожилой седой мужчина с орденскими планками.

Закидывая на верхнюю полку пиджак, я пожалел, что в такую жару поехал в костюме. Это отец уговорил меня.

– Костюм – универсальная одежда, – сказал он. – Если хочешь, в костюме можно играть в футбол, а вот спортивная форма на деловой встрече будет смотреться не к месту.

Отец прочитал лекцию о том, как носить костюм. Когда допускается расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, и подо что подбирается цвет носков. Предупредил, что надо спросить разрешение, чтобы снять пиджак в обществе дам, и что у меня должно быть два носовых платка. Один – для себя, другой – идеально чистый, если он кому-то понадобится. Только потом, много лет спустя, я понял, почему именно в эту поездку отец уговорил меня одеть костюм.

Встретив меня на улице, многие прошли бы мимо, и не обратили на меня никакого внимания. Среднего роста, среднего телосложения, я не обладал, по моему мнению никакими выдающимися способностями. То, что получалось у меня лучше, чем у других, достигалось легко без напряжения сил. И я думал, что просто к чему-то расположен от природы, а что-то мне не дано, и не расстраивался по этому поводу. Любая моя активность продолжалась до тех пор, пока мне было интересно. Когда становилось скучно, я легко переходил к чему-то более занимательному. Думаю в этом я не отличался от большинства своих сверстников.

Мои хаотические метания и интересы не напрягали родителей, до тех пор пока я не решил бросить тренировки в секции гимнастики, куда меня отвел отец. Тренер пришел к нам домой и долго разговаривал с отцом. У отца было качество, которое мне очень нравилось, он никогда не принимал в отношении меня скоропалительных решений. Если я что-то делал неправильно или если на меня кто-то жаловался, он брал паузу на размышление, и только потом вызывал на разговор. И в этот раз выдержав время, он стал объяснять мне, что его расстроило.

– Тренер говорит, что у тебя получается. Если ты не бросишь тренировки, ты сможешь достичь хороших результатов. В чем дело?

Я ответил:

– Мне было интересно, пока я тренировался на перекладине и брусьях, но как только начались занятия на ковре, и надо было тянуть носок как в балете, я охладел к этому виду спорта.

Это был первый раз, я думаю, когда отец разговаривал со мной по-взрослому:

– Пока ты еще мал, мы с мамой спокойно смотрим как ты выбираешь, что тебе интересно. Ты находишься в поиске и познаешь этот мир. Это нормально. Но жизнь бесконечна в своем разнообразии и ты можешь всю жизнь про-прыгать по «верхушкам», так никем не став в конце концов. Если ты хочешь взрослеть – учись выбирать из интересного то, что у тебя получается лучше всего. Трудно найти занятие на всю жизнь. Со временем люди меняют интересы и профессии – это не страшно. Подумай, не допускаешь ли ты ошибку, когда отказываешься так и не узнав самого главного. Ты съедаешь пенку с варенья, не добравшись и не попробовав самого вкусного. – Давай договоримся, что теперь в своих увлечениях ты будешь проходить больше половины пути, и достигать уровня выше среднего.

Когда я согласился, я не знал, что если прошел половину пути – трудно остановиться, по крайней мере для меня.

Мой попутчик посмотрел в глаза и улыбнулся. Я не смог удержаться и улыбнулся в ответ. В голове загорелась надпись – «хороший мужик». К пожилым людям, носящим ордена я отношусь по-особенному. Оба моих деда воевали. И по их рассказам я знаю, чем надо окропить землю, чтобы получить хотя бы один.

В конце войны один мой дед служил в штабе. И был адъютантом генерала интендантской службы. Он знал одного толкового офицера, который не удержался, зная, что списки награжденных не всегда тщательно проверяются, и вписал свою фамилию. Месяц спустя генерал Дигров заметил на груди подчиненного орден отечественной войны.

– Когда это ты успел отличиться? – строго спросил он.

До того как занять должность в интендантской службе, генерал был политработником, и его суровый нрав подчиненные знали. К тому же он был очень внимательным человеком. Его вопросы предполагали только однозначные и исчерпывающие ответы. Офицер откровенно объяснил, что война скоро закончится, многие заслужили боевые награды, а он в штабе ходит с «голой грудью». Генерал все понял и оценил откровенность подчиненного. Наказания не последовало. Вместо этого, провинившийся отправился на передовую отрабатывать орден. Дед потом узнал, что этот офицер участвовал в штурме Кенигсберга, и достойно сложил голову в боях за Пиллау.

У Сергея Федоровича, так звали моего попутчика, на груди были колодки только боевых орденов и медалей. Мой дед тоже одевал полный комплект только по торжественным случаям. Поэтому на обычном костюме носил только три ленточки – две «Красной звезды» и «За боевые заслуги». Он не любил одевать юбилейные медали. Ветеран с которым я сидел на соседних креслах носил красную ленточку с двумя желтыми кантами по краям, кроме других наград. Спустя годы я буду «прокручивать» в уме эту встречу. В моей памяти всплывут детали, и я буду задавать себе вопросы… И вспоминать слова Иона, о том что случайность – это неосознанная закономерность.

За разговором с Сергеем Федоровичем, я не заметил как пролетело время и самолет пошел на посадку. Тогда я не думал, почему мне было так легко и приятно разговаривать с этим человеком. За сорок пять минут мы поговорили о танках, кораблях и башмаках, о латиноамериканских «королях», и наверно о капусте тоже. Я рассказал, что после школы хочу поступать в Казанское танковое училище. Что увлекаюсь Латинской Америкой. Занимался дзю до и, что оба моих деда воевали. Потом, вспоминая, я понял – в разговоре не было неискренних фраз, якобы незнакомого со мной человека. Все о чем мы говорили было мне интересно, и на самом деле, попутчик знал обо мне все, наверно больше, чем я сам. Я тогда не знал, что наша встреча была предопределена. «Планирование и подготовка» – как учил потом Ион.

Самолет начал снижаться, а потом двигатели стали набирать обороты и я понял, что мы заходим на посадку. Я повернулся к иллюминатору – мне было интересно, как работает механизация крыла. Я встретился взглядом с Сергеем Федоровичем. Он откинулся в кресле, чтобы мне было удобнее смотреть. И приблизившись к нему, я услышал как он, спросил:

– Сколько будешь в Москве?

Этот вопрос на «ты», и то, как он посторонился, напомнило мне об отце. Я смотрел в иллюминатор и у меня возникло чувство, название которого не было известно мне. Это состояние посещало меня, когда я был рядом с родным человеком, и вдруг наступала пауза. Я молчал и чувствовал, что мне просто приятно быть с этим человеком рядом. Устроившись поудобнее в кресле, я ответил:

– Буду весь день гулять по Москве, а вечером уеду электричкой в другой город к родственникам.

После этого Сергей Федорович сделал мне необычное предложение, которое немного удивило меня. Он хотел показать мне Москву, которую мало кто видел. А потом еще раз поговорить в спокойной обстановке. Я согласился не раздумывая. Может потому, что всего лишь за час этот человек смог вызвать во мне чувство доверия, а может потому, что в то время я был молод и наивен.

***

Иван Крупнов родился через несколько лет после первой русской революции 1905 года. Село где он вырос стояло недалеко от тракта, соединявшего два заволжских города. Когда село только строилось в него приехали три брата и срубили избу.

В селе заметили, что братья вели хозяйство не как обычные землепашцы, а скорее как казаки. Да и кони тянувшие плуг были похожи на верховых лошадей, а по стенам избы были развешаны шашки и кривые персидские сабли. Но народ поселившийся на плодородных землях первое время больше был занят наделами и их размежеванием, чем происхождением односельчан. Люди, обживавшие эти места сплошь были пришлые – кто из центральной России, кто из прикамья, а кто из прикаспийских степей. И то, что три брата покинули казачью станицу и решили наладить жизнь на новом месте никого не удивляло.

И невдомек было соседям, что до своего приезда в новое село, три брата исправно послужили «Императору Всероссийскому Петру Третьему». Вдоволь нагулявшись по Волге и Яику, потупив железо, и набрав за пояса золотых, они ушли к Салавату, из-за того, что войско их было разгромлено. А через несколько лет, когда царевы слуги добрались и до Юлая, решили осесть среди волжских пахотных земель. Да видно казачья кровь в братьях не остыла. И спустя год, два младших брата ушли на Дон, где следы их потерялись в лихой казацкой жизни. А старший брат остался в только что срубленном доме, привел в дом жену, и стал пахать землю. Так гласила семейная легенда, которую запомнил Иван Крупнов. В его доме по стенам висели казачьи клинки. И правилом было уметь этим оружием пользоваться, передаваемое по мужской линии. Мало кто знал в селе об изрубленных соломенных чучелах стоящих в коровнике, и только двум своим товарищам Иван давал поиграть старым казацким кистенем, доставшимся от деда, который не раз выручал его в сельских драках.

Дом, где жил Иван, был срублен тремя братьями, но только сильно обветшал от времени. А хозяйство было хилым, потому что отец Ивана – Тимофей Крупнов, ушел в город. Приходилось батрачить, а мать занималась единственной коровой и огородом. Но деньги в доме были, что мать тщательно скрывала, ведя домашние дела с экономностью немки. Только когда отец вернулся в село, Иван узнал, что он регулярно отправлял деньги домой со своими товарищами по партии. А иногда сам привозил их, навещая семью.

Верный сподвижник Льва Давидовича Троцкого, конспиратор, боевик и «искровский» курьер, он как-то под вечер вернулся в село с одним заплечным мешком, и как ни в чем ни бывало наутро предстал перед односельчанами. Неделю он расхаживал по селу и балагурил с соседями, пока на пыльной дороге не появилась бричка с представителями новой власти. Ответственное лицо из города сообщило селянам, что впереди их ждет светлое коммунистическое будущее, равенство и братство. Но равенство предполагало некоторое старшинство, а потому на селе учреждалась должность особого уполномоченного от советской власти. Вытянув руку городское начальство указало на отца Ивана, и предложило любить его и жаловать. После этого Тимофей Крупнов удалился в избу и появился в новых кавалерийских галифе с маузером на боку.

Пока крестьяне возделывали землю, Тимофей озаботился созданием ячейки и выявлением кулацкого элемента. А Иван Крупнов, спустя несколько лет, стал первым на селе комсомольцем и председателем этой организации. Несмотря на то, что раскулачивание во вверенном Тимофею Крупнову районе прошло успешно и активно, большинство односельчан относилось к нему с искренним уважением. Может потому, что мероприятие было организованно скорее демонстративно и большинство зажиточных крестьян не сильно пострадали в материальном отношении. А может потому, что во время продразверстки, встречаясь с односельчанами, он рассказывал, как бы походя, как и где в соседнем районе нашли излишки хлеба. И спустя время после таких разговоров собеседники убегали перепрятывать мешки с зерном и мукой. А может потому, что в голодные годы не уехал с семьей в город, и голодал со всем селом, и отнес сына Ивана с распухшим животом в Американскую миссию, где откармливали и лечили детей.

Не раз приезжало начальство на село и предлагало Тимофею должности в городе, но то ли чутье конспиратора, то ли память о прошлой жизни вдалеке от семьи, уберегли его от сырых подвалов, где завершали свой партийный стаж бывшие троцкисты.

Пока Тимофей поддерживал в селе советскую власть, его сын, в заштопанных на заднице штанах, носился по селу объединяя молодежь, и призывая ее строить дорогу в светлое будущее. Пока не пришло время идти в красную армию.

***

В аэропорту Сергея Федоровича ждал водитель на серой «Волге». Мы сели в машину и поехали в город. Мы опять говорили. Надо честно сказать болтал в основном я, поэтому мыслей о том, куда мы едем, и кто мой новый знакомый в моей голове не возникало. Периодически Сергей Федорович отвлекал меня вопросами. Через некоторое время мы въехали в туннель, и мой собеседник замолчал. Неожиданно машина начала снижать скорость и остановилась. «Что-то случилось на дороге», – подумал я. В этот момент Сергей Федорович открыл дверь и махнул мне рукой. Как только я вышел машина уехала… И я увидел «Москву»…

Да, такую «Москву» видели немногие. Хотя во время «экскурсии» мы встречали много людей, они ходили мимо, не обращая на нас никакого внимания. Сергей Федорович молчал, мне говорить тоже расхотелось, нужны были только мои глаза, как будто я ходил по художественной галерее. Я понял, что по дороге мой спутник отвлекал меня, и я не заметил каким образом из туннеля, минуя контрольно-пропускной пункт мы въехали на территорию подземного города.

Много я слышал про такие объекты. Подземелья по рассказам были и в моем городе. Прямо под центральной площадью находились огромные жилые пространства, которые соединялись с бункером «отца народов». А оттуда галерея через подземные цеха завода, проходила под территорией партийных дач, и обрывалась на берегу реки далеко за городом. Рассказывали, что за рекой в штольнях каменоломни тоже есть обширные подземные пространства, недоступные простому смертному. Таких мест было много вокруг моего города – подземные цеха и естественные холодильники в толще горы для продуктовых резервов.

А сейчас я воочию видел подземные улицы Москвы. Я знал московское метро и представлял, что можно построить в глубине. Но я не думал, что существуют такие огромные пространства с улицами, транспортом, оборудованием и залами на нескольких уровнях, скрытые от посторонних людей. Я, разглядывая подземный город, понял, что Сергей Федорович не случайно показывает мне эту, другую сторону жизни. Я не предполагал тогда, что эта экскурсия в зазеркалье – первое знакомство с миром, где родится и будет жить мой антипод.

Прогулка продолжалась почти два часа. Потом мы поднялись на лифте и с высотки Университета смотрели на Москву, на Лужники и Воробьевы горы. Я с нетерпением ждал разговора с Сергеем Федоровичем и предполагал, что он будет необычным. В голове моей возникали различные конспирологические картины.

Я сказал, что проголодался и, готов к разговору.

– Если бутерброды с чаем тебя устроят, можно поехать ко мне, – предложил Сергей Федорович.

До места мы добирались на метро и я старался меньше говорить, обдумывая вероятные варианты предстоящего разговора. Не выходя в город, мы прошли через пункт милиции московского метрополитена и поднялись на лифте. Проходя по коридору, я понял, что мы находимся в каком-то учреждении. Некоторое время я был в кабинете один, разглядывая обстановку и размышляя над тем, куда я попал. Дверь открылась и вошел Сергей Федорович с подносом…

Я совсем не знал человека с которым только что познакомился и старался держать дистанцию, понимая, что попал в ситуацию, где надо быть очень внимательным. Тем более, что было очевидно – Сергей Федорович живет в мире, который я знал только по фильмам и книгам. Но удивительно, у меня ничего не получалось. Это было похоже, на то, как в гости приезжают дальние родственники, которых ты совсем не знаешь. А они наоборот знают тебя очень хорошо. И ведут себя так, как будто в детстве меняли тебе подгузники. И обращаются с тобой так просто и естественно, что ты очень быстро начинаешь воспринимать их как близких для тебя людей.

С самого первого дня нашего знакомства, отношения с Сергеем Федоровичем не носили ни малейших признаков официальности. Это выражалось во всем его поведении, но особенно в разговоре, вернее в интонации. Этим же качеством обладал и Ион – о нем я расскажу дальше. Интонация была такая, как будто мы сидим на рыбалке, и он просит насадить червяка на крючок. Негромкая спокойная речь, я чувствовал, что он не подбирает слова. Взгляд был внимательный и добрый. Так со мной разговаривал отец. Каждый раз когда мы встречались, а промежутки между встречами были довольно большими, он начинал разговор как будто мы не виделись со вчерашнего дня.

Сергей Федорович работал в одном из отделов Коммунистической Партии Советского Союза, который отвечал за взаимодействие с рабочими и коммунистическими партиями в Латинской Америке.

– Если ты неравнодушен к испаноязычным странам, я могу дать тебе интересные материалы, – предложил он.

Потом он спросил, что я думаю о вступлении в партию. Я откровенно сказал, что даже не думал об этом. На что Сергей Федорович заметил, что если я хочу стать военным, я должен знать – девяносто процентов офицеров Советской Армии коммунисты.

В конце разговора он сказал, что надеется встретиться со мной после окончания школы, и возможно сделает мне предложение… И тут я не удержался и сказал, о чем я давно уже думал… Он посмотрел на меня очень внимательно и покачал головой.

– Нет! – сказал он. – Это место для тебя заказано и ты должен об этом знать.

Да, я знал об этом. Как-то отец сказал мне, что я могу выбирать себе любую профессию, но о карьере Джеймса Бонда я могу не мечтать. С рождения у меня была особая примета, которую невозможно было устранить.

– Но, если ты действительно хочешь быть офицером – ты им станешь, – сказал Сергей Федорович.

Я был разочарован, и видимо, это отразилось на моем лице…

– Будешь офицером и сможешь прожить интересную жизнь, – добавил он.

– Слышал ли ты такое слово – «Коминтерн»? – спросил Сергей Федорович.

Да, на уроках истории я слышал об этой организации. Но смутно представлял, чем она занималась, и знал, что ее больше не существует.

– Будет время, поинтересуйся, – предложил он.

Из Москвы я возвращался с «дипломатом» – очень красивым, закрывавшимся на кодовый замок портфелем, заполненным книгами. Подбор книг в «дипломате» был на первый взгляд необычным, и на вид некоторые из них не были похожи на книги из магазинов. Это были невзрачные брошюры на серой бумаге без имен авторов. Ни на одной из них не было грифа секретности, но меня предупредили, чтобы я никому их не показывал и не терял. Мне нужно было прочитать эти книги, как можно больше запомнить, и понять самому, какую информацию можно использовать, и в каких целях.

Три книги были обычными художественными произведениями испаноязычных авторов. Две книги – путеводители по странам Южной Америки, очевидно перевод с испанского. Две книги по психологии. Книга по тактике пехотных подразделений иностранных армий. Несколько брошюр о политических партиях в Чили, Перу и Колумбии. И одна стопка сшитых машинописных листов о левотроцкистом и маоистском движении в Латинской Америке. Многое было мне знакомо, читалось легко, и я с интересом, и увлечением принялся их изучать. Во время зимних каникул я должен был приехать на встречу с Сергеем Федоровичем.

***

Что происходит на небе? Массивные звезды пролетая с огромной скоростью, силой своей гравитации увлекают океаны и материки, и заставляют их сталкиваться и влиять на события. Или мелкий чиновник небесной канцелярии кладет циркуляр не в ту папку. А может шестеренки часов нашей жизни вдруг проскальзывают на один зуб, и происходят случайности, о которых мы могли мечтать только за час до пробуждения.

Неизвестно, случайность или влияние листа бумаги, на котором мелким почерком была изложена комсомольская характеристика. Но безлошадный Иван Крупнов, с детства мечтавший расчесывать гриву длинноногих животных, получил назначение в Дальневосточную Кавалерийскую бригаду, укомплектованную в основном казаками.

Навыки, приобретенные в единственном роде войск, где по команде: «Равняйся!», ты стоишь спиной к командиру, а лицом к своему лучшему товарищу, на всю жизнь остались с Иваном. И много лет спустя, стоя у перил, перед дорожкой, только что построенного в нашем городе ипподрома, и любуясь беговыми рысаками, выводимыми под попонами перед забегом, он вспоминал своего гнедого Монгола. И я видел, как слеза катилась вниз по его иссушенной временем щеке. Наблюдая за сутулым стариком, я вспоминал рассказы отца, который был свидетелем лихой джигитовки, фланкировки шашкой, и отработки штыковых приемов. И я не мог поверить, что старость может сделать с человеком, которого я видел на фотографиях высоким красавцем в военной форме с капитанскими погонами.

Но сейчас, Иван обживался в казарме и конюшнях бригады. Военная форма, шашка на боку, уход за лошадьми – все радовало и дарило хорошее настроение. Но особенно понравился ему новый сослуживец – гнедой жеребец Монгол.

Кличка совсем не соответствовала экстерьеру. Конь был длинноногий и сухой как ахалтекинец. Но клички лошадям дают в зависимости от имен отца и матери жеребенка, и от монгола, пожалуй, ему достались только глаза.

Командир предупредил Ивана, что конь ему достался отменный, и уже получивший хорошую выучку, которую нужно регулярно поддерживать, и сохранять у скакуна хорошую форму. Поэтому кавалерист Крупнов целыми днями проводил в манеже, и готов был ночевать в конюшнях. Командир эскадрона – даурский казак, видя такое отношение к службе, стал дополнительно заниматься с вновь прибывшим красноармейцем, и вскоре они сдружились.

Иван и Монгол были как единый организм, и в сабельном бою им не было равных в эскадроне. Конь чутко отзывался на команды всадника. Как будто заранее знал, как поставить кавалериста под руку, а когда развернуться на месте или сделать свечку, защищая товарища от выстрела. Иван слышал одобрительные возгласы красноармейцев, когда «кентавр» зависал в прыжке над препятствием, и рука рубила шест с насаженной на него буденовкой. Но самым любимым для двух друзей было упражнение, когда Иван на всем скаку заваливался с лошади, изображая раненого, а Монгол возвращался и ложился рядом, позволяя всаднику вползти на седло.

Занимая должность комсорга в эскадроне, Крупнов заслужил особое расположение комэска и многому научился от командира. Эскадрон имел в полку разведывательное назначение, и кроме обычных кавалерийских навыков, Крупнов приобрел знания младшего командира, потому что конный отряд часто уходил в учебные рейды, а иногда помогал пограничникам преследовать нарушителей, время от времени приходивших из-за «речки».

Когда срок службы подходил к концу, и Иван стал прикидывать, сможет ли его четырехклассное образование помочь военной карьере или придется вернуться в село. Эскадрон в котором он служил, был направлен в сводный туркестанский кавалерийский полк, на борьбу с басмачами.

Эскадрон выгрузился из вагонов на маленькой железнодорожной станции между Ашхабадом и Красноводском, и приступил к обустройству лагеря. Задача кавалеристов заключалась в патрулировании полотна дороги в обе стороны от станции, и защите населенных пунктов южной культурной полосы Туркмении. Южнее дороги действовали пограничники, с которыми эскадрон должен был взаимодействовать, пресекая проникновение банд со стороны соседней Персии. Севернее дороги простирались Кара-кумы. Там хозяйничали басмачи. Черные пески были местностью, где конные отряды бандитов чувствовали себя уверенно и безнаказанно. Передвигаясь между оазисами, отряды басмачей, достигавшие до трехсот сабель, могли мгновенно распадаться на мелкие конные отряды, растворяясь в песках. А потом объединяться и внезапно нападать не только на населенные пункты, но и на небольшие пограничные и армейские гарнизоны. Несколько крупных колодцев постоянно контролировались повстанческими отрядами. Поэтому эскадрон, где служил Иван Крупнов далеко в Каракумы не заходил.

Обычно эскадрон прибывал на место слишком поздно, когда басмачей уже не было поблизости. В населенных пунктах и на железнодорожных станциях Иван видел раздавленных горем людей, молча бродивших среди обгоревших руин и собиравших тела убитых. А один раз эскадрон подняли на выручку пограничному разъезду, попавшему в засаду. Всадник с раненной рукой прискакал на станцию и сообщил о нападении. Когда кавалеристы прибыли на место все было кончено. Иван стоял рядом с командиром эскадрона над кучей изрубленного человеческого мяса, перемешанного с окровавленными тряпками просоленных гимнастерок. Командир сказал громко и отчетливо, чтобы слышно было всем:

– Рубили уже мертвых, чтобы нас напугать.

На частях человеческих тел были видны пулевые отверстия.

По разбросанным гильзам, Иван нашел место, где была позиция пулеметчика, и показал командиру.

После возвращения и разговора с раненым пограничником, картина боя прояснилась. Разъезд обнаружил на солончаке множественные следы от копыт лошадей, и, вместо того чтобы мчаться на заставу, решил подняться на бархан и уточнить направление куда ушли всадники. Внезапно из-за бархана пограничников атаковал конный отряд до полусотни сабель. В коротком бою пограничный разъезд был рассеян. Но бойцы снова объединились и заняли круговую оборону. Вместо конной атаки басмачи установили пулемет и расстреляли пограничников.

Было похоже – бандиты шли из Персии, потому что пулеметы навьючивали на лошадей только пришлые, а каракумские держали их у колодцев – ближе к воде, которая заливалась в охлаждающий тубус ствола.

Дерзость с которой басмачи напали на пограничников, навела на мысль, что стоит ожидать проникновения новых отрядов повстанцев, и эскадрон переместился ближе к границе – в расположение погранотряда, для усиления.

Ждать пришлось недолго, через неделю конный пограничный наряд обнаружил переход границы крупным караваном. Басмачи везли оружие и боеприпасы и малоподвижный караван удалось окружить. Подтянув пулеметные расчеты пограничники с кавалеристами заняли позиции и начали методично уничтожать противника.

Лежа на обжигающем песке, Крупнов выцеливал врага из карабина. Дело уже подходило к концу, когда прямо на него внезапно выскочил всадник. Расстояние было небольшое, но Иван успел прицелиться. Наездник уверенно сидел в седле припав к лошадиной гриве как жокей, двумя руками держа повод. Увидев, что в него целятся, он не снижая темпа, энергично переместился влево, прикрылся седлом и пуля просвистела над ним. Возвращаясь в седло всадник выхватил саблю и за одно движение рубанул лежащего Ивана. Это было так неожиданно и стремительно, что заставило Крупнова синхронизировать с противником свои действия и скорость. После выстрела Иван, не перезаряжая карабин, перевернулся на спину, встретил удар цевьем и успел пустить вдогон пулю, оказавшуюся последней в магазине.

***

Когда я учился во втором классе отец начал строить лодку. Он стал клеить шпангоуты прямо в квартире, чему мама была совсем не рада, потому что квартира быстро пропахла клеем ВИАМ-Б-3 и эпоксидной смолой. А по комнатам были разбросаны рулоны стеклоткани, фанера, деревянные стрингеры и бруски дельта древесины. Летом, прямо во дворе, отец собрал и обклеил стеклотканью корпус. После четвертого класса, летом, мы спустили лодку на воду. Это была одна из самых быстрых лодок на реке. Нашу «Комету» могли обойти только катер на подводных крыльях, и двухмоторные «Темп» и «Казанка 2М», а на нашей «белоснежной красавице» был один «Вихрь 25».