Текст книги "Двенадцать рассказов"

Автор книги: Павел Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Все случилось в один миг, 9 мая 1982 года. Не смотря на праздник, батальону пришлось обеспечивать прохождение колонны. Две роты сорвались из расположения, так и не отдохнув после проведенных засад, не успев опробовать заготовленную заранее молодыми, по случаю большого праздника, бражку. Группы высаживались с брони в ходе движения по маршруту, блокируя участки вероятного обстрела, опережая засады противника, в местах где зеленка опасно приближалась к бетонке. Выигрывал тот, кто успевал.

Выстрел прозвучал одиноко и почти не слышно в ритме движения группы по винограднику. Пуля, посланная опытной рукой стрелка, остановила Халимова. Войдя в тело точно чуть правее левого соска, она вышла через левую лопатку, раздробив кость и обильно смочив ХэБэ на спине парня кровью. Халимов, побелев лицом скатился с дувала, в проеме которого его поймал дух. Он упал к ногам Кеши, который только что, перед Халимовым, пролез в эту злополучную дыру. Снайпер, для острастки и в целях профилактики других попыток преодолеть дувал, сделал еще несколько выстрелов подряд, продемонстрировав при этом завидное мастерство в скорострельности из своего бура.

Дувал разрезал дозорную группу из трех человек пополам. Один из троих, через тело которого прошла та невидимая черта, уже был мертв. Два других остались по разные стороны глиняной стены.Шквал огня, что последовал за выстрелами снайпера, заставил группу прижаться к дувалу и лишил возможности преодолеть его – ставший теперь огневым рубежом.

Кеша , первую минуту, сидел склонившись над мертвым телом товарища. Халилов умер у него на руках, сразу же, как только Кешка перевернул его лицом к себе. Он умер тихо и быстро, прошептав бескровными губами: Мама, как больно .Инстинктивно, стремясь избавиться от чужой липкой крови, Кеша макнул руки в пыль. Стыдливо, вытирая с рук, впитавшую в себя кровь пыль, он старался повнимательней оглядеться, чтобы определить направление выстрела, который они прозевали.

Когда море огня , под прикрытием которого три человека с Гуном перепрыгнули через дувал, выплеснулось из всех имеющихся в группе стволов на виноградник, Кеша уже метался, безрассудно пытаясь определить позицию стрелка, начавшего эту маленькую войну. Он пригнувшись, интуитивно перемещался по лабиринту виноградника.

Понимая, что он упускает время, Кеша сместился в край виноградника , пытаясь выбрать удобную позицию. Приблизительно определив линию выстрела, он понял что стрелок будет уходить из зоны обстрела и самое удобное для этого место это пролом в противоположной стене виноградника, по диагонали от Кешиной позиции, на рубеже около 80 метров. Стараясь успокоить дыхание, он широко расставив ноги, раздвинув лозу стволом своего ПэКа, медленно повел мушку вдоль дувала в ожидании появления стрелка. Он был уверен, что найдет его.

Гун. с двумя бойцами, не смотря на плотность огня, смог передать тело в проем, где у него его приняли земляки Халилова. Сразу оглядевшись, Гун решил искать второго, единственного молодого из троих, попавших под огонь снайпера. Плотность огня спала также неожиданно, как и возросла. Приняв возникшее хрупкое равновесие сил, противник вел только профилактический огонь, стараясь сохранить дистанцию огня. В этот момент, прозвучавшая длинная, захлебывающаяся пулеметная очередь, означала только одно молодой все еще жив и слава богу огрызается.

Дух появился в проеме неожиданно. Кеша почти прозевал его. Боясь, что он его упустит, Кешка нажал на спусковой крючок пулемета и продолжал стрелять пока пыль, поднятая его пулями не скрыла от него проем вместе с духом. Его ПэКа послушно следовал желаниям своего хозяина, посылая свои пули, наполненные ненавистью к врагу, с одним единственным желанием наказать, убить, доказать себе, что он может это сделать.

Они в тот день сделали все что смогли. Он выследил и завалил стрелка, а Гун вытащил тело этого духа вместе с его винтарем под чужим, яростным огнем. Уже вечером в бригаде, не стесняясь своего хмельного выхлопа, лет ха выловил дерзкого молодого, желая посмотреть на этого клоуна.

Любишь воевать, сынок? ,– Гун в упор смотрел на молодого солдата, которого привели по его просьбе в курилку между палатками. Нет, пулять люблю, , – стараясь выглядеть безразличным, ответил молодой. Гун внимательно осмотрел эту нелепую фигуру в панаме, с мятыми полями. но уже с лихо заломленным затылком и пыльными , грязными ботинками с порванными шнурками. Значит любишь пулять?– переспросил Гун.– а я подумал, что духи в атаку пошли, когда ты с пулемета саданул. Быстро ты сообразил что к чему .

Пулей! – молодой самодовольно улыбнулся. Гун продолжал внимательно разглядывать этого балбеса, который медленно переполнялся, закипающей в его заднице, собственной значимостью, не подозревая о истинном положении вещей.

На войне бывают моменты, сынок, когда необходимо действовать беспощадно и жестоко это моменты вспышки озарения твоего сознания, когда ты знаешь, что ты должен делать быстро и точно, прямо и непосредственно. В такой момент ты принадлежишь своему телу, наполненному инстинктами. И чем быстрее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Если дальше будешь пулей соображать, папа тобой может гордиться. А сейчас, – Гун в упор смотрел в глаза молодого, проверяя, как далеко тот может зайти в своей дерзости, -понты убери, промежность на панаме поправь, проволоку замени шнурками и старайся больше не чмонеть. Бросай свои парагвайские замашки – все проблемы твоего быта относятся к трудностям войны. Завтра, с такой же дерзостью и винтовкой – ты на Поле дураков . Будем из тебя индейца делать. .

Так он стал Пулей. Многие, прилетевшие на одном с ним самолете, были все еще мифами , бесами , индейцами , парагвайцами , желудками , черепами , духами , червями . Многие из них уже потеряли свои имена, так и не заработав новых....

Гун погиб от нашей дымовой мины из Василька . Группа попала в задницу в зеленке. Духи принялись нас плотно окучивать. Гун через арык умудрился протащить группу к находившимся в окружении. Плотность огня с обеих сторон была очень высокой. Вытаскивать раненых приходилось в паузах между залпами минбатареи, пристрелявшей русло арыка и отсекавшей своими минами духов, которые лезли в эту щель между полупопиями Аллаха, словно мухи на дерьмо. Гун провел уже три группы туда и обратно, когда молодой из минбатареи, случайно задев спуск, дал залп из Василька по пристрелянному арыку, по руслу которого Гун выводил группу.

Их накрыло этим залпом. Троих сильно посекло осколками. Двое, следовавших за Гуном, получили ожоги от дымовой мины, попавшей точно в основание черепа Гуна, сильно опалив его тело и оторвав ему голову. Гуна вынесли на руках вместе с его головой. Молодого, из минбатареи,чудом удалось спасти от самосуда. В тот день у многих из бригады жизнь разделилась на две половины: до того и после того.

На внутренней стороне берета Гуна, хранившемся в ротной каптерке в ящике из под гранат, вместе с другими его личными вещами, была надпись: Я REX ВДВ, а не кусок гудрона! .

Я, часто вспоминая Гуна, много думал о том, что я видел на той дурацкой войне и о том, что видел и пережил после, отлеживая бока на госпитальной койке, натирая культи убогими протезами, выпивая литры водки с контуженными братьями-интернационалистами, выслушивая сожаления от тех, кто там не был.

Гун собрал нас всех в кучу, сделав из нас специалистов, а одного из нас просто асом на этой войне. Он научил нас многому, до остального мы дошли сами. Он лишил нас веры в бессмертие и избавил от иллюзии безнаказанности зла. Мы поняли, что оружием может быть простой карандаш, удар которым может подарить вам вульгарный перитонит. И лишь расторопность местных санитаров будет залогом благополучного исхода.

Уже там, каждый из нас понял, что оружие дает тебе право фактической мощи над местными кишлаками, которые ты можешь снести одним залпом. В частном случае, ты легко можешь столкнуться с ситуацией, когда ты будешь полностью владеть правом казнить или миловать пойманного тобой духа. И никого нисколько не удивит, если ты выйдешь за рамки раз или два, просто, чтобы убедиться, удастся тебе это или нет? И если ты это сделаешь, ты обязательно подсознательно будешь потом стремиться расширить пределы своего могущества, пока не натолкнешься на крепкую стену, границу, установленную твоей судьбой, которая одна лишь способна заставить тебя остановиться.

Судьба это как пуля снайпера.Ты живешь пока она летит. Как только ты попадаешь на прицел ты уже не принадлежишь себе до конца. В знак предупреждения ты начинаешь получать мелкие неприятности.Затем, не вняв предупреждениям, ты натыкаешься на прочную стену, которая дает только один выбор либо жить в установленных стеной границах, спрятавшись от предназначенной тебе судьбой пули, либо преодолеть стену и умереть свободным. Главное – вовремя понять,что ты уже достиг своей стены, познал предел дозволенного, предел своего могущества.

Восемьдесят из ста, прибывших в бригаду, достигают этой черты и не преодолевают ее, раз или два перешагнув ее и вернувшись, не справляясь со страхом за собственную проявленную смелость. А вот остальные двадцать переступают эту грань по несколько раз в день, хмелея от чувства свободы, вседозволенности и постоянной угрозы наказания за проявленную дерзость. Сам факт их существования, их способность сохраниться и остаться людьми и есть та мера человеческой удачи, которой определяется мастерство снайпера, отмеряющего дозволенное нам и наказывающего нас за дерзость попытки откусить от жизни больше, за большую цену.

Гун говорил нам: Жизнь прекрасна, но не дорога. И главное мы сами должны назначать цену за нее! Важно не продешевить в своей дерзости... .

Раз побывав там, за стеной, те двадцать из ста, остаются жить в том мире, где все за все готовы платить любую цену ибо там все прямо, просто и понятно!

... Часто у тебя срывает крышу? , – я спрашиваю Кешу, пытаясь понять, понимает ли он, что его не понимают другие люди. Последний раз, когда сорвало крышу, я развелся. Сейчас вроде нормально. Никто не жалуется. А вот тот раз, тогда я серьезно все делал.Это они думают, что я только гнал . А я не гнал !!! .

Его история меня не удивила.

...Меня выкинули из института. Я вернулся на рудник. Квартиру мне не давали. Поставили на очередь и я стал ждать. С родителями я не стал жить. Съехал от них. Комнату снял у старой казашки, в квартале землянок, где раньше жили основатели рудника зеки и ссыльные работяги.

Казашка была бабкой старой закалки курила Беломор , имела наколку на руке и иногда материлась по-русски. Единственным условием, которое она поставила, было условие не есть в ее доме свинину, уважая ее как мусульманку. На том и договорились.

Все шло нормально. С бабкой я быстро сдружился. Хохлушка, с которой я жил тогда, расписавшись по глупости, не все делала так, как я хотел. Но это не волновало меня. Я еще сам не знал, чего хочу – упахивался на шахте до беспамятства.

Однажды прихожу домой. Казашка сидит на улице, курит одну папиросу за другой. Вижу, что злая. Захожу в комнату, а там моя хохлушка жарит шкварки, запах на всю землянку! Я ей говорю, что ты делаешь, зачем бабку обижаешь? А она мне отвечает, мол пусть потерпит, не для того ее муж в Афгане воевал, чтобы здесь, дома, мусульман слушаться. Ну тут шторки у меня и упали. Не стал я ее сразу убивать.

Выхожу на улицу. Подхожу к апе и говорю: Что я должен сделать, чтобы исправить проступок моей жены? . А что мне делать? Как смыть позор с оскверненного дома?Не убьешь же ты ее за это? , – спрашивает апа у меня. А почему бы и нет?– говорю я ей. Дело серьезное и решать его надо по серьезному .

Выволакиваю свою благоверную за космы на улицу, срываю бельевую веревку с простынями. Простыню ей на голову, петлю на шею, веревку на столб, табуретку под ноги. Апа молчит, не мешает. Моя стоит с простыней на голове, петлей на шее и только тихо так скулит. Народ смотрю уже сбегаться начал. Люди там разные в землянках живут, многие из них уже рождаются с наколками.

Апа вдруг как заорет, что готова простить, чтобы я грех на душу не брал, аллаха побоялся – вешать грех у них большой. А то я не знаю? Я ей в ответ, а как же насчет оскверненного свининой дома, как быть с неверной? Все вокруг орут. Я решил, раз они предложили ее кончить за осквернение дома, пусть кончают. Только тогда я кончу одного из них, так как, кто мне простит мое безвольное участие в смерти жены. Предлагаю им: я – жену кончаю, они -одного из своих. А чтобы долго не выбирали кого кончать,я начал табуретку из под ног у своей хохлушки выбивать....

Потом, когда все закончилось всеобщей мировой попойкой, все недоумевали, как я мог так сделать? А как они могли так сделать? Кто предложил мне такое решение, за которое никто не собирался отвечать?

Я сказал я сделал. А они? Тогда ребята без обид, решил я, и начал всех строить. Раз не можешь как я тогда твой номер 320, становись за спину и делай, что я скажу!

А казашка оказалась заслуженной бабкой. Надела все свои ордена и пошла в горисполком. В итоге я получил себе хату. Вот только хохлушка моя в тот же вечер чухнула из дома и я ее больше не видел....

Я слушал истории из жизни Кешки и думал, как все мы похожи. Мы все словно ходим по заколдованному кругу, открывая одни и те же двери, не находя разумных, гибких решений из простых бытовых ситуаций. Превращая каждую из них в маленькую собственную войну, уповая на собственное везение, не считаясь с ценой и потерями, переступая через собственные труппы.

Государство, пославшее нас туда и не готовое к нашему возвращению, столкнувшись в нашем лице с резким усилением оппозиции , уходит на свою нормальную роль – применять насилие, следить за соблюдением общественных правил и частных договоров, защищать граждан друг от друга и само государство от нас, избавляясь от взятых когда-то по отношению к нам обязательств.

Гун погиб. Под Калатом летом 1982 погиб ротный. Под Сенжераем 22 апреля 1983 рота попала в засаду и там остались многие. Пуля был только контужен -повезло ему?

Жизнь разбросала нас всех. Мы все были там, за этой стеной и каждый сделал свой выбор. Я свой, Гун свой, Пуля свой, ротный свой. Каждый из нас знает, что хочет. Каждый знает, что он может. Мы все знаем, что нас ждет!!!

Кешка стучал по струнам, давно уже кем-то изнасилованной гитары. Его не смущало ни ранее утро, ни отсутствие слуха и элементарных навыков. Пытаясь изобразить чье то произведение, плод музыкального творчества, мы в два голоса дружно выводили:

...И проходит радости волна

Первых встреч объятья остывают.

Видишь, как растет вокруг стена!

Там, за ней, тебя не понимают!!!...

24.06.98 г.

(с) Павел Андреев, 1998

Павел Андреев. Дым

–

c Copyright Павел Андреев, 1998 Автор ждет Ваших отзывов и комментариев, присылайте их по адресу [email protected] Оригиналы материалов этой страницы расположены на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников" http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm –

Прапорщик-морпех, недавно прибывший на замену "Пиночету" (прапорщику Шульге, милейшему человеку, волею судеб применившему свое двойное высшее образование на горячем песке Регистана в засадном батальоне, и покинувшему эту дикую страну с тоской от неисполненных до конца желаний – столько добра в караванах сгорает, а рынки на ридной хохлядчине пустуют), пытаясь пошатнуть неколебимую веру бойцов 2-го засадного батальона в то, что без "Пиночета" на караван лучше не ходить – трое суток без воды "тянуть пустышку" – себя не уважать – объявил войну наркоманам, подрывающим боевую мощь подразделения, проводившего Шульгу и неизвестно что приобретшего в лице целеустремленного морпеха, тоскующего без моря на бескрайних пляжах Регистана. Топор войны был отрыт и немедленно раскрашен в боевые цвета.

Раннее утро. Солнышко только встало, но уже жарко. Палатки пустуют, ветераны, дембеля – все в тени или на арыке. Молодые, ошалев от жары, небоевых задач и количества желающих ставить новые задачи, разбежались по бригаде, делая вид, что работают. В общем, тоска – пустыня, стоят выгоревшие палатки, солнце в макушку, тишина, от людей только тени остались. И в этой богом забытой дыре, широко расставив ноги, в черном берете, как в пиратском флаге, морпех стоит в ожидании, что сейчас на него вылетит дружная толпа наркоманов, изнуренных зельем, изнывающая и стонущая от желания принять наказание во благо избавления от столь горьких мук дурманящей дряни.

Как всегда случается с теми, кто "только с самолета", на нашего героя выползает Паша-Телеграмма. Нормальный малый, проторчал полтора года в штабе бригады, от перенапряжения и стрессов от встреч с теми, кто ходит на караваны и не ходит в штаб, пристрастился к чарсу и т.д. и т.п. В общем, дослужил бы, если бы не проворонил важную телеграмму, за что был удостоен двойной чести – был избит ногами лично комбригом, а затем сослан искупать свой проступок кровью во второй засадный батальон на оставшийся срок службы. В дружном коллективе 6-й роты 2-го батальона Паша стал "Телеграммой", ибо его "подвиг" не котировался даже среди сосланных в роту из Кабула, где вульгарный обмен простыней на арыке, сопровождался ссылкой в Кандагар и грозной записью в учетной комсомольской карточке, типа – "продажа государственного имущества иностранным гражданам"(?!). Паша не имел даже этого, о чем говорить? Он начал службу за полгода до ее окончания! Но опыт, даже если он заработан в штабе, остается опытом. Паша нашел свою нишу, он стал наркоманом, которого противно даже не то, что бить, а просто видеть перед собой. Так быстро в батальоне не "опускали" еще никого. Паша побил все рекорды, придав роте статус беспредельной, а себе заслужив покой и уважение – чужие не трогали – боялись 6-й роты, а свои не трогали потому, что просто "западло". Он был постоянно обдолбан до неприличия, в любое время суток. И они нашли друг друга!

Когда морпех увидел Пашу-Телеграмму, он поначалу не поверил той жуткой реальности, которую не мог нарисовать даже его, распаленный солнцем, покрытый черным беретом, мозг советского прапора. У Паши в руках был целый пакет из-под ракетниц, заполненный незамальцованной пыльцой индийской конопли. Расправа была быстра – костер и почетный караул у погребального костра, в котором сгорала дрянь. Паша, сердце которого грозило не выдержать такого напряжения, в ответ на злобную речь прапора о поганых наркоманах, предложил неуверенно: "А можно я друзей позову?" "Зови гадов!" – гнев морпеха не имел границ, как, собственно, и глупость.

Пришли почти все, двоих даже принесли! Успели к самому разгару событий, в прямом смысле. Густой дым валил во все стороны, щедро наполняя легкие шальной братии, которая, "зацепившись", уже простила Пашу-Телеграмму за залет. Казнь превратилась в пиршество! Наркоманы падали в дыму один за другим, морпех смутно понимал, что проигрывает, но где и в чем – понять не мог. Непонятные ощущения заполняли сначала его тело, затем маленький, но пытливый ум. Его зацепило. И зацепило крепко. Когда на дым прибежали те, кому положено на это реагировать, они застали тела наркоманов, валяющиеся вповалку вокруг потухшего костра и прапорщика, сидящего на корточках и счастливо, с глупой улыбкой на лице взиравшего на людей, пытавшихся его поднять. Это была очередная жертва той войны.

Вскоре, под Сенджараем , в составе 6-й роты Паша-Телеграмма попал в засаду. Остался чудом жив, получил сильный испуг и орден "Красной Звезды". Морпех отличался храбростью и сноровкой. Однажды летом, на пешем переходе при выдвижении в район засадных действий в составе группы мальчиков с автоматами, будучи "под дурью", он "нашел" свою противопехотку. Его не стало уже в вертолете, при транспортировке в госпиталь. В Созе осталась дочка 3-х лет, старушка мама и стерва жена, от которой он сбежал в Кандагар, где заслужил два ордена "Красной Звезды", погоняло "Дым" и общее уважение братвы 2-го засадного батальона. Шел 1983 год.

(с) Павел Андреев, 1998

Павел Андреев. Старый анекдот

–

c Copyright Павел Андреев, 1998 Автор ждет Ваших отзывов и комментариев, присылайте их по адресу [email protected] Оригиналы материалов этой страницы расположены на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников" http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm –

"Таверна на диком Западе. Заходит ковбой. Дым коромыслом, толпа людей. За крайним столиком, заваленным объедками, пустыми стаканами, опустив голову в огромной шляпе спит бродяга. Ковбой занимает свободное место. От бродяги исходит ужасный запах, но – делать нечего, мест свободных нет. Ковбой заказывает стаканчик себе, стакан бродяге и вдруг узнает в нем своего старого друга. "Билл, ты ли это, дружище?" – восклицает ковбой. Бродяга уныло смотрит на старого друга и, с трудом узнавая его, говорит: "Да, это я, Джон." "Что случилось с тобой, старина? Ты ли это? Где твой пистолет, шляпа, дерзкий взгляд? Что убило в тебе того лихого парня, которым ты был 10 лет назад ?" – спрашивает ковбой. "О, это длинная история, Джон. Но, если ты хочешь, я ее тебе расскажу," – начинает свой печальный рассказ бродяга Билл.

"Помнишь, Джон, у меня была кобыла? Ну, ты еще хотел ее у меня выменять на винчестер? Так вот, проезжаю я через этот убогий городок лет так 8 назад. Жара! Пить хочется – сил нет терпеть. Заезжаю я в эту чертову таверну, заказываю стакан виски. Только я собраюсь опустошить его, оросить пустыню моего желудка, как вдруг слышу крики и шум. Выхожу и вижу: два индейца стоят и лупят мою лошадь по морде! Я, конечно, выхватываю свой кольт и хлопаю этих уродов на месте! Расстроенный сажусь на свою кобылу и еду в горы.

Проходит еще два года. Еду я опять через этот город. Ну, думаю, сейчас я точно выпью виски! Нет же, снова, как только я подношу стакан к пересохшим губам, на улице раздаются глухие удары и шум. Я выбегаю, так и не выпив виски, и вижу! Пятеро индейцев лупят мою лошадь. Я стреляю, убиваю этих наглецов и опять уезжаю без своего виски!

И вот, спустя три года после того наглого наезда, я опять оказался в этом городе. И я решил не упустить возможность все-таки выпить положенное. Я взял налитый мне стакан виски. Поднял его, прислушался. На улице стояла идеальная тишина! Я с гордость опрокинул в себя содержимое стакана. Виски еще не успело разогреть мое тело, как с улицы донесся ужасный вопль. Я выбежал на улицу. Это кричала моя умирающая лошадь! В одно мгновение ее разорвала на части огромная толпа индейцев. Я выхватил свой кольт и расстрелял в толпу этих раскрашенных попугаев весь свой запас патронов. Я дрался как лев! Я рвал их руками и зубами! Но вынужден был отступить. Когда ночь накрыла город, я тайком пробрался к таверне и похоронил свою бедную кобылу. Джон, ты помнишь, какая у меня была гнедая?! И вот, Джон, я уже три года, в память о своей гнедой, ношу у себя на шее ее копыта, которые я ей отрезал перед тем как закопать в эту проклятую землю."

"Вот так дела, Билл!," – удивлено вскричал Джон. "Так это воняют копыта твоей гнедой?" "Нет, Джон, это воняют мои носки. Но ты все равно так ничего и не понял," – печально проговорил Билл. Он был обречен на непонимание."

Чувствовалось, что старик рассказывал этот печальный анекдот уже не в первый раз. И, конечно, с каждым разом история дополнялась новыми колоритными подробностями. В купе они были вдвоем. Впереди у каждого было много времени на раздумья. Поезд нес их по просторам Казахстана. Они вместе сели в Новосибирске, впереди их ждала Алма-Ата. Валерин попутчик был старым евреем и ехал к своей дочери. Разговор начался ненавязчиво и, естественно, перешел к знакомству. Борис Абрамович Дрейзин воевал полевым хирургом. Его глаза сохранили озорной блеск и это подтверждало его неподдельный интерес к жизни и к людям. Старик продолжил разговор, начавшийся с печального анекдота про ковбоя.

"Вот посмотрите, Валерий, какая жизненная ситуация описана в анекдоте. Ковбой – дерзкий молодой человек, на счету которого не одна победа, -будучи сломлен в последнем бою за жизнь своей кобылы, которую любил и ценил, ходит по прерии от кабака к кабаку с ее копытами на шее в знак траура. Очевидно, что для этого парня нет будущего и нет настоящего. Он живет в прошлом. И пахнут, конечно, его носки, но он этого не замечает. Его нет с нами. Он – в прошлом, а там запаха его носков нет!

Когда люди думают о прошлом, они часто восклицают с досадой: "О, черт возьми! Как я мог так поступить? Это же так глупо." Если чувство вины, связанное с каким-либо прошлым событием, достаточно сильно, то человек может на несколько месяцев, а то и лет впасть в состояние постоянного сожаления. Драгоценное время и энергия уходят на то, чтобы сожалеть о сделанном или, наоборот, отложенном, сказанном или утаенном, начатом или безнадежно заброшенном. С точки логики это абсурд, Валерий. Все проблемы настоящего для нашего ковбоя были рождены в прошлом. Эти проблемы обретают силу благодаря работе нашего воображения. А направленная работа воображения может изменить многие отрицательные ситуации в нашей жизни на положительные.

Если Вам, Валерий, приходилось чувствовать, что в прошлом Вы сделали что-то не так, то, наверняка, на Вас обрушивалось желание, которое можно выразить следующими словами: "Если бы я только мог вернуться в ту ситуацию, я бы все исправил." Нет, Вы ничего не смогли бы исправить. Вспомните Вы всегда поступаете наилучшим образом. И Ваше желание что-то изменить в своем прошлом говорит только о том, что теперь Вы стали другим человеком. Тогда же Вы поступили так , как могли поступить, и, если бы снова вернулись в ту ситуацию при тех же обстоятельствах и при этом испытывали те же эмоции, то Вы поступили бы в точности так же, как поступили тогда. Если Вы считаете, что допустили в прошлом какую-то ошибку и сожалеете о ней – это свидетельствует только о том, что теперь Вы стали другим, более зрелым человеком. Если же Вы не изменились, то Вы будете чувствовать по отношению к какому-нибудь своему поступку то же самое, что чувствовали, когда его совершали.

Отношение к своему поступку у нашего ковбоя не изменилось, как и он сам. Он полностью принадлежит прошлому, которое в нашем анекдоте пахнет не лучшим образом. Вот такая милая поучительная история, молодой человек. Я Вас наверное утомил? Давайте спать – это лучший способ обмануть себя и время."

...Группа во главе со взводным втянулась в кишлак. Восемь посыпанных белой пылью, пропитанных потом и усталостью тел, почти не отбрасывая тени на сухую чужую землю, осторожно продвигались по узкому проулку. Он шел в середине группы. На нем был "лифчик", автомат, эРДэ и 148-я рация, которую он принял у оставшегося на броне радиста – парень порвал связки на правом голеностопе. Группа шла в привычном ритме прочески. Взводный, словно олень, тянул группу за собой. Кишлак был небольшой – две улочки домов и дувалов на границе зеленки. Все время их движения по этому глинянному хутору его угнетала тишина. Было слишком тихо. Они вышли в прямой и узкий проулок. В конце проулка, упирающегося в дувал, за которым стояла изумрудная стена зелени, стояла подбитая и брошенная еще, видимо, с первых боев БээМПэ, уткнувшаяся своим акульим носом в пробоину в стене. Ему часто доводилось встречать подобные памятники энтузиазму первых боев. Было видно, что машина стояла уже не первый год и на ее корпусе были видны следы бессмысленного расстрела уже мертвой брони.

В его голове возникла неожиданная мысль. Узкий коридор высоких глиняных стен дувалов и корпус мертвой машины напомнили ему тир его родной школы, гордость военрука, с доблестью отслужившего полностью свой срок в стройбате. Группа растянулась по проулку. Вид подбитой машины с пыльными следами от обуви на истерзанной броне вызывал чувство беспокойства и настороженности. По знаку взводного все замерли, прижавшись к дувалам. Его опять поразила тишина. Нет, не тишина. А единственный звук, наполнивший сожженный солнцем воздух. За дувалом с непонятной периодичность раздавался стук. Словно кто-то тихо стучал камешком о камешек. Звук был настолько тихим, что казался сначала просто случайным. Судя по напряженным лицам ребят и по тому, как они переглядывались, он понял, что стук слышат все. Возле убитой БээМПэ, в примыкающей стене, был проделан пролом. В него была видна густая зелень сада, наполненного желанной прохладой и влагой. Тишина и полное отсутствие движения воздуха действовали угнетающе. Рация, висевшая на груди Валерия, шипела и хрипела на дежурном приеме. Взводный подошел к нему и начал доклад ротному по рации. Он стоял и слушал их сбивчивый обмен мнениями. Ребята, кто как, стояли прислонившись к дувалу. Замыкающий – рослый туркмен с пулеметом – стоял и смотрел в противоположную сторону. "Не думай об этом, делай это!" – эта фраза была лучшим лекарством от страха, подаренным Валерию в учебке дембелем-сержантом. Он старался не думать о том, что вызывало гнетущее его чувство тревоги, но – что делать – он тоже не знал. Кто из них первым услышал этот свист он так и не понял.

Неожиданно, словно из под земли, у них за спиной появились два молодых духа. Их первым увидел замыкающий, когда остальные дружно повернулись в сторону пролома возле БМП на негромкий, но четкий свист. Пулеметчик что-то прокричал, все обернулись и увидели, как два молодых духа, обкуренных в "дым", подбадривая себя криками, одновременно целятся по ним из "мух". Замыкающий группу пулеметчик дает по духам длинную очередь. Валерий видит, как, словно в замедленном кино, пули из ПК огненной струей рвут тело одного из духов. Тот, падая под свинцовой струей, успевает выстрелить из "мухи", но не точно. Выстрел летит мимо пулеметчика, рикошетит от дувала и разрывается между ребятами, пытающимися кто стрелять в ответ, кто спрятаться возле мертвой БМП, кто прижаться к дувалу. Второй дух стреляет из "мухи" прицельно и взрыв гаранаты одноразового гранатомета разрывает пулеметчика буквально на "пельмени". Почти одновременная смерть троих прекращает неожиданно начавшуюся стрельбу. Все на мгновение замирает, раненные осколками парни кричат, в поднятой разрывами "мух" пыли лежат два мертвых духа в неестественных позах. Между ними и группой лежат останки их товарища, взявшего на себя весь груз страшной смерти. Мир не перевернулся. Солнце продолжает светить, в этом бесцветном от жары воздухе витает пыль, превращаясь в осязаемый всеми запах смерти. Рация начинает кричать голосом ротного, задавая вопросы о услышанных разрывах и стрельбе. Валерий смотрит по сторонам. Трое из группы серьезно ранены осколками выстрела из гранатомета. У одного порван правый бок, двоих зацепило в спину. Всех троих пытаются привести в себя. Прошло буквально несколько секунд. Никто не успел окончательно прийти в себя. Валерий в замешательстве склонился на остатками тела Мухамеда. Кто знал, что этот парень так плохо кончит. И тут опять раздается свист, громко и вызывающе. Все, что он увидел потом, осталось в его памяти на всю жизнь, превращая ее в ночной кошмар.