Текст книги "Двенадцать рассказов"
Автор книги: Павел Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Андреев Павел
Двенадцать рассказов
Павел Андреев
Двенадцать рассказов
Павел Андреев. Дождь
Посвящается моему другу Валере
Мы шли до края и за край,
И в риске и в чаду,
И все, с кем мы знавали рай,
Нам встретятся в аду.
...Когда рота остановилась на очередной короткий привал, было уже ясно, что таким табором двигаться на злополучную вершину нельзя. Дальше подъем шел по склону, который освещался луной. Ротный произвел перегруппировку перед последним рывком.
Почему ротный выбрал Кубика – знали все. Но почему Кубик взял в напарники его – уставшего, измученного молодого – никто так и не понял. Кубик слыл в роте отмороженным – молчал, порой обкуривался "в дым", бил без предупреждения, охотно идя на обострение отношений. Их в роте было трое земляков, призванных из Алтайского села. Под дембель из этой дружной компании алтайцев в живых остался только Кубик.
"Будешь идти след в след – "стоим – идем", стрижешь ушами, молодой?" Вот и весь инструктаж.
Солдат двигался автоматически, порой с запозданием реагируя на условные сигналы Кубика. Усталость брала свое, пара полученных "подач" от Кубика только усилила напряженку. Луна светила предательски ярко, камни на склоне, отполированные ветром и солнцем, блестели, создавая иллюзию прошедшего дождя.
Подтянувшись на руках, Кубик резким движением перекинул тело на площадку карниза, затем, сидя на корточках, огляделся и... неожиданно встал во весь рост. Площадка освещалась луной. На фоне черного звездного неба и сверкающих камней Кубик выглядел пришельцем из космоса. Его длинная искаженная тень только усиливала внеземной эффект происходящего.
Накопившаяся усталость убила остатки логики и страха в голове молодого. Восприняв поведение Кубика как знак отсутствия опасности, он, громко топая, оступаясь, взобрался на площадку и подошел к дембелю.
Кубик повернулся к нему всем телом, словно прикрывая его, растрепанного, от чьих-то нескромных глаз. "Шнурки развязались," – голос Кубика был спокойным и слегка уставшим. "Где?" – не понял молодой. "На правом ботинке," – уже жестко, но тише произнес Кубик. Присев на левое колено, Кубик, не меняя интонации, сказал: "Спокойно, урод. У меня за спиной духи. Там точка с ДШК. Мы для них, как в тире. Они прозевали нас, а мы их. Да не крути ты шарабаном, черт. Слушай сюда. Сейчас я встану и повернусь к ним. Ты из-за моей спины кинешь гранату -и сразу за тот камень," – Кубик слегка повел головой в сторону большого камня на краю площадки. Между ним и склоном была небольшая щель.
Кубик медленно встал, отряхивая колено. "Шурави, бакшиш!" – раздался крик, и они услышали, как что-то покатилось к ним со склона. "Гранаты," успел подумать молодой. Сильный толчок от Кубика кинул его на камень. Падая в щель лицом вниз, он на мгновение опередил одновременный взрыв нескольких гранат, накрывший всю площадку. Несколько тугих горячих ударов в спину и ноги заставили его инстинктивно вжаться в спасительную щель. Он слышал, как взорвалась ответная граната, брошенная Кубиком. Затем пространство вокруг него наполнилось упругими, теплыми струями воздуха. Что-то гулко хлопало, отскакивая от камней, повторяя, словно эхо, равномерный кашель духовского ДШК. Он почувствовал неожиданную слабость и с ужасом понял, что самым бесстыдным образом засыпает, не имея возможности и сил противостоять нахлынувшей на него мягкой, приятной беспомощности. Растекаясь по каменной щели, успел только подумать: "Я так и не кинул гранату..."
...На улице шел дождь. Капли монотонно долбили обшивку машины. Струи воды на лобовом стекле размывали привычные контуры домов, проезжающих машин, спешащих куда-то одиноких пешеходов.
– Знаешь, о чем я сейчас думаю? – Валерка рассеянно изучал унылый городской пейзаж через боковое стекло машины. – Я думаю о том, что в Афгане я хотел и не боялся, а сейчас хочу и боюсь, – ответил он сам себе, не дождавшись Саниного вопроса.
– А я сейчас думаю о том, что ты чувствовал тогда, той ночью на "Кресте", – Саня знал, что с Валеркой лучше говорить об одном и том же, чем молчать.
– Да я же тебе рассказывал про это уже тысячу раз! – Валерка не мог сдержать своего раздражения. – Вот ты опять грузишь! Тебе надо это ковыряться в прошлом?
– Человеком управляют его прошлое и его привычки, – назидательно произнес Саня.
– Тогда ты, брат, водолаз по жизни, – с явным удовольствием съязвил Валерка.
– Ну, было, ну, прокололся – бывает!
Мутный поток грязной воды из-под колес обогнавшего их "лэнд-крузера" на секунду накрыл их "восьмерку" с головой"...
...Мугаджары. Несколько разрушенных глиняных домов на границе зеленки и бетонки, тонкой нитью уходящей на запад к Кишкинахуду, а затем дальше к Гиришку, к Герату, к Кушке и, может быть, к кому-то из туркменов домой. Зеленка в этом месте резко отступала изумрудным массивом на юг, освобождая дорогу из своих цепких объятий и уступая место безликой выжженной солнцем пустыне.
Их группа из шестнадцати человек на двух БТРах высадилась ровно пятнадцать минут назад и должна была обеспечить "блок" на этом участке бетонки. Быстро все прошмонав, привычно проверив вероятные места минирования, они занимали позиции, радуясь тому, что опередили противника.
Колонна опять задерживалась. Они торчали здесь, казалось, уже вечность. Солнце, не по-осеннему жаркое, палило их спины и лысые затылки, заставляя опорожнять и без того скудные запасы воды. Весь окрестный виноград был уже собран и съеден – это тоже никак не скрашивало их напряженного ожидания.
Саня сидел на облюбованной им точке. Вытянув длинные ноги, опершись спиной о сухую глиняную стену разрушенной наполовину сушилки, он внимательно рассматривал виноградник в прицел, снятый им с АГСа.
"Ну что, пойдем за водой?" – предложение Зулпукара заставило его оторваться от наблюдения. "Пойдем," – Саня спрыгнул с сушилки, не без сожаления оставляя уже обжитое им место.
Этот колодец они нашли в прошлый раз, когда обеспечивали прохождение колонны на блоке. Колодец находился у стены, служащей рубежом занимаемой ими позиции. До него было метров сто плюс два дувала, увитых виноградной лозой. За ними начинался виноградник, через который духи обычно выходили к бетонке. Но пока колонны не было. Не было духов. Не было уже и винограда. Только засыпающая осенняя лоза и это дурацкое солнце, которое уже опустошило два больших глиняных кувшина, бережно прижатых резиновыми ремнями из автокамер к белым внутренним стенкам их БТРа.
Колодец был вырыт духами. Это была круглая яма в сухой земле виноградника диаметром около полутора метров и глубиной около пяти. Она была прикрыта крышкой, сплетенной из лозы. Покрытая пылью и забитая грязью крышка была почти не заметна на земле, что легко превращало колодец в ловушку. Стенки этого глиняного цилиндра были покрыты углублениями для рук и ног, облегчавшие человеку спуск. Саня, надев на шею два пустых, как ссохшиеся желудки солдат, презерватива РДВэ и, закинув автомат за спину, осторожно полез вниз. В колодце было прохладно.
Зеркало темной воды покрывали упавшие сверху листья винограда и прочий мусор. Саня, широко расставил ноги, плотнее устраивая их в выемках, уперся головой в стенку колодца и развел руками сор, ощутив тугое сопротивление воды. В поднятом им круговороте Саня заметил мертвое тельце утонувшего мышонка. Не испытывая ни жалости, ни брезгливости, он аккуратно положил неудачника в одну из впадинок в стенке и, наконец, с удовольствием ополоснул лицо холодной водой. В сумраке колодца, приятной прохладе и завораживающем колыхании воды казалось, что время остановилось. Саня напился, затем, набрав воды в оба рюкзака-фляги, смочил свою лысую голову.
Сверху посыпалась сухая глина. Зулпукар, не дождавшись Саню, спускался вниз. С трудом разминувшись на середине узкой горловины, они поменялись местами – один направился к воде, другой начал подъем. Сане оставалось меньше метра до края, когда что-то заслонило солнце, освещавшее шахту колодца.
Глаза медленно привыкали к дневному свету после сумрака подземелья. Первым, что удалось разглядеть, была большая загорелая голень и стопа в черной резиновой галоше.
Дальнейшее произошло в одно мгновение. Саня увидел, как в колодец прямо ему на голову – полетела граната. Он инстинктивно уклонился от падающего металла, прижавшись к стенке. Не дожидаясь автоматной очереди в упор, оттолкнувшись от стены, он подпрыгнул и ухватился за ногу в галоше. Водяной столб от взрыва чуть приподнял Саню и, опадая, сорвал его вместе с духом вниз и швырнул на дно глиняного стакана. С высоты пяти метров они рухнули на оглушенного, но живого Зулпукара, уже взбивавшего в пену холодную воду.
Полученный Саней удар по голове прикладом собственного автомата на короткое мгновение отключил его сознание. Очнувшись, он увидел только дрожащую пелену перед собой, его окружала мутно-желтая мокрая тишина, наполненная неистовыми движениями чужих тел. Зацепившись за что-то амуницией, он оказался зажатым головой вниз между Зулпукаром и хозяином колодца. Стараясь перевернуться на ноги, он молотил руками и ногами когда-то такую желанную холодную воду, которая сейчас была готова хлынуть в его разрывающиеся от отсутствия воздуха легкие. Когда ему уже казалось, что он так и останется торчать головой вниз в этом колодце, неожиданно сильный рывок за шиворот изменил его положение и он, уже практически потерявший сознание, оказался лицом к лицу с духом, стоявшим с пепельным лицом по шею в воде.
Из всех дырок Саниной головы вытекала вода. Силясь глотнуть воздуха, он открыл рот, и его вырвало прямо в лицо мертвого духа. Пытаясь разобраться в случившемся, Саня повернулся к товарищу. Разорванная щека Зулпукара сильно кровоточила, он учащенно дышал. На его немой вопрос Зулпукар поднял вверх из воды правую руку, сжимающую нож, когда-то добытый на проческе в городе.
Над их головой висело облако дикой смеси дыма, водяной и глиняной пыли. Запах взрывчатки был тошнотворен. Сквозь звуки капель, падающих со стенок колодца, доносился шум яростной перестрелки. Осмотрев и ощупав друг друга, они осознали, что два порванных осколками РДВэ, рассеченное лицо Зулпукара и страх утонуть в этом глиняном мешке – единственное, что осталось у них от знакомства с духом.
Измазанные грязью, они стояли в холодной воде. Словно напоминая им о возможности превращения этого колодца в могилу, в одной из выемок – на уровне головы мертвого, прижатого к стене духа – на листе виноградной лозы лежала маленькая тушка мышонка, так бережно укрытая Саней. Мокрые, взлохмаченные осколками стенки обещали им нелегкий подъем, который, к тому же, в любой момент мог быть оборван одной короткой автоматной очередью.
Когда они, чертовски уставшие, наконец-то перевалились через край колодца, все уже закончилось без их участия. В бригаде еще долго показывали на них пальцем. Колодец, ставший могилой для голоногого неудачника, засыпали, взорвав в нем фугас, найденный саперами на дороге...
Нелепость, почти стоившая им жизни, там, где жизнь продлевается смертью врага...
...Саня сидел на кухне и слушал рассказ Димы-Миротворца. Отслужив в Югославии, помотавшись, Дима тормознулся в известном на всю страну подразделении, где, по его словам, он с удовольствием освобождал чужие сердца от ненависти. Их когда-то познакомил Валерка.
"...Понимаешь, по-дурацки как-то получилось. Я сам разговаривал с этими парнями. Они не уроды совсем. Просто день был тогда тяжелый – шел дождь, вызовов было много, в общем, нелепо все вышло. Они сами не поверили, когда увидели, что сделали. Да он и сам как-то странно себя повел. Зачем он так сделал? Он никогда так не шутил..."
В тот вечер, подбросив Саню до дома, перед тем, как поставить машину на стоянку, Валерка заехал на заправочную станцию. Дождь не прекращался с утра. Было уже поздно. Увлекшаяся болтовней с приятелем королева бензоколонки долго не подходила к пульту. У Валерки был тяжелый день, заканчивать его таким хамством он, наверное, не хотел. К тому моменту, когда дама, не скрывая раздражения, наконец, появилась на своем рабочем месте, терпение закончилось бы и у святого.
Что Валерка сказал ей, никто уже не узнает. Но то, что сказанное не понравилось ее кавалеру, предположить можно. Когда Валерка заправил машину и уже сел в нее, этот дамский угодник подошел к его "восьмерке". В общем, они "поговорили". Наряд милиции, неожиданно быстро подъехавший по звонку заправщицы, испугавшейся за жизнь ухажера, крепко "уснувшего" под дождем после "беседы", тормознул его, выезжающего с заправки.
На вопрос Валерки о причине их беспокойства, стражи общественного порядка, отягощенные автоматами, бронежилетами и свалившимся на них сверху вместе с дождем чувством собственной значимости и ответственности, пригрозили ему справедливой расправой. Их убогий вид, зачамканные броники и пукалки-АКСУ вернули Валерке уже утраченную им радость к жизни.
Валерка достал из бардачка машины игрушку сына – добротно изготовленную желтолицыми творцами детского счастья копию "Ругера P-85" и вышел из машины. Двое милиционеров, стоявших у Валериной восьмерки, сразу легли на мокрую, хорошо освещенную площадку заправочной станции. Третий "боец" начал стрелять из короткого автомата.
Из выпущенных им восемнадцати пуль только одна попала в стоящего у своей машины улыбающегося Валерку. Так он этим ребятам и запомнился лежащим на земле под дождем, смотревшим на него снизу, весело улыбающимся...
Дальше все было делом техники – протоколы, складные показания и изъятая как вещдок игрушка Валеркиного сынишки. "Предмет, похожий на пистолет" видели только те двое, принявшие положение "к бою". Стрелявший его не видел, но видел "отжимающихся" товарищей и улыбающегося водителя ВАЗ-21083. Целые сутки шел дождь...
Саня с Димой-Миротворцем еще посидели на кухне. Миротворец пить не стал, а предложил "дунуть" в память о Валерке. Они вышли на лестничную площадку. Уже давно забытый дым заполнил Санины легкие. Он сидел на холодном бетоне, уставившись в заплеванные ступеньки, и вспоминал их последний разговор тогда, в "восьмерке".
...Дождь все шел и шел... Капли монотонно долбили по капоту и крыше машины.
– Слушай, Валер, а Кубик погиб? – Саня задал давно мучавший его вопрос. Почему-то раньше он не решался этого сделать.
– Да нет, он тогда выжил. Его сдуло с того карниза. Он меня потом еще выковыривал из той щели, мне ведь только задницу и ноги посекло тогда. Я его еще спросил со страху, буду ли я жить. Он мне сказал, что помирать пока не время, а, когда надо будет, он за мной придет. Так прямо и сказал. Его зарезали на второй день после возвращения домой, на дискотеке. Кто-то из "откинувшихся" местных авторитетиков. Туда еще потом дембеля из роты отбыли всем призывом. Шум был, стрельба. Мать Кубика уговорила наших простить уродов. К его родителям каждый год раньше ездил кто-нибудь из наших. Сейчас, наверное, уже реже. Я тоже ездил, косить меня его отец научил.
Валерка помолчал и потом добавил:
– Сегодня во сне Кубика видел. Как в тот раз, перед тем карнизом, стоит и в глаза мне смотрит, типа, проверяет – струшу я или нет. Потом так головой мотнул в сторону и говорит: "Ну что, молодой, пойдем?" И я пошел за ним, и мне так легко стало, задышалось так свободно – как после дождя..."
Саня с Миротворцем попрощались у подъезда.
– Да, жизнь прожить, как по минному полю пройти, – прощаясь, произнес Миротворец.
– Да, это – как за водой сходить, – согласился с ним Саня.
– Все там будем, – подвел после долгой паузы итог Миротворец.
– Тогда бросай курить эту дрянь, иначе я этого не вынесу, – почти просительно сказал Саня.
– А там без этого совсем загнешься, – нашел оправдание Миротворец.
И они разошлись, обменявшись на прощание крепким рукопожатием. Каждый пошел своей дорогой.
Саня шел и вспоминал слова Валеры: "Когда ты родился, все вокруг смеялись, а ты плакал. Умереть надо так, чтобы все вокруг плакали, а ты смеялся". У Валерки это получилось...
(с) Павел Андреев, 1998
Павел Андреев. Пуля
–
c Copyright Павел Андреев, 1998 Автор ждет Ваших отзывов и комментариев, присылайте их по адресу [email protected] Оригиналы материалов этой страницы расположены на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников" http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm –
Я давно не видел его. Он сильно изменился с тех пор, как мы встречались с ним последний раз, года три назад. Тогда я приехал к нему в канун праздника Дня шахтера и убедился, что мой друг давно уже вырос из этого маленького и опрятного городка. Он изменился. Изменился внешне, но внутри его по-прежнему жил тот парень, которого я знал в Афгане. В его груди билось большое доброе сердце, но душа его, опаленная чужим жарким солнцем, окончательно сошла с ума. Я был уверен, что со временем все пройдет.
Я с волнением подошел к двери, нажал на звонок. За дверью послышался громкий, раздражающий слух звонок. Я представил как откроется дверь, я увижу его, мы обнимемся... Дверь распахнулась и я увидел его. В следующее мгновение он обыденно пожал мне руку и недоуменно заглянув мне в глаза, спросил: "Ты что, с "поля дураков"?" Я не смог справиться с охватившими меня чувствами. Моя растерянность и обида одновременно выплеснулись наружу. Скрыть это было трудно и он все увидел. Опережая мои эмоции, он запоздало обнял меня и дружелюбно, похлопав по спине, сказал: "Ну что ты, словно мальчик. Я рад тебя видеть, старик. Только соплями меня не измажь". Злость на его скупую радость встречи, обида на его снисходительность, все куда-то ушло, когда я, не разуваясь, в протезах, вошел в его однокомнатную квартиру. На видном месте, на полке книжного шкафа стояла миниатюрная модель БэТээРа-60 ПэБэ. На борту этой маленькой машинки стоял номер 345! Глаза моего друга, хозяина этой квартиры, горели неподдельной гордостью за этот маленький парад его побед: "Я тебе еще кое-что покажу. Я здесь куст настоящей индийской конопли посадил!..."
Я его уже не слушал. Его душа точно сошла с ума и время его не лечит. Он навсегда остался там, с ними. Я боялся этого.
...Солнце жгло лысый затылок. "Стекляшка" хрустела на спине, покрытая солью от пота. Над землей, словно раскаленное стекло, двигался неощущаемый поток воздуха, искажая контуры предметов до неузнаваемости.
Пуля лежал в собственноручно вырытом окопе для стрельбы "из положения лежа" и смотрел на плывущее марево в оптический прицел своей эСВэДэшки. "Поле Дураков" , на котором он изображал снайпера на боевой позиции, было куском пустыни , начинающимся от батальонного сортира. Это было место, где отбывали наказание все достойные этого. Наказание было простым и потому очень неприятным. Наказанному , полагалось выкопать свой индивидуальный окоп для стрельбы "из положения лежа" в соответствии со всеми требованиями военного искусства. Находится на посту приписывалось каждому по разному. Но наказанием считалось не сам факт подобного боевого дежурства. Считалось позором, если проверят качество твоего творения и твою бдительность. Ценилось доверие и самостоятельность. Но прийти могли в любой момент, а филонить значило только одно – потерять доверие и попасть в число "червей", проявляющих "червячью" гибкость в жизни. За два года, в течении которых в бригаду, из призыва в призыв, прибывали избалованные мальчиши великой страны, наказание становилось ритуалом, обрастающим более жесткими условностями. Соответственно более высоким становился статус "удостоенных" полного набора всех условностей ритуала. Как живая память о всех , побывавших в объятиях "Поля Дураков", кусок убитой солнцем земли был покрыт множеством оспин-окопов. Пуля лежал на "Поле Дураков" и развернувшись, спасаясь от скучного пейзажа пустыни , изучал бригаду в прицел снайперской винтовки, пытаясь не думать о Гуне, лет хе, подарившем ему эти мгновения радости общения с чужой совершенно землей.
Все люди на этой войне, после первых трех месяцев пребывания здесь, делились на два типа: те, кто видит в войне только материальную выгоду, и те, кого в основном привлекает игра в эту войну. Большинство попавших сюда, в конце концов, составляли промежуточную группу. Лейтенант, по кличке Гун, был ярким представителем той самой промежуточной группы. Он был профессионалом в вопросах торговли с местным населением, и еще большим профессионалом в вопросах ведения засадных действий против того же самого местного населения. Не утруждая себя компромиссами, Гун нашел простой выход, избавляя себя от угрызений совести – он и то и другое делал с чувством большой ответственности. Это выдавало в нем профессионала, стремящегося делать свою работу настолько аккуратно, насколько позволяют обстоятельства. Считалось, что Гун не приступает к делу до тех пор, пока не предпримет необходимых мер, чтобы обезопасить себя "на случай, если придется иметь дела с Аллахом ".
Не скрывая своего двойного высшего образования, Гун элегантно, дополняя Шекспира , объяснял свой взгляд на окружающую его действительность: " Дыра в кармане приводит к пустоте в голове. Пустота в голове приводит к дырке в той же голове. И другого выбора нет вокруг на сотни километров, сынки. Вся наша жизнь здесь сводится к необходимости и мы медленно становимся животными на этой чертовой войне!". До того, как Гун приметил Пулю, Пуля был простым бойцом "только что с самолета". У него даже было имя. Мама звала его Кешей, но мама ничего не говорила Кеше про войну и Советскую армию.
Кеша жил с родителями и сестрой, в горняцком урановом городке, затерявшемся в степных просторах. Он и не подозревал о существовании курсанта, будущего лейтенанта, жующего яблоки где-то на Украине. Война свела их вместе, пропустив их мир через оптику прицела, страшно упростив жизнь, сделав ее невыносимо конкретной....
...Когда мы, слегка выпив и выкурив все запасы "дряни", переместились на балкон, предоставляя Кешеной семье возможность спокойно выспаться, теплая летняя ночь наполнила маленькую квартиру своей прохладой. Мы сидели на балконе и говорили о прошлом. Я старался перевести разговор на настоящее положение дел. Но он, пропуская мои вопросы, все тащил и тащил меня в войну. Заглянув через открытую дверь балкона в комнату, где укрывшись белыми простынями , на единственном диване, спала его жена и дочь, он неожиданно вдруг сказал, кивая головой в комнату: Прикинь, мы в морге! .
Подобная аллегория меня поразила. Да, в залитой серебряным лунным светом комнате на полу лежали постеленные для нас матрасы, накрытые белыми простынями. Остальные спящие, также укрытые белым, дополняли эту картину ночной тишины. Но о чем нужно думать, как нужно смотреть на этот мир из глазниц-амбразур этого круглого, непробиваемого словно дот, черепа, что бы эту белую тишину, наполненную спокойствием здорового безмятежного сна, сравнить с мертвой безжизненностью морга?! Ты понимаешь, Кеш, что ты сейчас гонишь? , – спросил я его. Я гоню? , – он искренне удивился. Это ты гонишь! Ты думаешь все кончилось? Да оно только начинается! Ты посмотри вокруг? Ты забыл, как тебя в госпитале на коляске спускали на лифте на улицу лишь после того, как ты рубль давал деду лифтеру, забыл? Они не сдохли. У них растут дети, их дети, воспитанные ими. Они все вокруг нас. Они же мертвые все! И мы опять одни. Одни, как тогда в засаде! Это моя война и я ее не проиграю... , – он замолчал, глядя на меня в упор.
Кеш, я участвую , – успокоил я его. Ты помнишь, как нас учил Гун? ,-не унимался он....
...Ты должен понять, что это чужой тебе человек. Иначе ты не сможешь сделать это. Ты должен понять что это просто мишень, цель. Это чужая жизнь. чуждая тебе. Если ты это не сделаешь, то он такого шанса не упустит. Если ты подаришь ему этот шанс, он подарит тебе увольнительную домой. Только поедешь ты к маме в консервах . И будет она писать в бригаду письма о том, почему ей лейтенант не вернул сына. Тебе это надо? , – Гун стоял над Пулей, разбросавшем ноги в разные стороны, демонстрируя стрельбу лежа.
Перед Пулей была мишень, Гун ее лично притащил на Поле. Это бы старый глиняный кувшин, наполненный остатками киселя с ПХД. Сверху на кувшин был натянут презерватив, измазанный какой-то липкой гадостью , к которой прилипли куски войлока и другой волосатой дряни. Все это стояло от Пули на дистанции пятьсот метров.
Вот , сынок, перед тобой цель. Представь, что от твоего попадания зависит мое настроение и поэтому твое будущее. Выстрел, результат – идем отдыхать. Нет результата – я иду отдыхать, ты идешь работать. После попадания в цель, ты можешь сходить и убедиться в том, как будет выглядеть твоя голова, когда в ней сделают дырку. Этот кувшин с презервативом -точная копия твоей головы. Если ты этого не поймешь, тебя легче будет убить сейчас, чем брать с собой, а потом вытаскивать тебя на себе под огнем! Правила простые, поэтому запоминай, повторять не буду.
Первое: от стрелка из проклятой Ли-Энфилд образца 1902года (!!!), кидающей пули на дистанцию прицельной дальности до кэмэ восемьсот, ты выгодно отличаешься скоростью стрельбы. Если он обкурен и в меру раздражен, то его первый выстрел – это порядка семи секунд работы его мозгов. Учитывая , что попасть с первого раза – это гусарство для нормального человека, то на перезарядку духу понадобится для повторного выстрела секунд десять. Усек? Время подготовки второго выстрела дает движущейся цели шанс в тридцать метров, если конечно штаны спущены. У тебя такой паузы не должно быть. Твоя невеста – автоматическая винтовка, она экономит тебе секунд пять, а это метров пятнадцать, которые ты не дашь жертве пробежать. Первый выстрел в цель – это мечта! Мечтать не вредно, вредно не мечтать. Но после выстрела мимо, цель присядет,это в лучшем случае. В зависимости от жизненного опыта и психики, мгновенное оцепенение, в которое ты его вводишь своим первым неудачным выстрелом , длится около пяти – шести секунд. Это твой звездный час! Тебе этот миг дарит твоя автоматическая винтовка, оцени это.
Второе: нормальный дух в толщину в среднем до пятидесяти сантиметров. Все, что делает его живым и шустрым, находится внутри его тела на глубине 15-20 см. А на его грудь легко ложится круг радиусом в десять сантиметров -это гораздо больше разброса твоей винтовки на дистанции в 400 метров. На этом рубеже тебя может достать только такой же, как ты, стрелок или пулеметчик.
Пуля твоей винтовки весит чуть больше девяти граммов. Она одета в стальную рубашку с медным покрытием. При попадании в духа, она разворачивается на 90, затем, спустя доли мгновений – на 180 градусов и летит задницей вперед, незначительно разрывая ткани. Но на глубине 15-20 сантиметров она теряет свою силу, передовая ее телу , уже мертвого от страха, духа. При этом, его требуха переживает очень сильный разрыв своих тканей. Причем, при прохождении через сплошные органы, легкие или печень, она их разрушает полностью. Понял? Так что, твоя задача – попасть. Остальное не твое дело. Но фокус в другом.
При попадании в тело, пуля заставляет его пульсировать, как наполненный водой воздушный шарик. Представь, что с интервалом в две секунды в духа попадают две-три твоих пули? Они так раскачают его дерьмо, что оно само разорвет тело изнутри! Поэтому, запомни:
– Прицельная метка твоей оптики обычно мечется на цели – это нормально, но колебания должны снижаться на окончательной стадии прицеливания – за несколько мгновений до выстрела.
– Устойчивое положение винтовки, возможность ее перемещения при наводке и удобство самой наводки обеспечит принятое тобой положение для стрельбы . Здесь есть одна проблема – отдача. Удерживай ее. За счет правильного положения и следовательно, снижения колебаний, ты сможешь увеличить точность прицеливания в 6 раз при стрельбе из положения лежа или сидя, по сравнению с позой, когда ты читаешь, лежа на пляже или сидишь на унитазе, с опорой на локти рук (если будешь слушать меня ).
– Вот причины, которые заставляют обратить внимание на все эти прибабахи в куче: у тебя преимущество в скорострельности ; у тебя неплохая оптика для попадания на рубеже 400 метров тремя выстрелами в круг, радиусом в десять сантиметров, что даст тебе гарантию 100 % даже при поносе, который будет тебя мучить в это время!
У тебя есть все шансы уехать домой героем, сынок! А сейчас у тебя есть возможность меня удивить. Сначала делаешь один выстрел по цели, затем как можно быстрее и точнее два-три выстрела подряд и идем смотреть его мозги в кувшине. Приготовься и начинай без команды. ,– Гун отошел в сторону, чтобы не мешать.
Пуля попала в горлышко кувшина, пробила его насквозь и оставила пыльный след на земле, далеко за ним. Две другие, последовавшие следом с интервалом почти в три-четыре секунды, попали в центр кувшина, разбив его на крупные куски и порвав презерватив в местах входа и выхода. Сквозь дырки презерватива, стягивающего торчащие куски разбитого кувшина, вытекал в песок кисель.
Гун поднял кувшин, лежащий на боку и демонстративно, осматривая его , вылил остатки киселя с осколками. Тут даже на таблицу умножения не осталось ,– прокомментировал он остатки условных мозгов. Пуля стоял рядом и старался смотреть в сторону. Привыкай, сынок. Пойми, если ты не всадишь в него в течении первых десяти секунд, ты можешь в него влюбиться. А это значит, что ты просто не станешь стрелять. А я хочу тебе верить. Нас обоих ждут дома , – Гун ободряющее похлопал по плечу Пулю. Боже, да он сумасшедший!!! , – с ужасом подумал Пуля...
Кеша сидел вытянув перед собой свои худые натруженные руки: Я когда завалил на сессии математику на петрофизическом факультете Московского горного института , вернулся домой в Казахстан. Устроился на проходку в шахту. Долбим уран потихоньку. У нас здесь же бродяг хватает. Они меня все знают. Мне с ними по их понятиям легче жить, чем с этими....
...Как-то пошел на открытое партийное собрание шахты. Зашел к бродягам, взять "дряни" дунуть. А они мне говорят – мол, Кеша, мы тебя знаем, ты там дунешь, тебя пока прибьет ты к нам прейдешь и нас будешь грузить. Ты лучше сейчас здесь, с нами, дунь и иди туда их грузи. Разбираются,черти, в жизни.
Ну дунул я хорошенько и пошел на собрание отцов-коммунистов. Сижу, слушаю как они в свои игры играют. Прокололо меня это. Я и выступил. Дали мне слово, мол пусть молодежь скажет, я ведь под дембель вступил в кандидаты и домой приехал уже членом их партии, сам знаешь – полгода боевого стажа и ты без паузы уже кандидат. Ну вышел я на трибуну, а перед этим у Горбачева прочитал про новое мышление ровно четыре страницы. Ну и дал – все что прочитал и еще от себя прогнал, как бы я хотел это все видеть. Смотрю я притихли отцы, тихо так в зале, все два часа, что выступал, тишина стояла. Потом после меня еще один выступил , с одобрением и быстренько они сходку свою свернули. Так на выходе все мне руку жмут, одобряют, мастер, бригадир, начальник смены. А весь прикол в парторге. Подошел он ко мне и проникновенно так, сказал: Молодец, что выступил, но все таки слабовато, надо было лучше подготовиться... . Представляешь, он все за чистую монету принял. А ты мне говоришь, что я гоню. Это они гонят, и не понимают этого!... .
