Текст книги "Через лабиринт"

Автор книги: Павел Шестаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

"Нет, тут не Миколка!" Конечно, геолог не "Миколка"! Кравчук – фигура посложнее, у него есть собственная цель. Не зря же он провожал до парикмахерской своего "слесаря". Но не Кравчук вел поединок с Мазиным. Тот, настоящий, очень опытен и хитер. Ему везло, наконец, черт побери! Шаг за шагом воздвигал он глухой забор, приходилось идти вдоль этой стенки, в которой каждая доска прибита очень прочно. После разговора с генералом Возницыным Мазин понял, что рассчитывать можно только на какую-нибудь щель. Калитки ему не оставят. И вот доклад Волокова. "Бухгалтер-пенсионер" с бутылкой кефира. Кто он? Слесарь? Ведь не лгал Мазин Козельскому и Волокову, когда говорил, что это наиболее вероятный вариант. Но почему же Кравчук подсматривал за ним с такой осторожностью? Боялся, что слесарь в милицию пойдет? Дескать, ключ меня зачем-то попросил сделать! Да, этот вариант был бы неплох для Кравчука! А вот если иначе? Если не слесарь...

Мазин даже приподнялся немного в кресле.

"Будь честным. Если это не слесарь – имел ли ты право позволять Кравчуку делать то, что он делает? Ты увидел, как Кравчук взял на себя роль охотника. Но ты-то знаешь, что овцы не охотятся на волков. А если охотятся, то это кончается печально для овец. Нет, ты пришел сюда не только для того, чтобы вынудить Кравчука к откровенности. Ты ждешь тут подлинного охотника. И это не Кравчук. Геолог не охотник, а приманка. Хотя такого крупного мужчину не сравнишь, конечно, с червяком на удочке. Но не проглотят ли его, как червяка? Зверь прожорлив. Клюет не по мелочам. Глотает крепко. И даже если он проглотит вместе с Кравчуком крючок – ты не хотел бы такого улова".

Эта мысль встревожила. "Я тут дедовское кресло просиживаю, а он... Правда, за геологом ведут наблюдение. – Мазин поднес близко к глазам свои часы. – Ого! Третий час! А спать не хочется. Пожалуй, это уже не волевой настрой, а самая элементарная бессонница. Нервы-то и у тебя сдают..."

Он встал и подошел к окну. Лучики не скользили больше по комнате, потому что машин давно уже не было. Зато взошла луна, и полоска света, пробившаяся сквозь щель в ставне, остановилась. Мазин наступил на нее, но она выпрыгнула из-под ноги и взобралась ему на плечо. Мазин глянул через щель на опустевшую улицу.

На другой стороне улицы он увидел тень. Только тень – человека разглядеть было нельзя. Но у Мазина стукнуло сердце: "Пришел все-таки?" Тень не шевелилась: человек стоял. Ждал, чтобы убедиться, что путь свободен? Шли минуты. Нет, для этого он стоит слишком долго. Улица совершенно пуста. Тишина полная. Рекса забрала Алтуфьева. С двери снята печать. Чего же он ждет?

У Мазина затекли ноги. "А может, это просто кто-нибудь из ребят, посланных Волоковым? Юра, например. Тогда история становится комичной. Нет, это не Юра! Юра тонкий, а этот коренастый. Или тень искажает подлинные размеры? Хоть бы уж он сдвинулся с места!"

Но он не сдвинулся. Он просто исчез. Моментально. Мазин заморгал, как мальчишка, но факт оставался фактом – тени не стало. Мазин напрягся, стараясь проникнуть взглядом в освещенные луной кусты, когда услыхал в тишине звук отпираемого замка.

"Решился, наконец!" Мазин сделал три бесшумных шага и встал за дверью, соединяющей комнату с кухней. Отсюда, в щель между неприкрытой дверью и притолокой, он должен был увидеть Кравчука, как только тот зажжет свет или хотя бы спичку.

Вошедший между тем неподвижно стоял в дверях. Казалось даже, что его вообще нет, – так тихо он стоял, прислушиваясь и затаив дыхание. Мазин опустил руку в карман и положил ладонь на рукоятку пистолета. Но он не собирался действовать сразу. Сперва надо было узнать, зачем пришел геолог.

Наконец человек в дверях сделал какое-то движение. В руке у него вспыхнул карманный фонарик, и желтоватый овал прошелся по кухне от стенки до стенки. Задержался он лишь в одном месте, где пол прорезал квадрат люка, ведущего в погреб. Пятно света поплясало по крышке погреба и двинулось дальше, мимо двери, за которой стоял Мазин. Двинулось низом, редко касаясь стен. Очевидно, Кравчук не хотел поднимать фонарь на уровень окон.

"Что же он собирается делать? Искать?"

Кравчук выдвинул нижний ящик комода, осветил его фонариком, потом пошарил внутри. Выпрямился. В руках у него ничего не было. Тогда он быстро обшарил остальные ящики. И тоже не нашел того, что искал. С минуту помедлив, геолог заглянул под кровать, пересмотрел немногочисленные книжки на этажерке, потом присел в кресло, в котором только что сидел Мазин. Кресло скрипнуло. Геолог приподнялся и вдруг перевернул кресло, ощупал со всех сторон сиденье.

Мазин наблюдал из своего укрытия. Найдет или нет? Лучше бы нашел! Тогда разговор получится более выразительным. Правда, пришел он один. Но, в конце концов, хорошо уже то, что пришел, что жив. Если бы с ним что-нибудь случилось, Мазин никогда не простил бы себе этого. А раз уж пришел – пусть поищет. Можно и подождать!

Кравчук взялся за письменный стол, когда произошло то, чего Мазин ждал так долго, но перестал ждать в последние пять минут. Дверь снова отворилась.

Кравчук замер, услышав скрип, и шепот вошедшего прозвучал в полной тишине.

– Не бойся, я это.

– Вы?

Они подошли друг к другу. Неизвестный был пониже геолога.

– Я. Нашел?

– Ничего нет. Зачем вы пришли?

– Помочь тебе.

– Не нужно.

– Не психуй только, понял?

Голос звучал жестко. Потом мягче:

– Горячий ты, молодой, все сразу хочешь. Где смотрел-то?

– Везде. Вы ж говорили, в комоде.

– Это она мне говорила. А бабам верить-то знаешь как?

– Что же вы мне голову морочили? Зачем вы меня в это дело впутали?

– Никто тебя не путал! Я помог тебе. Ключ дал. Ты ж без меня еще сюда влезть пытался. Так ведь?

– Но вы сказали, что здесь есть...

– Сказал, сказал!.. И сейчас скажу! Искать нужно! Потому единственное это мое спасенье. И тебе тоже нужно, раз хочешь все по правде. Искать будем, понял?

– Не верю я вам!

– Зачем тогда пришел?

– Правду узнать.

– Вот и узнаешь. Под полом-то смотрел? В погребе?

Луч фонарика скользнул по половицам.

– Вот крышка. Видал? Там тоже посмотреть нужно.

– Шутите. Кто бумаги в погребе держит?

– Держат, когда нужно.

– Не полезу я в погреб.

– И не лезь. Я сам погляжу. Дай-ка фонарик.

И незнакомец, нагнувшись, легко приподнял деревянную крышку.

Кравчук протянул ему фонарь. Тот осветил погреб.

– Конечное дело, можно и там ничего не найти. Но не в бумажке суть. Главное – человеку верить. Тогда и ему поможешь, и себе плохо не будет.

– Что вы хотите?

– Хочу, чтобы ты забыл, что видел меня здесь.

– А я хочу выяснить... – Фразу эту геолог не закончил.

Стояли они рядом. Вернее, не стояли, а двигались, хотя и очень медленно, по кухне. Неизвестный – в сторону от погреба, но не к выходной двери, а скорее к тому месту, где находился Мазин, будто отступая перед Кравчуком. Отходя в глубь комнаты, он вроде бы обдумывал, что ответить геологу. Так, во всяком случае, показалось вначале Мазину. А когда он сообразил, что незнакомец вовсе не ответ обдумывает, а просто выжидает, чтобы Кравчук повернулся спиной к люку, было уже поздно: удар пришелся в низ живота. Неожиданный и ошеломляющий. Так часто бывает с очень сильными людьми. Их ведь редко пытаются ударить. Не ждал и Кравчук. Он согнулся, не успев и охнуть, и тут же второй толчок опрокинул его в погреб.

Мазин не успел предотвратить первого удара, но теперь стоило подождать еще немного, чтобы увидеть все до конца.

Незнакомец сунул руку за борт пиджака.

– Не вздумай лезть наверх! Я тебе все рассказал, псих паршивый! Видишь пистолет – вот она, правда! Я его у той сволочи отобрал, что меня шантажировала... Сейчас я тебя закрою. И уеду. Чтоб не мешать вам жить!.. Выйдешь, когда меня не будет. Посиди тихо, посоображай, как невинного человека загубить хотел. Слышишь, что говорю?

Кравчук молчал.

– Слышишь?

Из погреба не ответили.

Тогда тот, что был наверху, поставил крышку в пазы. Делал он это одной рукой, не выпуская из другой пистолет. Так же, одной рукой, он сдвинул тяжелый кухонный стол и придавил им крышку. Потом посветил фонариком, убедился, что стол на месте, и, вытерев пот со лба, остановился посреди комнаты, чтобы отдышаться.

Мазин стоял в двух шагах от него. Кажется, ничто больше не мешало поставить последнюю точку Длинный путь через лабиринт закончился. Вдруг снова вспыхнул фонарик. Кружок света пробежал по полу и остановился на газовой плите. И Мазин увидел, как рука с носовым платком протянулась и открыла кран. Сначала один, за ним второй. Засвистели струйки газа.

И тут же их заглушил шум подъехавшей машины. Человек, заперший Кравчука, замер у двери. Пистолет его медленно поднялся на уровень пояса.

– Бросьте оружие! – сказал Мазин и включил свет.

Выстрел раздался так быстро, что Мазин даже не успел удивиться столь моментальной реакции. Но неожиданная вспышка света сделала свое дело пуля ушла в потолок. В ту же секунду в распахнувшуюся дверь влетели Волоков и Козельский.

– Кто это? – пораженно произнес Вадим, когда наручники защелкнулись.

Мазин рассматривал немолодого уже, но крепко сбитого человека, лежавшего на полу. Редко ему приходилось видеть в глазах столько злобы и ненависти. С отвращением расстегнул он рубашку у него на груди и обнажил плечо.

– Убийца! Зверь. Паук!

– Стрельцов?

Мазин не успел ответить. Он вдруг вдохнул в себя воздух и бросился к плите. Свист прекратился.

– Вадим, отодвинь этот стол! И откройте побыстрее окна!

Из погреба показался Кравчук. Козельский направил на него дуло пистолета. Но Мазин отвел руку лейтенанта, посмотрел на Кравчука и невольно улыбнулся:

– Вы, кажется, хотели меня видеть?

Тот смущенно подергал бороду:

– Глупо вышло. Смешно?

– Не очень. Ваш почтенный родственник рассчитывал, что вам придется зажечь спичку, когда вы станете искать в темноте выключатель. А газ взрывается, между прочим.

– Родственник? – воскликнул Козельский. – Значит...

– Да! Именно он, Укладников, – убийца Дубининой и Бориса Стояновского, фашистский палач.

XVII

Земля покрылась густой ватой облаков, и казалось, что самолет летит низко над безлюдной снежной пустыней.

Мазин и Козельский сидели в хвосте, где пассажиров почти не было. В это время года народ летит больше на юг. Вадим перелистывал на коленях первые протоколы допросов.

– Вспоминаю свою версию. Игорь Николаевич... Стыдно!

– Минорное настроение у вас, Вадим, не столько от ошибок, сколько от возраста. В молодости как-то не понимаешь, что не все приходит сразу...

– Утешаете?

– А что делать?

Козельский невольно улыбнулся:

– Игорь Николаевич. Скажите честно: вы про Укладникова с самого начала знали?

Мазин отрицательно покачал головой:

– Конечно, нет!

– Но думали вы о нем с самого начала?

– Думать и знать – вещи разные! Да, думал! Помните наш первый "военный совет"? Я намекнул вам на свои "несерьезные" мысли. Но тогда были лишь смутные догадки. Факты пришли позже. Да и то чуть было не рассеялись, когда я увидел дело Стрельцова.

– Еще бы! На карточке он совершенно неузнаваем. Кстати, как ему удалось изменить свою внешность?

– Довольно просто! Союзники помогли. Он действительно попал под бомбежку в Ганновере. Там ему и проломило нос. Но удачно – мягко. Кожа на лице не пострадала. Поэтому он и кажется просто курносым. Ну, а остальное сделали годы.

– А превращение в Укладникова?

– Собственно, не превращение, а возвращение. Укладников – его настоящая фамилия. Он сменил ее, когда отрекся от репрессированного отца. Как Стрельцов он был призван в армию, сдался в плен, свирепствовал в карателях, а когда после бомбежки затерялся в каком-то немецком госпитале и даже в эсэс его сочли погибшим, решил вернуться к прежней фамилии, чтобы ускользнуть от расплаты. Правда, наказания он не избежал, но явно не по вине... Впрочем, это уже компетенция генерала Возницына. Мы свое дело сделали.

– Не мы, а вы!

– Ни в коем случае. И мы с вами, и Волоков, и Васюченко, и Юра, и другие. А Брусков или эта Майя из Берегового?..

– Особенно, конечно, я?! Да у меня еще масса неясностей...

– Не только у вас. Мы, например, не знаем до сих пор, кто такой открытый вами "инвалид". Одно время я даже считал его центральной фигурой. Но теперь можно предполагать, что этот человек знал мать Стояновского и поэтому разыскивал его. Если б лейтенант-связист, о котором рассказывала Майя, не погиб, я подумал бы, что это он. Впрочем, на всякий случай я запросил Береговое. И Брускова тоже. Не зря же он в этом деле копается.

– В газете описать хочет?

– А что? Пусть пишет. Нужно помнить, что еще не все военные преступники наказаны. Тогда люди будут бдительнее. И осторожнее. Чтоб не было таких напрасных жертв, как Борис Стояновский.

– Вот кого действительно жаль!

– Еще бы! Такая неосторожность! Хотя понять его можно. То, что он узнал от "инвалида" и от Майи, особенно о палаче Стрельцове, могло потрясти кого угодно. Ясно, что Стояновский первым понял, кто такой Укладников. Он знал, что Укладникова зовут Иваном. Живя с ним в одной квартире, наверняка видел его "паучью" татуировку, слышал от Кравчука, что его тесть отбывал наказание за что-то, связанное с пребыванием в плену. С тем Иваном-карателем, который был обрисован в старой газете, совпало слишком многое. И это не давало Борису покоя. Вот он и решил вернуться. Ошибка его заключалась в том, что направился он не по адресу. Идти нужно было в Комитет госбезопасности, а он, как и Кравчук, пошел напролом. И это стоило ему жизни. Вернувшись в город, Борис направился прямо в котельную. Трудно придумать более подходящие условия для убийства. Ночь, никаких свидетелей, пылающая топка. Укладников был слишком опытным зверем, чтобы не воспользоваться такой обстановкой.

Когда труп Бориса исчез в топке, Укладников понял, что надо немедленно бежать. Он не знал, кому успел Стояновский рассказать о своем открытии. Так пусть уж лучше думают, что это не Укладников убил Бориса, а, наоборот, Борис убил Укладникова. Если Борис и рассказал кому-то – в такое убийство легко поверят. Мстил, мол, за мать. А потом испугался и скрылся. Будут искать Стояновского. И никто не станет искать Укладникова. А именно это ему и было нужно!

Укладников быстро сообразил все. Даже то, что деньги на дорогу и вообще на три-четыре года спокойной жизни у него есть. Те, которые в тайнике. Напал он на них скорее всего случайно, обнаружив двойное дно в шкафу. Укладников понимал, что о пропаже этих денег в милицию не заявят. Ведь в тайниках хранят только ворованное. И поэтому он спокойно швырнул в топку железный футляр со своими очками и пошел за деньгами. Компания, которой они принадлежали, действовала нагло. Тянули все, особенно дефицитные детали к приемникам и телевизорам. Большую часть вырученных денег хранили в тайниках, потому что ОБХСС уже стал присматриваться к "хозяину".

Открытие тайника стоило Укладникову немалых мук. Соблазн был огромен. Но он опасался привлечь к себе внимание. Поймают жуликов, кто-нибудь из них проговорится о деньгах – доберутся и до него... Убийство Стояновского снимало все эти опасения. Важно было только умело разыграть спектакль. И Укладников решил так все запутать, чтобы из клубка не торчало ни одной нитки. Отчасти это ему и удалось. Он очень расчетливо использовал ботинки Бориса, чтобы обеспечить следствие ложными следами, выпачкал кровью рубашку, пиджак и топорик. Причем топорик, которым никто никого не убивал. Не пожалел на инсценировку и собственной крови. А затем сунул все в чемодан и забросил в пустой вагон на дальней станции. Лишь по чистой случайности это произошло в Береговом. Укладников ехал на юг, по маршруту Бориса, чтобы дать телеграмму откуда-нибудь из Крыма. А Береговое было первой большой стоянкой на пути поезда. Везти дальше чемодан с "опасными" вещами у старика просто не хватило духу.

Только дав телеграмму из Ялты, Укладников направился к Дубининой. Он рассчитывал без особого труда уговорить ее продать домик и перебраться в городок потише, поглуше, где можно не опасаться случайной встречи с теми, кто считает тебя мертвым. И он не просто так оставил свой паспорт в кармане пиджака. У него давно уже был припасен паспорт его собутыльника Семенченко, немного похожего на Укладникова. Этот паспорт Укладников когда-то украл просто так, на всякий случай. Слишком уж поразило сходство. И вот теперь паспорт пригодился.

Однако Дубинина и Кравчук сразу же разрушили все планы. Конечно, Дубинина считала себя "обиженной". Но активным врагом Советской власти никогда не была, и дружба ее с Укладниковым основывалась на неведении и женской доверчивости: считала судьбу его близкой своей – тоже, мол, за отца пострадал...

Козельский просмотрел еще несколько страниц протокола.

– Вот тут он говорит, что вначале не собирался убивать Дубинину.

– Конечно. Дубинина была ему очень нужна. И он не мог предугадать такого драматического хода событий.

– Встречи с зятем?

– Я бы сказал, не встречи, а того, что Кравчук узнает от Дубининой и что она узнает от Кравчука. Встречу-то он организовал сам. Эта встреча не случайна. Случайность только в том, что Кравчук и Укладников приехали в Тригорск в один день. Но тесть – на несколько часов раньше...

В дверях салона появилась стюардесса:

– Товарищ Мазин Игорь Николаевич – вы? Вам радиограмма.

– Спасибо.

Мазин взял листок бумаги, быстро пробежал его глазами.

– Вот видите, Вадим, еще одна загадка прояснилась. А вы газетчиков ругаете!..

Радиограмму прислал Волоков. "Только что получил письмо от Брускова на ваше имя. Фамилия "инвалида" Колесов. Он бывший партизан. Майя узнала его адрес. Проживает постоянно в Симферополе".

– Чудесно! – Мазин протянул радиограмму Вадиму. – Колесов может дать важные показания по делу Укладникова.

– Еще судить эту сволочь! Я б таких сразу...

Мазин покачал головой:

– Именно судить, Вадим! И жаль, что о таких судах мало пишут. Я бы писал больше. Чтоб люди о нашей работе знали. Тогда, может, поменьше стало бы таких доморощенных Шерлоков Холмсов, как Кравчук. Вы все еще злитесь на него, Вадим?

Козельский махнул рукой:

– Дубина!

– Ну нет! Не согласен! Просто Кравчук, как и немалая, к сожалению, часть наших сограждан, считает, что истинные герои и следопыты обитают исключительно в тайге. Себя, во всяком случае, он считал достаточно опытным "сыщиком". Потому он и направился к Дубининой сам. Его, видите ли, не устраивали наши "примитивные" методы... Даже когда я спросил у него о Дубининой, он не сказал, что знает о ней. "Думал, затаскаете зря женщину!" А сам к ней пошел. Говорит, чтобы пролить свет на обстоятельства убийства тестя. Он тогда еще верил, что Укладников убит. Какой тонкий психолог! Посмотрите-ка его показания...

Козельский перелистал несколько страничек, прочитал: "Моя ошибка заключалась в том, что я не доверял следствию и хотел сам выяснить причины убийства тестя. Поэтому, приехав в Тригорск, я сразу же отправился к Дубининой, чтобы расспросить ее о прошлом Укладникова и прочитать его письма. Оказалось, что он жив и как раз в этот день приехал в Тригорск. Я был ошеломлен..."

– Представьте себе эту сцену, Вадим! Ведь новость была взаимно ошеломляющей. Дубинина только что говорила с живым Укладниковым. Он пришел, оставив чемодан в камере хранения. Первая их встреча была короткой. Укладников убедился, что Дубинина дома, ничего не знает и по-прежнему доверяет ему. После этого он отправился на вокзал за чемоданом, захватив ключ от дома. Тут и появился Кравчук с известием об "убийстве".

Когда Кравчук и Дубинина пришли в себя от первого удивления, о каких-то письмах уже и речи быть не могло! Дубинина предложила переговорить с Укладниковым и выяснить правду. Вот здесь, в протоколе допроса, посмотрите:

"...я был очень растерян и не смог правильно сориентироваться. Поэтому мы решили, что я зайду к Дубининой завтра и сначала она поговорит с Укладниковым сама. На этом она очень настаивала".

Именно эта ошибка оказалась роковой. Дубининой следовало бы схитрить, выпытать у своего друга все осторожно. Но потрясение было слишком сильным. Она не смогла сдержаться и потребовала объяснений. Это был смертельный удар по замыслам Укладникова. Он считал Дубинину своим очень прочным тылом. Никакие нити не вели к ней. Письма ее он уничтожил перед бегством. А о том письме, которое пришло после его отъезда, он не знал. И вдруг полный провал!

Он так и не сказал на первом допросе всего, о чем говорили они в этот вечер. Сказал только коротко: "Не поладили мы!.. И попросила она меня сейчас же уехать!"

Понятно, что она боялась. Боялась Укладникова, боялась Кравчука, боялась следствия – всего боялась.

Страх ускорил ее гибель. Когда она принялась закрывать ставни и окна, чтобы никто с улицы не заметил гостя, Укладникову и пришел в голову замысел отделаться от Дубининой, разыграв ее "самоубийство". Он согласился исчезнуть навсегда. Попросился только переночевать – куда ж, мол, идти на ночь глядя?.. Дубинина не возражала. Она уже плохо понимала, что к чему, была пьяна. Когда она заснула, Укладников уничтожил следы своего пребывания в доме и открыл газ...

Но оставался Кравчук. Что он делал тем временем?

"...Я видел в жизни немало передряг, – рассказывал он на допросе, но в такую попал впервые. Утром я пришел к дому Дубининой и узнал, что она отравилась газом. И тестя в доме не было. Это показалось мне очень подозрительным. Сначала я принял верное решение – сообщить все Мазину. Я догадывался, что мой попутчик, назвавшийся инженером-химиком, на самом деле работник милиции. Видел его в машине вместе с Мазиным. Но полной уверенности в этом у меня все-таки не было. Поэтому разговор у нас сложился неправильно. А выправить его я не успел. Неожиданно я увидел Укладникова..."

– Припоминаете этот момент, Вадим? – не удержался Мазин. – Появление Укладникова было вполне понятным – он следил за Кравчуком. Дубинина сказала, где тот остановился. Бежать из Тригорска, не повидавшись с зятем, было невозможно. Оставалось или убедить зятя молчать, или убить его.

Укладников знал, что на таких людей, как Кравчук, нужно прежде всего наступать, сбивать их с устойчивых позиций. И он достиг этого, обвинив зятя в том, что тот толкнул Дубинину на самоубийство.

"...Укладников сказал мне, что, вернувшись с вокзала, он застал Дубинину в подавленном состоянии. Она не хотела слушать никаких объяснений и выгнала его со словами: "Все равно моя жизнь разбита! Дай мне хоть умереть спокойно! Никаких следствий я больше не хочу!"

Он якобы уступил ей и ушел, а ночью ее не стало.

"Видишь, что ты наделал? – сказал мне Укладников. – Она покончила с собой из-за тебя. А теперь ты и меня погубить хочешь?" – "Но почему вы бежали? От кого скрываетесь?" – спросил я. "Тебя спасал и дочку! – ответил он. – Не чужие ведь вы мне! Знаешь, что такое анкета в наше время? Сейчас я свободен, и на вас со Светланой пятна нет. А если меня опять потянут? Ведь тебе ходу в жизни не будет! До гроба в тайге проторчишь!" Я ответил, что это меня не пугает. "Тебя-то, может, не пугает, – сказал он. – Так ведь Светку жалко! Ей-то из-за меня зачем страдать? Выросла в городе! Тайга ей не дом!.."

Укладников рассказал мне, что в лагере для военнопленных, где он находился, был его однофамилец, лагерный полицейский, который заставил его сделать такую же, как у того, татуировку, паука на плече. И теперь некий шантажист, тоже из бывших гитлеровских прихвостней, грозится, что донесет на него в органы КГБ. И чтобы не донести, требует очень много денег, которых у Укладникова нет. "Вот я и решил исчезнуть, вас спасая, – говорит тесть. – А если ты сообщишь, куда следует, то и Светке будет плохо, и тебе – особенно после самоубийства Дубининой, в доме которой ты был".

Он уверял, что тяжело переживает смерть Дубининой, которая знала о нем всю правду и могла помочь восстановить его доброе имя. Еще он рассказывал, что его взяли в плен раненого, прямо в госпитале, когда немцы внезапно захватили Тригорск. А Дубинина там работала санитаркой, и в госпитале они познакомились и полюбили друг друга. Обо всем этом якобы не раз вспоминалось в их переписке и в дневнике Дубининой, который вела она много лет и сохранила, несмотря на все беды. А в госпитале этом тесть лежал как раз в то время, когда его однофамилец – фашистский холуй с пауком на плече – зверствовал где-то на оккупированной территории..."

Козельский отложил протокол.

– Ловко он его запутал, Игорь Николаевич! Заставил, так сказать, добывать для себя алиби!

– Да, ловко! Хотя и ненадолго. Но больше Укладникову и не требовалось. Ему нужно было лишь ошеломить Кравчука, не дать тому принять правильное решение и убить при удобном случае. И зять сам подсказал такой момент. После встречи с Укладниковым он сгоряча попытался проникнуть в дом Дубининой, но был остановлен Рексом. Вот здесь и возникла еще одна маленькая загадка – вернее, путаница, которая могла нам помешать.

– Вы имеете в виду отпечатки пальцев на стаканах?

– Точнее – их отсутствие! Помните, как был смущен Васюченко, не найдя на стакане никаких отпечатков? Меня это тоже смутило. В чем же дело? Оказывается, Укладников, когда убирал посуду, перепутал стаканы и не мог вспомнить, который его, а который Дубининой. Он решил выбросить оба. А в буфете взял – осторожненько, через носовой платок! – третий стакан и для правдоподобия плеснул в него водки. Ясно, что эксперты не нашли на этом стакане отпечатков.

– А с отпечатками на осколках стакана Укладникову, видимо, просто повезло, – предположил Козельский.

– Еще бы! Когда Рекс бросился на незнакомца, выходившего ночью из дома, Укладникову пришлось отбиваться единственным предметом, оказавшимся в руках. А это был стакан. Так на осколках, которые я подобрал, оказались отпечатки пальцев Дубининой. Тут Укладникову действительно повезло. Но ведь на этом же стакане должны были быть и отпечатки пальцев самого Укладникова! На нижней части стакана, которую он держал в руке во время удара. Но, видимо, он не выпустил ее из рук! От удара откололась лишь верхняя часть, со следами пальцев Дубининой. Второй стакан остался в кармане. Укладников выбросил его где-то по дороге. А нам задал задачу!

Вот вам и предыстория первого визита Кравчука. Раненый Рекс не был расположен к дипломатии и без предупреждений вырвал у геолога клок рубахи вместе с мясом. Достать письма не удалось. Но идея осталась. О своей неудачной попытке он рассказал в кафе Укладникову. Это была их вторая встреча. Укладников извлек из нее максимальную выгоду. Казалось, случай опять подбрасывает ему удачу. Он легко изобразил благородство: "Не веришь, мол, – вот тебе ключ! Иди убедись!" А сам наверняка подумал: "Уж если сейчас не верит – значит, никогда не поверит! Дневника-то нет! И в письмах ничего такого. А раз не поверит – донесет. Надо упредить". Ведь отравись Кравчук газом или погибни в результате взрыва, мы бы думали, что он сам виноват.

Короче, если бы Юра не засек их встречу в кафе, – неизвестно, как сложилась бы судьба геолога.

Для меня сообщение Юры оказалось решающим. Внутренне-то я был к нему подготовлен. Но уверенности не было. Только когда узнал про ключ – понял, что это ключ к развязке.

– В том-то и дело, что вы были подготовлены!

– Да тут уж никаких секретов, Вадим! Опыт, немножко интуиции, наблюдательность – из этого наш суп и варится... И еще доверие к людям. Меньше подозрительности! Вы, например, упорно подозревали Кравчука. И факты у вас были, и мыслили вы логично, а у меня, знаете, все эти факты рассыпались, когда я вспомнил, как Кравчук рассказывал о Стояновском. Эпизод тот, со щенятами, в моих глазах обелял больше Кравчука, чем Стояновского. Хотя Кравчук с самого начала предстал перед нами в черном свете. Попробуй догадайся, что он укатил на два дня раньше из Москвы, чтобы встретиться со старым приятелем в Кирове! Если б он и сказал об этом – поверили бы мы ему не сразу. Вызвали бы приятеля, допрашивали его. А Кравчук этого не хотел.

Самолет развернулся на посадку.

– Ну и еще детали, Вадим, как любит говорить наш новый друг Валерий Брусков. Множество существенных мелочей. Скажем, волосы на топорике. Мне они показались слишком аккуратно срубленными. Даже не столько срубленными, сколько срезанными. Потом шарканье, о котором говорила Аллочка. Шаркать мог только тот, кому ботинки были очень велики. Я вспомнил небольшую по размеру обувь Укладникова. Так мозаика и подбиралась.

Но главное, конечно, то, что ни в Стояновском, ни в Кравчуке, ни в Семенистом, несмотря на все улики, не видел я, не чувствовал людей, способных на такое преступление. "Нет, не Миколка!" – думал я и ждал, когда же появится настоящая фигура. Уметь ждать в нашем деле тоже кое-что значит. Вот и дождались! То, что вначале казалось фантастическим, постепенно обросло фактами и превратилось в реальность. Грустную, правда, но что поделаешь? Лучше поздно раздавить такого "паука", чем никогда.