Текст книги "Счастливый день(СИ)"

Автор книги: Павел Мисюра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

«Какой из меня гарант, – говорил я ему, – ведь я пенсионер».

«Но ты же работающий пенсионер, – убеждал он меня, – и тем более в банке работает мой одноклассник, и он поможет нам все устроить». Он был так настойчив, что я в конце концов согласился.

«А может и вправду у сына все получится», – думал я.

Коммерция Славика длилась недолго. Все пошло совсем не так, как предполагал он с друзьями. Поначалу наша квартира превратилась в какой-то перевалочный склад, и все время была завалена какими-то вещами. Он то увозил их, то привозил обратно. Приезжал злой, кричал на жену и сына. Со мной вообще не хотел разговаривать. В результате, через несколько месяцев их предприятие полностью обанкротилось. Они даже еще остались кому-то должны. Обстановка дома совсем испортилась, в воздухе висело напряжение. Славик был угрюмый и злой, частенько приходил домой подвыпивши и обвинял всех на свете в своих неудачах. Весь мой заработок и часть пенсии стали уходить на погашение взятой сыном ссуды. В то же время Славик по-прежнему нигде не работал, сидел дома или пропадал где-то с друзьями. Дома между ним и Ирой начались постоянные скандалы из-за нехватки денег и его безделья. Иногда Славик срывал свою злость и на мне, когда я попадал ему под руку.

Как то мне позвонил мой друг Аркадий и сообщил, что у его жены Нины внезапно случился инфаркт. Он вызвал скорую, но Нина умерла по дороге в больницу. Я приехал к Аркадию и помогал ему в организации похорон. Все эти дни я был рядом с ним и оставался ночевать в его квартире. Мы беседовали с Аркадием о наших прожитых жизнях, о нашей молодости, вспоминали наших так рано ушедших жен. После похорон Нины, Аркадий, зная какая обстановка царит у нас дома, предложил мне пожить у него. У него была двухкомнатная квартира, и он настаивал на том, что я совсем не буду доставлять ему каких либо неудобств. Мне было неудобно, я отказывался, но Аркадий, в конце концов, меня уговорил. Я переехал к нему, чему семья сына была нескрываемо рада. Даже Славик помог мне перевезти вещи. Как-то раз, через полгода после моего переезда, я приехал в их квартиру, чтобы забрать кое какие свои оставшиеся там вещи. Дверь мне открыла Ира – жена сына. Взгляд у нее был неприветливый, слегка удивленный и настороженный, мол, не собираюсь ли я вернуться к ним. Я поспешил ее успокоить, сказав, что приехал забрать кое-какие свои вещи. Она сказала, что они сложили их в стенном шкафу в коридоре. Комнату, в которой я жил, занял внук Дима и из нее доносились звуки какой-то компьютерной игры-стрелялки. Он слышал, что я приходил, но не вышел поздороваться со мной. Славика дома не было. Ира возилась на кухне. Она не стала расспрашивать меня, как я живу и нужно ли мне что-либо. Я явно чувствовал себя здесь нежеланным гостем. Собрав свои вещи, я ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Вы знаете, я не в обиде на свою судьбу, на детей. Жаль, конечно, что мы упустили их воспитание.

Остановившись ненадолго и справившись с накатившим переживанием, старик продолжал:

– Я прожил у друга около года, когда Аркадий сильно заболел. Его положили в больницу и там определили, что у него рак желудка в четвертой стадии. Операцию делать было уже поздно – это только бы ускорило его смерть. Аркадия отпустили домой, выписав ему обезболивающие и кучу других лекарств. И начались тяжелые дни. Я оказался в роли сиделки у своего друга. Пришлось уволиться со своей работы. Аркадию становилось то хуже, то лучше. Иногда он лежал в кровати целый день не вставая, а иногда, когда чувствовал себя лучше, поднимался и мы ходили с ним в парк. Я ухаживал за ним, уже имея подобный горький опыт, когда болела моя жена. Приходили навещать его дети. Они были благодарны мне за помощь. Так прошло около полугода. Аркадий постепенно угасал. Его мучали сильные боли. Обезболивающие уже не помогали. По ночам он стонал, часто просыпаясь. В феврале Аркадий на какое-то время вдруг почувствовал себя лучше, даже в глазах его появился слабый проблеск надежды, но через две недели состояние резко ухудшилось. Начались сильные боли, он впал в полубессознательное состояние, часто бредил. В конце февраля он умер. Мы похоронили Аркадия рядом с его женой. До последнего момента мне выпало быть рядом с ним и наблюдать эту жуткую картину борьбы жизни со смертью. Я многое передумал в те дни. Насколько бренны все наши земные достижения и как нужно ценить саму жизнь и радоваться каждому ее моменту. Пока мы живы, нужно спешить делать добро. Только это имеет значение. Как мы раскаиваемся в конце жизни, что упустили драгоценные моменты, что недодали тепла и радости своим близким людям.

Квартиру Аркадия его дети решили продать. Они предложили мне еще пожить в ней какое-то время до ее продажи, но я отказался, сказав им, что возвращаюсь к себе. Все это время, пока я жил у друга, Славик с Ирой ни разу меня не навестили и не поинтересовались, как мои дела. Их вполне устраивало мое отсутствие. Я решил, что не буду возвращаться в их квартиру и не потому, что был в обиде на них. Мне не хотелось создавать дополнительное напряжение в той и так довольно натянутой обстановке в семье детей. Мое материальное положение было вообще крайне тяжелым. После увольнения с работы, от моей пенсии, из-за вычетов на погашение ссуды сына, оставалось меньше одной трети. Я попробовал снова устроиться на прежнюю работу, но это место уже было занято. В других местах мне отказывали из-за возраста. Я стал бродяжничать. Никогда не думал, что в старости мне будет уготована участь бездомного.

Я нашел ночлежку, устроенную местными бомжами, в подвале заброшенного нежилого дома в соседнем районе города. Жильцов этого дома выселили по причине его ветхости. Шли слухи, что этот дом собираются снести и на его месте построить новый. Но, пока это были только слухи, дом служил пристанищем для бездомных нищих. Они приняли меня в свою компанию и объяснили условия проживания. Мне выделили скромную лежанку, еще недавно принадлежащую одному из бомжей, схватившему зимой сильное воспаление легких и ушедшего вскорости в «лучший мир». Все бомжи занимались попрошайничеством и сбором бутылок. Определенную сумму денег от общей выручки, каждый должен был вносить в общую кассу, которой заведовал одноглазый бомж по кличке «Кутузов» – мужчина крупного телосложения и крутого нрава. Он был беспощаден к тем, кто пытался хитрить и увиливать от взносов. Деньги из общей кассы шли на взятки участковому милиционеру и местным бандитам. Это была оплата за наше спокойствие. Иногда на оставшуюся часть общих денег устраивались совместные пирушки с обильной выпивкой. Я старался не принимать в них участия, за что получил прозвище – «Трезвенник». В нашей бездомной компании были люди с совершенно разными судьбами. Были просто сломленные, опустившиеся люди с безвольным характером, пережившие в определенный период удар судьбы и не сумевшие его преодолеть, были спившиеся, потерявшие все бывшие работяги и представители интеллигенции, не сумевшие приспособиться к новым условиям жизни после начавшейся перестройки. У одних не было никого из близких, у других были родственники, которые не хотели ничего о них знать, как будто их просто не существовало. Им было стыдно осознавать свое родство с этими несчастными бомжами, и они старались с ними не встречаться. Я тоже оказался в этой категории бездомных. Здесь я впервые осознал, насколько наша судьба может быть непредсказуема и поступать с нами без лишних сантиментов. И еще меня поразило, что тот мир, в котором я оказался, был ни где-то там, за тридевять земель, он был всегда рядом с нами, параллельным, не пересекающимся с нашим миром. Мы как будто не знали или не хотели о нем знать.

В нашей бездомной компании я познакомился с Виктором – в прошлом младшим научным сотрудником одного из ленинградских НИИ. Это был добрый, но слабохарактерный человек шестидесяти лет, вначале девяностых потерявший работу по причине закрытия проектов, над которыми он работал и сокращения сотрудников института. Он не смог найти себя в новых и непривычных для него условиях. Это был не единственный «подарок» судьбы, уготованный Виктору. Его жена Клавдия завела себе любовника и тот, не стесняясь, приходил к ним домой. Звали его Анатолий. Узнав о его связи с Клавдией, жена Анатолия выгнала его из дома, и ему ничего не оставалось, как переехать к своей любовнице. Дома у Виктора сложилась трагикомическая ситуация, когда он сам спал в зале на диване, а его жена с Анатолием в их спальне. Днем он старался быть вне дома и приходил только ночевать. Так не могло продолжаться долго, они с Клавдией решили развестись и Виктор ушел из дома, забрав только свои вещи. Единственная дочь Виктора и Клавдии – Юлия вышла замуж за финна, работавшего по контракту в Питере, и уехала с ним к нему в Финляндию. Виктор тогда еще работал в НИИ. Она очень редко писала своим родителям и ни разу не приезжала их навестить. Она ничего не знала о том, что произошло в ее родительском доме и то, что ее отец стал бездомным. Виктор был рад тому, что его дочь не знает о его плачевном положении. Он всегда с теплотой рассказывал о ней и показывал мне ее фотографии. Жену он простил и не осуждал. Это был действительно добродушный и безобидный человек. При всем том, что с ним случилось, он не был в обиде на свою судьбу и никого не обвинял в своих бедах. Многие в нашей ночлежке любили Виктора, жалели его и называли «блаженным». Мы очень подружились с Виктором и часто, сидя за шахматами, беседовали с ним на разные житейские и философские темы. Он был хорошим собеседником. Умел и говорить и слушать. Со стороны, наверное, было бы смешно наблюдать двух нищих за шахматами беседующих на разные философские темы. В такие моменты, если нас не донимало чувство голода, холода и телесные недуги, мы были, в общем-то, довольны своей судьбой и нас не страшил завтрашний день. Мы как будто переносились из нашей убогой обстановки грязного подвала совсем в другой, светлый мир, где нет страданий и нищеты. Мы поставили рядом наши лежанки и по вечерам, когда ложились спать, подолгу разговаривали друг с другом о превратностях наших судеб.

У каждого из нашей «веселой» компании бродяг был свой, закрепленный за ним район для попрошайничества и сбора бутылок. Никто не имел права заходить на чужую территорию. Для меня самым тяжелым, особенно в начале, было просить милостыню. Мне было очень стыдно, и я никак не мог к этому привыкнуть. Особенно я боялся встретить кого-нибудь из знакомых или своих бывших учеников. Но, как я ни старался, полностью избежать этого было трудно, и временами такое происходило. Чаще всего меня просто не узнавали в моем новом обличии, а когда узнавали, то старались отвести свой смущенный взгляд, как будто я им незнаком. Когда этого избежать не получалось и, к нашему взаимному сожалению, наши взгляды встречались, мы не знали о чем говорить. Мне задавали совершенно нелепые к месту вопросы о том, как мои дела и здоровье, как будто и так было не видно – как обстоят мои дела. Во взгляде моих знакомых иногда было сочувствие, но чаще всего смущение и сожаление о встрече. Я пробуждал в них чувство стыда и борьбы совести с их эгоизмом. Как будто я внезапно вторгался в их спокойный, благополучный мир, и нарушал это привычное спокойствие. Они не знали, что делать в подобной ситуации. Жертвовать мелочью было неудобно, а более крупными деньгами не давала скупость. Для них такая встреча была досадным недоразумением. Положение было обоюдно неловким, и мои знакомые старались как можно быстрее уйти.

Однажды ко мне подошел мой бывший ученик – Колька Федоров, по виду ставший успешным предпринимателем. Он бросил несколько монет в мою коробку и, посмотрев на меня, узнал. Он, не особо смущаясь, расспросил меня о том, что со мною произошло. Я не стал ему подробно рассказывать о себе, отделавшись несколькими фразами. Коля, не без снисходительности и с осознанием своей деловой успешности одарил меня тремя тысячными купюрами и предложил мне пожить у него на загородной даче. Я вежливо отказался. Свобода, пусть даже такая унижающая, была для меня дороже. Я не хотел больше ни от кого зависеть и как мог, добывал свой хлеб и кров. По крайней мере, совесть моя была чиста, и мне не хотелось никому доставлять неудобств.

А однажды произошла другая история. Я собирал пустые бутылки и случайно забрел на чужую территорию. Это оказался участок моего бывшего ученика Васьки Круглова, спившегося и деградировавшего человека, пропившего все на свете: дом, семью, работу и ставшего бомжом, успевшего уже отсидеть несколько лет в тюрьме. Он не узнал меня. Глядя своим замутненным, ничего не выражающим пьяным взглядом и грязно ругаясь, он жестоко избил меня и забрал мои бутылки. Кто виноват в том, что человек может так оскотинится – школа, семья, обстоятельства или сам человек? Может быть, уже с рождения в нем сидит эта самая чернота, которая все больше проступает со временем и овладевает всем человеком, поглощая в нем все хорошее, и превращает его в животного. И никто не в состоянии остановить это падение. Отчасти, я чувствовал в этом и свою вину как учителя. Очевидно, если разум у человека слаб, а духовный мир его беден, он не в состоянии справиться со своим дурным началом, со своими вредными привычками, и они постепенно уничтожают все светлые и добрые стороны его личности.

Иногда проводились рейды городской милиции по проверке подвалов, о которых наш участковый, бравший с нас взятки, старался заранее предупреждать, чтобы мы могли вовремя убраться из нашего пристанища, приведя его в подобающий вид. Какое-то время нам приходилось шарахаться по улицам, спать в залах ожидания на вокзалах, откуда нас тоже выгоняли. Это были самые тяжелые дни, особенно зимой.

Владимир Николаевич замолчал, глядя на стол и гоняя пальцем по скатерти засохшую хлебную крошку. Борисов вдруг спохватился: почему ему до сих пор никто не звонил и вспомнил, что оставил свой мобильный телефон на столе в своем кабинете. «Ну и ладно, – подумал он, – может и к лучшему, по крайней мере, никто не будет мешать. Он придумает, как объяснить свое отсутствие».

Наконец принесли заказанный Борисовым обед. Официантка, с видом собственного достоинства, расставила блюда на столе. Владимир Николаевич не решался приступить к еде, ему было неловко. Сергей подбодрил его:

– Не стесняйтесь, Владимир Николаевич. Приятного аппетита!

– Спасибо, – ответил тот и подвинул к себе тарелку с борщом.

Не смотря на то, что Владимир Николаевич был явно голоден, ел он медленно, без жадности, тщательно пережевывая, как бы наслаждаясь каждым куском еды. Борисов, покончив со своим бифштексом с салатом, рассматривал старика. В его образе как будто отражалась вся жестокость и несправедливость этого мира. Ему стало стыдно за свою сытую, обеспеченную жизнь, за свой эгоизм, за свои небольшие жизненные неприятности и переживания. Все его проблемы показались сейчас ему настолько мелкими и не значительными.

Владимир Николаевич, покончив с борщом и почти не притронувшись к бифштексу, остановился и спросил у Борисова:

– А можно мне забрать с собой остатки еды? Я уже наелся, нельзя же это выбросить, когда еще придется так вкусно поесть, и я хотел бы угостить еще своего приятеля Виктора.

– Конечно, – спохватился Борисов, – подождите, я сейчас еще закажу порцию для вашего друга.

Владимир Николаевич стал протестовать, но Борисов, жестом, не допускающим возражений, остановил его. Он подозвал официантку и заказал еще две порции бифштекса с гарниром и салатом, и попросил упаковать все это на вынос.

– Ну, этого нам на целую компанию хватит, – обрадовался старик, – тогда я доем, пожалуй, сейчас свой бифштекс, – он с удовольствием продолжил свой обед. Было очевидно, что он просто хотел угостить своего друга.

– Мы вам по дороге еще чего-нибудь купим, – улыбнувшись сказал Борисов.

Пришла официантка и забрала пустые тарелки.

– Так не хочется отсюда уходить, – грустно промолвил Владимир Николаевич, озираясь вокруг, – здесь так уютно и хорошо. Спасибо вам большое, Сергей, – на глазах у старика навернулись слезы.

У Борисова к горлу подступил горький комок. Он слабо улыбнулся. Они посидели молча, слушая тихую спокойную музыку.

– Вы знаете, я принес в ночлежку свой старый радиоприемник и мы по вечерам с Виктором тоже слушаем музыку, – сказал Владимир Николаевич. – Странно, что до сих пор еще его у нас не украли. У меня уже несколько раз воровали то одежду, то продукты. У нас там действительно разные люди. Есть и совершенно деградированные. Но вы знаете Сергей, когда кто-нибудь заболевает или еще что-либо происходит, то обычно многие стараются помочь, кто чем может.

– Но ведь можно обратиться к социальным службам, – сказал Борисов, – есть дома престарелых для тех, у кого нет никого из близких.

– Можно, но почему-то не все этого хотят, – ответил Владимир Николаевич.

Они посидели еще какое-то время молча, каждый думая о своем. Наконец официантка принесла им заказанные Борисовым две порции обеда, аккуратно сложенные в фирменные пакеты. Борисов расплатился, и они вышли на улицу.

– Вам, Сергей, уже, наверное, нужно спешить по своим делам? – спросил Владимир Николаевич. – Вы и так потратили на меня столько времени.

– Да нет, я не спешу, – ответил Борисов. – Может, нам с вами еще прогуляться, как вы на это смотрите?

– Я с удовольствием, если это вам не помешает! – с радостью согласился старик.

– Не помешает, – твердо заверил Борисов, – Идемте!

Они пошли по Песочной улице, и вышли к набережной Невы возле парка. Найдя свободную скамейку, сели, поставив сумки возле себя, и молча наблюдали спокойное течение Невы. По реке плыли прогулочные катера, вокруг кипела деловая и праздная жизнь и они наблюдали ее отстраненно, как будто со стороны, как зрители из зала наблюдают за происходящим на сцене представлением.

Борисов думал о своей жизни. Он многого достиг. Хорошая, интересная работа, высокий материальный и социальный статус. Он вполне мог позволить себе в этой жизни многое такое, о чем другие могли бы только мечтать. Конечно, в его семье было далеко не все идеально. Отношения с женой уже давно охладели, и хотя особенно их не тяготили, но и не вызывали того душевного трепета, который был вначале их супружества. «Привычка свыше нам дана: замена счастию она», – вспомнились ему строки из «Евгения Онегина». И, конечно, они сами были в этом виноваты, погруженные каждый в свою жизнь. Дочь Аня уже выросла и оканчивала последний курс института. Жила у своего друга – тоже студента другого факультета того же института. Они жили не расписавшись, в так модном теперь гражданском браке. Молодые люди сейчас не очень торопятся брать на себя ответственность друг перед другом и живут в свое удовольствие. Детей тоже заводить не спешат. Аня навещала родителей нечасто, в основном за тем, чтобы попросить денег. Сыну Кириллу было тринадцать лет. Он учился в престижной школе с углубленным изучением английского языка. Большим рвением к учебе не отличался и кое-как тянул эту лямку образования. Английский он также «в гробу видел». Его трудно было оторвать от компьютерных игр, за которыми он мог просиживать часами до поздней ночи, пока Наташа – Жена Борисова, не устраивала ему скандал, чтобы он уже, наконец, выключил свой «долбанный» компьютер и шел спать. Ничем другим кроме этих игр, особо не интересовался, как, наверное, и многие его сверстники.

И все-таки, при всей своей видимой успешности и материальном благополучии, Борисов явно ощущал, что ему чего-то в этой жизни не хватает, чего-то очень важного, без чего он не сможет быть по-настоящему счастливым. И это что-то не имело материального выражения, его нельзя было ни купить за деньги, ни добиться повышением по службе. Он чувствовал, что живет как-то не так. Все его усилия до сих пор были направленны на карьерный рост, достижения успеха и благополучия и это отнимало все его время и силы.

– Как вы думаете, Сергей, – вдруг задумчиво произнес Владимир Николаевич, как бы угадывая ход мысли Борисова, – что, в конечном счете, погубит этот мир?

Борисов пожал плечами. Старик продолжал:

– Его погубят не вирусы и глобальное потепление, ни кометы и другие природные катаклизмы, которыми нас постоянно пугают. Его погубят наша прогрессирующая бездуховность и равнодушие, его погубят человеческая алчность, не имеющая границ и корысть, пронизывающая все наши поступки, его погубят отсутствие доброты, милосердия и сострадания к ближнему. У Андрея Макаревича в одной из его песен есть хорошие строки:

... И что на крик никто не обернется,

И раненым не принесут воды,

От этого вода уйдет на дно колодца,

Уйдет, как предвещание беды,

Уйдет на дно и больше не вернется...

За всем этим стоит главный и непобедимый враг – наш эгоизм. Он – главная причина всех наших страданий. Эгоизм пронизывает все сферы нашего бытия на самых разных уровнях. От личностного эгоизма рушатся семьи и совершаются преступления. Эгоизм расовый, межнациональный и религиозный приводит к войнам и страданиям миллионов людей. Плюс к этому есть еще одна большая проблема нашего общества – это все возрастающий и постоянно подогреваемый в нем культ потребления. Он подменяет истинные духовные ценности на ценности материальные.

– Но ведь именно культ потребления и стремления человека к более комфортной жизни всегда был двигателем технического прогресса, – возразил Борисов.

– Технического да, но, к сожалению, не духовного, и этот «монстр» в конечном итоге станет могильщиком нашей цивилизации. Человечество постоянно изобретает все новые и новые «игрушки» для своих, все возрастающих потребностей и стремления к комфорту, но от этого, к сожалению, мы не становимся лучше и счастливее. Наша жизнь превращается в постоянную погоню за накоплением материальных благ, стремлением сделать карьеру, поднять свой социальный статус, так как именно в этом мы видим ключ к достижению счастья. Мы как будто гонимся за миражом, который маячит у нас впереди, но как только достигаем его, он сразу исчезает. Добиваясь чего-то и в конце получая желаемое, мы лишь на короткий миг испытываем удовлетворение и опять пускаемся в погоню за следующей мечтой. В этом есть самая большая иллюзия нашей жизни. А ведь, по большому счету, человеку не так уж и много нужно для того, чтобы быть счастливым. Бедняк, если он голоден, будет испытывать такое же, если не большее, чувство наслаждения от простой еды, как и богатый от изысканных блюд. Поднимаясь на все более высокий уровень материального благосостояния, и быстро привыкая к нему, мы испытываем такой же уровень комфорта и счастья, какой был и раньше. Мы не в состоянии находить радость и удовлетворение от того, что уже имеем в настоящий момент, а стремимся достигнуть этого в будущем. В этой гонке мы теряем здоровье, друзей, любимых женщин, упускаем воспитание наших детей. У нас на все это просто не остается времени и сил, и в конце жизни испытываем глубокое разочарование от того, что все наши старания, увы, не смогли сделать нас по-настоящему счастливыми. Эта слепая погоня за счастьем в результате только уводит нас от него, потому что мы не понимаем главного: – для чего мы вообще появились на этом свете, в чем есть смысл и цель нашего существования. Неужели только в том, чтобы накопить побольше материальных благ и произвести на свет потомство. Конечно же, нет!

– Тогда в чем же? – спросил Борисов.

Владимир Николаевич, немного подумав, продолжал:

– В каждом человеке есть и доброе и дурное начало. У всех это сочетание разное. Рождаясь, мы уже несем в себе в зачатке, как в еще не распустившемся цветке, и светлые и темные стороны нашей личности, наши достоинства и недостатки, и по мере взросления, под влиянием воспитания, складывающихся обстоятельств и нашей внутренней работы над собой, они распускаются в нас, проявляясь всеми гранями в наших мыслях, словах и поступках. Иногда побеждает наше доброе начало, иногда верх одерживает дурное. Очевидно, что без нашей внутренней работы, постоянной борьбы с нашими недостатками, мы обречены на деградацию. Вы знаете, что если не пропалывать грядки, сорняки всегда заглушают культурные растения.

Так вот именно эта работа над собой для постепенного изменения себя к лучшему и есть тот самый главный смысл нашей жизни. В процессе такой работы и в достижении определенных результатов мы и обретаем то самое счастье, к которому так стремимся.

– Ну, и что для этого нужно делать? – спросил Борисов.

– Во-первых, нужно хорошо разобраться в том, что есть истинное добро и истинные ценности. Нужно быть внимательным, познать себя, свою природу, и жить по правде, прислушиваясь к голосу своей совести, она не обманет. В нашем мире существуют незыблемые вселенские законы добра, по которым построено все мироздание. И если мы действуем в соответствии с ними, мы поднимаемся, обретая счастье, если нет, то опускаемся, получая страдание. Эти законы описаны в виде заповедей в священных писаниях, в трудах великих философов и писателей-гуманистов, и мы все о них хорошо знаем, но почему-то не всегда им следуем. Это и есть те самые незыблемые и главные человеческие ценности. Несомненно, для их соблюдения необходимо прилагать определенные усилия над собой, но это как раз и есть пропалывание сорняков нашего характера и нашей судьбы. Как говориться: легче изменить весь мир, чем самого себя. Но такая работа не проходит даром. В результате мы получаем достойное вознаграждение, в виде обретения гармонии и счастья внутри себя, в своей семье, в своем окружении, мы находимся в согласии с собой, со своей совестью. Разве эти усилия того не стоят? Вот так все на самом деле просто!

– Так что же, по вашему мнению, способно спасти этот мир? – спросил Борисов.

– Классик сказал: красота, – ответил Владимир Николаевич, – и я с этим полностью согласен. Действительно, красота и воспитание человека по законам добра способно противостоять его дурному началу, вылечить его больную душу. Но, к сожалению, в нашем обществе потребления это дурное начало в человеке более «ликвидно», чем доброе, и производимые в угоду ему вещи имеют больший спрос у человечества. Нельзя заставить компании не выпускать продукцию, вредную для человеческой души и тела, если на нее имеется большой спрос и извлекается солидная прибыль, так как именно капитал в этом мире диктует условия игры, и никакие формы государственного устройства: ни демократические, ни тоталитарные, ни какие другие не в состоянии этому помешать. Попробуйте убедить кинокомпании не выпускать фильмы напичканные сценами насилия, жестокости и разврата, а компании, выпускающие табачные изделия или, например, вредные энергетики, закрыть свое производство. Я думаю, это у вас не получиться, потому что на это есть спрос. А если есть спрос, то всегда будет и предложение. Миру капитала просто жизненно необходимо общество потребления, для него это питательная среда и он взращивает его, культивирует и восхваляет его принципы. Капитал подобен паразиту, живущему в человеческом организме. Он живет за его счет, питается его соками и его же разрушает. Он словно наркотиком постепенно отравляет наш организм и наше сознание, и мы, привыкая к этому, требуем для себя все большей и большей дозы. Попробуйте у ребенка в разгар его компьютерной игры, выключить компьютер – вы сами знаете, какая будет реакция. Общество, охваченное культом потребления, также нелегко остановить и отрезвить, обратить его взгляд к истинным ценностям. Посмотрите, какие колоссальные средства тратятся на то, что человеку либо совсем не нужно, либо на то, чтобы его же уничтожать. Сколько сил и средств государства тратят на вооружение. А если есть вооружение, то должны быть и войны.

Нужно бороться не с предложением, а с изменением самого спроса и потребностей человека, прививая ему более высокие вкусы, перевоспитывая его с позиций морали и нравственности. В этом как раз и есть смыл сказанного: «Красота спасет мир».

Когда общество живет не по законам нравственности и добра, в нем накапливается несправедливость, происходит его духовное обнищание. Возникает все больший разрыв между нищетой и богатством. Это в конечном итоге приводит к глобальным социальным катаклизмам, к революциям, к гражданским войнам и самому уродливому явлению нашего времени – терроризму. Конечно, это всегда кому-то выгодно и за этим стоят чьи-то интересы, но если бы не было в обществе такой несправедливости и беззакония, лицемерия и продажности политиков, людей невозможно было бы поднять, манипулируя их сознанием, на братоубийственные войны и фанатичные самопожертвования. К сожалению, по видимому, в этом и есть логика зарождения, расцвета и заката любой цивилизации.

– Тогда что же делать?! – спросил Борисов, – Ведь нельзя же одному человеку изменить мир!

– Совершенно верно, бессмысленно бороться с «ветряными мельницами», – отвечал Владимир Николаевич. – В первую очередь нужно начинать с самого себя, и вы увидите, как постепенно весь мир вокруг вас тоже начнет изменяться – в вашей семье, в вашем ближайшем окружении. Попробуйте и вы увидите результаты. Мы ищем счастья вовне, а оно внутри нас. И чем беднее наш внутренний мир, тем труднее нам обрести его.

– Вы знаете, Сергей, – продолжал старик, – жизнь так коротка! Спешите делать добро! И не ждите за это награды, она сама вас найдет, Вы почувствуете ее в своем сердце!

Владимир Николаевич замолчал. Борисов смотрел на спокойное течение Невы и размышлял над рассказом старика. Он сопоставлял все сказанное им со своей жизнью и постепенно ему стал раскрываться весь смысл того, что ему довелось услышать, и от этого в нем появилась и стала нарастать какая-то необъяснимая радость. Как будто он, наконец, узнал, то, что так давно искал. Он не столько понял, сколько почувствовал всю силу той правды, которая раскрылась перед ним.

-Сергей, нам, наверное, уже пора? – услышал он голос старика.

Они встали со скамейки и, прогулявшись еще немного по набережной, направились в сторону района, где жил Владимир Николаевич. По дороге Борисов, не смотря на возражения старика, купил ему в магазине два килограмма сосисок, пару багетов и большой пакет фруктов.

– А как вы себе готовите еду? – поинтересовался Борисов.

– Один из наших бездомных, в прошлом работавший электриком, подключился незаконно к соседней ЛЭП, и так искусно, что практически не заметно. Готовим себе на плитке. Один раз произошло короткое замыкание, мы чуть не сгорели.

Когда они подошли к ветхому, заброшенному трехэтажному дому, где располагалась ночлежка бездомных бродяг, навстречу им выбежала собака и виляя хвостом стала крутиться возле старика.