Текст книги "Красноярск-Шаолинь-Транзит (СИ)"

Автор книги: Павел Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Павел Алексеев
Красноярск-Шаолинь-Транзит

(клуб традиционного кунфу «Шаолинь» Красноярск)

Почти документальная повесть

Это будут заметки, отрывки, впечатления, возможно, не связанные по времени. Лица людей, запахи кухни, шеренга городов, обрывки чужой речи – сначала чужой, через пару дней уже не очень – и всегда двоякое чувство радости и сожаления, когда чистенький китайский пограничник отдает честь вслед уходящему поезду – уходящему назад, в Россию. Дома лучше, но…

Это не будет трактат о шаолиньском кунфу – пусть трактаты пишут мастера, если мастера вообще пишут их. Легенды о железных кулаках и алмазных рубашках – дело будущего, когда шаолиньский фольклор переберется из гонконговских боевиков в детскую литературу, где когда-нибудь займет (верю!) достойное место рядом со сказками Андерсена, приключениями Тома Сойера и Чингачгука.

Это не будет эзотерический рассказ о буддийских таинствах древних монастырей – это неплохо получается у Лобсанга Рампы, к чему повторяться? Ну а если серьезно, то самое полное описание тайн и загадок Шаолиня можно найти в книге Г.Л.Олди «Мессия очищает диск» – немного жаль авторов, ведь они написали, черт возьми, целую книгу, ни разу, видимо, не побывав в провинции Хэнань.

Это будут просто документальные кадры, выхваченные моей памятью из поездки в Китай 1997-го года, кое-где, извините, приправленные постоценочными комментариями. Восстановленный во многом по видеоматериалам, снятыми автором, текст, наверное, и сам получится похожим на видеоклип – кратким и насыщенным, мало соответствующим гладким литературным формам. Всем поклонникам Шаолиня в частности и Китая вообще посвящается.

Глава 1

«Хрусть, и пополам!…»

М. Булгаков

Деньги собираются, чемоданы уже пакуются. Решено – едем в Шаолинь. Год 1997-й, месяц – июнь. Мы – новоиспеченные буддисты с легким фанатичным блеском в глазах, за плечами – три года тренировок под руководством трех послушников монастыря Шаолинь, тысяча поклонов, пять лет опыта занятий боевыми искусствами. Вся грудь в орденах, блин, куда деваться!

Величественный Енисей прямо посередине родного города обнимает небольшой островок, разрезанный пополам Коммунальным мостом – «Остров Отдыха». В сотне метров за Дворцом Спорта, в неформальной обстановке среди одуванчиков и тополиных джунглей готовится показательное выступление для (завидуйте, кик-боксеры-каратисты!) монахов Шаолиня. Комплекс «Непобедимый монах» беспощадно попирает травку-муравку, комары тщетно ищут на телах адептов неподвижное место, грозный крик в приеме «монах рубит гору» заставляет вздрагивать и сбиваться с курса местных роликовых конькобежцев. Никого особо не волнует, а захотят ли монахи Шаолиня на нас посмотреть. Главное – тренировка, а там разберемся (собственно говоря, эту фразу следовало бы сделать девизом красноярских любителей шаолиньского кунфу).

Наш главный наставник – Анатолий Михайлович Ковган (в дальнейшем для краткости – А.М.) – настроен решительно, бывал в Китае он не раз, для него подобное путешествие если не обыденность, то уж точно не экзотика. Вот и сейчас он со свистом косит высокие репейники девятизвенной цепью, отметая напрочь все сомнения в успехе мероприятия. Второй послушник – бородатый Александр Алексеевич (Сан-Сеич для своих) вместе с долговязым дон-кихото-подобным Михаилом Викторовичем разбивают в щепки березовые шесты, отрабатывая комплекс «иньшоу гунь». Третий послушник – Володя Гончаревич – держит меня за правую ногу, обутую в кед прямо поверх синих монашеских гетр. Володя – краповый берет, слегка поэт и прекрасно играет на гитаре. Мы пытаемся поставить убойную акробатическую связку в парном упражнении – дуйлянь.

– Короче – прыгаешь с левой, я тебя держу за правую, переворачиваешься в полете и бьешь мне левой круговой сбоку. Понял? – Володя продолжает удерживать меня за ногу, свободной рукой делая в воздухе выразительные жесты, которые призваны объяснить мне мою полетную траекторию. Программа ясна, планка в моей голове неожиданно падает ниже уровня нормальной безопасности. Отталкиваюсь, лечу… В полутора метрах от земли понимаю, что Володя все еще держит мою ногу и я не успеваю довернуться корпусом. С грацией куля картошки, успевая лишь неловко подставить правую руку, рушусь на землю, напоследок чувствительно тюкнувшись виском. Предплечье пронзает резкая ломящая боль, я пытаюсь встать, но в глазах подозрительно темнеет, хотя небо ясное. В жизни не падал в обморок, не хочу и сейчас. Опускаюсь на колени и дышу как можно глубже. Вокруг проплывают сочувственные рожи товарищей, Сан-Сеич по доброте душевной предлагает массаж шиацу и начинает зверски давить на подушечку большого пальца. Становится заметно хуже. Наконец кто-то разумно предлагает пошевелить пальцами пострадавшей руки. Пальцы не шевелятся, боль не проходит, что и требовалось доказать.

Вот так, с перелома, началась мое первое путешествие в Китай. До поездки оставалось две недели.

Есть левой рукой очень неудобно. Мыться левой рукой крайне неприятно. Но застегивать штаны и одеваться левой рукой – сущая пытка. Порой забываюсь, пытаясь вспомнить какой-нибудь комплекс, и взмахиваю правой – хорошо, что гипс не дает кисти вращаться!

Большая толпа у вагона – шутка ли, нас уезжает одиннадцать человек, всех провожают друзья и родные. Первый раз за границу – и сразу в Китай, да не в Харбин какой-нибудь, а в монастырь Шаолинь! Происходящее кажется слегка нереальным, и от этого еще веселее.

Компания подобралась весьма теплая – никаких левых, все прожженные ушуисты, включая трех девушек. А.М., Сан-Сеич и Володя уже бывали в Шаолине, прочие в той или иной степени изучали китайский язык – боевая мобильная группа единомышленников, нацеленная окунуться в другую действительность с головой. Занимаем три купе, одно из которых получает статус штабного – там едут начальство, старшие тренера. На купейном столике воздвигается мини-алтарь: ставится книжка с изображением Манжушри на обложке, зажигается курительная палочка, у Татьяны находится мини-магнитофон и кассета с буддийскими мелодиями.

Красноярский перрон сдвигается влево, все быстрее и быстрее… Мы в пути!

Прокатываемся по Транссибу бесконечными сотнями километров. Вплоть до Иркутска – степи, тайга, скукотища. Однако в большом коллективе это не заметно. Одна пачка китайской лапши сменяет другую, запасы пряников тают, Михаил Викторович туманным взглядом провожает стайку шпалоукладчиц. Обсуждаются пути попадания в Нирвану как до, так и после жизни. А.М. с верхней полки аргументированно напирает на то, что Нирвана – это свобода от всего принципиально, в том числе от мяса, вина и женщин. Девчонки на нижней полке испуганно молчат, Михаил Викторович намекает на то, что надо оставить хотя бы вино. В соседнем купе Володя рассказывает очередной анекдот, вызывающий дружный хохот Славика и Роберта Васильевича. Роберт Васильевич Шин выдернут с корнем из обыденного существования в Красноярске-45 – закрытом городе, одном из последних оплотов социализма в России, и теперь он (Р.В.) пребывает в перманентно восторженном состоянии по поводу каждого проходящего по проходу китайца. Быть этническим корейцем в России, родиться в Киргизии, жить в общежитии и прямо сейчас ехать тренироваться ПРЯМО в Шаолине, не заплатив за это почти ничего – это вам не хухры-мухры, это надо понять и прочувствовать.

Ночь. С воем навстречу проносятся товарняки, скоро Иркутск. Андрюха отрабатывает в узком проходе сяохунцюань, не вызывая особого интереса у курящих в тамбуре трех дохлых китайцев. Весь вагон давно уже знает, кто мы такие и куда едем. Популярность бешеная. Каждый второй подошедший познакомится китаец, естественно, заявил, что сам (варианты: его брат, друг, двоюродный деверь) когда-то тренировался в Шаолине, просто давно все забыл, сами понимаете – семья, дети, торговля шмотками. Мы понимаем.

Байкал – жемчужина Транссиба. Мудрые инженеры-путейщики проложили дорогу максимально близко к побережью, к тому же подъезд к озеру со стороны Европы обалденно красив. Поезд тянется мимо Байкала – море и море! – часов 7-8, почти весь день. После восточно-сибирской пустоты сердце радуется чайкам и прибою, а желудок – свежекопченому омулю. А ведь когда-то, считают китайцы, Байкал входил в территорию Поднебесной, и знаменитый поэт Ли Бо родился именно здесь. Ну а мы… а мы вообще вам КВЖД подарили – парируем мы в ответ, продолжая уминать только-что купленные пирожки с картошкой. Бросаю в окно еще один взгляд – и не вижу противоположного берега. Водный горизонт сливается с небом, и Володя пытается ухватить редкий кадр своей полупрофессиональной камерой. Даже болтливые китайцы примолкают, уставившись в окна.

Двое суток пролетают вместе с Улан-Удэ, Читой, Петровским Заводом. На фоне мемориальной доски декабристам (за спиной – бывший соляной завод) Володя отснимает психодиллический кадр – на гранитной тумбе сидит Роберт в позе лотоса – и постепенно растворяется в воздухе, оставляя после себя вечернюю пустоту.

И вот впереди проклевывается Забайкальск – унылое узилище пыльных улочек, бетонных заборов, где центр цивилизации и самое чистое место – вокзал. Поезд уплывает в депо менять колесные пары, разношерстная толпа челноков, китайцев, транзитных иностранцев и нас, несущих передовое знамя культурного обмена с Поднебесной, заваливается в здание вокзала. Все слегка взволнованы и напряжены – впереди таможенный и пограничный осмотр, черт его знает, с людьми в форме лучше не шутить – обратно пилить не хочется! А.М. раздает ЦУ – как вести себя при досмотре, чего лучше не делать. Выясняется, что не делать лучше ничего, а на все вопросы посылать погранцов… к руководителю группы.

Забайкальск нарочито советск – словно всеми силами пытается удержать натиск бурно развивающегося соседнего Китая, не допуская ни малейших вольностей в архитектуре, одежде – и еде: ни намека на китайский ресторан, в буфете заправляют почему-то грузины, газировка, судя по цене, добыта из секретных подземных источников, обнаруженных при закапывании танков вдоль контрольной полосы.

Состав подан на перрон, мы загружаемся в душное купе – ведь кондиционеры, конечно же, не работают на стоянке (почему в Китае – работают?). Тишина, все притихли, челноки уже почти протрезвели. Хлопает дверь тамбура, появляются румяные девахи в зеленой форме – пограничники. Девчонки властные, опытным взглядом определяют торгашей, парой слов шпыняют слегка распоясавшихся в предверии дома китайцев. С нами разговор короткий – по всему видно, что лохи или туристы, поживиться нечем. Паспорта собраны, все о’кей.

Следом проходят таможенники, легкий шмон полок, пара рюкзаков наугад – а долларов у вас сколько? Сколько-сколько? Всего-то… Так, понятно, счастливого пути. Безошибочно вылавливают китайца с непродекларированными долларами – без всякой служебной собаки, вероятно, по выражению лица. Знай наших, желторукий друг.

Глава 2

«Границу будем переходить маленькими

группами, по два-три миллиона…»

Трактат о военном искусстве, Сунь-Цзы.

И вот, наконец, через пять часов копчения, дается добро на выезд поезда Москва-Пекин из границ Российской Империи. Туалеты по-прежнему закрыты, но что это по сравнению с душевной бурей, которая поднимается при виде оранжевых башенок с загнутыми краями крыш – Манчжурия, Мань-Чжоу-Ли, робкий привет загадочного еще Китая отмороженным русским туристам. Минут десять тянутся укреп-районы, редкие блиндажи, кое-где виднеется торчащий из земли ствол или танковая башенка – да, были раньше, видать, горячие деньки на советско-китайской границе, но сейчас вспоминать об этом как-то не хочется. Здравствуй, Китай, здравствуй, Родина Лао-Цзы, Конфуция, всего мирового кунфу и цигуна, пятитысячелетняя цивилизация, подарившая миру шелк и бумагу, компас и порох, книги и чай, соевый соус и пельмени, утку по-пекински и свинину в сладком подливе с ананасами, суп из креветок и фу-цзу-мала, па-сы-пхинго и юй-сян-жоу-сы… ох, простите, увлекся.

Да, итак, мы прибываем на перрон в Манчжурии, мы сходим на этот перрон, мы дышим китайским воздухом – поверьте, он другой! – и слегка ошалеваем от непривычной атмосферы. Жизнь в Китае двигается быстрее, чем у нас, китайские суставы смазаны соевым соусом на много столетий вперед – больше шума, быстрее и выразительнее речь, пестрые свободные одежды, конечно же – больше, много больше народа, кипучая торговля – без особой напряженности, как-то легко и азартно, больше странных запахов, музыки (в Китае музыка играет ВЕЗДЕ) – легкой, мелодичной, но вполне современной, больше неона и всяких фонариков. И все это – всего лишь в пределах маленького перрона международного вокзала заштатного окраинного поселка. Что же нас ждет дальше? Нас одолевает легкий кризис провинциализма, который решено преодолеть несколькими бутылками китайского пива и блинчиками кань-тоуфу – плотный соевый сыр. А также куплены пакетики с малопонятными острыми грибами и жареный арахис. Ждем китайскую таможню, вечереет, откуда-то заманчиво тянет незнакомой кухней. Вертим в руках первые юани, Сан-Сеич монотонно объясняет Михаилу Викторовичу китайский счет. К Роберту и Алинке периодически обращаются по-китайски, принимая за своих. Фраза «Я не китаец, я русский» в устах Роберта, чистокровного корейца, вызывает у аборигенов подозрение – издевается, может? У Алинки, по-крайней мере, вполне европейский цвет лица, да и по-китайски она изъясняется более свободно. Все это веселит компанию наряду с прибаутками Владимира Владимировича. Темнеет окончательно…

У китайских пограничников есть комьютер! По этой причине или нет, но формальности проворачиваются вдвое быстрее, чем у нас. Китайские таможенники одеты в белые рубашки и кажутся немного игрушечными – то ли тощие, то ли вышколены. Тем не менее разговаривают жестко и так же, как наши, не терпят лишних разговоров и непонятливых. Ху-чжао? (паспорт) Вот тебе, плиз, мой ху-чжао. Турист? А то! (дано указание по-китайски не разговаривать – перепутаешь тоны, чего доброго, и сиди в КПП до следующего поезда)

Ура! Мы идентифицированы китайским КГБ как честные туристы, не шпионы и не контрабандисты, и не – упаси боже, даже иностранцам смертная казнь – торговцы наркотиками. Уже уходя, офицер поинтересовался у А.М., куда едем – в Шаолинь, вестимо. Последовала героическая история о бурной кунфуистской молодости, постная рожа под фуражкой расплылась в улыбке. Эх, поехал бы хоть сейчас с вами, но сами понимаете – служба… Мы понимаем.

Колеса скрипнули, свисток перронного (?), поезд выдвигается в манчжурскую ночь. Мосты сожжены, мы в Китае! Общее торжество, пиво открыто, одиннадцать человек набивается в штабное купе. В соседних, надо сказать, китайцы тоже гудят как надо – они дома, они теперь хозяева, а мы – гости. Проводники это понимают и командуют китайцами значительно вежливее. Ну а мы… Странное дело, в Китае я никогда не чувствовал себя совсем чужим, таким бледнолицым инородным телом – возможно, сказывалось плотное изучение китайской культуры – кунфу, буддизма – да и несколько лет занятий языком не прошли даром. Наоборот, дышалось легко и естественно.

На третий день пребывания в вагоне, в постоянном контакте с носителями языка, начали постепенно «открываться» уши – бессвязное лепетание китайцев в тамбурах и соседних купе вдруг стало обретать очертания отдельных слов, а потом и фраз. На язык неожиданно полезли обороты, выученные два года назад и безнадежно, вроде-бы, уже забытые. Стало очевидным, как далеки тексты и диалоги учебника от живой прокуренной и часто безграмотной китайской речи.

Осваиваю искусство еды палочками левой рукой, голодная смерть уже не страшна. Закупленная в Манчжурии лапша в круглых термомисках значительно круче нашего «Доширака», но слабых желудком предупреждаю сразу: китайскую кухню опасно мешать с кока-колой и прочими ароматизаторами, идентичными натуральным. И вообще, при въезде в Китай полезно поголодать сутки – дать организму подготовиться к атаке непривычных вкусов и сочетаний.

Полдень следующего дня – первый крупный город, Харбин, четыре миллиона жителей. Вокзал невзрачный, но большой, толпы народа на перроне. К русским здесь привыкли, раньше ведь город был на территории России, много зданий построено нашими – «сталинки», но уже полно небоскребов. Наша попутчица, студентка и одновременно преподаватель Красноярского Госуниверситета – Наташа (Цзян Бэньжун), живет именно здесь. Тепло прощаемся до осени, когда она вновь приедет учиться русскому и преподавать китайский. Наташа – член компартии, и относится к этому вполне серьезно; на наши же буддийские задвиги смотрит слегка недоуменно, явно надеясь (как, впрочем, и большинство женщин), что с годами все пройдет. Мы точно знаем, что все пройдет и потому тоже не расстраиваемся.

Чанчунь, Шэньян, Тяньцзин – китайские железные дороги явно построены лучше, поезд идет быстро, качает меньше. По сторонам – моря риса, гаоляна, степи и реки (желтые, мелководные), ровные насаждения серебристых пирамидальных тополей. Деревни, заводы, изредка мелькнет традиционная кривая крыша – может, храм, может – ресторан. Рисовые поля – произведение искусства, травинка к травинке, ровнейшие рядки до горизонта. Китай кормит, наверное, всю Восточную Азию (как выяснилось позже, себя тоже не обижает). На кирпичных заводских заборах – красными иероглифами надписи типа «Соблюдай чистоту и порядок» или «Даешь высокую культуру крестьянам!». Где-то мы это уже видели… Четвертые сутки в вагоне, рука под гипсом болит все меньше, чешется все больше. Съедаем последние запасы печенья, полуночное чаепитие – в семь утра – Пекин, время, кстати, по всей Поднебесной – красноярское, с этим легче. Надо выспаться, завтра – трудный день, завтра – Пекин, завтра беготня, десять миллионов жителей, доллары обменять, не забыть подзарядить камеру, не забыть то… не забыть се… хр-р, хр-р-р…

Глава 3

«Ужас какой! Там полно китайцев, и все они дышут и дышут!»

Из впечатлений американской туристки.

Пол-седьмого утра, въезжаем в Пекин. В северной столице под тридцать тепла, плотный смог делает небо слегка туманным. Несмотря на это, вдоль полотна проплывают парки и скверики, в которых полно утренних цигунистов – в основном пенсионеров – занимающихся черт знает чем. Пекин – рассадник множества столичных, семейных, весьма диковинных традиций кунфу и цигуна. Но об этом позже…

Международный вокзал – далеко не самый крупный в Пекине и архитектурно относительно устаревший (сейчас, пять лет спустя, его сильно перестроили), но после Харбина или Шэньяна он кажется нам шикарным. Подъезжая к столице, из вагона мы любовались обилием небоскребов – где ты, Красноярск, родная деревенька? – и вот, марш-броском преодолев подземный переход вокзала, оказываемся на людной площади перед башнями Бэйцзинчжань. Семь утра, солнце размахивается раскаленным кулаком, обещая потный полдень. Мы, лилипуты, в сердце Пекина, под ногами уже не болтанка российского вагона, а каменная твердь настоящего, без оговорок, Китая. Резкие скачки в масштабах домов, обилия обильноговорящих китайцев, цветной рекламы, гул большого города, автомобильных клаксонов, крики зазывал – все это поначалу кружит голову. Это прекрасно понимают таксеры, которые, воспользовавшись нашей заминкой, набрасываются на простаков-иностранцев, предлагая отвезти куда угодно – всего сотня юаней, братан! – отпихивая старушек, предлагающих купить карты Пекина, которые, в свою очередь, теснят пацанов-чистильщиков обуви (ничего, что вы в кроссовках – шнурки погладить?) и нищих, занудно требующих внимания.

Много позже придут и другие впечатления от Китая, но это выскакивает из памяти всегда первым – вытянутое в высоту, залитое солнцем, пестрое лицо Пекина, шумный муравейник где-то на границе двух миров – Востока и Запада.

Решено в тот же день ехать из Пекина в Чжэнчжоу – столицу провинции Хэнань, откуда до Шаолиня – пару часов езды на автобусе. Мы разделяемся – А.М. с Сан-Сеичем едут доставать билеты, мы же пешком двигаем на площадь Ворот Небесного Спокойствия (Тяньаньмэнь) – крупнейшая в мире городская площадь. Нам все в диковинку, поэтому пешие прогулки по 34-х градусной жаре почти никого не пугают. Не буду утомлять читателей подробным описанием географии Пекина – скажу лишь, что центр устроен очень просто – улицы все прямые и ориентированы строго с севера на юг и с запада на восток. Это соответствует принципам гармонии фэн-шуй и легко укладывается в извилины иностранных туристов, коими мы и являемся. Рюкзаки оставляем прямо в зале ожидания вокзала под охраной наименее солнцеупорных членов группы и налегке бросаемся в объятия чужеродной цивилизации.

Здесь на сцене появляется новое действующее лицо, вернее – глаз – маленькая ручная видеокамера фирмы «Панасоник». Многие воспоминания были бы уже утрачены, не будь ее бдительного ока. Жаль лишь, что доблестные инженеры фирмы «Панасоник» не научили ее записывать также запахи и вкусы – ведь без них рассказ о Китае будет очень бледным!

Будучи неопытным оператором, поначалу стремлюсь снимать все подряд, делая короткие рваные экспозиции, зачастую на ходу или быстро ведя объектив. В результате глаз быстро устает от мелькания образов, а сюжетная линия напоминает кардиограмму сумашедшего.

Итак, выруливаем на улицу Вечного Спокойствия – Чананьцзе, и вдоль нее устремляемся к плошади. Идти километра два, торопиться некуда, посмотреть есть на что. Центр Пекина, наверное, ничем не уступит Нью-Йорку или Мехико – блистающий стекло-бетон, газоны, фонтаны, прекрасный асфальт без намека на трещины, по пять-шесть полос автомобилей в каждом направлении – плюс специальная полоса для велосипедистов. Международные отели со швейцарами, ночные клубы – говорят, очень популярны в среде столичных коммунистов, бизнес-центры, многоэтажные супермаркеты. Характерная черта современного Китая – множество строек, где растущие как грибы этажи затянуты специальной защитной сеткой зеленого цвета – чтобы мусор не упал случайно на улицу. Стиль архитектуры смешанный, часто можно видеть зеркальный небоскреб, на вершине которого пристроилась пагода в несколько этажей. Роднит новостройки в основном одно – гигантомания! Запомнилось здание Центра Женской Независимости – полукруглое, этажей в двадцать пять-тридцать, длиной в квартал. Пришло на ум патриотическое – эх, пара таких общаг – и жилищной проблемы в Красноярске как не бывать! Да и женщина в Китае – существо пока еще весьма несвободное, особенно вдали от крупных городов. Другая мысль была – ведь если бы у нас взялись построить такую махину, то строительный мусор валялся бы даже у мэра в кабинете, притом что пять верхних этажей разворовали бы в процессе стройки, а пять нижних – еще на стадии проектирования. Может быть я – пессимист, но – съездите в Китай, потом загляните к нам в Красноярск, на площадь Мира, где в центре города одиноко гниет уже десяток лет гордость местной архитектуры – недостроенная тридцатиэтажная башня бывшего НИИ КАТЭК – и скажите, что я неправ.

На подходе к площади нас догоняет велорикша – дедушка лет шестидесяти (возраст китайцев, зачастую, трудно определить), и оживленными жестами приглашает покататься на своем горбу. Мы, чей средний возраст вряд ли больше 25-ти, также жестами вежливо отказываемся – неудобно, все таки. Дед настаивает, хищно приглядываясь к нашим запаренным лицам – его логика проста: белые – иностранцы – наверное, американцы – долларов немеряно – заработаю внучке на новый сотик. Увы, приходится внятно и по-китайски объяснить, что мы – русские, наше любимое занятие – ходить пешком по жаре, к тому же мы почти пришли. Китайская речь из уст явных бледнолицых сбивает старика с привычной поведенческой тропинки, он въезжает в продавца мороженого (совсем не такое, как наше – похоже на замороженный фруктовый сок) и отстает. Мимо прокатываются сотни велосипедистов. Один толстый дядька кажется мне фотогеничным, навожу камеру на него, он немедленно начинает улыбаться и показывать пальцами букву «V», теряет управление и заваливается набок. Сзади налетают еще пятеро, возникает куча мала… Но! Никто не ругается, все спокойно разгребают затор и рулят дальше. Идем дальше и мы, восхищаясь гармоничной неспешностью китайской жизни.

Площадь Тяньаньмэнь велика. Она огромна. По идее, в центре крупного мегаполиса должно быть тесно, этаж на этаже, пробка за пробкой. Но Пекин – детище древнего государства, законы которого все еще в силе… А может, Красная Площадь в Москве – уменьшенный прообраз своей пекинской сестры? Во всяком случае, стены императорского дворца всегда напоминали мне Кремль. А вот уже мавзолей Мао Цзэдуна – чистой воды плагиат с последнего прибежища Владимира Ильича.

Взгляд разлетается вдаль, в тумане смога (в Пекине от него в безветренную погоду щипет глаза) виднеются вдалеке здания китайского правительства, мавзолей Мао, Южные Ворота – часть древней городской стены, сохранившейся до наших дней, и какая-то христианская церковь. Мы стоим перед центральным входом в Запретный Город – так раньше именовалась резиденция императора, ведь посещать его имели право лишь слуги и ближайшие советники. Над входом товарищ Мао твердым отеческим взглядом обозревает площадь с трехметрового портрета, напоминая маленьким желтым человечкам внизу, что их и так полтора миллиарда, всем хочется кушать и смотреть лазерные диски в формате DVD (видеокассет в Китае остается все меньше – здесь Поднебесная прочно шагнула в третье тысячелетие), так что сильно-то не выпендривайтесь, в любой момент сотню-другую, а если сильно надо, то и сотню тысяч можно отправить на север в соляные копи или просто освободить от тяжкой земной кармы, и не помогут никакие санкции ООН – демократия в Китае никогда особенно не насаждалась.

Над площадью, в мареве горячего воздуха, медленно парит орел. Огромного размаха крылья почти не двигаются. Так, думаю, откуда он тут взялся, посреди каменных джунглей? Охотится за пустыми стаканчиками из-под кока-колы? Меня успокаивают: это просто бумажный змей в форме большой хищной птицы, за двадцать пять юаней. Тьфу, разочарование.

Билеты куплены, поздно вечером уезжаем в Чжэнчжоу. Предстоит перевезти вещи и себя на Западный вокзал – оттуда отправляются все поезда местного, внутрикитайского назначения. Берем такси – три маленькие красные малолитражки, рассчитанные явно на китайцев. Утрамбовываемся. Едем. Тесно, но весело – ездить по Пекину интересно – много необычных зданий, жизнь бъет ключом. Машинка под нами пыхтит, но тянет. Мимо пролетают «фольксвагены» и «ауди» – все местного производства, собранные в Пекине или Шанхае по немецкой лицензии – не последнее слово техники, но все же выглядят наряднее наших «жиг» или «волг», которых, кстати, почти не видать – времена советского импорта давно закончились. Много также автомобилей оригинального китайского происхождения – явно скопированные у японцев – в основном, малолитражки, микроавтобусы-коробочки, маршрутные автобусы и троллейбусы. Китайкая техника производит двоякое впечатление – с одной стороны, современная внешность, блестящий лак ярких цветов, в легковушках – обязательно кондиционеры, с другой же стороны – явно низкое качество сборки, маломощные двигатели, внутри автобусов и такси зачастую грязно и обшарпано. Впрочем, как в дальнейшем нам пришлось убедиться, понятие комфорта для простого китайца расходится с нашим иногда просто на неприличное расстояние.

Преодолев современный, со множеством виадуков и разъездов, автобан, наш «китайский запорожец» бодро выруливает на площадку для такси перед центральным входом в Западный вокзал – Сичжань. Время за полдень и здание вокзала, освещенное ярким солнцем, возвышается над нами во всем своем громадном великолепии. Похоже, пекинские архитекторы задумали этим вокзалом переплюнуть всю планету – ведь по размерам ему впору принимать не местные поезда, а межпланетные лайнеры. С запада на восток здание вокзала и прилегающие к нему гостиницы и административные корпуса протянулись километра на полтора, если не на два; центральный массив высотой в двадцать-тридцать этажей выстроен в традиционном китайском стиле с загнутыми крышами и гигантскими красными колоннами а-ля дворец императора. На огромной площади перед входом живописно расположились несколько тысяч китайцев – в основном, простые рабочие или крестьяне, которые еще не купили билеты или просто ждут поезда. Многие спят прямо на бетонном полу, подстелив пиджак или газету, едят, болтают, глазеют по сторонам. От солнца спасает гигантский навес – ажурная металлоконструкция, опирающаяся на описанные выше колонны.

Хватаем рюкзаки и ломимся внутрь. Без билетов туда не пускают, но у нас они есть, к тому же мы – лаоваи, нас пустили бы и так (лаовай – уважаемый иностранец, вот так-то, не иначе). Новенький эскалатор несет нас на второй ярус, где расположены залы ожидания (их много) и пандусы к перронам. Внутри прохладно, чисто и цивилизованно. Здесь же множество магазинов – от продуктовых до бытовой электроники, детские аттракционы, рестораны – китайские и мак-дональдсы, видеозалы, почта, междугородные телефоны, гостиницы и бары с караоке – словом, целый город в одном доме.

Располагаемся в зале ожидания, распугивая китайцев своими рюкзаками и трехдневной щетиной. Занимаем самые мягкие диваны под потолочными кондиционерами и несколько минут просто сидим, высунув языки. Жизнь прекрасна, но… мы не ели с шести утра. Тем не менее обед в вокзальном буфете здесь мы описывать не станем – не стоит того, просто ограничимся констатацией факта: он вкуснее и безопаснее для пищеварения, чем такой же на вокзале в Красноярске. И все же это общепит, не дающий никакого представления о традициях китайской кухни. Терпение, и еще раз терпение!

Время – около восьми вечера, темнеет, поезд на Чжэнчжоу – в десять. Уставшие после шумного дня, с легким звоном в голове от вокзального коловращения, выходим на привокзальную площадь, переходим половину автострады и распологаемся на разделяющей дорогу пополам широкой пешеходной полосе, которая одновременно является газоном, парком отдыха и детской площадкой. С наслаждением разуваемся и ходим (надеясь, что лаоваев не заругают) по плотной чистой траве. Загораются вездесущие рекламные щиты – все то же, что и у нас – шоколадки, газировка, сигареты, пиво – только как-то более жизнерадостно и без намека на пошлый юмор. Вслед за неоном огромный массив вокзала подсвечивается сотнями прожекторов и контурных фонариков (то есть обозначающих грани здания светящимся пунктиром). Вдали пылает огнями необъятный Пекин. Любуемся всем этим световым расточительством, изредка ополаскивая лицо в маленьком, но симпатичном фонтанчике. Самый лучший Пекин – ночной, и мне довелось убедиться в этом не раз.