Текст книги "Все темные секреты (ЛП)"

Автор книги: Паула Гальего

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Паула Гальего

Все Темные Секреты

Оригинальное название: Todas las criaturas oscuras

Автор: Paula Gallego / Паула Гальего

Серии: Gaueko #1.5 / Гауэко #1.5

Перевод: nasya29

Редактор: nasya29

Это для злодеек.

Пусть горит мир.

Глава 1

Я всегда знала, что моя жизнь была взята взаймы.

Знала это в Ордене, каждый раз, когда сталкивалась с очередным безумным испытанием, когда мы доводили себя до голода или причиняли себе такие же раны, какие были у настоящей Лиры… и знаю это сейчас.

Сердце бешено стучит, ударяясь о ребра, пока я разворачиваю письмо и снова перечитываю.

Я часто задавалась вопросом, меняется ли этот орган, когда наши тела превращаются.

Я думала, что да. Была убеждена, что даже это должно быть иным.

Амита всегда говорила, что нет.

Я вспоминаю, как она прижималась к моей груди, к этому телу, которое не полностью принадлежало мне, шепотом считая удары моего сердца.

Один. Два… Три. Четыре… Пять. Шесть…

Она просила меня измениться, хотя нам запрещено было принимать другие формы, и я соглашалась, потому что ради нее была готова нарушить почти любое правило.

Затем она снова клала голову мне на грудь и, торжествуя, улыбалась.

«Видишь? Я узнаю этот ритм в любой форме… это сердце в любом теле».

Я хотела верить ей. Хотела всем сердцем.

Я вздрагиваю и решительно отгоняю этот образ из своих мыслей. Сейчас слишком опасно вспоминать об Амите, когда только что прочитала послание Воронов, и их приказ звучит в моей голове:

«Эрис не должен терять интерес к Лире. Мы надеемся, что ты сможешь снова завоевать его внимание».

Я бросаю письмо в огонь. Печать ворона мгновенно плавится и исчезает вместе с остальным листом, пока чернила Ордена растворяются.

Как личная служанка Лиры, я никого не удивляю своим появлением в ее покоях. Маленькой пташки здесь тоже нет. Она уверена, что никто не замечает, как она каждое утро ускользает, чтобы навестить своего капитана.

Абсурд.

Я беру одно из ее платьев и перевоплощаюсь, прежде чем надеть его.

Все это ради нее, ради ее беспечности и дерзости, ради которой мне приходится это делать.

Я смотрю в зеркало на туалетном столике, заканчивая одеваться, и понимаю, что этот облик – черные волнистые волосы, строгие зеленые глаза, красивая и беспощадная улыбка – ощущается мне ближе, чем маска Даны. Недаром я носила маску Лиры почти десять лет.

Бедная Дана не почувствовала вкус яда в чае. Я выбрала яд серебряного паука, потому что любой другой, который вызвал бы кровотечение, был бы слишком заметен, а подвергать ее галлюцинациям от фиолетового гриба или страшным внутренним ожогам от морного плюща показалось мне жестокостью.

Я не хотела, чтобы она осознала, что умирает, и также не хотела, чтобы Вороны узнали, что я не пронзила ей сердце, как предписывает обычай. Поэтому я использовала токсин и молилась, чтобы тело убрали до того, как заметят почернение конечностей.

Никто не требовал от меня объяснений, так что, полагаю, я не ошиблась.

Я собираю волосы, оставляя еще более открытым щедрое декольте, и выхожу из покоев Лиры с одной-единственной целью: покои Эриса.

Когда я останавливаюсь перед дверью, до меня доносится громкий голос. Это он, кричит на кого-то, кто, судя по всему, не решается ответить. Раздается грохот, звук разбивающегося стекла, и снова слышны его яростные крики.

Спустя несколько мгновений понимаю, что это не прекратится, и поднимаю руку, чтобы постучать костяшками в дверь.

Делаю глубокий вдох.

Напоминаю себе, что это не впервые. Говорю себе, что хуже быть не может.

Меня встречает слуга. Он выглядит испуганным, и по его левой брови, рассеченной от края до края, стекает тонкая струйка крови, затекающая в глаз.

– Кто там?

Голос Эриса доносится с другой стороны. Авторитарный, холодный и хриплый; в его тоне ясно ощущается раздражение и опасное пренебрежение.

– Принцесса, ваше величество, – отвечает слуга.

Кровь стекает вниз, заставляя его прикрыть глаз. Рука, удерживающая дверь открытой, слегка дрожит, пока он решает, что будет более приличным – оставить все как есть или стереть кровь с помощью рукава.

Слышны нетерпеливые шаги, и мгновение спустя присутствие Эриса заполняет прихожую.

Не глядя на слугу, он грубо бросает:

– Вон.

И тот не теряет времени, чтобы объясняться, извиняться или поблагодарить за освобождение; настолько он испуган.

Эрис отступает в сторону, чтобы пропустить меня. На его светлых волосах тяжелая золотая корона с изображениями Львов и рубинами, которые под светом свечей кажутся грязными пятнами крови.

– Какой приятный сюрприз, – бормочет он, хотя выглядит не очень довольным. Я задаюсь вопросом, почему. – В прошлый раз ты сбежала, как напуганная мышь.

Ах, так вот в чем дело.

Пташка не осмелилась. Поэтому, вероятно, и было отправлено письмо. Поэтому хотят, чтобы я исправила эту проблему. Пожалуй, мне стоит снова поговорить с ней. Если она будет неосторожна, следующее послание может предписывать ее казнь.

– Я пришла, чтобы исправить ошибки, – отвечаю с улыбкой.

Проходя мимо, я слегка касаюсь его груди рукой, хотя он мог бы уступить дорогу. Он провожает меня прищуренным взглядом, пока я медленно и лениво шагаю по залу.

Эрис закрывает за собой дверь одной рукой, оставляя ее на ней какое-то время, наблюдая за мной, прежде чем направиться ко мне.

– Какие ошибки ты хочешь исправить? – спрашивает он.

Он ходит вокруг меня, а я позволяю ему думать, что я – добыча, бесцельно скользя по комнате, касаясь поверхности полок, ткани штор…

– Вам решать, ваше величество.

– Я думал, мы перели на «ты».

Я останавливаюсь. Улыбаюсь.

Невольная оплошность; но он слишком поглощен развитием событий, чтобы действительно беспокоиться о том, перешла я на «ты» или нет.

– Еще одна ошибка. Прости, Эрис.

– Ты собиралась их исправить, не так ли? – с намеком говорит он. – И что ты планируешь сделать?

Я останавливаюсь рядом с дверным проемом, ведущим в спальню. Один взгляд на кровать, огромную, покрытую роскошными нежными простынями, вызывает во мне неприятный укол в животе.

В первую неделю после того, как я заменила Дану, мне пришла записка с той же вороньей печатью, и в ту ночь я должна была отправиться в королевский храм Уралура. Тогда не было шелковых простыней, только холодный алтарь, прижимающийся к моей коже.

Я оборачиваюсь к Эрису, прислоняясь спиной к дверному косяку. Обессиленно опускаюсь на него и дарю ему свою самую равнодушную улыбку.

Вдруг взгляд принца становится мрачнее, и через мгновение я напрягаюсь, чувствуя, как он приближается ко мне. Я с трудом удерживаю себя от того, чтобы не выдать себя, чтобы маска осталась на месте. Однако то, как он становится напротив меня, вторгаясь в мое пространство, и взгляд, которым он смотрит сверху вниз, заставляют меня чувствовать, будто раскаленный железный прут пронзает меня насквозь.

– В прошлый раз ты пришла с похожими намерениями, но в итоге ушла, а мне пришлось довольствоваться услугами служанки.

Мой желудок сжимается. Была ли у той девушки хоть малейшая возможность отказаться?

– Я не уйду, – обещаю я сладким голосом.

Эрис улыбается, но в его улыбке нет ничего дружелюбного; только ненасытный голод в том, как его губы изгибаются в усмешке. Он делает шаг вперед, пока я не ощущаю его грудь, прижатую к моей, и затем крепко захватывает мой подбородок. Его пальцы болезненно врезаются в мою кожу.

– О, нет. Конечно, ты не уйдешь, – мурлычет он. – На этот раз я не отпущу тебя.

Это должно бы звучать как вызов, но я не могу не уловить в его голосе нечто другое – мутную, тяжелую угрозу, которая ложится на кости, словно предвестие наказания.

Я пытаюсь улыбнуться, но, кажется, у меня не получается так, как я хотела. Если он это замечает, он списывает это на нервы или просто ему все равно.

Он кивает в сторону комнаты, и я заставляю себя двигаться.

Первый раз, когда я легла с мужчиной, было уже довольно давно, но я до сих пор помню ощущение на коже, ужасное прикосновение, горький привкус нежеланных поцелуев. Я убедила себя, что так и надо. Не было письма, которое говорило бы мне, что нужно сделать, ни прямых приказов. Это была моя собственная воля, мое неведение или слепота, что привело меня в постель к Алексу Алии, моему соратнику. Я знала, что нравлюсь ему, а если не я, то хотя бы мое тело, потому что раньше он уже успел украсть у пташки несколько поцелуев и нескромных ласк.

И когда я поняла, что начинаю испытывать к Амите что-то большее и приписала это своей любопытной природе, замешательству и неконтролируемому желанию, которое меня пугало, я взяла Алекса и привела его в свою постель.

Когда я рассказала об этом Амите – ведь мы рассказывали друг другу все, – она спросила с болью, понравилось ли мне, и я сказала правду. Сказала, что ненавидела каждую секунду; но даже тогда у меня не хватило смелости признаться, почему.

В конце концов, мое само существование уже было грехом. Неужели магия Ворона, живущая во мне, развратила меня до такой степени, что я начала испытывать подобные чувства? Я не хотела даже думать об этом. Мысль о том, что я могу разочаровать Орден, пугала меня до дрожи.

Эрис входит следом за мной, и я останавливаюсь у туалетного столика с изогнутыми ножками и замысловатыми, перегруженными узорами. На нем стоят несколько забытых бокалов, два пустых и один наполовину полный. Прежде чем он успевает приблизиться, я поворачиваюсь к нему, облокачиваюсь бедром о столик и наклоняю голову.

– Разве не предложишь мне бокал?

Эрис цокает языком, и я замечаю, как он раздумывает, не отказать ли мне. Однако он смиряется, выходит из комнаты, и я слышу, как он заходит в соседнюю комнату, где, должно быть, стоят его напитки.

Когда он возвращается, то протягивает мне почти полный бокал. Я поднимаю бровь, но ничего не говорю. Думаю, выпью залпом и буду молиться, чтобы он подействовал поскорее.

– Тебе нужно набраться смелости для того, что мы собираемся сделать?

Ответ всплывает на моих губах, но я сдерживаюсь. Не знаю, какого ответа он ждет и какой хотел бы услышать. Поэтому я делаю глоток крепкого, пряного на вкус напитка и опускаю голову, будто сама мысль об этом меня смущает. Затем нежно улыбаюсь, выигрывая немного времени.

Узоры на ковре так же перегружены, как и остальная обстановка: десятки рычащих львов переплетаются в мозаику из изогнутых линий и изображений непропорциональных конечностей.

– Чего ты ждешь от этой ночи, Эрис? – наконец спрашиваю, осторожно нащупывая почву.

Он смотрит на меня пару секунд, а затем делает два шага назад и усаживается на синий бархатный пуфик у подножия кровати.

Хорошо. По крайней мере, он хочет говорить. У меня будет время подготовиться, и, если я разыграю свои карты правильно, возможно, смогу поставить некоторые границы. Возможно, ему хватит небольшой части меня. Может, несколько лестных слов и немного игры будут достаточны. Если я буду достаточно убедительна, возможно, ему даже не придется прикасаться ко мне.

– Я жду слишком многого, чтобы сделать это все за одну ночь.

Я сглатываю.

– Тогда начнем с чего-то простого, – предлагаю я, понижая голос, и осушаю бокал, прежде чем направиться к нему.

Это не будет хуже, чем то, что тебе пришлось сделать в храме, убеждаю себя.

Но не успеваю я сделать и двух шагов, как Эрис поднимает руку.

Его взгляд строг, когда он приказывает:

– Останься на месте.

Я хмурюсь, но подчиняюсь.

Его глаза с жадностью скользят по моему телу сверху вниз.

– Раздевайся, – требует он.

Я делаю глубокий вдох и медлю пару секунд, прежде чем ответить. Разорванные фрагменты воспоминаний всплывают передо мной под гнетом властного голоса. В те моменты я была не готова. Я не знала того, что знаю сейчас. Поэтому я улыбаюсь и подхожу к нему, игнорируя его приказ.

Эрис хмурится, но я не останавливаюсь и оказываюсь перед ним, между его ногами, чуть склоняясь.

– А что, если я раздену тебя сама? – предлагаю я мягко.

Я едва успеваю расстегнуть пару пуговиц на его рубашке, как его рука грубо хватает меня за запястье, и резкость жеста пугает меня. Он не отпускает меня, поднимаясь на ноги, не ослабляя хватку. Выпрямившись, он возвышается надо мной, натягивая мою руку на себя.

– Я тебе что-то приказал.

Я сжимаю кулаки.

– Так все и будет? – спрашиваю, все еще мягко. – Ты будешь говорить, что хочешь, а я должна буду подчиняться?

Эрис приближает лицо к моему.

– Похоже, твой капитан слишком тебя балует.

Я собираюсь ответить, когда он внезапно отпускает меня и через мгновение резко хватается за шнуровку моего корсета, срывая ее с такой силой, что ткань трещит. Жест настолько резок, что я не могу сдержать вскрик, поднимая руки, чтобы поставить их, между нами. Это движение, однако, его раздражает, он тихо рычит, хватает меня за шею и с силой отбрасывает назад, пока моя голова не ударяется о столб кровати.

Глухая боль разливается по затылку, и напряжение пронизывает меня от макушки до пят. Его пальцы сжимают мне горло.

– Наверняка теперь ты жалеешь, что не приняла мое предложение рассказать, что тебе нравится.

– Эрис, ты причиняешь мне боль, – предупреждаю я, и, возможно, мой голос звучит слишком жестко для той роли, которую я должна исполнять, но страх мешает мне контролировать себя.

Эрис улыбается с наслаждением.

– Отлично, – отвечает он, и ледяной, вязкий страх разливается по моим венам, сковывая меня изнутри.

Он сжимает сильнее, так что воздух едва просачивается в мои легкие. Я открываю рот, пытаясь вдохнуть, и в панике хватаюсь за его руку, чтобы ослабить хватку.

– Пожалуйста, – выдыхаю я едва слышно.

Я буду защищаться. Убью его, если потребуется.

Я знаю, что это в конечном итоге приведет к моей собственной смерти, но я не позволю ему избивать меня.

Я вонзаю ногти в его руку и уже готовлюсь нанести удар коленом, когда внезапно Эрис ослабляет хватку, и воздух возвращается в мои легкие. Его пальцы скользят по моему болезненному горлу почти нежным жестом.

Он снова толкает меня к столбу кровати.

– Не смей играть со мной, – предупреждает он. – И не вздумай мне больше перечить.

Страх пульсирует в моих висках, в каждом вдохе, в каждом ударе сердца… Но вместе с ним я ощущаю яростный поток гнева.

Я поднимаю голову и смело встречаю его взгляд.

– Если еще раз тронешь меня, я уйду и больше никогда не вернусь в эти покои, – отвечаю я.

Эрис смотрит на меня секунду, две, три… Его взгляд темнеет, и темная жестокость окрашивает его лицо.

Я не успеваю даже заметить, как он двигается.

Он поднимает руку так быстро, что я не в силах остановить его. Даже если бы я использовала свои настоящие способности, а не Лиры, я не смогла бы его остановить. Таков он – быстр и беспощаден.

Это не пощечина. Я чувствую, как каждая его костяшка впивается в скулу. Боль острая, тянущая, пронизывающая – она только усиливается от внезапности и шока, когда я падаю на пол.

У меня нет времени встать. Резкий звон заполняет мои уши, и, вдруг, он снова хватает меня за шею, лишая возможности дышать. Он поднимает меня на ноги, разворачивает и с силой толкает к столбу.

Отвращение переплетается с болью и ужасом, когда я ощущаю, как его руки поднимают подол моего платья, касаясь, вторгаясь, исследуя без разрешения.

Я не думала об Амите в ту ночь у алтаря. Я не хотела осквернять ни одно из воспоминаний о ней в такие моменты, когда переживала что-то настолько ужасное.

Но сейчас я цепляюсь за каждую мысль о ней.

Я чувствую, как Эрис избавляется от моего белья. Слышу, как его ремень тихо позвякивает, когда он расстегивает его.

Я закрываю глаза и думаю о ней: о ее каштановых волосах, о ее карих глазах. Думаю о той улыбке, которую надеюсь снова увидеть однажды.

Может быть, может быть… в другой жизни. Это я сказала ей, когда мы прощались.

Вне Ордена, одних, нас ждал бы только костер.

Но огонь сейчас уже не кажется таким страшным; намного меньше, если бы после него я прожила бы хоть немного свободной. Сколько бы это длилось? Годы? Месяцы? Нас бы поймали за дни? Кто знает. Один единственный миг сейчас представляется мне, как мечта.

Возможно, думаю я, я была трусливой. Возможно, страх не дал мне увидеть, что даже одно мгновение стоило бы этого.

Но уже слишком поздно.

Глава 2

Амита мне улыбается.

У нее широкие губы, верхняя губа чуть тоньше нижней, а зубы – если она широко улыбается, как сейчас – слегка неровные, с крошечным промежутком между передними. Почти незаметным, но мне это нравится.

Она скользит рукой по моей щеке, и я понимаю, что она убирает волосы с моего лица. Мои волосы. Не Лиры, а настоящие. И тут я осознаю, что это сон.

Я цепляюсь за сон, за эту улыбку, за ощущение ее теплой ладони на моей коже. Амита смотрит на меня, словно я какое-то видение, что-то божественное, стоящее перед ней, и я узнаю этот взгляд, то выражение, которое однажды разожгло во мне что-то необъяснимое. Сон – это воспоминание; одно из лучших.

Амита только что показала мне, какая она на самом деле, и сказала, что хотела бы увидеть меня такой, какая я есть.

Я не дрогнула, когда нас травили в Ордене. Все Вороны, стремившиеся стать Лирой, подвергались испытаниям, мы сталкивались со смертью, но тогда я справилась с этим испытанием одна, без единой заминки. Я не дрогнула и тогда, когда меня держали взаперти и допрашивали днями, подозревая, что одна из нас напала на другую из-за соперничества.

Я встречалась с ужасами, и тем не менее, никогда не боялась так, как в тот момент, когда показала Амите, кто я на самом деле.

Затем она развеяла мой страх одной улыбкой.

И я просыпаюсь.

Свет приносит с собой давящее чувство в груди, словно что-то разрывается внутри. Я пытаюсь остаться во сне, продолжать пребывать в беспамятстве, в том царстве, где возможно всё: даже снова быть с Амитой.

Но свет настойчиво пробивается через занавески и ранит мои глаза, принося не умиротворение, а глубокий ужас. Сердце учащенно бьется, как только я открываю глаза, и самое худшее – что мне требуется несколько секунд, чтобы понять, почему.

Воспоминания о прошлой ночи с Эрисом обрушиваются на меня всей своей тяжестью; настолько, что я вынуждена встать и бежать в ванную, чтобы вырвать то немногое, что осталось в желудке.

В зеркале я понимаю, что сейчас я не в облике Даны; и не в облике Лиры. Два серых миндалевидных глаза смотрят на меня, покрасневшие, с глубокими фиолетовыми кругами под ними.

Я редко менялась невольно. Был один случай, самый худший, когда настоящая Лира перестала есть из-за болезни, и нас тоже лишили пищи, чтобы наши тела испытали то же самое. Во время одной тренировки я упала в обморок и изменилась. Позже моя наставница, Алия, наказала меня за то, что я потеряла контроль.

Я быстро возвращаюсь к облику Даны, в памяти вспыхивает тот ужас, та боль, смешанная с новым страхом.

Всё тело болит, и, когда я раздеваюсь, замечаю, что некоторые синяки уже начинают проступать: опухший, потемневший глаз, который будет трудно скрыть, разбитая и распухшая губа, фиолетовые следы на запястьях, на шее, на ребрах, на бедрах…

Я умываюсь, как могу, и, пока занимаюсь этим, думаю о том, чтобы предупредить пташку; показать ей, как выглядят теперь мое лицо и тело, чтобы она смогла скопировать их, и Эрис не заметил бы подмены. С трудом одеваюсь и обуваюсь, но так и не выхожу из комнаты. Останавливаюсь перед скромным туалетным столиком, перед плохо отполированным зеркалом, где мое отражение искажается в нескольких местах.

Я представляю себе, как рассказываю ей, что случилось, и в моих глазах загорается гнев, смесь ярости и беспомощности.

Всё могло бы сложиться иначе. Я могла бы показать ей записку, позволить ей самой заняться этим делом; но нет, я должна была взять всё в свои руки. Я должна была сама прийти в ту комнату.

Решаю не идти к ней.

Принимаю облик незнакомой женщины и спускаюсь на кухню как обычная служанка, чтобы добыть несколько ингредиентов для компресса, который бы облегчил боль от ударов, и для тоника с противозачаточным эффектом.

В течение нескольких дней я не выхожу из своей комнаты в образе Даны.

Днем я лежу в постели, дожидаясь, пока боль утихнет и следы исчезнут; когда же гнев вновь поднимается, я повторяю себе, что всё это ради Высшего Блага, и стараюсь избавиться от воспоминаний о прикосновениях Эриса. Но воспоминания атакуют меня, воспоминания о других приказах, других заданиях, и я пытаюсь их укротить, пытаюсь забыть.

По ночам я крадусь по тускло освещенным коридорам, мимо кухни, где всегда кто-то перешептывается, и через конюшни, которые в последнее время стали слишком людными, поскольку во дворец постоянно прибывают солдаты. Так я узнаю секреты, о которых, похоже, Воронам знать не положено.

С мятежами что-то не так. Они не кажутся единичными событиями, как пытается представить Эрис. Лишь слуги и несколько солдат, кажется, понимают, что спокойная покорность волков подошла к концу.

Я пишу письмо для Ордена. Хотя обмен сообщениями в обоих направлениях, когда идет замена личности, редкость, у меня есть способы передать его. Я знаю, что послания разносит мальчишка из кухни, который выполняет роль гонца и может свободно перемещаться.

Но письмо заканчивает свой путь в огне камина, и Вороны так и не получают предупреждение, потому что я не хочу его отправлять.

Я уже настрадалась из-за Ордена, из-за того самого Блага; того Блага, ради которого мы должны делать то, что делаем, ради которого мы обязаны отказываться от своих жизней, от своей любви. Но на этот раз гнев сильнее, опаснее. Я чувствую, как он укореняется внутри меня, извивается, царапая мне душу, вопрошая снова и снова: зачем, зачем, зачем… не давая мне покоя.

Я почти ничего не делаю, кроме как думаю, а когда засыпаю, мне снится Амита. Иногда мне снится Эрис, а в самых ужасных снах они оба появляются вместе. Амиту раскрывают, и Эрис приказывает сжечь её на костре. Именно он поджигает дрова, на которых она будет гореть, а я не могу двигаться, не могу кричать, не могу её спасти. Я заперта в своей маске, вынуждена смотреть и аплодировать, пока она умирает.

Вот почему, когда несколько дней спустя приходит новая записка с символом ворона, часть меня радуется приказу. Я устала думать, задавать себе вопросы и тонуть в воспоминаниях, которые уже никогда не вернутся.

Но, узнав свою миссию, я сразу меняю мнение.

Записка короткая, требовательная и не оставляет места для сомнений:

«Мир в королевстве Эрея зависит от того, чтобы солдат королевской гвардии Тристан умер в ближайшие часы. Яд не подходит».

Я быстро избавляюсь от записки и одеваюсь, чтобы скрыть следы побоев: длинные рукава и толстый слой грима, который, впрочем, не может замаскировать опухший и потемневший глаз.

У меня мало времени, чтобы подготовиться, собрать информацию о Тристане или узнать его слабости. У меня нет возможности задаться вопросом, что он сделал, чтобы заслужить смерть.

Я нахожу его и действую.

Мне нужно перехватить его во время обхода, сменив облик на безымянный: женщина, с которой я однажды столкнулась на Острове Воронов, – лицо, которого стражники не видели и не увидят больше никогда.

Во дворце царит суета с тех пор, как Эрис вернулся после подавления одного из мятежей. Поэтому я стараюсь действовать быстро, чтобы не привлечь к себе лишних взглядов. Я ищу Тристана и нахожу его на патруле с товарищем, с которым он, похоже, делит какую-то шутку, которую они обсуждают вполголоса. Говорю уверенно:

– Солдат Тристан, ваше присутствие немедленно требуется в королевских покоях.

Я тут же поворачиваюсь, как будто даже не допускаю, что он может возразить.

– В покоях? Подождите! Кто требует моего присутствия? И кто вы?

Я оборачиваюсь, не замедляя шага, и выдавливаю натянутую улыбку.

– Его высочество, наследный принц Эрис, – отвечаю с напряжением, как будто это, само собой разумеется. – Меня послали, чтобы привести вас к нему.

Тристан хмурится. Он не двигается, и это вынуждает меня остановиться на несколько шагов от солдат. Несколько мгновений я думаю, что он не попадется в ловушку и мне придется убить его напарника тоже.

«Это были бы побочные жертвы», – подсказывает мне холодный, острый голос, натренированный до изнеможения, чтобы напоминать мне, зачем я это делаю.

Нет ничего важнее миссии: ни человеческие жизни, ни твоя собственная. Раньше это постоянно повторяла моя наставница. Теперь время и угрызения совести сделали этот голос моим собственным.

Скрестив руки на уровне бедер, я касаюсь пальцами лезвия кинжала, спрятанного под рукавом, словно тороплюсь и жду момента. Но Тристан вздыхает, оборачивается к другому солдату и тихо говорит:

– Интересно, что ему нужно в такой час?

– Иди, – советует тот. – Не зли его.

Тристан направляется вперед, я ослабляю хватку на кинжале, ощущая легкое облегчение, и веду его к одной из пустующих комнат для отдыха. Когда останавливаюсь и толкаю дверь, он ждет снаружи.

– Разве вы не сказали, что меня ждут в королевских покоях?

Я одариваю его спокойной улыбкой.

– Проходите, пожалуйста.

Я держу для него дверь в темное помещение, и сердце начинает бешено колотиться, когда он подчиняется.

– Где он? – нетерпеливо спрашивает он.

– В проходах, – уверенно отвечаю, кивая. – Пожалуйста, возле книжного шкафа.

Тристан раздраженно выдыхает и направляется в сторону, на которую я указываю, не обращая внимания на темноту.

Он доходит к двери, замаскированной под часть стены, и смотрит на нее с явным недовольством.

– Откройте, прошу вас, – мягко говорю я. – У вас получится быстрее, чем у меня.

Солдат снова вздыхает, громко и с явной неохотой, и пытается открыть тяжелую дверь.

– Это просто абсурд, – ворчит он, напрягаясь. – Если меня вызвал сам король, не понимаю, почему я должен пользоваться потайными ходами.

– Важно, чтобы обсуждаемое дело оставалось в строгом секрете, – шепчу я, стараясь казаться спокойной.

Сердце уже колотится так, что руки дрожат, и мне приходится держать их скрещенными, чтобы не выдать напряжения и не сорваться раньше времени.

Я жду, терпеливо, бесконечно долгие мгновения, пока он входит в проход и пытается найти факел, чтобы зажечь.

– Здесь слишком темно, – говорит он, не останавливаясь. – Вы хорошо знаете эти галереи? Без света здесь…

Я перестаю его слушать. Выдергиваю кинжал из-под рукава, крепко сжимаю его, подхожу на два шага ближе, не обращая внимания на боль в собственных ребрах, когда одной рукой хватаю его за плечо, а другой – вонзаю кинжал ему в бок.

Тристан издает сдавленный звук, смесь боли и удивления; но он – тренированный солдат, и инстинкт заставляет его реагировать. Он оборачивается ко мне, хватаясь за рукоять меча и почти успевает обнажить его, но я погружаю кинжал прямо в его грудь, целясь в сердце.

Его рука слабеет на мече, глаза распахиваются от осознания: он видит лицо своей убийцы… хотя это и не совсем так.

Моя рука дрожит, когда я смотрю, как он падает на пол, словно безжизненная кукла, словно остов пустой статуи. Я почти жду, что он разобьется на тысячи кусков гипса и мрамора, рассыплется в белую пыль, и когда этого не происходит, горькое, извращенное чувство разрывает мне грудь.

Я смотрю на него, лежащего там безжизненным, и думаю, что всего несколько минут назад он смеялся со своим товарищем. Если бы не я, он закончил бы свой обход и отправился бы спать. Возможно, его кто-то ждал в покоях, или он планировал выспаться до полудня. Его жизнь продолжалась бы, а это тело осталось бы полным возможностей, надежд, мечтаний… также боли и страха, но оно было бы живым, в конце концов.

Я опускаюсь на колени и меня рвет в угол комнаты.

«Нет ничего важнее миссии: ни человеческих жизней, ни твоей собственной», – повторяю я.

Это мой голос, и это голос моей наставницы, всех учителей Ордена, всех Воронов, что были моими соперниками.

Я выпрямляюсь, бросаю там окровавленный кинжал и выхожу из прохода, запирая в нем тело Тристана.

Глава 3

Я уже изменила облик, чтобы никто здесь не увидел лицо убийцы; но не успеваю стереть брызги крови с юбки, когда, после того как предупреждаю гонца Воронов о теле в проходах, меня перехватывает на пути к покоям другой слуга. Это главный управляющий.

– Наконец-то. – Он хватает меня за руку, и воспоминание о пальцах Эриса, впившихся в мою кожу, вызывает вспышку боли. – Мы вас искали. Нам нужна принцесса.

Он набрасывается на меня с той же настойчивостью, с которой я раньше подступила к Тристану. Толкает с тем же нетерпением. Но я не поддаюсь.

– Что случилось? – спрашиваю я, дружелюбно, но твердо. Я не могу отойти от роли Даны.

– Его высочество принц Эрис нуждается в ней. Я хотел вызвать её сам, но лучше, если это сделаете вы. Идемте. Поспешите.

Сухой, безумный смешок вырывается у меня из горла. Судьба, должно быть, обладает очень мрачным чувством юмора. Ситуация слишком похожа на ту отговорку, что я придумала всего несколько минут назад, чтобы увести Тристана.

– Мадемуазель, – укоряет меня слуга, багровея от гнева. – От чего вам так смешно?

Я качаю головой и быстро прихожу в себя.

– Простите. Сейчас же найду принцессу. Что мне ей сказать, когда она спросит? – поднимаю брови в доверительном жесте. – Уверена, она непременно спросит. Необычно, чтобы принц вызывал её в такой час и с таким нетерпением.

Слуга качает головой и кладет руки мне на плечи. Он должен быть очень нетерпелив, раз позволяет себе такие вольности по отношению к служанке принцессы.

– Ей не нужно знать, – отвечает он. – Это неважно для исполнения её обязанностей. Стражники уже идут к её покоям, чтобы сопроводить её.

– Стражники? – переспрашиваю, начиная двигаться.

– Прекратите задавать неуместные вопросы, – огрызается он, и я прекращаю.

Я высвобождаюсь из его рук и немного отстраняюсь.

– Хорошо, – говорю, притворяясь потрясенной. – Я потороплюсь.

Я быстро ухожу и, убедившись, что он не следует за мной, чтобы я могла выполнить задуманное, сворачиваю за угол и затаиваюсь. Через мгновение я пробираюсь в отделение для слуг.

То, что я собираюсь сделать, рискованно, но мне нужна информация, и то, что во дворце внезапно поднялась такая суматоха, работает мне на руку. Завтра никто не придаст значения смутному воспоминанию о человеке, который был замечен в двух разных одеждах, или нескольким быстрым разговорам среди хаоса.

Я ищу прачечную и краду одежду одного из молодых слуг моего роста. Затем принимаю облик управляющего, который не захотел мне ничего рассказать, убираю волосы под шапку и складываю запачканное кровью платье в сверток.

Я немного меньше его, не могу изобразить морщины, которые уже видны вокруг его глаз и рта, а грудь трудно скрыть даже под этой свободной одеждой, но мне и не нужно что-то изощренное; нужно просто правдоподобие на какое-то время.

На выходе останавливаю лакея, который мчится вверх по лестнице.

– Эй, ты, вернись сюда.