сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Конан дрожал, спасибо, пробормотал он, он тоже старался не смотреть в мою сторону. Он смотрел на мои ботинки, словно сам Господь Бог присутствовал при этой сцене. Он смотрел на мои ботинки с позолоченными металлическими вставками. Я трижды выстрелил Конану в голову.
«Мой малыш» было написано на обложке. Никаких «Малышей», никаких «Моих первых шагов», ничего такого, я хочу самый простой фотоальбом, без позолоты, без пошлости. Продавщица порылась на полке и протянула мне синий альбом в синей обложке, «Мои воспоминания», это самый незатейливый, сказала она. Не идеально, конечно, но я беру.
Я пошел домой, Кледир еще не вернулась из Маппина, я открыл кухонный шкаф, достал бутылку спирта и стер цветочки, украшавшие обложку альбома. Потом я вырезал газетную заметку. «Молодой человек был застрелен в Гуарапиранге».
Тело Педру Сантуса, по прозвищу Конан, обнаружил местный житель на узкой проселочной дороге в районе Итупу, в южной части города. Я шел на работу, рассказывал очевидец, и решил, что это какой-то пьяный спит. Только когда я подошел ближе, то увидел, что парень-то уже покойник.
Я вклеил заметку в мой новый альбом и написал под ней: Конан, автомобильный вор.
Было уже семь часов. Они, должно быть, заждались меня.
17
Альбом перекочевал из рук доктора Карвалью в руки производителя шампуней, посмотрите на этого сукина сына, это он, воришка хренов, жаль, что они не поместили здесь его поганую физиономию, сказал производитель шампуней, я бы с удовольствием плюнул ему в морду. Я засунул очередную горсть фисташек в рот, глотнул еще виски, я никогда раньше не пробовал фисташек, вкусно. На шесть подонков стало меньше, сказал производитель шампуней, подсчитав фотографии в альбоме; восемь, уточнил я, двое не вошли сюда, Суэл и Эзекиел. Мы рассмеялись. Фисташки. Мне очень понравились брюки со складками, которые были на докторе Карвалью. Мы довольны твоей работой, сказал он, очень довольны, этот ворюга Конан обчистил машины чуть не у половины нашего квартала. Бар из красного дерева, обеденный стол из красного дерева, полки из красного дерева, красиво. Он обчистил машину доктора Рикарду. Доктора Марселу. Картины с цветами на стене. Доктора Педру. Доктора Жозе Карлуса. Картины с лошадьми. Хозяин аптеки на углу, не помню, как его зовут. Сухие цветы, мне нравится. Фисташки. Его машину он тоже обчистил. Деревянная утка, доктор Карвалью хотел поговорить со мной, но я слышал только обрывки фраз. Коллекция каких-то стеклянных зверьков, очень красиво. Гравюры, они мне особенно понравились. Я смотрел на моих собеседников, делая вид, что слушаю их, но на самом деле дом доктора Карвалью интересовал меня больше, чем он сам. Я сел поудобнее, скрестил ноги и стал воображать, что этот дом мой, что я живу здесь с Эрикой, что я зубной врач, здравствуй, любимый, как прошел сегодня день? День был не из легких, к врачу ведь ходят только с гнилыми зубами, пей виски, отдыхай, ешь фисташки, кухарка уже готовит индейку по-калифорнийски, я обожаю индейку по-калифорнийски, потом появилась еще и пицца по-калифорнийски, тоже очень вкусная, на днях я купил капкан, сказал производитель шампуней, хозяин магазина мне так и сказал: можете поставить его, где хотите, ничего страшного, подумать только, ведь он зарабатывает на жизнь, продавая капканы.
Я извинился и вышел, они, наверное, решили, что я пошел в туалет, но я направился по коридору, который вел в другие комнаты. Гостиная с телевизором. Кабинет. Я не удержался и прошмыгнул в комнату доктора Карвалью. Сплошное красное дерево, похоже, они его очень любят. И вишневое дерево тоже. Много позолоты. Ящики ночного столика, мне стало любопытно. Чековые книжки, кредитные карточки, я ни разу в жизни не держал в руках ни одной кредитной карточки.
Я услышал шум, хотел спрятаться, но, прежде чем я успел хоть что-то сделать, вошла Габриэла, обмотанная полотенцем. Я прыгнул к ней, боясь, что она закричит, мы оба упали, полотенце сползло с нее, почувствовав желание, я заткнул ей рот рукой, но эта стерва не шевелилась, не пыталась прикрыть грудь, не сжимала ноги, она лежала неподвижно, у меня мелькнула мысль вонзить в нее зубы, вырвать кусок мяса, я убрал ладонь с ее рта, но она продолжала смотреть на меня безумными глазами, какие иногда бывают у актрис, кончающих жизнь самоубийством, что ты хочешь сделать? спросила она. Я встал, засунул руки в карманы, под пальцами я нащупал маленькую конвалюту с кокаином, которую недавно купил. Я вытащил ее. Я зашел сюда, чтобы дать тебе это, госпожа волчица. И вышел. Она побежала за мной. Эй, что еще за госпожа волчица? Эй, послушай! Я не собираюсь ничего слушать. До свидания, госпожа волчица.
Сядь, я хочу тебе кое-что рассказать, сказал доктор Карвалью, я опасался, что они увидят, как у меня вздыбились брюки, кредитная карточка и чековая книжка доктора Карвалью все еще лежали у меня в кармане, интересно, как я смогу их положить на место?
Они говорили о каком-то парне, который воровал телевизоры, я беспокоился из-за Габриэлы, хотя нет, глупости, госпоже волчице нравилось ширяться, она ничего не скажет отцу, кредитная карточка, вот это действительно проблема, я решил, что засуну ее между подушками дивана, как только представится возможность. Я обязательно это сделаю. Но в эту минуту у производителя шампуней зазвонил мобильный телефон, я отвлекся; телефон, миксер, соковыжималка, у меня в голове не укладывается, как люди могли изобрести такие вещи, самолет, летящий под облаками, холодильник и эта штука без проводов, без ничего фактически, хочешь попробовать, сказал он, хочешь позвонить кому-нибудь? Мне некому было позвонить, я набрал номер магазина старины Умберту, я был уверен, что он уже ушел домой; алло, ответил он, это я, Майкел. Майкел, мерзавец, сукин сын, ты что думаешь, что тут богадельня? Я тебя предупреждаю, я вычту с тебя за все твои прогулы, паршивец ты этакий, я тебя выгоню к чертовой матери. Он был пьян, вы похожи на лошадь, сказал он однажды какой-то женщине, которая пришла покупать корм для собаки, он выпустил птиц из клеток, он выскочил на улицу и приставал к прохожим, джин, целая бутылка джина, от тебя воняет, сказал он разносчику пиццы, парень не съездил ему по морде только потому, что я оказался между ними, и все зуботычины достались мне. Доктор Карвалью и производитель шампуней посматривали то на меня, то на телефон, то на часы, ты уволен, гаркнул он и швырнул трубку мне в лицо. Я был озадачен, быстро записав основную информацию о моем будущем заказе, я сказал, что у меня возникло одно срочное дело и откланялся.
Когда я вошел в магазин, старина Умберту лежал на прилавке, голова его была в крови, над бровью красовался большой порез. Эта корова, простонал он, доконает меня. Я пошел в туалет, смочил уголок полотенца и промыл рану, он вел себя тихо, он всегда затихал после побоев. Я прибрал все вокруг, собрал осколки битого стекла, потом отвез старину Умберту домой. Он попросил уложить его в постель, скажи этой корове, чтобы она не била меня больше, сказал он, пока я укрывал его одеялом. Она стояла в дверях в ожидании, пока я уйду, дона Мария, обратился я к ней, я не хочу, чтобы вы и дальше колотили своего мужа. Не хочешь? Нет, не хочу. Ну и что ты сделаешь, если я пробью башку этому куску дерьма, который годится только на то, чтобы плыть по течению в реке Тиете? Я убью вас, ответил я. Она промолчала, явно не ожидала такого ответа. Он притянул меня к себе и поцеловал в лоб, сынок, пробормотал он. Я решил, что ослышался. Что вы сказали? Я сказал, что ты гаденыш и сукин сын, ответил он.
Когда я вышел, сердце у меня сжималось, в глазах стояли слезы. Сынок. Когда я был уже на полпути к дому, я вдруг сообразил, что кредитная карточка и чековая книжка доктора Карвалью все еще лежали у меня в кармане. Сынок. Совсем новенькая чековая книжка. Двадцать листов. Пять звездочек. Сынок. Старина Умберту назвал меня «сынок».
18
Эрики дома не было, всегда она так, после ссоры обязательно куда-нибудь смоется. Я включил телевизор и стал ждать, грязные стаканы в раковине, сигаретный пепел на полу, я взял веник и начал подметать. Эрика ни в чем не походила на Кледир. Сандалии на плите – убрал. Остатки яичницы на сковородке – помыл. В холодильнике только лук и минеральная вода. Кледир была рассудительная. Кледир была чистюля, ей нравились белые вещи, белая мебель, она была само спокойствие, спокойствие вне меня, мир на улице, а я вынужден подметать свой грязный дом.
Я услышал смех Эрики и вышел во двор, ее голос раздавался из соседнего дома. Я заглянул в окно и увидел, что она болтает с Марлениу.
Марлениу был священником, и он был незаметен, мне всегда требовалось приложить неимоверное усилие, чтобы разглядеть его на улице и поздороваться. Он жил с мамой и весь день гонялся за Господом Богом в своем засаленном костюме-тройке. Он пригласил меня войти, его мама предложила мне кофе, я поблагодарил, пойдем, Эрика. Я разговариваю с Марлениу, ответила она, я собираюсь вступить в церковь Могущественное Сердце Иисуса. Эрика, нам надо поговорить. Придешь как-нибудь в другой раз, сегодня я иду в церковь. Мы можем пойти в церковь завтра, заметил священник. Нет уж, Эрика потащила меня за руку к выходу, я скоро вернусь, Марлениу, и мы пойдем в церковь сегодня. Пожалуйста, подождите меня.
Едва мы вошли в дом, как она разразилась целой тирадой, мол, бесполезно умолять ее и рыдать и что отныне она знать меня не желает. Я здесь прибрался, ты заметила? Марлениу – замечательный человек, сказала она. Я рассмеялся. Твой Марлениу говнюк и засранец. Ты идиот, Марлениу говорил со мной о Боге, а что ты знаешь про Бога? Марлениу – философ, он прочитал мне лекцию о семи смертных грехах, а ты хотя бы можешь перечислить все семь смертных грехов?
Я затянул их обычную песенку: мы взойдем на священные горы пологих холмов христианской любви. Эрика толкнула меня в грудь. Смейся, сказала она, но я не такая, как все, мне плевать на эти идиотские предрассудки. Я расскажу тебе кое-что, мне было двенадцать лет, я проснулась в кабине нашего с папой грузовика, ну того самого, который «старый и некрасивый», помнишь? Я проснулась и поняла, что я в кабине одна. Я вылезла из машины и стала звать папу, знаешь, где я его нашла? В придорожной канаве, я увидела
кровь, очень много крови, а еще я увидела, что он не дышит. Знаешь, что я тогда сделала? Я вспомнила кино, которое видела по телевизору, там одна женщина, затраханная жизнью, дошла до ручки, подняла меч, нет, меча там не было, не знаю, почему я подумала про меч, ее достало все, и тогда она сказала, глядя в небеса: я никогда больше не буду голодать. Я сделала то же самое, ничто в этом мире не заставит меня больше страдать, сказала я, никто и никогда, я обещала это самой себе, так и вышло, ты убил Суэла, но я не стала рвать на себе волосы, не сдала тебя полиции, не рыдала у фонарного столба, я просто пошла за тобой и сказала: позаботься обо мне. И ты позаботился. Потом ты женился, и я не бросилась в пропасть, я осталась твоей любовницей, я научила тебя самым разным вещам, и в сущности мы неплохо проводили время. Но в тот день, когда ты бросил меня посреди улицы, это было уже слишком, я так хотела посмотреть «Малыша-карате». Это был перебор. И я сказала себе: пусть я буду голодать, но терпеть это я не намерена. Хватит. Убирайся. Лучше я останусь одна. Лучше я буду слушать, как Марлениу говорит о Боге, мне действительно не хватает Бога.
Эрика надела темные очки, она плакала и не хотела, чтобы я видел ее слезы. Я почувствовал острый приступ любви к ней. Я люблю тебя, сказал я; никого ты не любишь; люблю, и очень сильно. Чего ты хочешь? Чтобы я отрезал себе руку? Я отрежу. Хочешь, чтобы я отрезал себе левую ногу? Я отрежу. Даже отрежу свой член, если хочешь. Ничего ты не отрежешь, ты ради меня палец о палец не ударишь. Я подошел к ней вплотную, я сделаю все, что ты хочешь, она отступила на шаг, но я прижал ее к стене и почувствовал, как бьется ее сердце, я перережу себе вены, отрежу ноги, она укусила меня, пнула ногой, мы оба упали, отрежу свой язык, свои пальцы, я задрал ей юбку и вошел в нее, вырежу свое сердце, она приняла меня с изголодавшейся страстью, чего ты хочешь, я все сделаю, все. Я хочу, чтобы ты убил Кледир, сказала она. Она так и сказала: я хочу, чтобы ты убил Кледир.
Мы приняли душ, у Эрики была потрясающая способность переходить из одной крайности в другую, она уже была весела, смеялась, я хочу есть, заявила она. Мы пошли в ресторан, она ела, пила и много смеялась, мне очень нравится смеяться, когда мы вместе, сказала она, но мне было не до смеха в тот вечер. Когда принесли счет, я понял, что у меня не хватит денег. Я решил воспользоваться чековой книжкой доктора Карвалью. Проблем у него не возникнет, я предупрежу его.
19
18 января родилась моя дочь Саманта.
Три килограмма шестьсот пятьдесят граммов чистейшего сахара, рост пятьдесят два сантиметра
Я взял ее на руки, я позабочусь о тебе, Саманта, дочери нужен отец.
Я еще раз воспользовался чековой книжкой доктора Карвалью, чтобы купить игрушки, одеяльце, кроватку, ползунки, соски и пятнадцать пачек подгузников; на корешке чековой книжки я написал: не забыть предупредить доктора Карвалью.
Я и так не забыл бы.
20
Я тебя ненавижу, и ты это знаешь.
Я уезжаю на несколько дней к своей двоюродной сестре в Парана.
Считай, что получил от меня по морде.
Эрика
Записка была просунута под дверь, мое счастье, что Кледир замешкалась, выходя с Самантой из такси и ничего не заметила. Мы как раз вернулись с ней из роддома, и эти четыре строчки выбили у меня почву из-под ног. У Эрики никого из родных не было, я это знал, просто она взбесилась от того, что у меня родилась дочь.
Я бросил все и побежал, я бежал и падал, падал и снова поднимался, поднимался и надеялся, хотел надеяться, что эта записка всего лишь трюк, но это был не трюк, Эрика действительно уехала и не оставила никаких следов, в шкафу не было ни одной ее шмотки. Я постучался в дом Марлениу, никто не открыл дверь. Я вернулся туда вечером, на следующий день, в понедельник, во вторник, в среду – бесполезно. Это были ужасные дни. Меня просто колбасило, какое-то отвратительное состояние: вперед, все мои мысли только об Эрике, о том, как мы занимаемся любовью, назад, она просила меня убить Кледир, вперед, истории про мужей, убивающих своих жен, назад, я провел всю ночь, сжимая в руке пистолет, вперед, Кледир безмятежно спала, назад, рядом с Эрикой мне никогда не было спокойно, вперед, я все делал бегом, чтобы не отстать от нее, и даже когда мы проводили долгие часы, прижавшись друг к другу, назад, мне все было мало, вперед, я хотел большего, назад, и даже, когда я входил в нее, вперед, я не хотел выходить, назад, я все время хотел только войти, вперед, слиться с ней, назад, перепахать ее всю, я позвоню тебе, говорила она, и я целый день не отходил от телефона, вперед, и когда мы встречались, назад, в груди у меня с утра до вечера тикала часовая бомба, вперед, но она не взрывалась, только отбрасывала тень, назад, и после каждой нашей встречи я бродил как неприкаянный, и естество мое сочилось кровью, вперед, я тебя ненавижу, ты знаешь, назад, любовь – это лакмусовая бумажка, считай, что получил по морде, вперед, письма, которые взрываются в руках, подпись «Эрика», боль, я был выжат до капли, моя печень растворилась, назад, я разорвал записку и отрекся от Эрики, отрекся от своей правды, отрекся по-настоящему, прощай, Эрика.
Я решил сконцентрировать все свои мысли на работе.
Имя: Педру. Кличка: Телевизор. Двадцать лет, мулат. Педру – парень жестокий, сказал мне доктор Карвалью. Не пасуй перед ним. Не буду.
