Текст книги "След"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава 40

С какой стороны ни посмотри, яснее не становится. Придя к такому выводу, Скарпетта заставляет себя не думать о выкрашенном алюминии и костной пыли, но мысли снова и снова возвращаются к частичкам белой, красной и голубой краски и обожженным пылинкам, которые мельче чешуек перхоти.

День после полудня серый, и тяжелое небо давит, угрожая обвалиться, как промокший потолок под дырявой крышей.

Они с Марино выходят из внедорожника, и двери за ними захлопываются с приглушенным стуком. Кирпичный дом с черепичной, покрытой мхом крышей – он стоит за задним двориком Полссонов – встречает их темными окнами, и Скарпетта чувствует, что начинает отчаиваться.

– Он точно будет здесь? – спрашивает она.

– Обещал быть. Где ключ, я знаю. Он сам мне сказал, значит, не возражает, если мы войдем и без него.

– Если ты предлагаешь вломиться в дом, то я против. – Скарпетта смотрит на дорожку, что ведет к деревянной двери за алюминиевыми створками, и молчаливые окна по обе стороны от входа. Домик старый, маленький, и вид у него печальный и жалкий. Печать небрежения видна во всем: в обступивших жилище магнолиях, в разросшихся, годами не подстригавшихся колючих кустах, в высоких соснах, разбросавших повсюду колючки и шишки, в заросших сточных канавках и неухоженной передней лужайке.

– Ничего я и не предлагаю, – отвечает Марино, поглядывая в оба конца тихой, пустынной улицы. – Просто сообщаю, что он сам сказал мне, где ключ, и предупредил, что сигнализации нет. А зачем сказал, это ты мне объясни.

– Не важно, – говорит Скарпетта, уже прекрасно зная, что будет дальше.

Агенту по недвижимости, по-видимому, не до них, а может, он просто хочет остаться в стороне. Так или иначе, намек ясен, и они могут обойтись без него. Кей засовывает руки в карманы пальто. На плече у нее рабочая сумка, заметно полегчавшая после того, как два пакета с грунтом остались в лаборатории.

– Ладно, загляну хотя бы в окна. – Марино медленно, широко расставляя ноги, идет по дорожке. – Ты идешь или будешь машину стеречь? – не оборачиваясь, спрашивает он.

То немногое, что им известно, начиналось с городского справочника, по которому Марино отыскал агента по недвижимости, не посещавшего вверенное ему строение больше года и уже махнувшего на него рукой. Домовладелица – некая Бернис Тоул, проживающая ныне в Южной Каролине, – определила цену и упрямо отказывается потратить хотя бы пенни на ремонт или понизить цену до уровня, приемлемого для привлечения потенциальных покупателей. По словам агента, используется дом лишь в тех редких случаях, когда миссис Тоул разрешает пожить в нем каким-то своим гостям. Часто ли они здесь останавливаются и останавливаются ли вообще, этого никто не знает. Ричмондская полиция ни сам дом, ни его историю не проверяла, поскольку, с ее точки зрения, в нем никто не проживает и, следовательно, к делу Джилли Полссон он никакого отношения не имеет. По той же причине не заинтересовалось им и ФБР. И только Марино и Скарпетта обратили внимание, потому что в случаях с насильственной смертью важно все.

Кей идет к дому. Бетон под ногами скользкий от зеленоватой слизи. Будь это ее дорожка, Скарпетта отмыла бы ее с отбеливателем. Марино уже поднялся на маленькое покосившееся крылечко и, приникнув к окну, пытается рассмотреть что-то через грязное стекло.

– Раз уж мы решили заделаться мародерами, давай сделаем еще шаг по скользкой дорожке. Где ключ? – спрашивает она.

– Видишь цветочный горшок вон под тем кустом? – Марино кивает в сторону буйно раскинувшегося самшита, под которым валяется грязный горшок. – Посмотри под ним.

Скарпетта сходит с крыльца, раздвигает руками ветки и видит, что горшок наполовину заполнен дождевой водой, мутной и протухшей. Она отодвигает его и находит свернутый в квадратик лист алюминиевой фольги, весь в грязи и паутине. Ключ в нем потемнел, как старинная монета. Судя по всему, им не пользовались давно, может быть, несколько месяцев. Скарпетта отдает ключ Марино – отпирать чужой замок ей почему-то не хочется.

Дверь со скрипом открывается. В нос бьет спертый воздух. В доме холодно и вроде бы пахнет сигарами. Марино ощупывает стену, щелкает выключателем, но свет не загорается.

– Держи. – Скарпетта протягивает ему пару хлопчатобумажных перчаток. – Случайно нашла твоего размера.

– Ха! – Марино натягивает перчатки. Кей делает то же самое.

На столе у стены стоит лампа. Скарпетта нажимает на кнопку, и ей везет больше.

– Хорошо, что хотя бы электричество есть. Интересно, работает ли телефон? – Она поднимает трубку старого черного аппарата, подносит ее к уху. – Не работает. Я все-таки чувствую запах сигар. Несвежий.

Марино принюхивается, озирается и пожимает плечами. Гостиная с ним кажется маленькой и тесной.

– Я сигар не чувствую, только плесень.

Стоя возле лампы, Скарпетта осматривает комнату и останавливает взгляд на пестром диванчике под окном и голубом кресле в углу. На потемневшем деревянном столике – расползшаяся стопка журналов. Она подходит, перебирает их.

– Вот уж чего я никак не ожидала.

– Чего? – Марино тоже подходит ближе и смотрит на черно-белый еженедельник.

– «Вэрайети». Это что-то вроде профессионального издания. Странно. – Кей смотрит на дату. Ноябрь прошлого года. И все равно странно. Трудно представить, что у миссис Тоул есть какие-то связи с индустрией развлечений.

– Может, она так же свихнулась на кино, как и половина человечества, – равнодушно замечает Марино.

– Свихнувшаяся половина человечества читает «Пипл», «Энтертеймент уикли» и все в таком роде. Но не «Вэрайети». – Она берет еще три журнала. – Смотри. «Голливуд рипортер», «Вэрайети», «Вэрайети». Самые старые – двухлетней давности. За последние шесть месяцев ничего нет. Может быть, подписка закончилась. Адрес этот, но имя другое. Миссис Эдит Арнетт. Что-нибудь говорит?

– Ничего.

– Агент сказал, кто тут жил раньше? Сама миссис Тоул?

– Ничего он не сказал. У меня создалось впечатление, что миссис Тоул.

– Думаю, одного впечатления тут мало. Ты мог бы позвонить ему и уточнить. – Кей расстегивает сумку, достает толстый мешок для мусора и бросает в него стопку журналов.

– Берешь с собой? – Марино отходит к двери. – Зачем?

– Проверить на отпечатки никогда не помешает.

– Плюс кража. – Он разворачивает листок с телефонным номером.

– Нарушение границ частной собственности, незаконное проникновение и воровство. Полный комплект.

– А ведь если что-то найдем, у нас и ордера нет, – поддразнивает ее Марино.

– То есть я должна положить это на место?

Он пожимает плечами.

– Я знаю, что делать. В случае чего вернусь, влезу потихоньку, положу туда, где лежали, а потом уже добуду ордер. Я и раньше такое прокручивал.

– Только не признавайся в этом при свидетелях, – отпускает реплику Скарпетта и, оставив пакет с журналами на полу, идет к столу слева от дивана. Похоже, опять сигарный запах.

– Да, есть много такого, в чем бы я не признался при свидетелях. – Марино набирает номер.

– Я вообще сомневаюсь, что ты сможешь получить ордер.

– Не беспокойся. Мыс Браунингом не разлей вода. – Он смотрит в окно и ждет. – Эй, Джим, это Марино. Ты не знаешь, кто здесь жил в последнее время? Как насчет некоей Эдит Арнетт? Перезвони, как только сможешь. – Он диктует номер и поворачивается к Скарпетте: – Ха! Попал на автоответчик. Похоже, старина Джимбо предоставил нас самим себе. Я его понимаю. Что тут делать, в этой дыре?

– Да уж, насчет дыры ты прав. – Скарпетта выдвигает ящик. В нем полно монет. – Но думаю, он не пришел не из-за этого. Так, значит, вы с Браунингом лучшие друзья. А ведь еще вчера ты боялся, что он придет за тобой с наручниками.

– Мало ли что было вчера. – Марино выходит в темный коридор. – Браунинг – свой парень. Не волнуйся. Нужен будет ордер, я его тебе добуду. Читай пока про свой Голливуд. Черт, куда все лампочки подевались?

– Смотри-ка, долларов пятьдесят четвертаками. – Она разгребает монеты. – Только четвертаки. Других нет. Как думаешь, за что здесь расплачиваются четвертаками? За газеты?

– Местная брехунья стоит пятьдесят центов, – говорит Марино, имея в виду «Таймс-диспетч». – Покупал вчера в автомате возле отеля. Обошлась в два четвертака. Вдвое больше, чем «Вашингтон пост».

– Но зачем оставлять деньги в доме, где никто не живет? – Кей задвигает ящик.

Света в коридоре нет, но Скарпетта следует за Марино в кухню. В раковине полно грязной посуды, вода в кастрюльке протухла, на стенках застыл жир. Она открывает холодильник и получает еще одно подтверждение тому, что в доме кто-то останавливался, причем не очень давно. На полках – пакеты с апельсиновым соком и соевым молоком. Срок годности истекает в конце месяца. Мясо в морозилке, судя по упаковке, было куплено примерно три недели назад. Чем больше продуктов обнаруживается в контейнерах, тем сильнее ее волнение – интуиция реагирует раньше, чем мозг. Перейдя в спальню, Скарпетта снова ощущает запах сигар, и сердце, подстегнутое дозой адреналина, начинает колотиться.

Двуспальная кровать застелена дешевым синим покрывалом. Скарпетта отворачивает его и видит мятые, засаленные простыни, усыпанные короткими волосками – рыжими, скорее всего с головы, и более темными, закрученными – вероятно, лобковыми. На простынях засохшие желтоватые пятна, о происхождении которых нетрудно догадаться. Кровать стоит у окна, а из окна виден деревянный заборчик и за ним дом Полссонов с темным окном спальни Джилли. На столике возле кровати черная, с желтым, пепельница «Кохибас». Пепельница довольно чистая. Пыли на столике куда больше, чем на ней.

Скарпетта делает то, что нужно делать, позабыв о времени, не замечая, как меняются тени, не слыша стука дождя по черепичной крыше. Проверяя ящик за ящиком, она находит высохшую красную розу в пластиковой упаковке, мужские костюмы, пальто и пиджаки – все немодное, несвежее, скромно висящее на плечиках и застегнутое на пуговицы. Она находит сложенные мужские брюки и рубашки унылых расцветок, мужское белье и носки, старые и дешевые, дюжину белых носовых платков, сложенных аккуратными квадратиками.

Скарпетта опускается на пол, вытаскивает из-под кровати картонные коробки, открывает и обнаруживает стопки старых каталогов похоронных бюро и журналов с фотографиями гробов, урн, погребальных одежд и оборудования для бальзамирования. Журналы старые, восьмилетней и более давности. Почтовый адрес соскоблен, так что разобрать можно только отдельные буквы и часть почтового индекса, но этого мало, чтобы узнать то, что ей нужно.

Одну за другой Кей просматривает коробки, проверяет каждый журнал и в конце концов находит на самом дне два или три с полным почтовым адресом. Она читает адрес, смотрит на него еще раз, растерянно и оторопело, стараясь найти какое-то другое, логическое объяснение, но не находит и начинает звать Марино. Она зовет его и смотрит на журнал, на обложке которого изображен гроб в форме гоночного автомобиля.

– Марино! Ты где? – Скарпетта выходит в коридор, останавливается и прислушивается. Ей трудно дышать, а сердце колотится еще сильнее. – Черт! – бормочет она и быстро идет по коридору. – Куда же ты запропастился? Марино!

Он стоит на крыльце, разговаривая по сотовому, и, когда их глаза встречаются, мгновенно понимает – что-то случилось. Кей протягивает ему журнал.

– Да. Мы будем здесь. И у меня такое чувство, что проторчим весь вечер.

Марино заканчивает разговор. В его глазах то знакомое Кей твердое и суровое выражение, которое появляется, когда он чует след и начинает охоту. Что бы ни случилось – добыча будет его. Он берет журнал и молча смотрит на обложку.

– Браунинг уже едет. Сейчас заскочит в суд за ордером. – Марино переворачивает журнал и видит почтовый адрес. – Твою мать! Док, да это же твой старый офис. Что это значит?

– Я сама не знаю, что это значит. – По старой черепичной крыше тихо стучит холодный дождь. – Может быть, его оставил тот, кто работал у меня.

– Или кто-то, кто знал кого-то, кто работал у тебя. Адрес правильный, служба судебно-медицинской экспертизы. Не лаборатории. Июнь девяносто шестого. Ты тогда еще работала там. Значит, твоя контора его и выписывала. – Марино возвращается в гостиную, подходит к лампе и листает страницы. – Ты должна знать получателя.

– Я определенно не давала разрешения на такую подписку. Зачем нам журнал для похоронных бюро? Нет. Либо кто-то обошелся без моего разрешения, либо выписывал сам.

– И кто это мог быть? – Марино кладет журнал на пыльный столик.

Скарпетта думает и вспоминает тихого молодого человека, работавшего в анатомическом отделении, скромного парня с рыжими волосами, уволившегося по нетрудоспособности, с тех пор она не вспомнила о нем ни разу. Не было причины.

– Есть! – вздыхает она. – Его зовут Эдгар Аллан Поуг.

Глава 41

В особняке цвета лососины никого нет, и он с разочарованием понимает, что планы, очевидно, снова потерпели крах. В противном случае он наверняка обнаружил бы признаки недавней суеты вроде желтой оградительной ленты или услышал что-то в новостях. Он проезжает мимо дома, где живет Большая Рыба, смотрит на почтовый ящик – тот выглядит так же, как всегда. Маленький металлический флажок опущен. И никаких признаков того, что в доме кто-то есть.

Поуг объезжает квартал, возвращается к автостраде и, все еще думая о флажке на почтовом ящике, решает рискнуть и посмотреть еще раз. Флажок определенно был поднят, когда он закладывал в ящик сюрприз для Большой Рыбы. А если химическая бомба еще там? Если она все еще лежит в ящике, раздувшаяся от газов, готовая вот-вот взорваться? Что тогда? Нужно узнать. Нужно проверить. Если не узнать, если не проверить, тогда он будет думать об этом всю ночь. Не сможет ни есть, ни спать. Угольки злости разгораются, что-то тяжелое шевелится в нем, и он дышит прерывисто и часто. Чуть в стороне от шоссе А1А, вдоль Бей-драйв, протянулись аккуратные одноэтажные домики, все как один выкрашенные белой краской. Поуг сворачивает на стоянку, выходит из машины и идет по улице. Солнце повисло над горизонтом; длинные черные пряди падают на глаза, и он убирает их привычным жестом.

Иногда Поуг чувствует его запах. Обычно это случается, когда он занят чем-то или думает о чем-то – вот тогда запах проникает в нос. Описать его трудно. Легче всего сказать, что парик отдает каким-то пластиком, что довольно странно, потому что волосы на нем человеческие, а не синтетические и, следовательно, он не может пахнуть пластиком, если только при изготовлении не использовали какое-нибудь химическое вещество. Пальмы колышутся на фоне темнеющего неба, тонкие ленты облаков вспыхивают бледно-оранжевым пламенем в лучах закатного солнца. Поуг идет по тротуару, подмечая трещинки в плитах и пробивающуюся через них траву. Он осторожен и не смотрит на дома, мимо которых проходит, потому что люди здесь пугливые и каждый чужак попадает на заметку.

Приближаясь к особняку цвета лососины, Поуг минует большой белый дом, четко проступающий на фоне сумерек, и думает о живущей в нем леди. Поуг видел ее трижды и пришел к выводу, что она заслуживает наказания. Однажды поздно ночью он увидел ее с дамбы в окне третьего этажа. Жалюзи были подняты, и он видел кровать, прочую мебель, огромный телевизор с плоским экраном и мелькающие на нем машины и лица людей. Дамочка стояла голая, прижавшись грудями к стеклу, а потом начала лизать стекло и бесстыдно извиваться. Это было отвратительно. Сначала он испугался, что она заметит его, но потом понял – вся эта сцена предназначена для тех, кто выходит ночью в море, и моряков береговой охраны. Интересно, как ее зовут?

Может быть, она не запирает заднюю дверь и отключает сигнализацию, когда выходит к бассейну? Может быть, забывает включить ее, когда возвращается в дом? Но скорее всего она вообще не выходит, потому что Поуг ни разу не видел ее ни во дворе, ни около катера. Да, если не выходит, тогда ничего не сделаешь. Поуг нащупывает платок в кармане, достает его, вытирает лицо и, оглянувшись, сворачивает на дорожку. Он идет неспешно, как будто к себе домой, как будто он здесь свой, но понимает, что длинные черные волосы, как у черного или пуэрториканца, тут, в квартале белых, неуместны и выдают его с головой.

Эдгар Аллан бывал на этой улице и раньше. И тогда на нем тоже был парик. Парик может привлечь внимание, но уж лучше быть в парике, чем без него. Он открывает почтовый ящик и, видя его пустым, не испытывает ни облегчения, ни разочарования. Нет ни запаха, ни повреждений, ни даже черной краски на внутренних стенках ящика, а это означает, что бомба не сработала. Остается лишь радоваться, что ее все же нашли и, следовательно, она знает о ней, а это лучше, чем ничего.

Часы показывают шесть, и особняк голой леди сияет на фоне подкрадывающихся сумерек. Поуг бросает быстрый взгляд на дорожку из розового бетона, бегущую за массивные кованые ворота к стеклянным дверям. Он идет прогулочным шагом и представляет ее без одежды, извивающуюся в неприличных позах за толстым стеклом. Он ненавидит ее. За то, что она такая мерзкая и отвратительная, за ее выставленное напоказ мерзкое и отвратительное тело. Такие, как она, воображают, что правят миром, что оказывают услугу, когда предлагают кому-то свое тело. На самом деле она дешевка.

Вертихвостка, так называла мать подобных женщин. Она и сама была такой, и, может быть, поэтому его отец, выпив однажды лишнего, сунул голову в петлю в гараже. Поуг знает о таких все. Он знает, что если однажды в дверь к голой леди постучит мужчина в рабочем комбинезоне и черных ботинках и попросит прекратить, она завизжит от ужаса и вызовет полицию. Такие, как она, только этим и занимаются. И ничем больше.

Прошло уже много дней, а он все еще не закончил начатое. Слишком долго. До этого были недели, а еще раньше месяцы. А началось все с тех, кого Поуг вынес из подвалов анатомического отделения. Вынес в пыльных дырявых коробках из своего тайника. Вверх по ступенькам. По две-три коробки зараз. Было тяжело. Немели руки, легкие горели. Он поднимал их из подвала, переносил на стоянку и возвращался за другими. Потом складывал в большие мешки для мусора. А в сентябре вдруг узнал страшную возмутительную новость – старое здание собираются сносить.

Но выкопанные кости и пыльные ящики – это не то. Все эти люди уже умерли. Умерли сами или их убили другие, и это совсем не то, что убить самому. Только тогда, когда сделал это сам, Поуг понял, что такое сила и слава. Только тогда он почувствовал сладкий вкус мести.

Эдгар Аллан Поуг закрывает дверцу и стаскивает с головы пахнущий химией парик. Он выруливает со стоянки и снова кружит по темным вечерним улицам. А потом мысли направляют его в сторону бара «Другой путь».

Глава 42

Тонкие длинные лучи фонариков в темном дворе похожи на желтые карандаши. Скарпетта стоит у окна, надеясь, что полицейским повезет, но ее одолевают сомнения. Собственное предположение кажется ей невероятным, если не безумным. Может быть, потому, что она очень устала.

– Значит, вы не помните, жил он с миссис Арнетт или нет? – спрашивает детектив Браунинг, постукивая ручкой по блокноту. Он сидит на стуле в спальне и без конца жует жевательную резинку.

– Я его не знала, – отвечает Кей. Лучи прыгают в темноте, через окно в комнату просачивается холод. Скорее всего они ничего не найдут, но ее беспокоит другой вариант. Кей думает о костной пыли во рту Джилли и на ране тракториста и боится, что полицейские найдут что-то. – Да и откуда мне было знать, живет он с кем-то или нет. Я, наверное, даже не разговаривала с ним толком ни разу. Во всяком случае, не помню.

– Трудно представить, о чем можно говорить с таким психом.

– Тех, кто работал в анатомическом отделении, считали немного странными. Их приглашали на все вечеринки, пикники, но никто не мог сказать наверняка, придут они или нет.

– Он всегда приходил? – Браунинг продолжает жевать резинку, и Скарпетта слышит, как движутся его челюсти. Она отворачивается к окну.

– Честно говоря, не помню. Может быть, Эдгар Аллан появлялся и уходил, но никто не обращал на него внимания. Нехорошо так говорить, но он был самым неприметным человеком из всех, кто со мной работал. Я даже плохо помню, как он выглядел.

– Жаль, у нас ничего на него нет. – Браунинг перелистывает страницу блокнота. – Вы сказали, что он невысокого роста, рыжеволосый. Рост… Сколько, док? Пять и восемь? Пять и девять?

– Примерно пять футов и шесть дюймов. Вес… около ста тридцати фунтов. Цвет глаз вспомнить не могу.

– Судя по данным Управления автомобильным транспортом, карие. Но может быть, и нет. Насчет веса и роста он соврал. Добавил.

– Если знаете, зачем спрашиваете у меня?

– Чтобы вы вспомнили сами, а не ориентировались на сомнительную информацию. – Детектив подмигивает ей, не прекращая двигать челюстями. – И еще парень приписал себе каштановые волосы. – Он постукивает ручкой по блокноту. – И сколько получали тогда в анатомическом отделении? Они ведь там покойников бальзамировали?

– Когда это было? Лет восемь-десять назад? – Скарпетта снова смотрит в окно, в ночь, на огни в окнах дома за деревянным забором. Во дворе Полссонов тоже полицейские. И в спальне Джилли. Она видит тени за шторами окна, того самого окна, в которое, возможно, смотрел и Эдгар Аллан Поуг. Смотрел, фантазировал и, может быть, наблюдал за тем, что там делалось. Только наблюдал, оставляя пятна на простынях. – Думаю, в то время он получал не больше двадцати двух тысяч в год.

– А потом уволился. Ни с того ни с сего. Придумал какую-то причину, сослался на болезнь. Обычная история.

– Он не притворялся. Отравился формальдегидом. Наверное, я читала медицинское заключение и, возможно, разговаривала с ним. Фиброз легких виден на рентгеновских снимках и диагностируется с помощью биопсии. Насколько я помню, тесты показали снижение концентрации кислорода в крови, а спирометрия подтвердила нарушение дыхательной функции.

– Спи… Что?

– Спирометрия. Измерение жизненной емкости легких.

– Понял, у меня, наверно, было то же самое, когда я курил.

– Курите и в конце концов получите.

– Ладно. Итак, проблема у него была настоящая. Следует ли из этого, что он и сейчас не совсем здоров?

– Ну, если держится подальше от формальдегида и других раздражителей, болезнь не прогрессирует. Но это не значит, что он вылечился. Рубцы остаются навсегда. Так что проблема осталась. Насколько серьезная, я не знаю.

– У него должен быть врач. Как думаете, в архивных карточках его имя может быть?

– Они передаются в архив штата, но как долго там хранятся, не знаю. Вам лучше обратиться к доктору Маркусу. Я в этом деле помочь не могу.

– 0-хо-хо. Мне бы хотелось знать ваше профессиональное мнение, доктор Скарпетта. Насколько серьезно он болен? Я к тому, что, может быть, этот парень все еще ходит к врачу или в поликлинику. Может быть, ему прописывают какие-то лекарства.

– Курс лечения, конечно, назначен, да вот только выполняет ли он все предписания? При таких заболеваниях важно заботиться о своем здоровье, а самое главное – избегать контакта с больными, держаться подальше от тех, у кого простуда или грипп. При легочных заболеваниях опасно даже воспаление верхних дыхательных путей. Оно может легко перейти в пневмонию. Если он предрасположен к астме, то должен избегать всего, что ее вызывает. Какие-то лекарства ему, несомненно, прописаны. Например, стероиды. Может быть, ему делают противоаллергические инъекции. Может быть, он покупает лекарства без рецепта. Вариантов много. Может быть, он вообще ничего не делает.

– Так-так-так, – говорит Браунинг, постукивая ручкой и продолжая жевать. – Я правильно понимаю, что если ему придется бороться с кем-то, то он быстро выдохнется?

– Скорее всего так. – Все это продолжается уже больше часа, и Скарпетта очень устала. За весь день она почти ничего не съела. – Он может быть и силен, но его физическая активность ограниченна. Он не может бегать или играть в теннис. Если он долго принимает стероиды, то, возможно, располнел. Большой выносливостью определенно не отличается. – Полицейские переместились к деревянному сарайчику во дворе, и фонарики освещают двери, возле которых стоит мужчина с огромными кусачками.

– Мы знаем, что Джилли Полссон была больна. Разве это не должно было его остановить? Он же понимал, что может заразиться, не так ли? – спрашивает Браунинг.

– Нет. – Двери сарайчика распахиваются, и лучи фонариков бьют в темноту за ними.

– Почему? – Сотовый начинает вибрировать.

– Дело в том, что наркоманы в период абстиненции не думают ни о СПИДе, ни о гепатите, ни вообще о какой-либо опасности. Серийных насильников и убийц, когда ими овладевает желание насиловать и убивать, не волнует, что их жертва может быть больна и что они могут заразиться. – Скарпетта достает из кармана телефон. – Так что когда Эдгар Аллан шел убивать девочку, ему было не до гриппа. Извините, мне нужно ответить.

– Это я, – говорит Руди. – Кое-что случилось, и я подумал, что вам нужно знать. То дело, которым вы занимаетесь в Ричмонде… Отпечатки совпали с теми, что мы нашли здесь, во Флориде. Личность не установлена.

– Кто «мы»?

– Мы с Люси. У нас тут одно дельце. Вы не в курсе. Рассказывать не буду. Люси не хотела, чтобы вы знали.

Слушая Руди, Скарпетта смотрит в окно и видит, как из сарая выходит кто-то высокий в черном. Марино. Светя фонариком под ноги, он направляется к дому.

– Что за дело? – спрашивает Кей.

– Я не могу об этом говорить. – Руди молчит, потом вздыхает. – Не могу дозвониться до Люси. Чертов телефон… Не знаю, чем она так занята, но последние два часа не отвечает. – Он еще раз вздыхает. – Покушение на убийство. Одной нашей новенькой, молодой женщины. Когда это случилось, она была в доме у Люси.

– Господи… – Скарпетта на мгновение закрывает глаза.

– Ситуация не совсем понятная. Я сначала думал, она это инсценировала. Притворилась, чтобы обратить на себя внимание. Но отпечатки на химической бомбе совпали с теми, что мы нашли в спальне. Прогнали через систему и нашли еще одно совпадение. Дело в Ричмонде, убийство девочки. То самое, из-за которого вас вызвали.

– Та молодая женщина. Что именно с ней случилось? – спрашивает Скарпетта.

Из коридора уже доносятся тяжелые шаги Марино. Браунинг поднимается и идет к двери.

– Лежала в постели с гриппом. Дальше не вполне понятно. Ясно только, что он вошел через оставленную незапертой дверь. А потом его спугнула Люси. Случайно вернулась домой. Жертва была без сознания, в шоке… в общем, я толком не знаю. Что случилось, не помнит. Лежала на кровати голая, лицом вниз.

– Она сильно пострадала? – Скарпетта слышит приглушенные голоса Браунинга и Марино. Улавливает слово «кости».

– Ничего серьезного, только синяки. Бентон говорит, что синяки у нее на спине, на груди и на руках.

– Значит, Бентон знает. Все знают, кроме меня. – Она начинает злиться. – И Люси ничего мне не сказала. Почему?

Руди колеблется, потом снова вздыхает:

– Думаю, тут личные причины.

– Понятно.

– Извините. Мне не нужно было ничего вам рассказывать, но, похоже, теперь наши дела как-то связаны, и я посчитал, что вам следует знать. Как именно они связаны, понятия не имею, так что не спрашивайте. Скажу только, что ничего более жуткого я еще не встречал. Вы хотя бы представляете, с кем мы имеем дело? Кто он? Какой-то псих? Маньяк?

Марино входит в спальню и молча кивает.

– Да, псих, – говорит она Руди и кивает в ответ Марино. – Скорее всего белый мужчина по имени Эдгар Аллан Поуг. Тридцать с небольшим. Искать нужно через аптеки. Проверить базы данных. Возможно, ему выписывают стероиды от легочного заболевания. Это пока все, что у меня есть.

– Нам больше и не надо, – радостно отвечает Руди.

Скарпетта закрывает телефон и смотрит на Марино, думая о том, что ее взгляды на правила меняются почти так же, как меняется освещение в зависимости от сезона или погоды, и то, что представлялось одним в прошлом, в будущем будет представляться совсем другим. Спецы, работающие в «Последней инстанции», могут проникнуть едва ли не в любую базу данных. И делают они это для того, чтобы выслеживать и находить чудовищ, что хуже любого зверя. К черту правила! К черту сомнения и чувство вины, что гложет ее сейчас! Кей засовывает телефон в карман.

– Он мог заглядывать во все окно прямо отсюда, из спальни. Мог наблюдать за тем, что происходит в ее доме. Возможно, он видел, как развлекались миссис Полссон и ее муж, в какие игры они играли. И если они – не дай Бог – забавлялись в комнате Джилли, он тоже мог это видеть.

– Док? – Марино хмуро смотрит на нее. – Док…

– Я к тому, что человеческая натура, испорченная, больная человеческая натура, – странная штука. У того, кто видит, как над кем-то издеваются, может возникнуть желание сделать то же самое. Наблюдение за сексуальным насилием способно спровоцировать психически неустойчивую личность…

– О каких играх вы говорите? – вмешивается Браунинг.

– Док! – Глаза у Марино горят, как у вышедшего на след зверя охотника. – Там, в сарае, полным-полно мертвецов. Ты бы взглянула…

– Вы говорили что-то о другом деле? – спрашивает Браунинг, когда они выходят в узкий холодный коридор. Запах пыли и плесени становится вдруг невыносимым, душащим, и Скарпетта пытается не думать о Люси и ее «личных причинах». Она пересказывает Браунингу и Марино то, что узнала от Руди, но реагируют они по-разному.

– Если так, то Поуг, наверное, во Флориде, – говорит детектив, заметно волнуясь. – Уж теперь я его не упущу. – Он останавливается в кухне, словно не зная, что делать, потом снимаете пояса телефон. – Идите, я сейчас буду.

Мужчина в синем тренировочном костюме и бейсбольной кепочке проверяет отпечатки на выключателе в кухне; в гостиной слышны голоса других полицейских. У задней двери свалены большие мешки для мусора. Их завязывают и помечают бирками как вещественное доказательство. Скарпетте вспоминается Джуниус Айзе – это ему придется возиться с жутким мусором безумной жизни.

– Он что, работает на похоронное бюро? – спрашивает Марино. Задний двор погребен под густым слоем мокрых листьев. – Сарай пo завязку забит коробками и мешками. Знаешь, что в них? Человеческий пепел. Они, конечно, уже простояли здесь какое-то время, но не очень долго. Такое впечатление, что он перетащил все это из какого-то другого места.

Скарпетта ничего не говорит, пока они не подходят к сараю. Она берет у одного из полицейских фонарик и направляет луч внутрь убогого склада. В круге света – уже развязанные мешки, из которых высыпается белая зола, кусочки костей и дешевые металлические коробки, покрытые белой пылью.

– Думаете, он сам сжег всех этих людей? – спрашивает полицейский, тыча в мешки раздвижным жезлом. Луч ползет через темноту и останавливается на длинных костях и черепе цвета древнего пергамента.