Текст книги "В объятиях смерти"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Патриция Корнуэлл
В объятиях смерти

Пролог

Август, 13

Ки Уэст

"Дорогой М.

Тридцать дней миновали, осененные яркими солнечными красками и переменчивым ветром. Я слишком много думаю и не могу забыться.

Днем чаще всего бываю у «Луи»: пишу на веранде или смотрю на море. Вода светится изумрудной зеленью над мозаикой песчаных отмелей и темнеет до аквамарина там, где глубже. В бездонном небе – вечное движение белых облаков, клубящихся, как дым. Неизменный ветерок доносит голоса купающихся и раскачивает парусные шлюпки, стоящие на якоре по ту сторону рифа. Веранда – крытая, и когда внезапно поднимается шторм, как это часто бывает к вечеру, я остаюсь за столом, вдыхая запах дождя и наблюдая, как взъерошивается вода, будто ее гладят против шерсти. Иногда одновременно льет дождь и светит солнце.

Никто не беспокоит меня. Я такая же часть ресторанной семьи, как Зулус – черный Лабрадор, купающийся после дармового угощения, и бездомные кошки, которые бесшумно слоняются, вежливо ожидая объедков. Четвероногие подопечные «Луи» питаются лучше, чем иной человек. Приятно наблюдать, с какой добротой мир заботится о своих созданиях.

Я не могу пожаловаться на свою дневную жизнь.

Меня страшат ночи.

Когда мои мысли выползают из темных щелей и плетут свою ужасную паутину, я гоню себя в толпу гудящих лиц Старого города тянущихся к шумным барам, как мотыльки – к свету. Уолт и Пи Джей отшлифовали до совершенства мои ночные привычки. Первым, в сумерки, в меблированные комнаты возвращается Уолт, потому что его серебряный бизнес на Меллори-сквер замирает с наступлением темноты. Мы открываем по бутылочке пива и ждем Пи Джей. Затем мы – уже втроем – отправляемся в путешествие от бара к бару, заканчивая его в какой-нибудь забегаловке. Мы становимся неразлучными. Надеюсь, эти двое всегда такими и останутся. Их любовь уже не кажется мне противоестественной. Похоже, мне вообще ничто уже не кажется противоестественным, кроме смерти.

Истощенные и изнуренные люди, их глаза – как окна, через которые мне видны их измученные души. СПИД – разрушительная напасть, поглощающая жертвы этого маленького островка. Наверное, дома я чувствовала бы себя странно в компании с изгнанными и умирающими. Но, возможно, я выжила благодаря всем им.

Когда я лежу ночью без сна, слушая жужжание вентилятора на окне, мое воображение выходит из-под контроля и начинает рисовать картины – как это произойдет.

Каждый раз, когда раздается телефонный звонок, я вспоминаю. Каждый раз, услышав шаги за спиной, я оборачиваюсь. Ночью я заглядываю в свой шкаф, за занавески и под кровать, а затем придвигаю стул к двери.

Боже милостивый, я не хочу возвращаться домой.

Берил"

* * *

Сентябрь,13

Ки Уэст

"Дорогой М.

Вечером, у «Луи», Брент выглянул на веранду и сказал, что меня просят к телефону. Мое сердце бешено колотилось, когда я подошла и услышала в трубке помехи междугородного звонка, а затем линия отключилась.

Этот путь мне многого стоил! Я уговаривала себя, что я слишком нервная. Если бы это был «он», то сказал что-нибудь и насладился моим страхом. Не может быть, что он знает, где я, не верю, что он смог выследить меня здесь. Одного из официантов зовут Стью. Он недавно поссорился со своим другом на севере и перебрался сюда.

Возможно, звонил его друг, но было плохо слышно, поэтому показалось, что он попросил позвать Стро, а не Стью, и когда я ответила, он повесил трубку.

Было бы лучше, если бы я никогда никому не говорила свою фамилию. Я – Берил. Я – Стро. Я боюсь.

Книга не окончена, а у меня уже почти нет денег, и погода переменилась. Сегодня с утра темно и дует сильный ветер. Я осталась в комнате, потому что, если бы я попыталась работать у «Луи» – страницы унесло бы в море. Мерцают уличные фонари. Пальмы сражаются с ветром, их листья напоминают вывернутые зонтики. Мир стонет за моим окном, как раненое существо, и когда дождь стучит в стекло, то кажется, что наступает армия тьмы, и Ки Уэст в осаде.

Скоро мне придется уехать. Я буду скучать по острову. Я буду скучать по Пи Джею и Уолту. Благодаря им я чувствовала себя в безопасности. Обо мне заботятся. Я не знаю, что буду делать, когда вернусь в Ричмонд. Может быть, мне придется сразу уехать, но куда – не знаю.

Берил"

Глава 1

Убрав письма из Ки Уэста обратно в папку, я достала пакет с хирургическими перчатками и кинула их в свою черную медицинскую сумку. Затем вошла в лифт, чтобы спуститься этажом ниже, в морг.

Выложенный плиткой коридор был влажен после уборки, а помещение, где производятся вскрытия, оказалось запертым. По диагонали от лифта находился холодильник из нержавеющей стали, и когда я открыла его массивную дверь, на меня знакомо пахнул холодный, зловонный воздух. Я нашла каталку с телом, не читая надписей на бирках, узнав стройную ногу, выглядывавшую из-под белой простыни. Мне был знаком каждый дюйм Берил Медисон.

Дымчато-голубые глаза тускло смотрели из-под полуприкрытых век на ее вялом лице, обезображенном бледными открытыми разрезами, в основном на левой стороне. Шея широко распахнута до позвоночника, мышечные волокна разрезаны. Прямо над левой грудью располагались девять колотых ран, разверстые, похожие на большие красные отверстия для пуговиц и почти идеально вертикальные. Они были нанесены быстро и последовательно, одно правее другого, с такой яростной силой, что на коже остались следы от рукоятки. Порезы на руках были длиной от четверти до четырех с половиной дюймов. Исключая колотые раны на груди и разрезанное горло, на теле было двадцать семь порезов, с учетом двух ран на спине, и все они были нанесены, когда девушка пыталась отвести удары широкого острого лезвия.

Мне не нужны были фотографии или схемы тела. Достаточно закрыть глаза, чтобы увидеть лицо Берил Медисон и представить во всех вызывающих дурноту подробностях следы насилия. Левое легкое было проткнуто четыре раза. Сонные артерии почти перерезаны. Дуга аорты, легочная артерия, сердце и околосердечная сумка повреждены. К моменту, когда этот сумасшедший почти обезглавил ее, она была уже практически мертва.

Я пыталась найти в этом смысл. Кто-то угрожал ей. Она сбежала на Ки Уэст. Она была испугана сверх всякой меры. Она не хотела умирать. Это случилось в ту ночь, когда ока вернулась в Ричмонд.

Почему ты впустила его в свой дом? Почему, скажи мне ради Бога, ты это сделала?

Поправив простыню, я задвинула каталку к задней стене холодильника к остальным покойникам. Завтра в это время тело Берил Медисон уже будет кремировано, и ее прах отправится в Калифорнию. Через месяц ей исполнилось бы тридцать четыре. У нее не было никого в этом мире, за исключением, кажется, сводной сестры во Фресно. Тяжелая дверь захлопнулась.

Бетон под моими ногами на стоянке позади отдела медицинской экспертизы был теплым и успокаивающим. Я чувствовала запах креозота, исходивший от близкой железнодорожной эстакады, нагревшейся на теплом не по сезону солнышке. Был канун Дня всех святых.

Дверь в помещение отдела была широко распахнута, и один из моих ассистентов поливал бетон из шланга. Он игриво поднял струю воды, направляя ее достаточно близко, чтобы я ощутила мелкие брызги на своих лодыжках.

– Эй, доктор Скарпетта, у вас теперь сокращенный рабочий день? – окликнул он.

Было чуть больше половины пятого. Обычно я редко покидаю свой кабинет раньше шести.

– Подвезти куда-нибудь? – добавил он.

– У меня есть транспорт. Меня подвезут. Спасибо, – ответила я.

Я родилась в Майами, и мне знакомы те места, где Берил пряталась летом. Закрывая глаза, я вижу краски Ки Уэста. Я вижу яркий зеленый и голубой и такие краски закатов, что только Господь Бог мог бы от них уехать. Берил Медисон должна была остаться там. Ей не следовало возвращаться домой.

На стоянку медленно въехал совершенно новый, сверкающий, как черное стекло, форд «Краун Виктория».

Ожидая увидеть старый побитый «плимут», я вздрогнула, когда окно нового «форда» с жужжанием опустилось.

– Ты ждешь автобуса или чего-то еще?

Мое удивленное лицо отразилось в зеркале солнечных очков. Лейтенант Пит Марино, явно изображая из себя пресыщенного джентльмена, выглянул из машины. Электронный замок открылся с уверенным щелчком.

– Я потрясена, – сказала я, располагаясь в шикарном салоне.

– Это больше подходит моей новой должности. – Он прибавил обороты двигателя. – Недурно, правда?

Многие годы у Марино были вышедшие из строя ломовые лошади, и наконец он получил жеребца.

Достав сигареты, я заметила дырку в приборном щитке.

– Ты что, грелку включал, или всего лишь электробритву?

– Какой-то негодяй, черт бы его побрал, украл мою зажигалку, – пожаловался он. – На мойке. Представляешь, я всего лишь день проездил на машине, смотрю – щетки этих бездельников сломали антенну. Ну я и задал им жару по этому поводу...

Иногда Марино напоминал мне мою мать.

– ...и только потом заметил, что зажигалка исчезла.

Он замолчал, копаясь у себя в кармане. Я тем временем искала спички у себя в сумочке.

– Да, шеф, мне кажется, ты собиралась бросить курить, – сказал он с сарказмом, кидая мне на колени зажигалку.

– Я и сейчас собираюсь, – пробормотала я. – Завтра.

* * *

В ту ночь, когда убили Берил Медисон, я томилась на явно затянувшейся опере, за которой последовала выпивка в хваленом английском баре с вышедшим в отставку судьей, который по мере развития вечера все более терял над собой контроль. У меня не было с собой переговорного устройства, и полиция, не имея возможности связаться со мной, вызвала на место преступления Филдинга, моего заместителя. Теперь я должна была в первый раз побывать в доме убитой писательницы.

Виндзор-Фармз был не тем местом, где можно было бы ожидать столь ужасного происшествия. Дома здесь большие и выстроены в глубине безупречно спланированных участков, вдали от улицы. В большинстве из них установлена система предупреждения о ворах, и везде – центральная система кондиционирования воздуха, избавляющая от необходимости открывать окна. Если вечную жизнь за деньги купить нельзя, но можно купить определенную степень безопасности. У меня никогда не было дел об убийстве в этом районе.

– Очевидно, у нее водились деньги, – заметила я, когда Марино притормозил у знака остановки.

Женщина с белоснежными волосами, прогуливавшая белоснежного кобеля-мальтийца, взглянула на нас искоса. Ее собака тем временем закончила обнюхивать пучок травы, после чего свершилось неизбежное.

– Что за никчемный комок шерсти, – сказал Марино, презрительно глядя на женщину и собаку. – Ненавижу таких собачонок: только тявкают до умопомрачения и поливают все вокруг. У тех, кто заводит собак, наверняка что-нибудь не так с зубами.

– Просто некоторым людям нужна компания, – сказала я.

– Пожалуй...

Он помолчал, а затем вернулся к моей предыдущей фразе:

– У Берил Медисон были деньги, но значительная часть их вложена в ее дом. Похоже, она изрядно поистратилась там, на этом голубом Ки Уэсте. Мы все еще разбираем ее бумаги.

– Что-то уже просмотрели?

– Очень мало, – ответил он. – Обнаружилось, что она не такая уж плохая писательница – в смысле заработков. Оказывается, она пользовалась несколькими литературными псевдонимами. Эдер Вайлдс, Эмили Стреттон, Эдит Монтегю.

Зеркальные очки снова обратились ко мне. Ни одно из этих имен не было мне знакомо, за исключением Стреттон.

– Ее второе имя было Стреттон, – сказала я.

– Возможно, отсюда и ее прозвище: Стро – соломинка.

– И из-за цвета ее волос, – заметила я.

У Берил были медовые волосы с золотыми прожилками от солнца. Она была маленькая, с правильными точеными чертами. Возможно, довольно эффектная. Трудно сказать. Единственная ее прижизненная фотография, которую я видела, была на водительском удостоверении.

– Когда я разговаривал с ее сводной сестрой, – объяснял Марино, – я обнаружил, что люди, которые были Берил близки, звали ее Стро. Кому бы она ни писала там, на Ки Уэсте, этот человек знал ее прозвище. Такое у меня сложилось впечатление. – Он поправил козырек. – Не могу понять, почему она скопировала эти письма. Все время над этим размышляю. Ты часто встречала людей, которые снимают копии со своих личных писем?

– Ты же заметил, она была закоренелой накопительницей, – напомнила я ему.

– Верно. И это тоже меня раздражает. Предположительно, этот псих угрожал ей несколько месяцев. Что он делал? Что он говорил? Не знаю, потому что она не записала на магнитофон его звонки и ничего не оставила на бумаге. Дамочка фотографирует свои личные письма, но не ведет записи, когда кто-то обещает отправить ее на тот свет. Скажи, какой в этом смысл?

– Не все рассуждают так же, как мы с тобой.

Проехав по подъездной аллее, Марино припарковался перед дверью гаража. Трава сильно разрослась и была усыпана высокими одуванчиками, качавшимися на ветру. Рядом с почтовым ящиком красовалась табличка «Продается». Поперек серой входной двери все еще была прикреплена узкая желтая ленточка, отмечавшая место преступления.

– Ее автомобиль – в гараже, – сказал Марино, когда мы выбрались из машины, – великолепная черная «хонда-аккорд». Некоторые подробности относительно нее, возможно, покажутся тебе интересными.

Мы стояли на дорожке и осматривались. Косые лучи солнца пригревали плечи и шею. В прохладном воздухе было слышно лишь назойливое гудение насекомых. Я медленно и глубоко вдохнула и вдруг почувствовала сильную усталость.

Ее дом был в так называемом международном стиле, современный и совершенно простой. Вытянутый по горизонтали фасад поддерживался полуколоннами цокольного этажа. Все это вызывало в воображении корабль с открытой нижней палубой. Выстроенный из камня и темного дерева, это тип дома, который могла бы построить богатая молодая пара: большие комнаты, высокие потолки, много дорогого и незанятого пространства. Уиндхэм-Драйв заканчивалась тупиком, упиравшимся в ее участок, что и объясняло, почему никто ничего не увидел и не услышал до тех пор, пока уже не было слишком поздно. Дом с обеих сторон окружен дубами и соснами, так что между Берил и ее соседями был как бы занавес из листвы и хвои. Сзади двор резко обрывался крутым склоном, заросшим подлеском и усыпанным валунами, который дальше переходил в девственный строевой лес, простиравшийся насколько хватало глаз.

– Черт возьми! Готов поклясться, что у нее там был свой олень, – сказал Марино, когда мы обходили участок. – Это что-то, да? Ты выглядываешь из окон и думаешь, что владеешь целым миром. Бьюсь об заклад, тут есть на что посмотреть, когда идет снег. Что касается меня, то мне нравятся подобные дома. Разжечь зимой в камине чудный огонь, налить себе бурбона и просто смотреть на лес. Наверное, прекрасно быть богатым.

– Особенно, если ты жив и можешь этим наслаждаться.

– Это точно.

Опавшие листья шуршали под нашими ногами, пока мы огибали западное крыло. Передняя дверь была на одном уровне с внутренним двориком, и я заметила в двери глазок. Он уставился на меня, как крошечная пустая глазница. Марино запустил окурок сигареты, послав его в траву ловким щелчком, а затем покопался в карманах своих зеленовато-голубых брюк. Он был без куртки, большой живот свешивался над ремнем, белая рубашка с короткими рукавами, распахнутая на шее, морщилась складками вокруг кобуры на плече.

Он достал ключ, к которому была подвешена желтая бирка, означавшая принадлежность к вещественным доказательствам, и я снова изумилась величине его рук, наблюдая за тем, как он отпирает врезной замок. Загорелые и грубые, они напоминали мне бейсбольные биты. Пит никогда бы не стал музыкантом или дантистом. На пятом десятке, с редеющими волосами, с лицом столь же потрепанным, как и его костюмы, он все же выглядел достаточно внушительно. Большие полицейские, такие, как он, редко попадают в драки. Уличным хулиганам достаточно одного его взгляда, чтобы притормозить.

Мы стояли в холле, в прямоугольнике солнечного света, и надевали перчатки. В доме ощущался запах пыли и затхлости. Так пахнет в домах, если они стоят закрытыми некоторое время. Хотя отдел расследований департамента полиции Ричмонда тщательно обследовал место преступления, ничего не было сдвинуто. Марино заверил меня, что дом выглядит точно так же, как он выглядел, когда тело Берил было обнаружено две ночи назад. Он прикрыл дверь и включил свет.

– Как видишь, – его голосу вторило эхо, – она, похоже, сама впустила парня внутрь. Следов насильственного вторжения нет, к тому же в доме установлена система охраны 3-А.

Он привлек мое внимание к кнопочной панели у двери и добавил:

– Сейчас она отключена. Но когда мы вошли сюда, охрана работала и сирена завывала о кровавом убийстве. Поэтому-то мы так быстро и обнаружили тело.

Он продолжил рассказ, напомнив, что полиция была вызвана звуковым сигналом тревоги. Вскоре после одиннадцати вечера одна из соседок Берил позвонила по 911, сообщив, что сирена гудит уже почти тридцать минут. Патруль среагировал на звонок, и полицейский офицер обнаружил, что входная дверь приоткрыта. Несколькими минутами позже он по радио запросил подкрепление.

Гостиная была в беспорядке. Стеклянный кофейный столик опрокинут, журналы, хрустальная пепельница, несколько чаш в стиле «арт деко» и цветочная ваза были раскиданы по индийскому ковру. Бледно-голубое кожаное кресло с подголовником перевернуто, рядом валялась подушка от раскладного дивана. На побелке стены слева от двери, ведущей в прихожую, выделялись темные брызги засохшей крови.

– Эта охранная система срабатывает сразу? – спросила я.

– Ты открываешь дверь, и секунд пятнадцать ничего не происходит – вполне достаточно для того, чтобы набрать код.

– Тогда, она, должно быть, открыла дверь, отключила систему охраны, впустила человека внутрь, а затем вновь включила, пока он еще находился здесь. В противном случае система не сработала бы после его ухода. Интересно.

– Да, – ответил Марино, – интересно, как дерьмо.

Мы находились в гостиной рядом с перевернутым кофейным столиком. Он был покрыт толстым слоем пыли. На полу валялись газеты и литературные журналы, месячной и более давности.

– Вы нашли какие-нибудь свежие газеты или журналы? – спросила я. – Если она купила какую-нибудь местную газету, это может оказаться важным. Было бы весьма ценно проверить, ходила ли она куда-нибудь после того, как сошла с самолета.

На щеках Марино заиграли желваки. Он ненавидел, когда, по его предположению, я указывала, как ему поступать.

– Наверху, в спальне, где были ее портфель и сумки, кое-что нашлось. «Майами Геральд» и нечто под названием «Киноутер», в котором, в основном, содержатся перечни недвижимости Ки Уэста. Может быть, она думала о том, чтобы переехать туда? Обе газеты вышли в понедельник. Она, должно быть, купила их в аэропорту и захватила с собой, возвращаясь в Ричмонд.

– Интересно, что может сказать ее агент по продаже недвижимости...

– Ничего – вот, что он может сказать, – прервал Марино. – Он не представляет себе, где находилась Берил, и показывал ее дом только один раз, когда ее не было. Какой-то молодой паре. Они решили, что цена слишком высока. Берил просила три тысячи долларов за дом. – Он оглянулся с непроницаемым лицом. – Думаю, теперь кто-то сможет заключить очень выгодную сделку.

– В тот вечер, когда прилетела, Берил взяла такси в аэропорту. – Я упрямо пыталась нащупать какую-нибудь зацепку.

Марино достал сигарету и ткнул ею в сторону прихожей.

– Там, на маленьком столике у двери, мы обнаружили квитанцию. Водителя уже нашли – это парень по имени Вудроу Ханнел. Но он так же разговорчив, как рыба. Сказал, что дожидался своей очереди среди других такси в аэропорту. Она села к нему. Было около восьми, лило как из ведра. Он высадил ее здесь, около дома, спустя, по-видимому, минут сорок, донес, как он говорит, две ее сумки до двери и ушел. Стоимость проезда составила двадцать шесть долларов, включая чаевые. Через полчаса он был снова в аэропорту, забирая другого пассажира.

– Это точно, или это то, что он вам сказал?

– Точно, как то, что я, черт побери, стою здесь.

Пит постучал сигаретой по тыльной стороне ладони и начал разминать пальцами фильтр.

– Мы проверили его версию. Ханнел рассказал все верно. Он не трогал дамочку. У него на это не было времени.

Я проследила его взгляд: темные брызги рядом с дверью. Одежда убийцы должна быть в крови. Маловероятно, чтобы водитель такси в окровавленной одежде отправился за новыми пассажирами.

– Она находилась дома недолго, – сказала я. – Приехала около девяти, а соседка позвонила в полицию в одиннадцать. Сирена ревела около получаса, а это значит, что убийца ушел около половины одиннадцатого.

– Да. Но вот что трудно понять: судя по письмам, она была безумно напугана. И вот она возвращается в город, запирается в доме, у нее даже тридцать восьмой калибр на кухонном столике – я потом покажу тебе, когда мы туда доберемся. А потом – бац! – звонок в дверь или что-то еще, и дальше ты знаешь: она впускает психа в дом и снова включает систему охраны, уже после того, как он вошел. Должно быть, это кто-то, кого она знала.

– А может быть, и незнакомец. Я не исключила бы такую возможность, – сказала я. – Если этот человек очень ловкий, она могла поверить ему и впустить.

– В такой час? – Марино хлестнул меня взглядом, обводя глазами комнату. – Что он мог ей наплести? Что предлагает подписку на журналы или продает антологию всемирного юмора в десять часов вечера?

Я не ответила. Я не знала.

Мы остановились перед открытой дверью, ведущей в коридор.

– Это первая кровь, – сказал Марино, глядя на засохшие брызги на стене, – первую рану она получила здесь. Я думаю, она неслась, сломя голову, а он полосовал ее.

Я представила себе порезы на лице и руках Берил.

– Я предполагаю, что здесь он порезал или ее левую руку, или спину, или лицо. Кровь на стене в этом месте брызнула с лезвия. Он уже порезал ее, по крайней мере, один раз, лезвие было в крови, и когда он снова размахнулся, капли брызнули на стену.

Пятна имели вытянутую форму, примерно миллиметров шесть шириной, и удлинялись тем больше, чем дальше отклонялись от дверного косяка. Капли покрывали по крайней мере десять футов. Нападавший размахивал ножом с силой усердного игрока в сквош. Это не было злобой. Здесь было нечто худшее. Почему она его впустила?

—Судя по тому, как расположены эти брызги, я думаю, негодяй находился как раз где-то здесь, – сказал Марино, встав в нескольких ярдах от двери и чуть левее, – он размахивается, наносит удар и, когда лезвие проносится мимо, кровь слетает с него и попадает на стену. Следы, как ты видишь, начинаются вот тут, – он жестом показал на самые верхние капли, почти на уровне его макушки, – а затем тянутся вниз, обрываясь в нескольких дюймах от пола. – Он помедлил, вопросительно глядя на меня. – Ты же ее осматривала, как тебе кажется, он правша или левша?

Полицейские всегда хотят это знать. Сколько бы я не говорила им, что на этот счет можно лишь делать предположения, они все равно каждый раз спрашивают меня об этом.

– По таким следам это невозможно определить, – сказала я, ощущая во рту сухость и привкус пыли, – все зависит от того, как он стоял по отношению к ней. Что касается колотых ран на груди, у них есть небольшой наклон слева направо. Это наводит на мысль, что он – левша. Но опять же все зависит от того, где он находился относительно жертвы.

– Я просто думаю: интересно, что почти все раны, которые она получила, защищаясь, расположены на левой стороне ее тела. Ты знаешь, что она убегала. Он приближался к ней слева, а не справа. Вот почему я подозреваю, что он – левша.

– Все зависит от взаимного расположения жертвы и преступника, – невозмутимо повторила я.

– Ну-ну, – буркнул Пит. – Все от чего-нибудь зависит.

Пол за дверью был из твердой древесины. Капли крови, ведущие к лестнице, расположенной примерно в десяти футах слева, были обведены мелом. Берил убегала этим путем и дальше вверх по лестнице. Ее потрясение и ужас были сильнее боли. На левой стене почти на каждом шагу виднелись тянущиеся поперек панелей деревянной обшивки следы, оставленные ее порезанными пальцами, которыми она опиралась о стену, стремясь сохранить равновесие.

Черные пятна были на полу, на стенах, на потолке. Берил добежала до конца коридора наверху и там оказалась загнанной в угол. В этом месте крови было очень много. Погоня возобновилась после того, как она, вырвавшись, проникла в свою спальню, где, возможно, ей удалось уклониться от нападавшего, перебравшись через кровать королевских размеров, тогда как убийца обегал вокруг. В этот момент она либо кинула свой портфель в него, или, что более вероятно, портфель лежал на кровати и был сброшен на пол. Полиция обнаружила его на ковре открытым и перевернутым вверх тормашками наподобие палатки, бумаги были разбросаны рядом, в том числе и копии ее писем, тех, что она писала из Ки Уэста.

– Какие еще бумаги вы обнаружили здесь? – спросила я.

– Квитанции, пару туристических путеводителей, включая брошюру с картой улиц, – ответил Марино. – Если хочешь, я сделаю тебе копии.

– Да, пожалуйста, – сказала я.

– Также на ее туалетном столике найдена пачка отпечатанных страниц, – добавил он. – Возможно, это то, что она написала на Ки Уэсте. На полях карандашом нацарапано множество пометок. Ничего ценного, только несколько неполных отпечатков, принадлежащих ей, да несколько жирных пятен.

На кровати остался лишь голый матрац: стеганное покрывало и простыни в кровавых пятнах были отправлены в лабораторию. Слабея и теряя контроль над телом, Берил, видимо, проковыляла обратно в коридор, где упала на восточный молитвенный коврик, который я помнила по фотографиям места преступления. Там на полу были вытянутые кровавые следы и отпечатки ладоней. Берил заползла в спальню для гостей, за ванну, и здесь в конце концов умерла.

– Если хочешь знать мое мнение, – продолжал Марино, – я думаю, что он устроил эту погоню ради развлечения. Он мог бы схватить и убить ее там, внизу, в гостиной, но это испортило бы игру. Возможно, он все время улыбался, пока она истекала кровью, пронзительно кричала и умоляла его. Добравшись, наконец, сюда, она сильно ослабела, и веселье кончилось. Развлечения не стало. И он покончил с ней.

Комната была выдержана в холодных желтых тонах, Таких же бледных, как январское солнце. Деревянный пол рядом с двуспальной кроватью был черным, и на белой стене выделялись черные полосы и пятна. На фотографиях места преступления Берил лежала на спине, с вытянутыми ногами и руками, обхватившими голову, лицо повернуто в сторону занавешенного окна. Она была обнажена. Первый раз изучая фотографии, я ничего не могла сказать о ее внешности, или хотя бы о цвете волос. Я видела только красный цвет. Рядом с ее телом полиция обнаружила окровавленные слаксы цвета хаки. Блузка и белье отсутствовали.

– Шофер, которого ты упоминал, кажется, Ханнел, он запомнил, как Берил была одета, когда он посадил ее в аэропорту? – спросила я.

– Было темно, – ответил Марино. – Он не уверен, но полагает, что на ней были брюки и куртка. Эти брюки, цвета хаки, все в крови, мы здесь обнаружили. Значит, в момент нападения она была в них. Подходящая куртка лежала на стуле в спальне. Я не думаю, что она переоделась, когда пришла домой, просто бросила куртку на стул. Блузку, белье – все это забрал убийца.

– На память, – подумала я вслух.

Марино пристально разглядывал темное пятно на полу, где было найдено тело.

– Я представляю себе это так: он валит ее здесь, срывает одежду, насилует или пытается это сделать, затем закалывает и почти отрезает голову, – проговорил он. – Какая жалость, что результаты мазков на сперму, взятых у нее, оказались отрицательными. Похоже, мы можем распроститься с идентификацией по физиологическим признакам.

– Если только какой-нибудь из образцов крови, которые мы взяли на анализ, не окажется его, – ответила я. – В противном случае – да, забудь об этом.

– И нет волос, – добавил Марино.

– Нет, за исключением нескольких, похожих на ее.

В доме было настолько тихо, что наши голоса звучали пугающе. Куда бы я ни посмотрела, я видела чудовищные пятна. Перед глазами – колотые раны, отметины рукоятки, дикая рана на шее, зияющая, как красная разинутая пасть. Я вышла в коридор. Пыль раздражала легкие. Было трудно дышать.

– Покажи мне, где вы нашли ее оружие, – сказала я.

Когда полиция той ночью прибыла на место преступления, на кухонном столике рядом с микроволновой печью обнаружили автоматический револьвер тридцать восьмого калибра, принадлежащий Берил. Оружие было заряжено и стояло на предохранителе. Лаборатория смогла идентифицировать лишь неполные отпечатки, которые оказались ее собственными.

– Она держала коробку с патронами в столе рядом с кроватью, – сказал Марино. – Возможно, там же хранился и револьвер. Думаю, она принесла сумки наверх, распаковала и выгрузила большую часть одежды в корзину в ванной комнате, а затем поставила ее в шкаф. Тогда же она достала и свой револьвер – верный признак беспокойства. Могу поспорить, что она не угомонилась, пока не обошла с ним каждую комнату.

– Я поступила бы точно так же.

Марино оглядел кухню.

– Итак, она, вероятно, решила перекусить.

– Может быть, она и собиралась перекусить, но так ничего и не съела, – ответила я. – Содержимое ее желудка составило около пятидесяти миллилитров, или менее двух унций, темно-коричневой жидкости. Что бы она ни ела последний раз, это полностью переварилось к тому моменту, когда она умерла, и даже к тому времени, когда подверглась нападению. Пищеварение прерывается в минуты острых переживаний или страха. Если бы она хоть что-то съела перед тем, как убийца вошел к ней, желудок не остался бы чистым.

– У нее все равно нечего было пожевать, – сказал Марино так, как будто это было очень важно, открыв дверцу холодильника.

Внутри мы обнаружили сморщенный лимон, две пачки масла, кусок заплесневевшего сыра, приправы и бутылку тоника. Морозильник выглядел более обнадеживающе. Там было несколько упаковок куриных грудок и постный говяжий фарш. Похоже, Берил не увлекалась кулинарией, относясь к этому вполне утилитарно. Я знаю, как выглядит моя собственная кухня. Эта же кухня была угнетающе стерильна. Пылинки клубились в бледном свете, сочащемся сквозь щели в серых модельных жалюзи над раковиной. Сушка и раковина пусты и сухи. Кухонная утварь была новой и выглядела так, как будто ею ни разу не пользовались.

– Другая версия – она пришла сюда, чтобы выпить, – размышлял Марино.

– Анализ на алкоголь дал отрицательный результат, – сказала я.

– Это не означает, что она об этом не думала.

Он открыл шкафчик над раковиной. Там на трех полках не было свободного дюйма: «Джек Дэниелс», «Чивас Ригл», «Тэкверэй», ликеры и кое-что еще, что привлекло мое внимание. На верхней полке перед коньяком стояла бутылка гаитянского рома «Бабенкот» пятнадцатилетней выдержки, такого же дорогого, как и чистый скотч.