Текст книги "Приключения под водой"
Автор книги: Патрик Прингл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
12. Музейные ценности.
В 1802 году, Греция все еще принадлежала Турецкой империи, но восстание уже назревало. Английский посол в Турции лорд Элгин чувствовал близость восстания, и это сильно его беспокоило. Война в Афинах привела бы не только к кровопролитию, но, возможно, и к разрушению некоторых величайших в мире произведений скульптуры. Важнейшей из этих античных древностей был фриз Парфенона, который уже был поврежден однажды во время войны, имевшей место более ста лет назад. Лорд Элгин решил, что в Англии фриз сохранится лучше, поэтому распорядился снять его, упаковать в шестнадцать огромных ящиков и отправить на бриге домой. Но в пути судно попало в шторм, наскочило на скалу недалеко от острова Китира и затонуло на глубине шестидесяти футов.
Один итальянец взялся поднять судно, и лорд Элгин назначил его английским вице-консулом на три месяца с тем, чтобы он выполнил эту работу. Попытка итальянца не удалась. Ничего не смог сделать и экипаж английского военного корабля, тоже предлагавший свои услуги. Русские военно-морские офицеры, находившиеся в этом районе и поддерживавшие греков в борьбе за независимость, заявили, что они могли бы поднять мраморное скульптуры, но Элгин отказался от их помощи. В конце концов работа была поручена группе голых ныряльщиков с острова Самос, которые и подняли скульптуры. На это у них ушло два года. По указанию Элгина скульптуры погрузили на другое судно и благополучно доставили в Англию, где он продал их Британскому музею. Там они находятся и сейчас.
Греки в конце концов завоевали независимость. Когда они сделали переучет оставшихся произведений античного искусства и узнали о потерях, то пришли в ужас. Греческие скульптуры и другие сокровища искусства увозил не только Элгин, но и многие иностранцы. Некоторые приобретали эти ценности за деньги, некоторые же сами выкапывали их из земли.
Став свободными и получив возможность управлять собственной страной, греки восприняли все это как удар по их престижу и запретили дальнейший вывоз за границу произведений античного искусства. Они приняли также закон, запрещающий вывозить из страны ценности, добытые в процессе археологических раскопок. Затем они приступили к подготовке собственных археологов, которые, естественно, стали интересоваться тем, что скрыто под землей. Но никто серьезно не задумывался над проблемой археологических исследований морского дна. Район затопления брига, посланного Элгином, пользовался славой корабельного кладбища. Почти через сто лет после этого события две греческие парусные галеры, возвращаясь из Туниса на родину, попали в шторм и едва не затонули в том же самом месте. Они укрылись за островом Антикитира (младшим братом о-ва Китира), пока не стих ветер.
Эти галеры занимались ловлей губок в излюбленном месте у порта Махдия, но поскольку все равно приходилось ждать улучшения погоды, то было решено попытаться добыть губки еще здесь, поближе к дому. Капитан Деметриос Кондос, он же старший водолаз, приказал одному из своих подчиненных Элиасу Стадиатису надеть шлем и отправиться на поиски.
Стадиатис спустился па 150 футов и встал ногами на затонувшее судно. Само судно он не мог разглядеть, хотя вода была чиста, как хрусталь, ибо оно, пролежав на дне более двух тысяч лет, было погребено под курганом из отвердевшего ила.
Однако часть груза этого судна виднелась в воде. Стадиатис, все мысли которого были сосредоточены на поисках губок, испугался при виде этих казавшихся живыми предметов: огромных белых лошадей, то вздыбленных, то лежавших на спине вверх копытами; обнаженных мужчин и женщин белого или бронзового цвета, в большинстве случаев наполовину зарывшихся в ил. Стадиатис взялся за бронзовую руку, и она отломилась. В панике он дал сигнал подъема. Вытаскивая его на поверхность, капитан Кондос ожидал увидеть у него в руках губки; увидев же эту находку, он быстро сообразил, что она значит. Он тут же спустился под воду сам, взяв с собой рулетку, и быстро осмотрел затонувшие предметы. Затем вместе со Стадиатисом отправился в Афины, после чего была организована первая, подлинно греческая археологическая экспедиция. Эта было большое событие в жизни Греции, да и всего мира, поскольку экспедиция положила начало подводным раскопкам.
Практически раскопки пришлось проводить неспециалистам, ибо никто из археологов никогда раньше под воду не спускался и не был даже подготовлен к тому, чтобы попытаться это сделать. Да вряд ли их можно было и обвинять в этом: в те времена такая глубина даже профессионалам представлялась очень большой, поскольку еще не было известно о принципе ступенчатой декомпрессии. Водолазы ограничивали время пребывания под водой пятью минутами, причем даже в хорошую погоду совершали не более двух погружений в день, чтобы избежать заболевания кессонной болезнью.
Но и эти предосторожности оказались недостаточными: из первой шестерки водолазов, привлеченных к работе, двое на всю жизнь остались калеками, а один умер. Все водолазы были малограмотными ловцами губок и не имели никакого представления о технике археологических раскопок. Они занимались этой работой по тому, что ею не мог заниматься никто другой. Результатом их трудов являются поднятые мраморные и бронзовые скульптуры, хранящиеся в Национальном музее Греции, куда их вернули через две с лишним тысячи лет. Как и в случае со скульптурами Элгина, их похитили из греческой столицы и, по-видимому, везли в Рим. То были не первые произведения древней скульптуры, поднятые со дна моря. Рыбакам приходилось захватывать сетями разные предметы, в том числе головы, конечности, туловища, а иногда и целые античные статуи. Вместе с рыбой поднимались также золотые монеты, золотые и серебряные чаши и тарелки. Много было поднято терракотовых кувшинов, называемых амфорами. Греки и римляне применяли эти кувшины с двумя ручками для храпения воды, вина, масла, духов, зерна и т. п. До того как у острова Антикитира было обнаружено затонувшее судно, рыбаки, вылавливавшие амфоры, просто опрокидывали их, чтобы вытряхнуть рыбу, если она туда попадала, и бросали опять в море. Теперь же они сообщали о своих находках археологам, так как знали: где амфоры, там должно быть и затонувшее судно; а это значит, что за извещение о находке им могут выдать вознаграждение.
Однако следующая большая находка была обнаружена тоже одним из греческих ловцов губок, на этот раз в районе тунисского порта Махдия. Ловец-грек находился на глубине ста тридцати футов, на расстоянии немногим менее трех миль от берега, когда увидел какие-то предметы, показавшиеся ему стволами пушек. Они были покрыты ракушками и водорослями и наполовину зарылись в песок. Посмотрев внимательнее, грек обнаружил, что это мраморные колонны. Там же он нашел бронзовые и мраморные статуи, высовывавшиеся из ила. Оказалось, что он обнаружил остатки еще одного римского корабля, затонувшего с грузом награбленных произведений античного искусства.
Водолаз не сообщил о находке ни археологам, ни другим лицам. В эту тайну он посвятил лишь некоторых своих товарищей, которые помогли ему поднять все, что сумели, и потихоньку распродали древние сокровища богатым туристам. Если бы судно затонуло чуть-чуть подальше от берега, никто не мог бы помешать им заниматься этим сугубо частным предприятием, так как не имел бы права претендовать на остатки затонувшего судна, пролежавшего на дне моря две тысячи лет. Но судно потонуло во французских территориальных водах, и греки поступали противозаконно, хотя и возвращали себе то, что было украдено у их предков римлянами в период, когда французов вообще не существовало. Поэтому французские власти объявили находку своей собственностью и передали работы по поднятию ценностей в руки опытных археологов. Тем не менее греки – ловцы губок понадобились им для того, чтобы с их помощью вытащить добычу.
Спуски под воду были трудны и опасны, не обошлось без жертв. Как раз в это время в Англии была опубликована таблица декомпрессии профессора Дж. С. Холдейна, но ни греческие водолазы, ни лейтенант Тавера (французский военно-морской офицер, возглавлявший работы) не имели ее. Они все еще производили декомпрессию медленно, по старому методу Поля Берта. Естественно поэтому, что ряд водолазов заболел кессонной болезнью, а некоторые должны были навсегда прекратить спуски под воду.
Спасательные работы еще более затруднялись сильным течением, а также тем, что судно покрылось затвердевшим илом и слизью. Всего там оказалось около шестидесяти уложенных в ряды колонн – тех самых, которые были приняты сначала за пушечные стволы. Каждая из них имела двенадцать футов в длину и два фута в диаметре и сдвинуть ее с места стоило большого труда. Водолазы то становились между колонн, то подкапывались под них, но даже малейшее их движение поднимало густые, все затемнявшие облака ила. В большинстве случаев водолазам приходилось изрядно покопаться в грязи, прежде чем они нащупывали полусгнившую деревянную обшивку толщиной в восемь дюймов. Это и была палуба судна, под которой находились трюмы с основной частью сокровищ. Ил, так мешавший обнаружению сокровищ, в то же время помог их сохранению. А они заслуживали того, чтобы их сохраняли.
Помимо колонн, там имелись мраморные капители, цоколи, дверные и оконные перемычки. Похоже было на то, что римляне разобрали целый храм. Видимо, так оно и было. Они везли также бронзовые статуэтки, ценные части фаянсовых канделябров и мебель, украшенную орнаментами. Остатки всех этих вещей валялись вперемешку с амфорами, домашней утварью, которой, по-видимому, пользовалась команда корабля: лампами, кухонными принадлежностями, сосудами для напитков, горшками и сковородами. Для римлян это были обычные предметы домашнего обихода, а для нас – такие же произведения античного искусства, как всякая другая ценная находка.
Кроме того, водолазы собрали много интересных сведений о самом корабле. Это была не галера, а парусное судно полусферической формы ста двадцати футов в длину и тридцати шести футов в ширину. Среди поднятых предметов оказалось несколько каменных плит с высеченными на них греческими надписями, которые, должно быть, служили балластом; две плиты содержали тексты афинских указов.
Произведения искусства и строительные материалы, очевидно, тоже были из Афин: имелись явные признаки того, что некоторые из них были взяты на борт в порту Пирей. Видимо, из этого порта и отправилось судно в свое последнее плавание.
Были найдены вещи, послужившие достаточным основанием для определения учеными времени плавания. Важнейшей была лампа с неприкрученным обгорелым фитилем. Очевидно, она являлась частью корабельного имущества. Ее форма типична для ламп конца II в, до н. э. Вполне вероятно, что римляне пользовались ею в 86 г. до н. э., когда подвергли Афины разграблению. Археологи пришли к заключению, что упомянутые грузы составляли часть награбленного во время этого нашествия имущества.
Однако оставалась неразгаданной одна важная загадка, самая трудная из всех: зачем судно приходило к берегам Туниса? Откуда оно пришло и куда направлялось? Если оно везло добычу из Афин, то, конечно, держало бы путь в Рим, а порт Махдия находился совсем в стороне от маршрута.
Наиболее распространенная версия сводилась к тому, что корабль попал в шторм на подступах к проливу Мессина, разделяющему Италию и Сицилию, и ветром его прибило к берегам Африки. Практически это возможно, хотя наличие пяти огромных якорей свидетельствует о том, что с их помощью корабль стремился помешать ветру вынести его в открытое море, и в это время потерпел крушение. Все пять якорей были сброшены с борта, обращенного к берегу. Возможно, что северный ветер внезапно сменился южным; возможно, что корабль вовсе и не шел в Рим; возможно, что…
Сопоставив все возможные соображения, француз Филипп Диоле, пионер подводной археологии, остроумно заметил: «Иногда, когда история молчит, археология склонна проявлять чрезмерную болтливость». Работы на затонувшем судне продолжались пять летних сезонов. В 1913 г. они были прекращены из-за отсутствия денег. Судно с остатками ценностей было оставлено в покое еще на тридцать пять лет. Но в 1948 г. в порт Махдия пришло судно французского военно-морского флота, и работы возобновились. Это была океанская плавучая водолазная база под названием «Эли Монье». На борту судна находилась «группа по научным изысканиям под водой» французского военно-морского флота. Лица, возглавлявшие эту группу, уже известны читателю: это Кусто, Тайе и Дюма. Тайе, как старший по чину, командовал. Дюма, ушедший с военной службы, был зачислен на судно в качестве гражданского специалиста. Группа не могла оставаться в Махдии долго, но все же надеялась найти еще некоторые ценности и одновременно попрактиковаться в области подводной археологии. Но учение давалось тяжело. Иногда казалось, что невозможно будет справиться даже и с первым заданием. А задание было такое: сначала найти затонувшее судно.
Лейтенант Тавера, ставший впоследствии адмиралом, составил когда-то карту с координатами затонувшего судна. Все, что требовалось сделать, это совместить три пары наземных ориентиров: замок с пристанью, куст с вершиной холма и часть оливковой рощи с ветряной мельницей. Но с тех пор ландшафт изменился. Пристаней стало четыре, куст затерялся в лесу, мельница разрушилась.
Участники экспедиции сошли на берег, чтобы на месте мельницы поставить световой ориентир, и потратили много времени, расспрашивая местных жителей о том, где это место. Однако никто не помнил. Наконец один человек, старейший житель этих мест, показал им руины трех мельниц. После этого они прекратили поиски ориентиров, указанных Тавера, и решили воспользоваться аквалангами, чтобы попробовать найти судно.
Они знали, что судно находится примерно в трех милях от маяка па глубине 127 футов. Их плавучая база курсировала в этом районе до тех пор, пока не нашла место, находящееся на таком же расстоянии от берега и имеющее ту же глубину. На дно моря была сброшена стальная проволочная сетка с ячейками размером 50х50 футов. Сетка покрыла площадь, равную 1000 квадратных футов. Водолазы по очереди спускались под воду, обследуя по ячейкам всю площадь. Поиски продолжались два дня, но ни к каким результатам не привели.
Потом попробовали применить подводные сани. Это приспособление, сконструированное членом группы Жаном Алине, являлось предшественником самоходного судна, изобретенного позже. Алине, спустившегося с этими санями, волокли по дну много миль, но он тоже ничего не нашел. После него под воду спустился Тайе, которого тянули на канате. Он обнаружил в песке нечто похожее на ствол орудия.
– Галера, галера! – прокричал он, как только выбрался на поверхность.
На следующий день начались раскопки. Чтобы избежать длительных остановок для декомпрессии, люди погружались под воду не более чем на пятнадцать минут. Через каждые пять минут в воду стреляли из ружья, сообщая водолазам время. Но однажды Дюма, когда ему уже пора было подниматься, нашел что-то, показавшееся ему интересным, и превысил свое время. За обедом он мимоходом обмолвился, что чувствует боль в плече, и товарищи, не дав ему поесть, отвели его в рекомпрессиоиную камеру и продержали там в течение часа. Самое неприятное во всем этом было то, что Дюма лишился обеда.
По сравнению с тем, что пришлось перетерпеть греческим водолазам, руководимым Тавера, положение этой группы было не таким уж трудным. Даже течение, так докучавшее старым ловцам губок, не причиняло никакого беспокойства «людям-рыбам», не привязанным к морскому дну. Свободному водолазу легче заниматься подводными археологическими раскопками или иными спасательными работами, чем водолазу в скафандре.
Но времени до ухода «Эли Монье» оставалось меньше недели. За этот период водолазы могли успеть «нанырять» не более одиннадцати часов перед тем, как снова предоставить затонувшее судно в распоряжение потревоженных рыб. Они отправили наверх четыре колонны (некоторые из них весили более трех тонн), две капители и два цоколя. Затем проделали отверстие в палубе, но из-за недостатка времени не смогли обнаружить других ценностей. Зато они нашли римский жернов, а также ряд вещей, давших дополнительный материал о римских судах, в частности две свинцовые части якоря, весившие три четверти тонны каждая. В числе находок были медные гвозди, которые очень помогли при разгадке тайны затонувшего судна. Были подняты также длинные шпангоуты из ливанского кедра, все еще покрытые защитным желтым лаком. Дерево сохранилось, что превзошло самые оптимистические предсказания строителей судна.
Через шесть лет Кусто и Дюма снова приезжали в Махдию, чтобы осмотреть затонувшее судно. На нем уже работали люди, на этот раз свободные водолазы-любители из тунисского клуба подводных исследований. Работы велись по приказу директора управления античного искусства.
Дюма осмотрел оставшиеся на дне колонны и сделал интересное открытие: на них не было губок, которые представляли бы коммерческую ценность. Но греки – ловцы губок продолжали спускаться туда, очевидно, с целью похитить что-нибудь с затонувшего судна.
Располагая аквалангом и умея пользоваться им, человек может извлекать ценности с затонувших судов с большей легкостью, чем из археологического раскопа на суше, и в первое время было похищено довольно много вещей в качестве сувениров. Но французские власти проявили здравый смысл и привлекли на помощь любительские клубы, которые не только извещали о своих находках, но и действовали как подводные полицейские отряды, не позволяя менее сознательным свободным водолазам нарушать порядок. Самым прославленным подводным клубом (первым среди клубов, созданных в эру акваланга) был Альпийский подводный клуб, осно» ванный Анри Брюссаром из Канн. Сам Брюссар был первым аквалангистом, нашедшим затонувшее судно с произведениями классического искусства.
Это случилось в 1948 г., всего за месяц с небольшим до того, как в порт Махдия пришла «Эли Монье». Находка явилась следствием занятного случая. Для лучшего равновесия под водой аквалангист навешивает на себя свинцовый пояс. Брюссар, хотя и был опытным водолазом, однажды ошибся и вложил в пояс чуть-чуть больше свинца, чем нужно. Ошибка не имела большого значения и совсем не была опасной, однако причиняла некоторое неудобство. Когда он плыл, его немного тянуло ко дну, поэтому приходилось постоянно отталкиваться руками, чтобы держаться над грунтом. Так он и плавал, как вдруг рука его коснулась какого-то незнакомого твердого предмета. Он остановился, посмотрел и обнаружил амфору, наполовину зарывшуюся в песок.
Это произошло в Антеоре, недалеко от Канн. Через несколько дней Брюссар вернулся туда вместе с друзьями и нашел целую груду кувшинов из-под вина. Глубина там достигала всего шестидесяти футов, и за сувенирами ринулись толпы водолазов-любителей. Позже в этот район была послана «Эли Монье», и водолазы нашли затонувшее судно. Амфоры относились к I в. до н. э. Одной из интереснейших находок явился медный гвоздь. Этот гвоздь вместе с тем, что был найден в Махдии, послали в военно-морскую лабораторию. Химический анализ показал, что состав обоих гвоздей совершенно одинаков, вплоть до незначительных примесей в металле. Очевидно, оба гвоздя были изготовлены в одной и той же мастерской; значит, оба судна были одинакового возраста.
Иного рода открытие под водой было сделано в 1948 г. у небольшого городка Фоссюр-Мер, недалеко от Марселя. Это было не судно, а целый город – римский порт с остатками виллы и многими другими следами поселения. Группа специалистов археологов под руководством доктора Бюкера подняла на поверхность несколько замечательных глиняных изделий и другие вещи. Археологи отнеслись к раскопкам так же внимательно и применили те же методы, которыми привыкли пользоваться в обычных наземных условиях. Это было возможно потому, что раскопки велись на мелководье (максимальная глубина– шестнадцать футов) и недалеко от берега.
Это не значит, что работа была физически легкой. Наоборот, она требовала исключительного напряжения сил и большой осторожности, вследствие чего заняла четыре года. Пришлось снять и отсеять большое количество песка, гальки и ила, чтобы не потерять каких-нибудь ценных материалов. Поскольку работа была тонкая, пришлось обойтись без механических средств. Под водой можно было действовать только ломом и лопатой, а нередко и голыми руками. Работа была не такой эффективной, как при глубоководных спусках, когда водолаз тащил наверх обнаруженную им статую, и, конечно, не такой опасной. Но зато она очень изнуряла людей. Несколько молодых и здоровых водолазов умерли от жары и истощения сил. Однако вместе с тем эта работа носила более научный характер и доставляло большее удовлетворение, так как представляла собой подлинный образец подводной археологии.
Подобные методы нельзя было применить при раскопках еще одного древнего судна, найденного в Средиземном море (на этот раз у берегов Италии). Местные моряки вылавливали там амфоры начиная еще с 1925 г. Ряд других находок свидетельствовал о том, что у порта Аленга, между Монте-Карло и Генуей, лежит затонувшее римское судно, относящееся к I в. до н. э.
Профессор Ламбоглиа, молодой археолог, государственный служащий, попросил выделить деньги для финансирования спасательных работ. Правительство отказало ему на том основании, что те ограниченные средства, которые ассигнуются на раскопки, лучше использовать для наземных экспедиций, чем для подводных. Тогда Ламбоглиа попробовал заинтересовать итальянских водолазов-любителей, которые, как и французы, объединялись в клубы. Но среди итальянцев не нашлось такого энтузиаста, как Анри Брюссар. Они были слишком заняты подводной охотой и поисками предполагаемого клада Муссолини, чтобы думать о каких-то старых руинах. В конечном счете помощь пришла от профессионального водолаза – владельца спасательного судна. Он решил оказать безвозмездную помощь. С этим человеком мы уже знакомы. Это Джованни Куалия – тот самый, который поднимал золото с «Иджипта». Куалия пользовался все тем же спасательным судном. В феврале 1950 г. оно стало на якорь в районе, указанном местным рыбаком. Под воду была спущена одна из патентованных наблюдательных камер Куалии. Когда она достигла глубины 120 футов, сидевший в ней человек сообщил по телефону, что он достиг дна и что кругом валяются амфоры. Куалия послал туда водолазов в скафандрах, которые собирали кувшины, связывали их за шейки веревкой и целыми партиями отправляли наверх.
Это были скоростные спасательные работы, и назвать их археологическими раскопками нельзя. Когда водолазы очистили дно, туда снова была послана наблюдательная камера, а за ней – один из прославленных механических ковшей. Римское судно оказалось хрупким куском дерева по сравнению с парой гигантских стальных челюстей, которые в свое время «пережевали» «Иджипт»; несчастный корабль был буквально разорван на части.
После этого спасательные работы пошли еще быстрее. За один день ковш вытащил сотню амфор. Всего было поднято семьсот таких кувшинов наряду с разными другими предметами: тремя бронзовыми касками с полями, бараньим рогом, сделанным из свинца (вероятно, представлявшим собой украшение носовой части корабля), изделиями из бронзы и дерева, а также плавильным котлом и совершенно съедобными обыкновенными орехами. Вместе взятые, эти предметы порождали больше вопросов, чем ответов. Посыпались резкие и возмущенные протесты в адрес тех, кто был ответствен за уничтожение неизученного памятника древней культуры с помощью грубой механической силы. Кто в этом повинен? Разумеется, не Куалия, который великодушно предоставил имевшееся в его распоряжение снаряжение. Не его вина, если оно оказалось неподходящим для данной цели. Профессора Ламбоглиа тоже нельзя было упрекать, что он принял предложение Куалии после того, как его попытки получить помощь от других лиц потерпели неудачу. Водолазам-любителям нельзя ставить в вину нежелание заниматься этим делом, так как оно не входит в их обязанности. Могли бы, конечно, при желании надеть акваланги археологи… Но если затонувшему судну придавалось такое значение, то почему не захотело помочь правительство?
Значит, вина ложится на правительство? Видимо, опять нет. Деньги, ассигнуемые на археологию, приносят больше пользы при наземных раскопках, чем при подводных. Обнаружение амфор на морском дне не всегда связано с нахождением поблизости затонувшего судна. В силу разных причин эти греческие и римские кувшины универсального назначения могли упасть или быть сброшены с судна во время плавания, поэтому если попадается отдельная амфора, то такая находка, как правило, вызывает лишь ложную тревогу. Свободные водолазы, которым приходилось таким образом разочаровываться, часто теряют интерес к старым горшкам и оставляют их морю, как это делали в прежние времена рыбаки.
У Кристианини не было времени для амфор. Он видел их столько, сколько хватило бы для заполнения нескольких музеев. Молодой корсиканский аквалангист, охотившийся вблизи Марселя за всякого рода интересными и более пригодными для продажи пещами, он предпочитал помалкивать и держать свои находки в секрете. Но пришел несчастный день, когда ему пришлось раскрыть свои тайны, ибо он уже ничего не терял от этого. Надо было еще радоваться, что он вообще может о чем-то рассказать.
Однажды с ним произошла декомпрессиоиная авария, едва не окончившаяся трагически. Кристианини вынесли на берег с парализованными ногами. К счастью, это случилось недалеко от береговой базы группы подводных исследований в Тулоне, где его поместили в рекомпрессионную камеру, а затем постепенно декомпрессировали. Это заняло два дня, потом он пролежал шесть месяцев в больнице и потерял все пальцы ног.
Каждую неделю его навещал Дюма, все еще числившийся в группе как гражданское лицо. Дюма очень сочувственно относился к больному, и Кристианини был ему благодарен. Зная, что больше уже никогда не сможет нырять, Кристианини желал хоть чем-нибудь выразить свою признательность Дюма. Он раскрыл ему одну из своих подводных тайн. По его словам, недалеко от западного мыса скалистого острова Гран-Конглуэ, на дне, под самым утесом, на глубине около 100 футов имеется естественная каменная арка. Там валяется несколько старых горшков, по которым очень хорошо ориентироваться.
– Не теряйте их из виду, – сказал он Дюма, – и вы найдете омаров. Их нельзя не заметить – они живут там такой невероятно большой колонией, что я даже и вообразить себе этого не мог.
Разговоры об омарах заставили его снова с грустью вспомнить те времена, когда он мог нырять.
Дюма внимательно слушал, выяснял подробности, касавшиеся ориентиров, и записывал. Он тоже любил омаров, но больше его интересовали сосуды.
Как раз в те дни он разыскивал затонувшие суда, исследованием которых могла бы заняться группа. У группы имелось теперь научное судно – бывший американский тральщик «Калипсо», и Кусто с товарищами уже ходил на нем в научную экспедицию на Красное море. В августе 1952 г. они возвратились в Тулон, готовые к осмотру затонувших судов, которые обнаружил Дюма во время их отсутствия. Первым в списке числился корабль, относившийся к I в. до н. э. Он лежал у пустынного каменистого острова Мэр на глубине ста сорока футов, недалеко от Марселя.
По пути они решили взглянуть на старые горшки Кристианини и, может быть, заодно выловить пару омаров.
Дюма спустился под воду и быстро нашел на дне каменную арку, но никаких горшков не увидел. Он выбрался на поверхность и сказал об этом Кусто. Последний решил, что из уважения к Кристианини можно поискать еще раз, и отправился под воду сам. Обследуя весь участок, он спустился на 220 футов, после чего решил, что уже достаточно потрудился. Ом поплыл обратно, но на глубине 200 футов наткнулся на амфору. Посмотрев еще, он больше ни одной амфоры не обнаружил и решил прекратить поиски. Кусто уже пробыл на значительной глубине довольно долго и не хотел рисковать, опасаясь, чтобы с ним не произошло то же, что с Кристианини. Он плыл вверх параллельно откосу, как вдруг на глубине 140 футов обнаружил целую «колонию», но не омаров, а старых горшков. Были там и другие вещи, но у Кусто уже не оставалось больше времени. Он взял три чаши и бронзовый багор и поднялся на поверхность.
На судне находился археолог профессор Бенуа. При виде терракотовых чаш он совсем не по-научному, словно был участником псевдонаучной телевикторины, воскликнул:
– Область Кампанья! От четвертого до второго столетия до нашей эры! Три очка в вашу пользу, профессор, три в пользу Кристианини за то, что он указал путь, и по крайней мере шесть очков в пользу Кусто – за открытие самого древнего из когда-либо найденных морских грузовых судов.
Осмотр судна, затонувшего у берегов острова Мэр, пришлось отложить. Оно уже пролежало две тысячи лет на дне и могло подождать еще немного. В конце концов, корабль у Гран-Конглуе ждал на два столетия больше.
Так были начаты первые крупные подводные раскопки. Они были научно продуманы и блестяще осуществлены. На них ушли годы.
Через много веков после того как судно затонуло, на него свалились со скал гигантские каменные глыбы. Их насчитывалось от тридцати до сорока. Самая крупная весила около двадцати тонн. С помощью вспомогательного судна местной службы маяков группа подняла эти камни и сбросила на небольшом расстоянии от места затопления. Камни не причинили судну вреда, наоборот, они помешали ему расползтись. Некоторые камни лежали даже на амфорах, но не раздавили их: слой воды действовал как подушка.
Первая задача группы подводных исследований заключалась в разгрузке корабля. Груз, видимо, состоял главным образом из вина и керамической посуды. Вскоре водолазы-аквалангисты начали посылать на «Калипсо» корзины с амфорами. В большинстве случаев амфоры были открыты и в них не было ничего, кроме ракушек, гальки, кусочков битой глиняной посуды и другого мусора, занесенного в них небольшими осьминогами, в огромном количестве поселившимися на затонувшем судне. С присущей им изобретательностью осьминоги приспособили эти кувшины для кладки яиц, укрепив их передвижными баррикадами. Во многих амфорах, которые поднимались на поверхность, все еще находились осьминоги. Их жизнь кончилась на обеденном столе водолазов.
Судно, по-видимому, везло много вина, поэтому люди внимательно смотрели, не попадутся ли кувшины с сохранившимися пробками и печатями. Когда одна из таких амфор была найдена, Кусто и Лальман, старший полевой археолог, решили отведать вина древних греков. Морская вода не проникла в вино, но в нем уже не было алкоголя; кроме того, оно, видимо, было уже довольно загрязнено. Лальман выплюнул вино на палубу; Кусто же выпил свой стаканчик, однако заметил, что вино либо немного передержано, либо год был плохим для винограда.
