Текст книги "Смерть зверя с тонкой кожей"
Автор книги: Патрик Александер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Патрик Александер
Смерть зверя с тонкой кожей
Армалайт 15 является, вероятно, наиболее эффективным оружием своего класса, предназначенным для поражения животных с тонкой кожей (например, человека) на расстоянии до 500 ярдов.
Благодаря высокой начальной скорости и углублению в задней части, пуля при попадании деформируется, либо начинает кувыркаться. Это, в сочетании с тем, что кинетическая энергия расходуется на очень небольшом отрезке траектории, приводит к коллоссальному повышению гидростатического давления в органах, содержащих жидкость. Результатом являются образование обширного раневого канала и сопряженный с ним физиологический шок, мгновенно выводящий цель из строя.
Из описания американской штурмовой винтовки Армалайт 15, выпущенного производителем, фирмой Купер-Макдональд.
Одной из величайших проблем, с которыми сталкивается либерализм – безнадёжная нехватка сторонников, знакомых с жестокой реальностью нелиберального мира и знающих, что свободу и всё, с ней связаное, невозможно сохранить без твёрдых, убеждённых защитников, способных, если надо, быть такими же безжалостными, как и наши враги.
Бернард Левин, статья в «Таймс»
Пролог
Вокруг были джунгли.
«Джунгли будут везде, где бы ты ни был», говорила ему в детстве мать. Тогда они жили в Райслипе, и выглядывая в окно, он почти ожидал увидеть тигра, прыгающего из зарослей душистого горошка.
Сейчас ему хотелось вернуться в Райслип. Мечта детская, как и плач по Кироте. Тот был мёртв ещё с утра и уже начинал попахивать.
Одной рукой он машинально сгонял с тела мух, другой вытирал слёзы. Плакал он частью от горя, частью от жалости к себе, но, главным образом – от слабости. Недоедание, работа на износ, издевательства – в течение двух лет. Всё это время его единственным другом был Кироте. Кроме них, в камере сидело ещё шесть африканцев – пять воров и простодушный парень-насильник.
Хотелось похоронить тело, но времени на формальности не было. Оставить – гиенам, стервятникам и прочим падальщикам здешнего леса. Он взял нож, отобранный ими у убитого охранника и, глотая слёзы, двинулся точно на запад через буш, узкими зверинными тропами. Направление он держал по солнцу, проглядывавшему иногда сквозь вечный сумрак джунглей.
Болели ступни, подкашивались ноги, мучила жажда. Но он продолжал двигаться всё тем же размеренным шагом.
Они с Кироте продержались в лесу шесть дней – на диких бананах, улитках и ямсе, украденном с близжайшей плантации.
Сейчас он был одинок и испуган.
1.
Ричард Эбботт стоял на северо-восточном углу Трафальгарской площади. Несмотря на темноту и льющий дождь, он медлил перед тем, как сделать следующий шаг. Всё, что требовалось – просто перейти улицу, зайти на почту и отправить телеграмму.
Но это было как переход Рубикона – casus belli. И он медлил («Колеблющийся проигрывает», говорила мать). На самом деле это не было колебанием, скорее – последним моментом покоя. Глубоким вдохом перед прыжком.
Мимо прошли двое, обсуждая «Гамлета». Классика колебаний. Впрочем, аналогия неудачная. В конце концов, он не собирается убивать своего отца. Он улыбнулся этой мысли, и проходившая мимо женщина ускорила шаг. Решила, наверное, что не в порядке с головой.
Резкий порыв ветра заставил поёжиться, напомнив о холоде, которого он до сих пор не замечал.
Биг Бен пробил дважды, он снова поёжился и пересёк мокрую улицу. Блестела под дождём статуя Эдит Кэйвелл. Он вспомнил, что уже давно собирался почитать о ней.
На почте работала только одна секция. Четверо клерков (трое из них погружены в чтение), греющийся бомж, и американская матрона в большой шляпе и с металлическим голосом, пытающаяся что-то выяснить.
Он поискал ящичек для телеграфных бланков и не нашёл. Это раздражало. Он всегда был здесь.
– Где у вас тут телегрфные бланки? – спросил он одного из клерков. Тот кивнул на соседа и вернулся к чтению.
Он повторил вопрос. Второй клерк вынул из шкафчика бланк и протянул ему.
– Разве вы не держите их здесь, в ящике?
– Положили. Четыре тысячи. Знаете, что было дальше? Вышли в три дня. Женщины и дети. Уносят пачками. Бог знает, что они с ними делают.
Он написал сверху адрес, набросал коротенькое послание и перечитал.
– А вот это, – сказал рядом металлический голос, – для Гомера. Это мой племянник, в Бетлеме, Пенсильвания. Когда оно дойдёт?
Он ощутил денатуратный перегар, смешанный с потом и застарелой мочей. Бомж нетвёрдо прошаркал к нему и просипел:
– Не найдётся ли у вашей чести монеты-другой на чашку чая? Смерть как пить охота, душа горит.
– Отвали.
Бомж уковылял, не оглядываясь.
Эбботт протянул бланк клерку. Тот взглянул на адрес.
– Это же здесь, за углом, – сказал клерк.
– Я знаю, где это.
– Хочу сказать, что вы могли бы и сами доставить его. Это займёт всего пять минут.
– Я не хочу доставлять его сам.
Клерк сдался и стал считать слова.
– Вы уверены, что здесь всё верно? – попытался он ещё раз.
– Да.
– Это же смешно.
– Да, – сказал Эбботт, – Это шутка. Чтобы смеяться.
Снаружи всё ещё шёл дождь. Он шагал по Черинг-кросс к Кембридж-Сэркес, смотрел на афиши и не замечал их.
Он был голоден. Требовалось побриться. Принять ванну. Ванна! Представив себе тёплую душистую ванну, он глубоко вдохнул, – и немедленно был атакован знакомой вонью и знакомым ирландским акцентом:
– …несколько пенни для старого больного человека, ваша честь…
Бомж по прежнему не смотрел на него. До него, наверное, и не доходило, что попрошайничает он у того же самого человека.
Эбботт уже собирался послать его снова, когда в голову пришла идея, точнее проблеск идеи. Он обернулся к бродяге, который выглядел не лучше, чем вонял, усилием воли сдержал подступающую тошноту и улыбнулся.
– Естественно, – ответил он на лучшем своём ирландском, – как не найтись шиллингу или двум для хорошего ирландского парня?
– Мужик, ты чё, ирландец?
– Как распоследняя свинья в Дублине.
– Ты говоришь, как человек из Корка.
Эбботт кивнул:
– Скибберин.
– Ты чё! У меня была тётка в Баллидехобе. Славное местечко! Сколько, гришь, у тебя найдётся?
Эбботт извлёк немного мелочи и несколько банкнот.
– Семьдесять восемь пенсов. И чуток бумажками.
– Иисус Мария, это ж сумасшедшие деньги!
– Так есть тут место, где два хороших парня могут промочить горло – в этом часу ночи?
– Мы найдём, ваша честь, найдём, – бормотал бомж, с энтузиазмом рассекая дождь и ветер.
2.
Фрэнк Смит услышал отдалённый колокольный звон. Звон стал громче, настойчивее и превратился в телефонный звонок. Он спал. Я сплю, – сказал он себе, а теперь проснулся.
Он поднял трубку, будучи впрочем не до конца уверен, что это тоже не сон.
– Алло?
– Фрэнк?
Фоли, дежурный офицер в Холландер-парке, где Департамент держал свои секретные офисы.
– У нас тут телекс. Никто не может разобрать ни слова.
– То есть?
– Мы не можем расшифровать его. Джонс точно не может, он сегодня дежурный шифровальщик. Но этого шифра нет в книге.
– Нет в книге? Должен быть.
Какой-то момент Фрэнк Смит решил, что он всё ещё не проснулся.
– Джонс говорит, мы не пользовались этим шифром уже два года.
– Откуда сообщение?
– С круглосуточной почты на Трафальгарской площади, отправлено в два ноль три.
– Ну так всё ясно. Кто у нас там?
– Пардон?
– Шутка, разве непонятно? Юный Ронни Симмонс или какой-нибудь другой идиот. Один в городе. Два часа утра. Одурел от скуки и решил подшутить над стариком Смитти. Что-то типа порохового заговора или падения Трои.
Короткая пауза.
– Странно, что использовали шифр двухлетней давности.
– О'кэй, в чём проблема? Если его нет в теперешней книге, найдём в одной из старых. Или Джонсу лень копаться?
Потом до него дошло. Старые шифровальные книги хранились в Архивах, запертыми в сейфах. А ключи имелись только у начальников отделов.
– Чёрт! – сказал он.
– Что?
– Сейчас буду.
Он положил трубку и откинулся на подушку. Слушал шум дождя за окном, размышлял, как тепло и приятно в кровати, и как не хочется вставать – всё, что угодно, лишь бы не думать ни о чём другом. А больше всего – не вспоминать о Ричарде Эбботте, точно зная, что телеграмму послал именно он. Единственный агент, находящийся в поле с устаревшим шифром. Разве что никакого поля для него не полагалось, а полагалось давно лежать в могиле.
Смит встал и потянулся за одеждой, аккуратно сложенной на стуле у окна. Он был холостяком и аккуратистом – всегда, кроме периодов запоя или депрессии.
Он быстро оделся, посмотрел в окно (ночь и ливень), покачал головой и прищёлкнул языком, чтоб умилостивить неведомых богов.
Машина унесла его в ночь и высадила у Департамента – старого особняка, обнесённого поросшей плющем стеной. Когда-то здесь располагалась страховая фирма. Впрочем, согласно вывеске (если вам удалось бы отыскать её в листве) она находилась здесь и поныне.
Он показал пропуск и прошёл в свой кабинет.
Фоли уже ждал его там с телеграммой. Телеграмма пришла на адрес МИД-а, потом по телексу – в Г-образное здание за станцией Ватерлоо, где Интеллидженс Сервис держала несекретные офисы. Название СИС в своём обычном понимании относилось именно к этому особняку.
Смит с неудовольствием помотрел на телеграмму, не желая знать, что там написано.
– Ничего хорошего там не будет, это уж точно, – мрачно сказал он.
Фрэнк сходил в Архив, разбудил дежурного офицера, открыл один из сейфов, где и нашёл нужную шифровальную книгу. Расписался и забрал к себе. После чего взялся за расшифровку.
Потом переписал набело и прочёл.
– Она от Эбботта, – объявил он так, будто это всё объясняло.
– Эбботт? – переспросил Фоли, – я думал, он погиб.
– Многие так думали.
Какую-то секунду Смиту очень хотелось, чтобы Эбботт, с которым они дружили пятнадцать лет, на самом деле был бы мёртв. Желание это было не совсем эгоистичным.
Он взял трубку и нетерпеливо вызвал оператора.
– Давай, давай, – наконец на том конце возник заспанный голос.
– Чем вы там занимались, трахались?
Оператор начал извиняться.
– Кончайте болтать. Мне нужен министр. Или нет, давайте Контролера.
– Он в постели, спит.
– Так разбудите его, чёрт побери,.
Он положил трубку, выбил пальцами дробь по столу, нервно потёр нос и посмотрел на Фоли. Тот потянулся к телеграмме.
– Можно?
– Пожалуйста.
Послание было коротким: «Задание будет выполнено четырнадцатого или до того».
– Могу я знать, о каком задании идёт речь?
– Почему бы и нет? Завтра это будет знать весь департамент, а если не повезёт, то и вся чёртова страна.
Он тяжело вздохнул.
– Заданием Эбботта было ликвидировать полковника Нджалу.
– О, Господи!
– Молитесь, Фоли, молитесь, теперь нам никакая помощь не будет лишней.
Зазвонил телефон. Это был Контролер, невыспавшийся и злой:
– Ну, если это что-то меньше, чем объявление войны…
Смит ввёл его в курс дела…
– О Боже!
Контролер, до того сидевший в постели, ощутил вдруг настоятельную необходимость прилечь. При этом ненароком разбудив жену. Та неразборчиво что-то буркнула и пихнула его под рёбра.
– Ты что делаешь, жирная корова?
– Э-э? – переспросил Смит на другом конце провода.
– Я хочу сказать, это на самом деле Эбботт? Не розыгрыш?
В голосе Контролера умирала отчаянная надежда.
– Сообщение несло оба его контрольных знака.
– Он сошёл с ума.
– Что не делает его ничуть менее опасным.
Контролер испустил вздох, больше похожий на стон.
– Что за дерьмо. Чёртовы политики. Всё их чёртовы грязные игры, – ещё один полувздох, полустон, – Ладно… Вам лучше оповестить министра. Поднимайте всех – Росса из спецотдела… нет, его нет. Берите Шеппарда, всё равно всю работу делает именно он. Ещё этого, как его звали, из MI5, или как они теперь называются. И того парня из МИДа, ну вы знаете. В моём кабинете, через полчаса. И проследите, чтобы чёртов обогрев включили, хорошо?
Контролер положил трубку и тяжело осел в постели. Жена пихнула его ещё раз, но он был слишком озабочен, чтобы среагировать. Он натянул одеяло на голову и зарылся лицом в подушку. Как в детстве, когда хотел спрятаться от всего мира.
Полежал так несколько минут, потом тихо встал и оделся, не зажигая света. Жена захрапела.
Пока Контролер одевался в потёмках, стараясь не тревожить свою агрессивную супругу, Смит пытался дозвониться до министра. Того не находили ни в его городском доме, ни в доме за городом, ни на квартире официальной любовницы. Его секретарь – сильно возомнивший о себе молодой человек – был чрезвычайно недоволен тем, что его разбудили и не имел ни малейшего представления, где может находиться хозяин.
Смит сдержался и продолжал настаивать.
– Парень, что всё это должно означать, вторжение?
– Тревогу.
– Какой категории тревогу, парень?
Смит услышал сочный зевок.
– Не знаю, – ответил он, – к какой категории вы бы отнесли покушение?
– Покушение? На шефа? – порядок, теперь он проснулся.
– На персону куда важнее твоего грёбаного шефа.
– Боже мой, на кого?
– А вот этого, – Смит воспользовался классической фразой спецслужб всех времён, – тебе знать не требуется… парниша.
Секретарь, теперь куда менее надменный, дал ему номер радиотелефона в машине министра. Шеф, сказал он, уехал где-то в полночь, в сопровождении только одного телохранителя из спецотдела.
Смит позвонил телохранителю. Тот скучал в одиночестве в машине, неподалёку от жилого дома на Фалхэм-роуд и смотрел на дождь.
– Не могу. Он занят. Поняли? Занят. Приём.
– Вас понял. И сопляка-секретаришку тоже. А теперь достаньте мне его – и быстро. Приём.
– Господи, мужик, не могу же я пойти и начать дубасить в эту долбаную дверь.
– Тогда начинай кидаться камнями в его долбаное окно. Конец связи.
Смит дал отбой, начал набирать номер Джоан Эбботт, но с середины повесил трубку. Говорить с нею не хотелось. Она вызывала у него одновременно и жалость, и раздражение. Одно время он увлёкся ею, они даже встречались пару раз после её развода. Но ничего из этого не вышло. Он был слишком холостяком, она – слишком неврастеничкой. По крайней мере, так он оправдывался перед собой. А правда была в том, что он чувствовал себя виноватым. Не столько перед ней, сколько перед Эбботтом. Точнее в том, что, как он подозревал, департамент с Эбботтом сделал.
Он сам верил в это подозрение где-то наполовину, но от того оно никуда не делось и ныло, как старая рана. Так что теперь он старался избегать Джоан. У него и так достаточно ран. Принципы здравых и зрелых отношений. Только что он нарушил их все.
– Чёртова неврастеничка, – пожаловался он, – обдолбанная к тому же.
Фоли уже собирался спросить «Кто?» но вовремя сообразил, что Смит просто думает вслух.
3.
Джоан Эбботт стояла в темноте и смотрела в окно. Подъехала машина, остановилась в свете фонаря. За ней другая. Из первой машины вышли трое, из второй двое. Джоан пересчитала их. Дважды. Она уже выпила и не хотела ошибиться.
Они посмотрели наверх и она инстинктивно подалась назад. Потом сообразила, что снизу её не видно.
Через несколько секунд все растворились в тени. Без сомнения, для того, чтобы продолжать наблюдение, как и предупреждал её Ричард.
Она увидела в темноте огонёк спички: кто-то зажёг сигарету. Это напомнило ей, что неплохо было бы покурить и самой. Она отошла от окна и закурила; рука немного дрожала. Но настроение оставалось приподнятым. Теперь она была при деле. В первый раз Ричард дал ей прикоснуться к чему-то, имеющему отношение к его работе. Может, это значит, что… Мысль оборвалась, но сердце трепыхнулось, как до того рука.
Нужно было принять ещё стаканчик, чтобы успокоиться. Она включила настольную лампу, плеснула виски из почти пустой бутыли, разбавила содовой и выпила. Стало лучше. Намного лучше. Она налила ещё, добавив чуть больше содовой. Она не станет приканчивать его одним глотком, а растянет подольше. Насладится. Как полагается настоящей, чёрт побери, леди.
С Ричардом получилось странно. Она считала, что он мёртв. Так полагал и Департамент. Даже Фрэнк Смит думал так. Что придавало всему этому некоторую оффициальность. А потом, прошлой ночью вот в такие же сумерки он звонит и говорит: «Привет, это Ричард».
Голос с того света. Она стала заикаться, как последняя дура.
Может ли она помочь ему? Он только что высадился в Англии, но не хочет, чтоб кто-нибудь узнал об этом.
Даже Фрэнк Смит и Департамент?
Особенно Фрэнк Смит и Департамент.
Это казалось загадочным, но она уже давно научилась не задавать вопросов. Конечно, она знала, что он – агент (всё, что полагается знать жёнам: политика Департамента). Она даже знала, что он едет в Африку – он сам сказал ей, когда просил присмотреть за некоторыми своими вещами.
Что-то там пошло не так. Пару месяцев спустя она прочитала в газетах, что его арестовали за шпионаж в одной из этих новообразованных туземных республик с непроизносимым туземным названием.
Разумеется, в газетах не говорилось о Ричарде Эбботте – какое-то другое имя. Но там была фотография, а на ней – Ричард, собственной персоной.
А дальше – длинная речь туземного Президента, полковника Мумбо-Юмбо, или что-то в этом духе. Что Господь, в неизъяснимой благодати своей, послал ему видение, требуя изгнать из страны всех обладателей британских паспортов, поскольку они покушались на него и, вообще, являются в глазах Божьих олицетворением мирового зла.
А она переживала за Ричарда, заточённого в дикой стране, где целые племена вырезают по капризу осененного благодатью полковника. Потом зашёл Фрэнк Смит и рассказал, что правительство ведёт закулисные переговоры об освобождении Ричарда. Но что-то опять пошло не так, она ждала месяц за месяцем, а от Ричарда ничего не было. А когда она наконец позвонила Фрэнку Смиту, он сказал, что Господь снова являлся полковнику и наказывал не выпускать шпионов и прочих государственных преступников.
Тогда она сдалась. Погасла последняя надежда, что, несмотря на развод, Ричард однажды вернётся к ней.
А несколько недель назад к ней заглянул Фрэнк Смит и сообщил, что Ричард сбежал из тюрьмы, убил охранника и исчез в джунглях.
Значит, он может вернуться? Фрэнк Смит покачал головой и нервно стряхнул пепел на ковёр.
Если полиция полковника не достанет его, то это уж точно сделают джунгли. У него просто нет шансов.
– Нет шансов, нет шансов…– медленно повторила Джоан (к тому времени она успела уже немного выпить).
Она икнула и захихикала – от того же нервного напряжения, которое заставляло Фрэнка стряхивать пепел на пол.
В траурном молчании они опорожнили бокалы и всё так же молча прошли в спальню.
Проснувшись наутро, Джоан почувствовала себя шлюхой. Когда Фрэнк спросил, когда они могут встретиться в следующий раз, она отказала ему – ей казалось, что он спрашивает из вежливости.
А теперь она снова надирается, а Ричард уже в Англии. Она не должна больше пить. Ей понадобится трезвая голова. От этой мысли настроение упало. Ощущение одиночества «тех, кому за тридцать» коснулось её вроде ледяного ветра. Захотелось ещё рюмку. Как всегда, когда бывало плохо. Или – когда хорошо. Приходилось признаться себе, что последнее время она стала многовато пить.
Набирая номер, Фрэнк Смит сказал Фоли:
– Будем надеяться, что нализаться она ещё не успела.
– В таком-то часу? Спит, наверное.
– Ребята из спецотдела говорят, в квартире горел свет. Значит, не спит. А когда она не спит, то пьёт.
– Видел я её как-то, – сказал Фоли, – симпатичная.
– Симпатичная. Грустная только.
Он узнал её ещё до того, как она заговорила. У неё была привычка подняв трубку делать паузу. Как будто боялась плохих новостей, людей или просто всего, что может причинить боль.
– Алло.
– Джоан? Фрэнк Смит. Разбудил?
– Нет, не могла заснуть, так что встала и решила чего-нибудь выпить, – Она замялась, – я думала, это поможет уснуть.
Она придушенно икнула.
– Джоан, мы думаем, что Ричард в Англии.
– В Англии? – она надеялась, что удивление получилось достаточно правдоподобным.
– Он не связывался с тобой?
– Никто со мной не связывался. Никто. Никому больше не нужна.
Жалость к себе и упрёки были верным признаком, что она уже набралась. Тем не менее он почувствовал себя виноватым.
– Джоан, послушай, я хотел позвонить тебе, но… помнишь, в последний раз… Ну, ты сказала, чтоб я не…
– Я никого не обвиняю, – ответила она с достоинством, чуток подпорченным очередным «Ик!»
Он удалялся от цели разговора, но то же происходило и в любом разговоре с Джоан. Если у этих разговоров вообще была какая-то цель.
– Джоан, если Ричард появится, ты мне скажешь? Это очень важно.
– Ты же говорил, что он не вернётся. Что это невозможно.
– Я ошибался, – терпеливо объяснил Смит.
– Почему важно? Хочу сказать, почему вы его ищете?
– Ну… Я не могу говорить об этом, Джоан. Вопросы безопасности.
Он ждал, что она скажет что-нибудь, но трубка молчала.
– Джоан, ты там?
Опять молчание.
– Джоан? Джоан?
– Фрэнк, кто эти люди внизу? Они одеты, как полицейские.
Смит зажал микрофон рукой.
– Обдолбанная, – заметил она Фоли, – но не дура.
Потом – Джоан:
– А… Я как раз хотел объяснить. Это… э-э… из спецотдела.
– Вы разыскиваете его. Что он натворил?
– Ну… ничего. Это из-за того, что он может натворить.
– Может натворить? Хочешь сказать, что он псих, да?
– Нет, я не говорил, что он сумасшедший. Послушай, Джоан, я не могу объяснять, это… это секретная информация. Но если он свяжется с тобой, дай мне знать. Честно, Джоан, это для его же пользы.
Звучало не особенно убедительно, и он знал это. На том конце опять молчали.
– Ты веришь мне, нет? Джоан?
– Верю.
– Ещё кое-что. Парни из спецотдела… они захотят… ну, посмотреть квартиру. Если ты не против.
– А если против – это что-то значит?
– Это обычная процедура. Ты же знаешь, как это у полицейских.
– Нет, – сказала она, – не знаю.
– Ну…
– Они думают, что Ричард прячется у меня. Так?
– Это просто возможность, которую они хотят исключить.
– И что тогда? Я, как это называется, «выйду из круга подозреваемых»?
– Я могу сказать им, что всё о'кэй?
– Можешь говорить им, чтобы поднимались. Я хочу обратно в постель.
Отбой.
– Начала совершенно окосевшей, – сообщил Смит, – но протрезвела на ходу.
– Думаете, она знает что-то про Эбботта?
– Не знаю. Ничего с ней не разберёшь. Неврастеничка.
Двое из спецотдела обыскали квартиру быстро и профессионально. Они были вежливы и, уходя, извинились за вторжение. У обоих были одинаково блеклое выражение лиц и огромные ступни. Последнее почему-то особенно удивило её.
Она вернулась в гостиную и наполовину задёрнула шторы. Это был сигнал для Ричарда, что квартиру обыскали и ушли. Потом Джоан налила себе ещё рюмку.
Она знала, что заслужила её.
* * *
Они спрятались на обочине дороги, чтобы пропустить пьяных солдат. Тогда-то всё и случилось. Дорога вела в деревню, которую рота только что прочёсывала в поисках двух беглых зэков. Жители молчали – да им и нечего было рассказывать. Но солдат это взбесило. Они закололи старосту штыками, изнасиловали двух женщин, не успевших спрятаться, и прикончили весь запас маисового пива.
Теперь, распевая песни, они маршировали по дороге. Сержант, шедший впереди, заметил в придорожных кустах серого попугая и выпустил по нему очередь. Под аккомпанемент беспорядочной стрельбы попугай испустил прощальный вопль и исчез в кустах – целый и невредимый. Солдаты загоготали, расстреляли по кустам всю обойму, после чего нестройной толпой двинулись дальше, напоминая стадо пьяных клоунов.
Одна из шальных пуль угодила Кироте в живот. Вот так. Они не попали в попугая. Они бы не попали и в лошадь на привязи. Да вообще ни во что бы не попали, как долго бы не целились. А вот Кироте убили. Наповал.
– Не надо было нам прятаться, – пробормотал Эбботт, – Надо было танцевать на виду и изображать живую мишень. Тогда бы точно завалили только попугая.
Он дотащил Кироте до реки, промыл рану и осмотрел её.
– Тебе нужна помощь, – сказал он, – Я схожу в деревню.
– Нет, – Кироте ответил на ломанном английском, которому научил его Эбботт, – Они испугались. Позовут солдат. Двое погибнут. Так – один.
– Ты не умрёшь, – сказал Ричард, пытаясь быть убедительным.
Кироте покачал головой.
– Умирать до восхода солнца, – бесстрастно сообщил он.
Так и вышло. Эбботт держал его за руку всю ночь, стараясь согреть его. Он также пытался не заснуть, но под утро-таки задремал. Разбудил его холод мёртвого тела.
