Текст книги "Кольцо вечности"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Патриция Вентворт
Кольцо вечности

Анонс

«Кольцо вечности» по своему замыслу явно предвосхищает романы конца «Золотого века». Если для американского детектива обнаружение трупа незнакомого человека является самым что ни на есть обыденным, то для англичан подобное событие – дело из ряда вон выходящее За исключением уже поздней Кристи – романа «Часы», также трактующего тему неизвестно откуда появившегося трупа, – примеров подобной темы и не вспомнишь. Англичане явно предпочитали трупы неблаговидных родственников, связь с которыми была утеряна в незапамятные времена.

Образ главной героини, Сисели, является во многом символичным (что очень необычно для детектива!). Русскому читателю она может напомнить Ирэн из знаменитой «Саги о Форсайтах», каждое ее появление на страницах романа отмечено необыкновенной поэтичностью («Эта девушка могла бы танцевать под музыку ветра на опавших листьях, украсив волосы алыми ягодами»). Рядом с ее миром соседствует мир страданий, мир Эллен Каддл, Агнес Рипли, девчушки у телефона, и когда читатель знакомится с предысторией преступления, становится ясно, что это сопоставление не случайно. Сисели приходится не только соприкоснуться с нелицеприятной стороной жизни, но и вступить в борьбу за человека, которого она считает несправедливо подозреваемым, а заодно и переосмыслить свои собственные черты характера.

Сейчас, когда английский детектив стал куда реалистичнее и сменил свою социальную направленность, в нем уже не найдешь определенно аристократической точки зрения на вещи, например, абсолютное недоверие по отношению к легкомысленным девушкам и представителям артистических профессий. Что касается морали, то она носит весьма классовый характер: «Погибшей девушке скучно жилось на ферме, но ее смерть развеяла скуку».

Впервые роман вышел в Англии в 1948 году.

На русский язык переведен И. Топорковой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Глава 1

Мэгги Белл протянула руку и подняла телефонную трубку. Рука была тонкой, костлявой, с узловатыми пальцами, и двигалась рывками. Все движения Мэгги были резкими. Ей уже минуло двадцать девять лет, но она почти не выросла с тех пор, как пережила то, что в семье с оттенком гордости называли «несчастным случаем». Когда Мэгги было двенадцать лет, на деревенской улице ее сбила машина.

Целыми днями Мэгги лежала на кушетке, придвинутой к окну в комнате над бакалеей мистера Биссета. Именно так мистер Биссет предпочитал называть свой магазин, но на самом деле многие товары в нем не относились к бакалейным. Разумеется, бакалеей можно было назвать длинные лакричные полоски – сладость, давно забытую во многих деревнях Англии, приготовленную по семейному рецепту мистера Биссета, но только не мохеровые или кожаные вещи, висящие на крюках по обе стороны от двери магазина. Лук, помидоры, яблоки, груши и орехи по сезону занимали в бакалее законное место, но с ними соседствовали хлопчатобумажные комбинезоны и целые ряды крепких ботинок, мужских и женских, свидетельствуя о том, что Дипинг – всего лишь деревня, а бакалея мистера Биссета – крошечный универсальный магазин.

В хорошую погоду Мэгги выглядывала из окна над входом в магазин и видела почти всех жителей Дипинга. Многие прохожие махали ей рукой или восклицали: «Доброе Утро!» или «Привет, Мэгги!» Миссис Эбботт из Эбботтсли никогда не забывала поздороваться с Мэгги. Она приветственно помахивала рукой и улыбалась, полковник Эбботт поднимал голову и кивал, а мисс Сисели взбегала по лестнице с какой-нибудь книгой или журналом и уходила не сразу. Мэгги много читала. Надо же чем-то заняться, если целыми днями лежишь. Такое оправдание нашла себе Мэгги, выросшая в среде, где чтение означало праздность.

Мисс Сисели приносила Мэгги отличные книги, однако навязывать ей свои вкусы не пыталась. Подобные попытки Мэгги замечала сразу и давно уже научилась пресекать их, прячась в непроницаемых доспехах. Ей нравились истории успеха вековой давности – о босоногом мальчишке, который продавал газеты на улицах, а потом стал миллионером, о незаметной девушке-дурнушке, которая в конце концов превращалась в изумительную красавицу или герцогиню. Мэгги с удовольствием читала и про тщательно продуманные убийства, когда под подозрением по очереди оказываются все враги и друзья покойного. Она любила приключенческие романы, в которых герои перебираются через пропасти по веревочным мостам или бредут по болотам, кишащим змеями, крокодилами, тиграми и львами, каждую минуту рискуя стать жертвами огромных обезьян.

Эбботтсли был настоящей сокровищницей. Миссис Эбботт любила повторять, что владеет самой большой в Англии библиотекой макулатуры – «читать ее так приятно после всех этих книг о войне, не говоря уже о газетах – слишком уж современными они стали, если вы понимаете, что я имею в виду».

Но чтением занятия Мэгги не исчерпывались. В сидячем положении она могла шить, правда недолго. Ее мать была деревенской портнихой, и, разумеется, Мэгги помогала ей чем могла. Пуговицы и петли, крючки и петлицы, а также всевозможная отделка – это была ее доля работы, и она выполняла ее резкими, дергаными движениями, но весьма аккуратно. Миссис Белл умела находить заказы, к ней обращались обитатели всех соседних поместий. Всю войну она перешивала и перелицовывала старье, ветхие вещи, которым полагалось бы покоиться в сундуках. Миссис Белл и Мэгги с гордостью вспоминали тот момент, когда миссис Эбботт принесла им старое свадебное платье леди Эвелин Эбботт и спросила, можно ли перешить его для мисс Сисели. «Таких нарядов теперь не найти, а Сисели обожает это платье. Лично я не хотела бы выйти замуж в свадебном платье бабушки, но сейчас старина в моде, а платье и вправду чудесное».

Пышные складки кремового атласа заполнили всю комнату. Длинный придворный шлейф был расшит жемчужными розетками, но покрой самого платье оказался простым и выгодно подчеркивал красоту брюссельских кружев. Мэгги впервые в жизни увидела такую прелесть – прикосновение к платью вызывало у нее дрожь. Какая жалость, что мисс Сисели – невзрачная смуглая худышка! Странно, что ей досталась такая внешность. Ее отец, полковник, был привлекательным, видным джентльменом, миссис Эбботт никто не назвал бы красавицей, но она полностью соответствовала представлениям миссис Белл о холеной, утонченной женщине, умеющей носить изящную одежду, л маленькую смуглянку мисс Сисели красили только большие глаза, вот и все. И ей досталось такое чудесное свадебное платье из кремового атласа! Впрочем, роскошное платье не принесло ей счастья. Мисс Сисели вернулась в Эбботтсли, а мистер Грант Хатауэй остался в Дипсайде, и в округе поговаривали о разводе. Никто не знал, что произошло между ними – они расстались, прожив вместе всего три месяца. Даже Мэгги не понимала, что происходит, а Мэгги многое знала, потому что когда она не шила и не читала, она слушала телефонные разговоры.

В Дипинге существовал бесценный источник тайной информации – общий телефонный провод. Этой линией сообща пользовались жильцы дюжины домов, где были телефоны. Всякий мог подслушать разговор соседа – достаточно было снять трубку. Жителям Дипинга полагалось бы проявлять особую осторожность, но близкие знакомства порождают равнодушие, если не пренебрежение к таким мелочам. Трудно не стать жертвой иллюзий, когда пользуешься собственным телефоном у себя в комнате. Мэгги знала самые удобные часы для подслушивания и сумела собрать немало сведений о множестве соседей, но так и не выяснила, почему Сисели Хатауэй ушла от мужа. К разгадке этой тайны Мэгги приблизилась однажды вечером, когда сняла трубку и услышала голос Гранта Хатауэя:

– Сисели…

Пауза тянулась так долго, что Мэгги уже решила, что ответа не будет. Но затем тонкий сдержанный голос произнес:

– В чем дело?

Мэгги слушала жадно, стискивая костлявой рукой трубку; кончик ее длинного заостренного носа возбужденно подрагивал. Она услышала, как Грант Хатауэй сказал:

– Так больше продолжаться не может. Я хочу увидеться с тобой.

– Нет.

– Сисели!

– Мне нечего вам сказать. И вам нечего сказать мне.

– Вот тут ты ошибаешься. Я должен многое объяснить тебе.

Последовала очередная томительная пауза. Затем Сисели Хатауэй выпалила:

– Я ничего не желаю слышать.

– Сисели, не глупи!

И тут Сисели Хатауэй произнесла странные слова:

– У глупца деньги не задерживаются. Можешь забирать их.

А потом от грохота брошенной на рычаг трубки содрогнулась вся телефонная линия. Трубку бросил мистер Грант: Мэгги поняла это, когда услышала, как на расстоянии мили, в Эбботтсли, вздохнула мисс Сисели. Затем и она положила трубку.

Похоже, они поссорились из-за денег. Мисс Сисели получила большое наследство от старой леди Эвелин после того, как та порвала со всеми родными. А в карманах мистера Гранта было пусто: все знали, что у него есть только просторный дом и ферма, эксперименты на которой пока не принесли ощутимых плодов. Впрочем, мистер Грант не сомневался, что рано или поздно затраты окупятся.

Мэгги бесстрастно подумала, что мисс Сисели насолила самой себе. Женившись на богатой женщине, любой мужчина вправе распоряжаться ее состоянием, верно? К тому же мистер Грант так хорош собой, что способен вскружить голову любой девушке. Если дурнушка мисс Сисели не образумится, кто-нибудь уведет у нее мужа.

Мэгги снова приложила трубку к уху и услышала женский голос, говорящий с акцентом, который показался ей необычным.

– Мистер Хатауэй? Я хотела бы поговорить с мистером Хатауэем.

Глава 2

На следующее утро, в субботу, Фрэнк Эбботт был приглашен на чай к мисс Алвине Грей. Фрэнк проводил выходные у дяди и тети, к которым был очень привязан. Полковник Эбботт был настолько похож на его отца, что Фрэнку порой казалось, будто он вернулся домой на каникулы, а к добродушной, непоследовательной миссис Эбботт он привык относиться со свойственным ему чувством юмора с Сисели они часто поддразнивали друг друга, пока она не вышла замуж и словно отгородилась стальной решеткой. Никто не знал, почему она рассталась с мужем. Моника Эбботт горько сетовала по этому поводу.

– Казалось бы, матери она должна была рассказать все, но я не услышала ни слова, ни единого словечка. Она просто заявила, что больше не желает его видеть и скоро разведется. А когда мистер Уотерсон объяснил ей, что при отсутствии основания – к примеру, измены мужа и так далее – это невозможно, ей-богу, Фрэнк, я думала, она лишится чувств. Оказалось, это Грант может подать на развод за нарушение супружеских обязанностей, но не раньше чем через три года, а Сисели не вправе развестись с ним, если Грант не дал ей на то оснований. На это Сисели ответила только: «Не дал», – и покинула комнату. Конечно, было бы лучше, если бы она уехала, пожила где-нибудь, пока не утихнет скандал, но она твердит, что не понимает, почему должна покидать дом. В ее возражениях есть смысл, но, дорогой мой Фрэнк, нам так неудобно, тем более что мы успели почти примириться с ним. Грант вообще не бывал в церкви, пока не начал ухаживать за Сисели. Ты ведь знаешь, она играет на органе. Гейнсфорды подарили этот инструмент церкви в память о сыне, погибшем в пятнадцатом году. Орган замечательный, Сисели играет прекрасно. Может, поэтому Грант и приходил в церковь – не знаю, но он по-прежнему не пропускает ни одной воскресной службы, а потом подходит к нам как ни в чем не бывало. Конечно, Сисели рядом нет, она играет подолгу, а он и не ждет – просто подходит к Реджу и ко мне и заговаривает о чем-нибудь, а нам приходится отвечать, и все вокруг глазеют – никакого понятия о манерах у этих людей! – а потом удаляется так, будто на ногах у него сапоги-скороходы. А Сисели играет похоронный марш или еще что-нибудь, опаздывает к ленчу – а ведь она знает, что это один из двух верных способов вывести миссис Мейхью из себя, второй – это отказаться от еды, что миссис Мейхью воспринимает как оскорбление, – и является с таким видом, будто ей только что повстречалось семнадцать привидений! – Миссис Эбботт на миг умолкла, чтобы перевести дыхание, и с новой энергией добавила: – Хотела бы я столкнуть их лбами, чтобы образумить!

Светлая бровь сержанта Фрэнка Эбботта приподнялась.

– Что же вам мешает?

Миссис Эбботт грустно рассмеялась.

– Их не заставишь подойти друг к другу. Однажды я спросила Гранта, что все это значит. Мы встретились на улице, поблизости никого не было, и он ответил: «Разве Сисели вам ничего не говорила?» Я сказала: «Нет». И он объяснил: «Ничего не происходит, мэм», – поцеловал мне руку и добавил: «Теща покидает ринг!» Ну что я могла поделать? Он очень мил, и, по-моему, Сисели сглупила – мне все равно, что он натворил. И я тоже поступила глупо, расплакалась, а он одолжил мне свой платок – мой вечно теряется в самую неподходящую минуту. О, господи, зачем я только завела этот разговор? Как глупо! Ведь я собираюсь на чай. О, дорогой, спасибо!

Фрэнк смотрел, как она промокает слезы его аккуратно сложенным носовым платком. После того как миссис Эбботт пару раз высморкалась, а Фрэнк заверил, что ни нос, ни глаза у нее вовсе не покраснели, она смущенно улыбнулась и перешла к рассказу о мисс Алвине.

– Она дочь покойного священника. Он дожил до девяноста семи лет. Ей принадлежит дом, где раньше жил церковный сторож. Сама Алвина называет дом «Коттедж Пастора» – он стоит за церковью, очень удобно, потому что она разводит цветы. Но лучше бы она нашла себе другое занятие: сажает их где попало и питает пристрастие к бархатцам. Против них я ничего не имею, в отличие от розового душистого горошка, но мисс Винни не поймешь. Она обожает розовый цвет, что само по себе неплохо, если не злоупотреблять им. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь ее комнату!

Как только они встали, Сисели вернулась из сада в сопровождении собак – старого пегого спаниеля и черной таксы с трогательными глазами и вкрадчивыми манерами, сидящей на поводке. В этот момент такса представляла собой воплощение добродетели, поскольку была посажена на поводок еще на улице и таким образом избежала привычных попреков за преследование кошки миссис Каддл.

– Пес вечно гоняется за ней, – объяснила Сисели, спуская таксу с поводка. – А ей это не нравится – конечно, миссис Каддл, а не кошке, – поэтому я посадила его на поводок, пока мы проходили мимо Грейнджа. Разумеется, кошка осталась довольна, – Сисели скорчила гримаску, которая получилась бы очаровательной, если бы дополнялась улыбкой. – Кошкам всегда везет, а эта полосатая злюка – настоящая тигрица. Она сидела на заборе и насмехалась над Брамблом, и, конечно, он рассвирепел – На мгновение Сисели обернулась к Фрэнку, блеснув глазами, но тут же потушила блеск, продолжая рассказывать матери: – Когда я вышла, встретила миссис Каддл – она была не в себе.

Моника мгновенно продемонстрировала нравы деревенской жительницы, которая знает все и про всех.

– Сисели, но она всегда возвращается от миссис Винни не раньше пяти. Ты уверена, что это была миссис Каддл?

Сисели издала неприятный смешок. В последнее время все ее жесты стали резкими и грубоватыми.

– Ну разумеется! Сейчас уже стемнело, но не настолько, чтобы не узнать давнюю знакомую, а когда я выходила, было еще совсем светло. Она поднималась вверх по Лейну, а я спускалась. Похоже, она проплакала весь день. Наверное, из-за Альберта. Лучше бы его убили на войне – тогда он не явился бы сюда и не разбил бы бедняжке Эллен сердце, – внезапно вспыхнув, она повернулась к Фрэнку спиной. – В доме бабушки эта милая, домашняя, уютная женщина средних лет была старшей горничной. Она без памяти влюбилась в шофера Харлоу, бывшего десантника, и имела глупость выйти за него замуж. Только богу известно, что творится у них дома, но она выглядит ужасно. Ну, разве женщины не безмозглы?

Топнув ногой, она вдруг выбежала из комнаты. Брамбл неистово залаял и бросился следом, за ними помчался старый спаниель. Сисели ворвалась в свою комнату, захлопнула дверь и заперла ее, но совершенно напрасно: ей тут же пришлось снова открывать дверь избалованному Брамблу, способному выть у порога до тех пор, пока его не впустят. Даже столь краткую разлуку пес счел достойным поводом для того, чтобы с лаем запрыгать вокруг хозяйки и попытаться на свой манер поцеловать ее – лизнуть в лицо. От этих знаков внимания Сисели расплакалась. Ей пришлось опять поспешно запереть дверь, потому что никто, ни один человек не видел ее плачущей с тех пор, как ей минуло пять лет. Никто, кроме Брамбла, который успокоился, вспрыгнул на кровать, свернулся черной улиткой и мгновенно уснул на зеленом стеганом одеяле. Грант таких привилегий не удостаивался.

Только не Грант! Пламя гнева вновь вспыхнуло в душе Сисели и осушило слезы. Он показал ей нечто невообразимо прекрасное – и все погубил. Нет, хуже: она сама обнаружила, что Грант показал ей иллюзию. А ведь она могла сама найти свое прекрасное нечто и при неудачном стечении обстоятельств лишиться его. Сисели день и ночь терзала мысль о том, что у нее никогда и ничего не было.

Она прошлась по комнате. Шторы были задернуты. Включила лампу у кровати. Свет из-под зеленого абажура придал комнате нереальный, подводный вид. Сисели продолжала ходить из угла в угол, ничего не замечая. Она вспоминала как вышла погулять с собаками, прошла вверх по Лейну и остановилась у Грейнджа, чтобы взять Брамбла на поводок.

В это время из калитки вышел Марк Харлоу. Выпрямившись, Сисели увидела, что он стоит недалеко – на расстоянии не больше двух ярдов, – глядя на нее.

– Вышли погулять? Не поздновато ли?

– Мне нравится гулять в сумерках.

– К тому времени, как вы вернетесь, уже совсем стемнеет.

– Мне нравится гулять в темноте.

– А мне это не по душе, – и дождавшись, когда Сисели гордо запрокинет голову, Марк разразился смехом: – Не мое дело? Пожалуй, вы правы!

– Да.

Он подошел так близко, что мог бы коснуться ее плеча. Брамбл заворчал и натянул поводок, не понимая, почему хозяйка стоит на месте, если вывела его на прогулку.

Голос Марка смягчился.

– Маленькая гордячка.

Глаза Сисели потемнели.

– Да.

– Можно составить вам компанию?

– Нет, Марк.

– Почему?

– Вы мне не нужны. Мне никто не нужен.

Он засмеялся и зашел обратно в свою калитку. Сисели снова зашагала по улице.

Через несколько шагов она спустила Брамбла с поводка и побежала вместе с ним. Старый Тамбл плелся за ними. Смотреть на бегущего Брамбла было смешно; его уши развевались, он то и дело высоко подпрыгивал, успевая в прыжке оглядываться по сторонам. Должно быть, он ждал встречи с кроликами, птицами, кошками, с хорьками или горностаями, или даже со своим заклятым врагом – барсуком. Десятки поколений маленьких такс охотились на барсуков, инстинкты взыграли в Брамбле, заставляя его старательно принюхиваться.

Сисели бежала легко и почти так же быстро, как ее пес.

Ее щеки раскраснелись. Она решила не заходить дальше того, места, где шоссе пересекало Лейн между землями Харлоу и Гранта Хатауэя. Собаки были приучены останавливаться на обочине и ждать приказа хозяйки. Лейн поворачивал в другую сторону и тянулся до самого Лентона. Брамбл явно не понимал, почему с недавних пор они перестали переходить через шоссе. Вместе с Тамблом он послушно остановился на обочине, но вскоре понял, что хозяйка намерена повернуть обратно. Какая досада! Но Тамбл не возражал. Он был уже слишком старым и ожиревшим для долгих прогулок. А Брамбл никак не мог нагуляться. Да и Сисели могла подолгу бежать, а затем со смехом упасть в траву, ласково отталкивая прыгающего вокруг пса, который пытался лизнуть ее в лицо.

Но с недавних пор она перестала смеяться и редко заходила дальше развилки. Вот и сегодня всей троице пришлось повернуть к дому. Солнце уже село, холодные сумерки сгустились над полями справа и слева, окутав две высокие живые изгороди, между которыми шла Сисели. Внезапно их догнал Грант Хатауэй на велосипеде. Сисели не услышала, как он приблизился. Проехав мимо, он остановился, спрыгнул с седла, прислонил велосипед к изгороди и направился навстречу добродушно принюхивающемуся Брамблу и нахмуренной Сисели.

Муж и жена остановились, глядя друг на друга и вспоминая все, что было между ними. Молодой широкоплечий мужчина двигался легко, он не был ни смуглым, ни слишком светлокожим – типичный темноволосый англичанин с серовато-голубыми глазами. Он производил впечатление сильного и вспыльчивого человека. Моника однажды назвала его «непростительно красивым»: «Мужчинам незачем быть красавцами – у них в рукаве и без того припрятано слишком много козырей». Грант Хатауэй не испытывал недостатка в козырях, иначе, пожалуй, Сисели было бы легче простить его. Он смотрел на нее и улыбался. Мысль о том, что от улыбки Гранта у нее по-прежнему сжимается сердце, ранила Сисели, как острый нож. Какое же она жалкое и ничтожное существо, если на нее так действует простая улыбка! Даже когда все будет кончено, когда между ними не останется ничего, Грант улыбнется – и ее сердце снова затрепещет, как рыба на крючке.

– Ну, Сисели, как дела?

Она ничего не ответила. Что она могла? Все уже давно сказано. Лейн – слишком узкая улица, и это на руку Гран ту: если он захочет остановить ее, пройти мимо она не сумеет, а если он дотронется, только дотронется до нее…

Надо ответить хоть что-нибудь: если он прикоснется к ней, ответ будет совсем другим. Как ужасно чувствовать, что все ускользает, и ты становишься дикарем, детищем дикой природы, способным царапаться, кусаться, драться руками и ногами. Сисели ледяным голосом произнесла:

– Мне нечего сказать.

– Неудивительно, что я женился на тебе – нечасто встретишь молчаливую женщину!

На этот раз Сисели не смогла промолчать – в запасе у нее осталось одно оружие, которое никогда не подводило.

– Нет, ты женился на мне по совсем другой, более весомой причине.

Он по-прежнему улыбался.

– Какой я глупец! Ведь я женился на тебе из-за денег, правда? Все время забываю об этом. Такое легко забыть, верно?

Грант знал все трещины в ее броне. Оружие подвело Сисели: Грант оказался неуязвим. Он не знал ни стыда, ни совести, и с легкостью забывал обо всем. Понизив голос, Сисели в ярости выпалила:

– Дай мне пройти!

Он засмеялся.

– Я тебя не держу, – и пока она проходила мимо, Грант нагнулся и схватил Брамбла за загривок.

Поспешно, словно Грант задел ее руку, Сисели бросила поводок и прошагала мимо не оглядываясь. Тем временем Грант трепал Брамбла за уши, осыпал его ласковыми прозвищами и наконец спустил на землю со словами: «Ну беги, мышонок!»

Помедлив в нерешительности, Сисели позвала собаку, но не оглянулась. Брамбл бросился за ней, волоча по земле поводок.

Этим и кончилась встреча, однако ее оказалось более чем достаточно. Погруженная в раздумья, Сисели и по комнате продолжала вышагивать.