Текст книги "Дело Уильяма Смита"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Патриция Вентворт
Дело Уильяма Смита

Анонс

В «Деле Уильяма Смита», очередном романе о мисс Силвер, не случайно то к дело упоминаются старые времена – роман явно носит ностальгический характер. Несмотря на довольно поздний срок его выхода – «Золотой век» детектива заканчивался, – он весьма соответствует требованиям того времени. Дело в том, что англичане, тяжело пережившие Вторую Мировую войну, тогда запоем читали детективные романы как эскапистскую литературу. Детективы с участием мисс Мод Силвер были именно из тех, которые изо всех сил старались воссоздать в памяти читателей довоенное время, и от которых, несмотря на упоминание о войне, веяло обаянием тридцатых. («Каким-то способом, известным лишь ей самой, она овладела искусством поворачивать стрелки часов назад до тех пор, пока чувство напряжения и страха, терзавшее столь многих ее посетителей, незаметно не уступало место ощущению классной комнаты.»)

Поэтому «Дело Уильяма Смита» (кстати, не случайна распространенность самого имени, даже во времена Диккенса выбирали более оригинальные имена для беспризорных) не случайно создает впечатление мозаики, сотканной из элементов ранних романов писательницы. Отсутствие убийства явно не добавляет ему интереса, и возникает впечатление, что в ранних романах сюжет был гораздо динамичнее, а пространные описания каждого появление мисс Силвер – более сдержанны. Роман явно не причислишь к творческим удачам писательницы, тем не менее это довольно занимательная, легко читающаяся история, построенная на скрытой взаимосвязи между двумя семьями.

К несомненным удачам романа относится весьма реалистическое изображение творческой личности, а также неожиданные филиппики в адрес женского пола, увенчанные почти классической фразой: «Женщины всегда так уверены в себе, пока не разобьют носы об очередное препятствия». Ну что ж, это неплохо отражает то, что произошло на страницах романа.

Лондон на его страницах производит впечатление весьма авантюрного города, во всяком случае в размышлениях некой неопознанной, но повидавшей виды личности, а заодно городом с самой невозмутимой полицией, которую долго приходится убеждать в том, что кого-то могут столкнуть под колеса машины. Впрочем, это тоже чисто английская черта. Характеристика «неприкрытые факты шокировали его» вполне может относиться и к самому Уильяму Смиту. А блестящий сюжетный ход, когда все преступники погибают, да так, что ничего не всплывает на дознании, а все более-менее порядочные люди, включая даже Сирила Эверзли, отделываются легким испугом, настолько английский по своей природе, что данный роман определенно можно рассматривать как сказку для взрослых, где Бог Абеля успевает позаботиться обо всех (за исключением двух невинных мух).

Впервые роман вышел в Англии в 1948 году.

На русский язык переведен Е. Александровой специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Пролог

Концентрационный лагерь в Германии. Рождество тысяча девятьсот сорок четвертого года.

Уильяму Смиту снова снится тот же сон.

Как и другие заключенные, он провел это рождественское утро, больше пяти часов стоя на площади в истрепанном белье под колючим северо-восточным ветром. Некоторые из тех, кто были там вместе с ним, падали, чтобы больше никогда не подняться… Уильям же выдержал. Он был сильным и крепким, и он не был измучен тревогой о семье, как другие. Смит не помнил, кто он такой, и значит, не знал, есть ли у него семья. Комендант, обращаясь к заключенным, сказал: «Если у вас есть жены и дети – забудьте их: вы никогда больше их не увидите». Эти слова разозлили Уильяма, хотя его лично они не касались. Ведь теперешняя жизнь началась для него всего два года назад, когда он вышел из больницы. Его снабдили табличкой, удостоверяющей, что он – Уильям Смит. Там стоял еще и номер, но он никак не мог свыкнуться с тем, что это имя и номер принадлежат ему. В лагере он был зарегистрирован под этим именем, а после того, как сбежал и был схвачен СС, его поместили в концентрационный лагерь. С тех пор его дважды переводили в другие места, и каждое из них было хуже предыдущего. В этом лагере он был единственным англичанином. Он немного говорил по-французски и начал учить немецкий. Старый чех иногда одалживал ему нож, украденный с риском для жизни, и они вырезали животных. Чех был мастером в этом деле, а Уильям восполнял недостаток мастерства множеством оригинальных идей. Вскоре он сравнялся со своим учителем.

Время шло – день за днем, ночь за ночью. В жизни заключенных ничего не менялось – голод, холод, плохая пища, жестокость и обволакивающий все вокруг густой туман человеческого страдания. Уильяму было легче, чем остальным, ведь ему не нужно было беспокоиться ни о ком, кроме себя. Он вообще был не из тех, кто беспокоится. И иногда по ночам ему снился один и тот же сон.

Так было и сейчас. Его тело, зажатое между другими телами, лежало на голом грязном полу. Но самого Уильяма там не было. Он спал и во сне поднимался по трем ступеням к дубовой двери – видение всегда так начиналось. Ступеньки были старые, истертые ногами множества поколений, ступавших по ним. Вели они с улицы к парадному входу дома. Уильям точно знал, что дом стоит на улице, хотя никогда не видел ничего, кроме лестницы и обитых гвоздями дубовых створок.

Потом он открывал дверь и входил. Наяву он мог вспомнить только ступеньки и эту дверь, все остальное представлялось очень смутно – как всегда бывает в снах. Оставалось только четкое ощущение, что он возвратился домой. Там был темный холл, а справа – лестница, по которой он поднимался. Но воспоминание это было таким неясным, темным, расплывчатым, как отражение на воде, колеблемой ветром. Уильям знал лишь одно: это – счастливый сон.

До пробуждения видение выглядело так четко, что казалось даже реальнее, чем жизнь в лагере. Холл затемняют деревянные панели на стенах. Из того же дерева сделана винтовая лестница справа. Ее столбы покрыты резьбой в виде символов четырех евангелистов – лев и телец в начале ступенек, орел и ангел – наверху. Головы тельца и ангела изображены на внутренней стороне лестницы, львиная грива спускается с верхушки до подножия столба. Орел вырезан целиком, со сложенными крыльями и огромными когтями – наверху слева. В стенных нишах на всем протяжении лестницы и внизу в холле висят портреты. При слабом освещении казалось, что это люди, притаившиеся в темноте, и в детстве Уильям пугался их.

Он поднимался по лестнице, которая каждый раз выглядела одинаково. Что-то изменилось, когда он впервые дошел до вершины. Воспоминание обрывалось вместе со сном, поэтому невозможно было понять, что именно изменилось. Когда видение исчезало, в памяти Уильяма оставались лишь три ступеньки, ведущие с улицы к двери, тенистый холл с винтовой лестницей и чувство, что он вернулся домой.

В эту рождественскую ночь его тело лежало в окружении других грязных тел, но сам он в это время, перепрыгнув через ступеньки, входил в тепло и свет холла с темной улицы. Все лампы зажжены, занавеси на окнах задернуты. Среди мрачных портретов выделялось светлое пятно напудренного парика, бледно-розовое женское платье и белая кисея детского платьица. Лев и телец у подножия лестницы украшены листьями падуба, а над ними висит бледный пучок омелы. Необычайное чувство счастья нахлынуло на Уильяма. Оно было таким сильным, что он едва удержался на ступенях. Нет времени оглядываться на старые связи, ушедшие в тень прошлого, взгляд его прикован только к одному человеку – тому, кто ждет его на верхней ступеньке, между орлом и ангелом, под омелой…

Глава 1

Бретт Эверзли в который раз просматривал одно и то же письмо. Его содержание было так неприятно, что странным казалось желание вновь и вновь перечитывать его. Письмо пришло с утренней почтой. Бретт с улыбкой распечатал конверт, но радость его мгновенно сменилась отчаянием. С тех пор он постоянно перечитывал эти несколько строк, пытаясь в каждой фразе, в каждом слове найти новое значение – ибо с настоящим смыслом он не мог смириться… Женщины говорят одно, а думают другое – это же прописная истина! Они хотят, чтобы за ними ходили по пятам, окружали их вниманием, лестью. Они любят проверять, на что ради них способен мужчина. Подвергают его испытаниям.

Мистер Эверзли был красив и всегда при деньгах. Женщины за ним бегали, и он был не против. В сорок лет он сохранил свободу, хорошую репутацию и прекрасную фигуру. Но сейчас его красивое лицо побагровело, брови сошлись в одну линию, взгляд темных глаз стал мрачен. Когда он выглядел так, становилось ясно: еще десять лет – и правильные черты огрубеют, подбородок станет слишком тяжелым, а кирпичный румянец так и останется на щеках. Правда, вполне возможно, седина только украсит Бретта и в его внешности появится колорит восемнадцатого века – у него было некоторое сходство с неким благородным сквайром эпохи королей Георгов.

Он сидел за столом в своем кабинете в поместье Эверзли. Письмо лежало перед ним. Даже прочитав его тысячу раз, он не мог смириться с его содержанием. Просто невозможно, чтобы Кэтрин отвергла его! Он вновь прочел написанные ею строки:

Дорогой Бретт.

Боюсь, все бесполезно. Лучшее, что я могу сделать – объявить тебе об этом и сказать: «Будем друзьями!» Я обещала все обдумать и выполнила обещание. Все это действительно бессмысленно. Ты – мой кузен и друг, но не больше. Я не могу заставить себя измениться. Ничего не поделаешь.

Не беспокойся о деньгах – я устраиваюсь на работу.

Твоя Кэтрин.

Не так-то просто найти здесь что-нибудь, кроме прямого и ясного ответа – «нет». Но он не сдавался. Это просто настроение… У женщин бывают разные настроения. Они ведь очень изменчивы! Сначала она холодна, потом снова добра. Добра… Собственное выражение должно было насторожить его, но Бретт был полон решимости отыскать желаемый смысл. Она добра к нему, она в восторге от него – чего же ей еще надо? Не может же она всю жизнь всем отказывать! Его она знает всю жизнь. Бретт был уверен, что никто не нравился ей так, как он. Этот брак мог бы стать таким удачным! Она ведь не двадцатилетняя девочка – ей по крайней мере двадцать восемь. Она уже пережила свой расцвет, как и он – свой. Когда-нибудь человек должен остепениться. Если он может смириться с этим, сумеет и она. Поверить, что отказ ее окончателен, просто невозможно.

Он снова прочел письмо.

Кэтрин Эверзли вышла из автобуса на углу Эллери-стрит и направилась к «Игрушечному базару Таттлкомба». По одну сторону от «Базара» находился небольшой магазин тканей, а по другую – удручающего вида химчистка с засиженной мухами, не внушающей доверия вывеской в одном из окон: «Мы делаем новые вещи из старых!»

По обе стороны двери в здании «Базара» располагались две витрины. В левой были выставлены коробки с красками, мелки, обручи и другие игрушки. Правая же была целиком заполнена деревянными игрушками Уильяма Смита, чья слава уже успела распространиться далеко за пределами Эллери-стрит и ее окрестностей в Северном Лондоне. Здесь были игрушки под названием «Псы Вурзелы» – веселые, легкомысленные, трогательные, все с подвижными головами и хвостами. Среди них были черные, коричневые, серые, белые и пятнистые; ретриверы, бульдоги, гончие, терьеры, пудели и таксы. Особенно выделялись причудливые фигурки – «Буйные Выпи», которые могли переставлять ноги и вращать глазами на шарнирах, – неуклюжие и упрямые, буйные и необузданные, белые, серые, коричневые, черные, зеленые, как попугаи, розовые, цвета фламинго, оранжевые и синие, с черными и желтыми когтями и длинными хрупкими клювами. Кэтрин остановилась, рассматривая их, как и всякий, пришедший сюда впервые. Постоянные посетители Эллери-стрит уже привыкли к странным созданиям, а новички всегда замедляли шаг и часто заходили в магазин купить их.

Кэтрин стояла и думала, как тяжело быть твердой. Некоторые рождаются с твердым характером, другие приобретают это качество со временем, а кому-то просто приходится стать таким. Сейчас ей необходимо быть твердой, а она не может. У нее возникло мерзкое желание все бросить и повести себя, как последняя тряпка. И все же Кэтрин должна была войти в магазин, спросить, действительно ли они ищут продавца и не подойдет ли она для этого. Каждый, кто во время войны служил в санитарной части, может выполнять такую работу. И было бы проще простого сделать все это, если бы Кэтрин было все равно, получит она работу или нет. Но для нее это значило так много, что колени предательски дрожали и сердце колотилось в груди.

Девушка посмотрела на одного из забавных Псов, и тот в ответ глянул на нее своим добродушным вращающимся глазом. «Не будь дурочкой, ты справишься с этим!» – именно это сказал бы Пес, если бы Уильям наделил его речью.

Кэтрин сильно закусила губу и вошла в магазин, где столкнулась с мисс Коул. Их двоих и увидел Уильям Смит, выходя из мастерской. Мисс Коул была бледной, полной, деятельной дамой в очках и узком черном платье, в кардигане имбирного цвета, с комочками ваты в ушах – чтобы не простудиться. Смит увидел ее, как видел каждый день уже долгое время. А затем он заметил Кэтрин и услышал, как она произнесла: «Доброе утро! Кажется, вам нужен помощник в магазине?» Он не сразу понял смысл этих слов. Голос, как музыка, прошел сквозь него. Мысли его остановились, остались лишь чувства. Было не важно, что имен но она сказала, главное, чтобы она вновь заговорила. Он услышал ответ мисс Коул:

– Ну… Я не знаю, я не уверена…

И в эту минуту мозг его снова заработал, и до него, как эхо, дошло значение слов девушки «вам нужен помощник в магазине…»

Смит подошел и вмешался в разговор. Мисс Коул представила его:

– Мистер Смит.

Он пожелал Кэтрин доброго утра и замолчал, разглядывая ее. Ее голос поразил его. Все в ней трогало его чувства. Она была воплощением музыки, поэзии, очарования, неподвластного разуму. И она хотела работать продавцом в «Игрушечном базаре Таттлкомба». Он был слишком потрясен, чтобы заметить ее ужасающую бледность, не укрывшуюся, однако, от мисс Коул, которая мгновенно мысленно дала ей отрицательную оценку: «Слишком деликатна. Нам здесь не нужны люди, готовые в любой момент упасть в обморок. Румянец на щеках явно ненатуральный – я это поняла, как только она вошла. А помада! Что бы сказал о ней мистер Таттлкомб?»

На этот вопрос трудно было ответить, так как мистер Таттлкомб был прикован к постели – его сбила машина, – и общаться с ним могла только его сестра. Но, как бы это ни было прискорбно для мисс Коул, Уильям Смит временно занял его место, и теперь предлагал девушке стул со словами:

– Вы интересовались, не ищем ли мы помощника?

Кэтрин рада была присесть. А вдруг он собирается сообщить, что им никто не нужен или что у нее не получится? Мисс Коул точно сказала бы именно это. Затянутая в черное фигура твердо стояла перед ней, в блестящих темных глазах за гигантскими линзами ясно читалось неодобрение. Кэтрин просто почувствовала все это без слов. И сказала:

– Да. Вы думаете, я вам подойду?

Мисс Коул была уверена, что нет, но скрыла свои эмоции. Она оглядела Кэтрин с головы до ног – от маленькой простенькой шляпки до аккуратных скромных туфелек, – отметила, что ее твидовый костюм явно не нов, и подвела итог: «Спустилась с небес на землю». В наши дни со многими так случается: родились в рубашке, получали все, что хотели, и вдруг – какая-то катастрофа, и приходится им идти и искать работу, и они жалеют себя, потому что теперь должны делать то, к чему другие девушки были готовы с детства. Самой мисс Коул пришлось работать с четырнадцати лет, чтобы приобрести свои теперешние навыки, но эти леди – она презрительно выделила это слово – ожидают, что просто выйдут и найдут работу, не имея никакого опыта. Вслух она резко спросила:

– Какой у вас опыт работы?

Кэтрин была честна.

– Боюсь, в этой области – никакого, но я могла бы научиться. Во время войны я работала в обслуживании санитарного поезда.

– А потом?

– Меня довольно долго не могли демобилизовать, и я ушла сама. Теперь мне очень нужна работа.

«Деньги кончились, – подумала мисс Коул. – У таких, как она, всегда так – помада, румяна, а в кармане – ни пенни».

Уильям не вмешивался в разговор, потому что ему хотелось только смотреть на девушку. Она была высокой и грациозной, двигалась красиво, легко и свободно, как вода, как облака, бегущие по небу. Из-под маленькой коричневой шляпки выглядывали каштановые волосы. У нее были карие глаза. Ее облик вызывай в воображении картины то сверкающей, то темной водной глади: она изменчива, но всегда прекрасна. Уильям следил, как кровь отливает от ее лица и пропадают розовые пятна на щеках. Румяна просто подчеркнули природный цвет. Ему нравился нежный цвет ее помады, которой был тонко подкрашен ее чудесный рот. Ему нравился ее поношенный твидовый костюм и зеленый шарфик на шее. Она внушала ему ощущение полноты, завершенности и уверенность, что все будет хорошо. Он услышал мисс Коул: «Я в самом деле не знаю…» – и в своей простой и бесхитростной манере спросил:

– Как вас зовут?

Ее щеки побледнели и снова окрасились румянцем.

– Кэтрин Эверзли.

Он повернулся к мисс Коул.

– Мне кажется, мисс Эверзли – именно та, кого мы ищем.

– Мистер Смит, в самом деле…

Мисс Коул не могла устоять перед его внезапной обаятельной улыбкой.

– Мистера Таттлкомба сейчас нет, вы будете перегружены работой. Что же будет, если вы переутомитесь?

– Я не намерена переутомляться.

Уильям продолжал:

– Мистер Таттлкомб не простит мне этого. Вы действительно нуждаетесь в помощи. Так что если мисс Эверзли…

Противиться бесполезно, он твердо решил нанять ее, и мисс Коул это понимала. Магазин оставлен на его попечение, и с этим ничего не поделаешь. Мужчины так слабы и глупы: стоит появиться хорошенькому личику – и они в ту же минуту забывают о тех, кто мог бы создать им домашний уют и позаботиться о них! И тут уж ничего не поделаешь – они таковы, и с этим приходится мириться. Мисс Коул подавила вздох и резко спросила:

– А как насчет рекомендаций?

Позже, каждый раз вспоминая этот день, Уильям всегда с удивлением обнаруживал, что восстановить в памяти образ Кэтрин ему легче, чем что-либо еще. Она заполняла каждую щелочку его сознания.

Кэтрин представила две рекомендации. Мисс Коул еще побеседовала с ней, пока он стоял рядом.

– Так как у вас нет опыта, вы не можете рассчитывать на высокую зарплату. Тридцать пять шиллингов в неделю…

Уильям запомнил эти слова, потому что они заставили щеки девушки порозоветь.

– О да!

И только под конец его разозлил твердый голос мисс Коул:

– Никаких румян и помады, мисс Эверзли, никакого макияжа! Мистер Таттлкомб в самом деле очень строг в этом вопросе.

На этот раз Кэтрин не покраснела, а улыбнулась.

– О, конечно, я совсем не возражаю. Это же просто мода, правда?

Потом она ушла. Им предстояло ознакомиться с ее рекомендациями, и, если они окажутся хорошими, девушка начнет работать в понедельник утром.

Уильям вышел на воздух.

Глава 2

Абель Таттлкомб сидел в кровати, подпертый тремя подушками, закутанный в серую с белым шерстяную шаль. Диванную подушку принесла из собственной гостиной его сестра, миссис Солт. Если бы не Абель, черта с два эта подушка была бы здесь. Миссис Солт, конечно, не позволила себе так выразиться, подушка просто осталась бы на своем месте. Но теперь она, если можно так сказать, служила фундаментом для двух других пуховых подушек, и это был внушительный фундамент! Сшитая из плотного холста, покрытая вышитыми крестиком огромными красными розами на пурпурном фоне, она выглядела почти угрожающе из-за кричащей расцветки и еще более кричащей формы. Упругая, яркая и компактная, она удерживала другие подушки в правильном положении и создавала удобную опору для спины мистера Таттлкомба.

Он бросил взгляд ярко-голубых глаз на своего помощника, Уильяма Смита, и произнес:

– Я составил завещание.

Уильям не знал, что ответить. Если промолчать, мистер Таттлкомб решит, будто Уильям уверен в его скорой смерти. Если сказать «О да!» или что-нибудь в том же духе, эффект будет примерно тот же. А фраза типа «О, я уверен, в этом нет необходимости!» пойдет вразрез с его принципами, потому что люди, безусловно, должны писать завещания, если им есть что и кому оставлять. Вот у Уильяма ничего не было. Он оглядел мистера Таттлкомба, отметив, что тот никогда не выглядел лучше, чем сейчас, и сказал:

– Ну что ж, я думаю, вы правы – теперь можно выбросить это из головы.

Абель важно покачал головой, не в знак отрицания, а с выражением некоего философского сомнения. Это был очень пожилой человек со свежим цветом лица, шапкой седых кудрей и глазами яркого голубого цвета. У него был приятный деревенский выговор:

– Ну, там уж будь как будет, а я это сделал.

На это вроде и ответить нечего.

Абель тяжело вздохнул.

– Если Господь захочет, он призовет меня. Его же не волнуют завещания.

Уильям, смущенный торжественностью тона, пробормотал:

– Нет, конечно нет.

Мистер Таттлкомб снова медленно качнул головой.

– Раньше я не думал об этом так, но теперь до меня дошло. В магазине-то особенно не подумаешь, а пока я лежал здесь, мне нечем было заняться. И вот я осознал, что однажды буду призван дать отчет о том, как я распорядился жизнью. До войны я имел маленькое, скромное дело, которое хотел передать Эрни, но вышло иначе. Узнав, что он погиб в лагере, я потерял разум. А бомбежки и другие ужасы, о которых язык не поворачивается говорить, меня мало волновали. Когда закончилась война, казалось, я не смогу жить дальше. Ведь не очень-то легко начинать все сначала, когда мир стал совсем другим, а ты уже в летах. Ну, ты же помнишь тот день, когда ты пришел и сказал, что был вместе с Эрни в лагере. Как я был потрясен, услышав, что он рассказывал обо мне и о магазине. А потом ты принес свои игрушки и спросил, что я о них думаю… Ты помнишь мой ответ?

Уильям широко улыбнулся, продемонстрировав крепкие белые зубы:

– Вы сказали: «Важно, что думаю не я, а покупатели. Поставь-ка их в витрину, и посмотришь».

– И их разобрали за полчаса! Вот что думали о них люди и что думают до сих пор, не так ли? Первыми были Пес Вурзел и Буйная Выпь. Я тебе скажу, если в чем когда и был Божий промысел, так именно в этом. Эрни умер, мой единственный внук, моя плоть и кровь, единственный родственник, кроме Эбби. И мой бизнес катился под гору так быстро, что, можно сказать, съехал к подножию! И тут появляешься ты, со своими собаками и птицами, и дело вновь оживает! И, как ты бы выразился, буйно растет. Если это не воля Божья, что же тогда?

– Да, дела у нас идут хорошо, сэр, – подтвердил Уильям.

Абель кивнул.

– Я сказал Господу, как я благодарен ему. Теперь я говорю об этом тебе. Вчера я составил завещание. Мое дело и все, что есть у меня в банке, я оставляю тебе. Эбби и так достаточно обеспечена, она не будет возражать. Хоть Мэтью Солт и повесил ей на шею на веки вечные эту обузу, Эмили Солт, он все же хоть немного искупил свою вину, оставив Эбби хорошее состояние. Да, Мэтью был состоятельным человеком, и община сильно горевала, когда он умер. Он ведь был архитектором и построил им их Эбенезер за минимальную цену. Мы никогда не могли найти общий язык – Мэтью был слишком уверен в собственной правоте, но он все равно был хорошим братом и хорошим мужем, и оставил Эбби немалые средства. Но я думаю, никаких денег не хватит, чтобы заставить человека жить с Эмили Солт!

– Вы правы, сэр.

– Я бы точно не смог, – продолжал Абель Таттлкомб. В его глазах промелькнула лукавая искорка. – Когда умер ла моя бедная жена, тут начались всякие разговоры насчет того, чтобы Эбби переехала ко мне содержать дом. Но я не мог этого допустить – это означало бы, что вместе с ней приедет и Эмили. И я без обиняков заявил об этом. «Бог дал, Бог и взял», – сказал я. Но Эмили Солт он мне не давал, и нельзя навязать мне ее против его воли. Уж не будем говорить о том, что она считает, будто мужчина – это существо, которое нельзя спускать с короткого поводка! В самой ее внешности есть что-то, от чего меня тошнит. Я не понимаю, как же Эбби терпела ее все эти годы. Но она ухитрилась все выдержать, и это, без сомнения, ей зачтется. Эбби хорошая женщина и, как я сказал, она согласна с моим решением.

Уильям был потрясен. Его переполняло чувство благодарности и смущения. Он почти бессознательно говорил что-то и закончил словами:

– Надеюсь, вы проживете до ста лет, сэр!

– Это Господь решит, Уильям. Я уже прожил трижды по двадцать и еще десять лет…

– Как Моисей и Авраам. А Мафусаил и прочие? Они жили почти целую вечность, так ведь?

– Это решит Господь. Я думал, он призовет меня в этот раз, но, кажется, я ошибся.

Уильям считал, что Господь не отвечает за дорожные происшествия, но не рискнул бы сейчас говорить об этом.

– Знаете, вы должны быть очень осторожны на улице, особенно вечером. Вы едва избежали смерти.

Абель повернул лежащую на подушке голову.

– Меня намеренно кто-то сбил.

Что-то в его тоне, в торжественном выражении лица заставило Уильяма возразить:

– Вы сошли с тротуара и попали под автомобиль.

– Меня сбили нарочно, – повторил Абель. – Я не могу избавиться от этой мысли. Врач может доказывать что угодно, и пусть Эбби его поддерживает, но я тебе говорю: это не было случайностью. Пред сном я выхожу глотнуть воздуха и прогуливаюсь от боковой двери до дороги. В свете фонарей было заметно, что тротуар мокрый, поэтому я просто дошел до обочины, намереваясь сразу же вернуться. Воздух был очень мягкий, но влажный, моросил дождь. Я оставил дверь открытой, подошел к дороге и остановился. Ко мне на большой скорости приближалась машина. И в ту минуту, когда она была почти передо мной, кто-то толкнул меня в спину, и я упал под автомобиль. Память вернулась ко мне уже в больнице. С тех пор как я оказался здесь, прошел уже месяц и две недели, и ты – первый, кто прислушался к моим словам. «Кому могло понадобиться задавить тебя?» – говорят они. Я отвечаю, что не знаю и не мое это дело. В мире столько злобы, что и не перечтешь. У злых людей всегда злые мысли. А чем же виноват праведник? Меня нарочно толкнули.

У Уильяма родилась идея, как можно изменить тему разговора. Он сказал:

– Я присылал вам записку от миссис Солт по поводу новой помощницы в магазине.

Взгляд голубых глаз стал острее.

– Как она справляется? Я забыл ее имя.

– Мисс Эверзли. У нее хорошо получается. Но я поручил ей раскрашивать животных – она придает нужное выражение их глазам. Я придумал новое существо – Утку-Растяпу. Расходятся, как горячие пирожки. Но нам не удается делать их достаточно быстро, хотя четыре человека освобождены от других обязанностей ради этой работы. Поэтому мисс Эверзли действительно была мне очень нужна. Мисс Коул утверждает, что может управиться в магазине в одиночку, но на самом деле там нужна помощь.

Абель нахмурился.

– Меня не будет еще по крайней мере две недели – мне нельзя переутомляться. Может, я и тогда не вернусь на работу. Если вам необходим помощник, найдите его, но я не собираюсь нанимать никого, кроме приличной молодой женщины. Раньше я говаривал: «Нанимаю только благочестивых», – но теперь я этого уже не требую. Подойдет и просто респектабельная, хорошо воспитанная девушка. Надеюсь, эта мисс Эверзли именно такая.

Кэтрин Эверзли возникла в воображении Уильяма-, возникла и засияла. С ее появлением в комнатах, казалось, становилось светлее. Так же озарила она и душу Уильяма. Он как бы со стороны услышал свои заверения, что мисс Эверзли скромна и хорошо воспитана. Это прозвучало как отрывок из незнакомой книги: о Кэтрин невозможно было говорить в таких выражениях. Самыми подходящими для нее были слова «любимая», «возлюбленная», «полная любви», а не «респектабельная» и «девушка с хорошим воспитанием». Говорить о ней так – будто рисовать райскую птицу серой краской.

Уильям вздохнул с облегчением, когда мистер Таттлкомб вернулся к теме завещания.

– Как я уже сказал, я немножко поразмышлял, лежа здесь. Мне пришло в голову, что теперь у тебя есть уверенность в завтрашнем дне и ты мог бы остепениться, подумать о семье. Сколько тебе исполнится?

– Уильяму Смиту будет двадцать девять. А мне – не знаю.

Мистер Таттлкомб помрачнел.

– Ладно, ладно, – проговорил он, – хватит об этом. Ты достаточно взрослый, чтобы жениться, и будет хорошо, если ты всерьез подумаешь об этом.

Уильям, разглядывая узор на ковре, ответил – отчасти Абелю, отчасти самому себе:

– Это довольно сложно, если не помнишь, кто ты на самом деле. Девушка имеет право знать, за кого выходит замуж.

Абель стукнул по матрасу кулаком.

– Она выйдет замуж за Уильяма Смита, порядочного человека с обеспеченным будущим, и он будет для нее прекрасным мужем. Каждая женщина была бы счастлива в таком браке!

Уильям поднял глаза.

– А если я был обручен или даже женат – об этом вы подумали, мистер Таттлкомб?

Абель побагровел и снова ударил по кровати.

– Уильям Смит не был женат, и ты не женат! Только не говори, что об этом можно забыть! Надеюсь, ты не лукавишь, впрочем я слишком хорошего мнения о тебе, чтобы допустить такое! Теперь ты меня послушай! Я много думал, и мне кажется, все очень просто. Если ты и в самом деле Уильям Смит не только по имени, ты просто один из тех, кто покинул дом молодым и вернулся обновленным, став лучше, чем был, но чувствуя, что отныне он – чужой в этом мире. По-моему, именно так случилось с тобой. У тебя нет близких родственников и друзей, а соседи не узнают тебя, потому что ты слегка изменился – и это естественно! А ты их не помнишь из-за потери памяти. Думаю, все так и есть, и нет здесь никакой тайны. Но просто чтобы учесть все варианты, допустим, будто ты – не Уильям Смит. Я уверен, что на это была воля Божья. Он забирает одного и дает другого. Если он нашел тебя где-то и вернул в мир под именем Уильяма Смита, у него была собственная цель, и не нам с тобой ей противиться.

Уильям был не в силах спорить с этим. Уважая теологические взгляды мистера Таттлкомба, но не собираясь во всем им следовать, он промолчал.

А Абель развивал свою мысль.

– Ты находишь свое место в мире и идешь дорогой, ведущей к Богу. Представь, если сейчас, после стольких лет, вдруг оказалось бы, что ты – другой человек. Каково бы тебе было? Шел сорок второй, когда Уильям Смит, пропавший без вести, нашелся. А если ты – не он, ты, значит, пропадал гораздо дольше! Да, если хорошенько поразмыслить, все так сложно! Например, у тебя были деньги – их ведь получил кто-нибудь другой. Если у тебя была девушка, вряд ли она любила тебя так сильно, что до сих пор не вышла замуж. Ты не можешь вернуться и найти все вокруг неизменным, так не бывает. Если у тебя порез на пальце, он заживет, не может же он вечно болеть и кровоточить! То же и с твоей жизнью. Если раньше ты не был Уильямом Смитом, твое прежнее место все равно уже занято, ты там уже не нужен. Я понимаю это яснее, чем многое другое в этой жизни. Советую и тебе с этим смириться. Ты – Уильям Смит, и, если будет на то воля Господня, им и останешься.