Текст книги "Ночные услады"

Автор книги: Патриция Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 7

Они остановились на отдых уже глубокой ночью. Эльвина, сонная, взяла из рук Филиппа флягу с вином и ломоть хлеба. Мужчины поили лошадей. Ни на минуту девушка не оставалась без присмотра.

То, что произошло днем, убедило Эльвину в том, что Филипп ненавидит ее не меньше, чем она его. В чем причина этой ненависти, девушка не понимала, но с опаской следила за его движениями. Сейчас, кажется, Филиппа интересовали лишь лошади, так что она могла на время расслабиться.

Чуть позже он швырнул ее в седло так же грубо, как и в первый раз, и они продолжили путь. К утру все тело у нее онемело, но Филипп, казалось, не знал усталости. Как только на горизонте показался военный лагерь, он прибавил ходу.

Перед каменными стенами огромного замка в поле были расставлены шелковые шатры, казавшиеся кроваво-красными на фоне восходящего солнца; знамена, развевающиеся на ветру, – все это представлялось картиной из сказки. Отец был частью этой сказки, он жил в этом мире, и хотя Эльвина по опыту знала, как сурова и скудна военная жизнь, она чувствовала себя так, словно вернулась домой.

Лошади бродили между шатров. Сопровождавшие сэра Филиппа воины поскакали дальше, а он остановил коня у самого просторного шатра, украшенного стягами. Он стоял у опушки леса, обращенный к нему тыльной стороной, вход же был расположен так, что весь лагерь, разместившийся на склоне холма, был виден как на ладони. Отсюда можно было наблюдать не только за тем, что происходит в военном лагере, но даже и за тем, что делается за стенами замка.

Филипп спешился, снял Эльвину с седла и отнес ее к входу в шатер. Там он, не церемонясь, бросил ее на гору подушек под меховым пологом, служащим ему постелью, и молча вышел.

Слишком усталая, чтобы протестовать, Эльвина лежала, прислушиваясь к негромким голосам снаружи. Он ставит караул, решила она и нахмурилась. Впрочем, чего еще ждать? Усталость взяла свое, и Эльвина, свернувшись на мягкой постели, уснула.

Она проснулась, когда Филипп лег рядом. Под его весом просели подушки, и Эльвина, зажмурившись, притворилась спящей. Филипп повернулся на бок и устроился поудобнее.

Она не решилась открыть глаза, пока не убедилась, что он заснул. Только тогда Эльвина, приподнявшись на локте, посмотрела на человека, знакомство с которым принесло ей столько несчастий. Лицо его казалось осунувшимся, и губы даже во сне были плотно сжаты.

Поскольку Эльвине надо было собраться с силами для предстоящей борьбы, она тоже уснула.

В полдень солнце нагрело шелковый полог, и в шатре стало душно. Эльвина не слишком уютно чувствовала себя в рубашке и шерстяной тунике. Кроме того, одна коса оказалась придавленной чем-то тяжелым. Эльвина потянула ее, пытаясь высвободиться. Не тут-то было.

Увидев, что волосы ее придавлены спящим полуголым мужчиной, Эльвина окончательно проснулась и вспомнила, где находится. Она с трудом сдерживала гнев. Хватит с нее одного раза. Больше он ее не затащит в постель.

Вытащив косу из-под его плеча, Эльвина обвела взглядом шатер. Должен найтись какой-то способ убежать. Филипп лежал между нею и выходом. Будь у Эльвины нож, она бы подрезала одну из веревок, удерживающих шатер, и выбралась бы наружу со стороны леса. Но ножа не было. Эльвина осторожно перелезла через Филиппа, но не успела отползти и на несколько дюймов, как мощная рука схватила ее и бросила на подушки. Филипп навис над ней грозной тенью.

– И куда это ты собралась?

– Как можно дальше от вас, милорд, – выпалила она в ответ.

Он больно сжимал ее плечо, а выражение глаз не сулило ничего доброго.

Разорвав сверху донизу ее одежду, Филипп взирал на нагую женщину не с удовольствием, а с еле сдерживаемой яростью.

– Теперь, если ты, конечно, не пожелаешь пройтись голой перед моими воинами, отсюда ты не выберешься.

В голосе его звучали ненависть и презрение. Филипп ясно дал понять Эльвине, каково ее положение в этом лагере. До этого момента она тешила себя воспоминаниями о мужчине, столь бережно и умело открывшим для нее новый мир. Именно таким Эльвина помнила его, а не демоном, насиловавшим ее на глазах у зрителей. Этот демон был порождением кошмара, в реальность которого она до сих пор отказывалась верить. Неизвестно, что лучше: остаться с ним или выйти голой к его воинам.

Не встречая более сопротивления, Филипп, не торопясь, принялся рассматривать свою пленницу.

Эльвина съежилась под его холодным оценивающим взглядом, будто среди жаркого полдня на нее повеяло зимой. Но что еще хуже, он не ограничился только разглядыванием. Ладонь Филиппа заскользила по маршруту, проложенному его глазами.

Эльвина вздрогнула как от боли, когда он прикоснулся к соску. Она попыталась откатиться в сторону, но Филипп прижал ее к подушкам.

– Ты поклялась согревать мою постель до тех пор, пока я от тебя не устану, и я позабочусь о том, чтобы ты сдержала слово. Едва ли такая хорошенькая девчонка мне скоро надоест, так что придется тебе свыкнуться со своими обязанностями. Возможно, когда мое семя прорастет в тебе и ты станешь толстой и некрасивой, я отошлю тебя назад, к твоему любовнику. Он будет рад, не сомневайся. А что до прибавления в стане бастардов его господина, так и это событие порадует его, поскольку в придачу к пасынку он получит звонкую монету. А теперь, шлюха, раздвинь ноги.

Филипп сбросил с себя остатки одежды. Его слова наполнили Эльвину ужасом, затем гнев возобладал над страхом, и она ударила его по щеке изо всех сил.

Ладонь саднило от удара, но Филипп вроде и не почувствовал боли. Закинув ей руки за голову, он спокойно и тихо сказал: – Еще раз сделаешь это, и тебе придется плохо.

Эльвине было больно, но она знала, что Филипп держит ее вполсилы. Заметив ужас в ее глазах, Филипп с мрачным удовлетворением сказал:

– Вот так лучше. Бороться со мной бесполезно. Он опустился на Эльвину всем телом.

Она пыталась увернуться от его поцелуя, но его ладони тискали ее грудь.

Когда он наконец оторвался от ее рта, Эльвина осыпала его всеми проклятиями на нормандском и на саксонском. Объятый гневом, Филипп с нарочитой грубостью раздвинул ее ноги коленом и прижал ее руки к постели.

– Я мог бы убить тебя за то, что ты со мной сделала, но я не стану, пока не заставлю снять порчу, которую ты навела на меня, колдунья.

Он вогнал в нее свое копье, и Эльвина закричала. Прижатая к постели, она не могла бороться, воспоминания о той давней ночи вернулись к ней.

Сквозь пелену страха она видела во взгляде Филиппа не похоть, даже не ярость, а только ненависть.

Он не вожделел ее, а лишь ненавидел. Ненавидел с не меньшей силой, чем она его. Осознав это, Эльвина внезапно затихла. В конце концов, она его шлюха. Она сама согласилась на это.

Филипп еще несколько раз вошел в ее пассивное тело и наконец со стоном разрядился. Затем молча откатился в сторону, встал, оделся и вышел.

Эльвина лежала и тупо смотрела в матерчатый потолок. Внутри у нее все болело, а в душе разрастался гнев. Эльвина, не могла лгать себе: и тело ее, и душа рвались от горя, потому что Филипп не был прежним.

Она не плакала. Слез не было. Эльвина уже перешла ту черту, когда слезы способны лечить. Мысль о мести могла бы унять боль, но Эльвина сомневалась, что ей удастся вырваться на свободу. В этот момент она бы с радостью убила Филиппа, но разве этим вернешь ребенка? Эльвина поднялась с постели и огляделась. Обнаружив в дальнем углу шатра сундук, она открыла его и стала перебирать одежду Филиппа. Она достала тонкую белую льняную рубаху с разрезами по бокам и натянула ее. Рукава болтались чуть ли не до полу, но Эльвина оторвала лишнее и принялась за подол. Полоску ткани она превратила в пояс. Эльвина закончила изготовление наряда как раз вовремя, ибо не успела она подвязать пояс, как полог шатра открылся и вошла хмурая женщина с подносом, уставленным едой. Следом вошла другая, неся таз с водой и чистую холстину.

С одного взгляда на женщин Эльвина поняла, кем они были в военном лагере.

Эльвина велела себе утешиться тем, что Филипп пообещал вернуть ее Гандальфу, когда она наскучит ему. Может, и лучше, если она забеременеет от него во второй раз. По крайней мере Гандальф не останется внакладе. Хотя доверять слову Филиппа все равно нельзя. Теперь Эльвина знала, как предупредить зачатие, и сделала бы снадобье, если бы могла пойти в лес и набрать растений. Но тогда придется смириться с тем, что Филипп будет насиловать ее до тех пор, пока ему не попадется на глаза другая женщина. Обе перспективы представлялись Эльвине одинаково мрачными. Такому существованию она, конечно, предпочла бы смерть. Может, если она станет перечить Филиппу во всем, он разгневается и убьет ее наконец.

Смерть Эльвину не пугала, страшило то, что сделает с ее сыном Марта.

Оставался только один шанс. Жизнь ее в любом случае кончена, но нужно расстаться с ней не просто так, а с пользой. Жизнь матери в обмен на жизнь сына. Тильда и Гандальф позаботятся о мальчике, если Эльвине удастся освободить его. Необходимо бежать от Филиппа и найти Марту, даже если для этого придется войти в замок.

До темноты Эльвина так и не выработала определенного плана действий. Она обыскала весь шатер, но оружия не нашла. У входа стоял караульный, так что она не посмела вытащить колышки. Приходилось ждать удобного случая.

Филипп вернулся в шатер затемно. Следом за ним несколько молчаливых служанок втащили громадный деревянный чан с водой и молча удалились.

Филипп скинул одежду, не глядя на Эльвину, повел бронзовыми плечами и, поигрывая могучими мускулами, залез в чан.

– Ты что, уже забыла свой первый урок? – Филипп сурово взглянул в ее сторону. – Подойди и вымой меня.

– Я больше тебе не рабыня и не стану подходить к тебе.

– Я не освобождал тебя от твоей клятвы. Сделай то, что тебе велят, или будешь примерно наказана.

– Я дала клятву в обмен на твое покровительство, но ты не сдержал слово, и потому я не считаю нужным держать свое.

– Не я нарушил слово, а ты. Непокорных вассалов секут плетью или отрезают им кончики пальцев, а тебя я еще мог бы отдать своим воинам. Пусть позабавятся.

Эльвина знала, что Филипп не из тех, кто бросает слова на ветер. Пытки ей не выдержать. Она должна выжить, чтобы сбежать, даже если придется поступиться гордостью.

Из тени Эльвина вышла в круг света, образованный горящей свечой. Она только что расчесала волосы, и они свободно падали по плечам и спине. Однако этот наряд мало что скрывал, как и тонкая льняная рубашка, надетая на голое тело.

Не глядя в лицо Филиппа, Эльвина намылила ткань и с деланным безразличием начала натирать ею бронзовый торс мужчины, сидящего в чане. Филипп не должен догадываться о том, что больше всего на свете Эльвине хочется убить его, не то он убьет ее первым. Стиснув зубы, она водила тканью по его спине и изнемогала от желания воткнуть в него кинжал.

Как бы ни старалась Эльвина придать своему лицу и движениям равнодушное выражение, холодный блеск глаз выдавал ее. Не будь Филипп так уверен в своем физическом превосходстве, он признал бы, что находится в немалой опасности. Но, поскольку силы были слишком неравны, он расслабился, наслаждаясь прикосновениями нежных ручек. Филипп не слишком часто баловал себя такой роскошью, как изысканное вино и шелковые одежды, но, имея при себе Эльвину в качестве прислужницы, мог бы потешить свою плоть. Ничего, с нее не убудет. То, что она совершила, этим не искупить.

Между тем взгляд Филиппа упал на грудь с выступающими под тонкой тканью розовыми сосками, и он нахмурился. Только сейчас Филипп заметил, что на ней не крестьянская рубашка.

– Где ты это нашла?

– В вашем сундуке, милорд. – Эльвина проследила за направлением его взгляда. – Я не привыкла появляться голой перед незнакомцами.

– Не сомневаюсь, – презрительно поджав губы, возразил Филипп, – что ты стояла голая перед весьма многими мужчинами до этого момента и не меньше у тебя впереди. Ты не имела права брать мои вещи. Это воровство. – Он с сомнением окинул взглядом самодельный наряд. – Хотя я не помню, чтобы брал с собой рваные тряпки.

– Вы лишили меня моего единственного достояния. Рубашка – не такая большая компенсация.

Филипп нахмурился. Очевидно, Эльвина говорила не только о разорванной им одежде. Он мог бы сказать, что она сама предложила ему себя, однако, понимая, что в том, как сегодня взял Эльвину, радости для нее было мало, решил промолчать. Филипп и сам получил не много удовольствия от сегодняшнего соития. Он усмехнулся и встал.

Эльвина подала ему чистую льняную ткань, принесенную слугами, и он, завернувшись в нее, кивнул в сторону бадьи.

– Вода еще теплая. Мойся.

Мыться в бадье было, конечно, приятнее, чем просто обтираться тканью, но она решила, что не станет раздеваться у него на глазах, и, отступив в тень, покачала головой.

– Я сказал: мойся. Хочу, чтобы моя женщина была чистой. Если не станешь мыться сама, я сам займусь тобой, но тогда, помяни мои слова, мало что останется и от твоей рубахи, и от твоей кожи.

Эльвина метнула на Филиппа взгляд, полный ненависти, но все же дрожащими руками развязала пояс. Рубашка упала на пол под пристальным взглядом Филиппа.

– Я думал, моя память о тебе искажена заклятием, которое ты на меня наложила, но теперь вижу, что ты даже красивее, чем я тебя помню. Тело твое создано для того, чтобы дарить мужчине наслаждение.

Эльвина погрузилась в воду, чтобы скрыться от его взгляда.

– Я не буду дарить вам наслаждение, милорд.

– Ты не права, малышка викинг. Я собираюсь получить от тебя больше, чем от любой из женщин, которых знал.

Криво усмехнувшись, Филипп подошел к выходу и обменялся парой слов с часовым.

От его слов Эльвине сделалось холоднее, чем от остывающей воды. Она торопливо закончила купание, дождалась, пока Филипп повернется к ней спиной, вышла из бадьи и потянулась за сухой тканью.

– До ужина еще осталось время. – Он внезапно перехватил ее руку. – Я хочу тебя. Еда подождет. Ты ляжешь сама или мне отнести тебя?

– Я никогда не лягу с тобой по собственному желанию. Ты бесчестишь себя больше, чем меня, когда берешь меня силой. Королева Элеонора, узнай она о твоей склонности к насилию, нашла бы твое поведение далеко не рыцарским.

– Я уже как-то говорил тебе, что не отличаюсь обходительностью. Я воин, а на войне, как на войне. Ты кое-что задолжала мне, и я намерен получить долг, и получу свое, даже если придется содрать с тебя шкуру. Но ты поймешь, что отдаваться самой куда приятнее, чем когда тебя берут силой.

Капли воды еще не высохли на се теле, и влажные волосы мелкими кольцами струились по плечам. Филипп коснулся соска Эльвины. Она вздрогнула, как от боли, но он продолжал мять его, пока тот не отвердел. Довольный, Филипп обнял Эльвину за талию и прижался к ней бедрами.

Эльвина напряглась, ощутив движение его плоти между бедрами.

– Я не жду от тебя удовольствия. Я ничего не жду от человека, которого презираю. Бери то, что хочешь: у меня нет сил бороться с тобой, но я никогда не отдамся тебе по своей воле.

Филипп только усмехнулся в ответ.

Филипп приподнял Эльвину и в два шага пересек пространство, отделявшее их от постели.

Не успел он опустить ее на шелковое покрывало, как Эльвина откатилась в сторону. Филипп ухватил ее за волосы и вернул на место. Горячие и твердые губы накрыли ее рот. Эльвина крутила головой, решительно сопротивляясь вторжению его языка.

Сжав губы, Филипп отстранился и посмотрел сверху вниз на отяжелевшую грудь Эльвины и сверкавшие холодной яростью глаза. Схватив полоску ткани, служившую Эльвине поясом, он связал ее запястья, соединив их над головой. Она бросила на него взгляд, полный ненависти и отвращения.

Эльвина замерла в тот момент, когда губы Филиппа вновь коснулись ее губ. Теплые и настойчивые, на этот раз они скорее дразнили, чем требовали, и она вспомнила то время, когда ждала его поцелуев и радовалась им. Как могла доверять она этому жестокому человеку? Богатый господин, имеющий жену, титул и земли, почему он не довольствуется тем, что имеет, зачем он берет то, что ему не принадлежит?

Руки Филиппа скользили по ее телу, касаясь нежно и бережно. Его ласки доводили ее до неистовства, и Эльвина, сама того не желая, застонала. Он целовал ей шею, спускаясь все ниже, и Эльвина затрепетала. Когда Филипп легонько прикусил зубами ее сосок, Эльвина заметалась под ним.

Не может быть, чтобы она сдалась так легко. Это казалось невероятным, как и то, что этот мрачный рыцарь со шрамом на лице и неуемной силой в могучем теле мог быть таким нежным. Если бы она открыла глаза, то узнала бы правду, но Эльвина не открыла их, ибо отдалась наслаждению, волна за волной накрывавшему ее.

Когда в очередной раз его губы накрыли рот девушки, она встретила его поцелуй с жадностью, раскрыла губы и приняла в себя его язык. Филипп упивался ее капитуляцией.

Когда он накрыл ладонью темный треугольник у нее между ног, Эльвина издала возмущенный возглас, но Филипп удержал ее. Пальцы его добрались до влажного входа, дразня и лаская самое интимное место.

Целуя ее в губы, он прошептал:

– Открой глаза, Эльвина.

Филипп не приказывал, а просил, и она в изумлении открыла глаза и недоверчиво посмотрела на своего мрачного рыцаря. Глаза его и улыбка сияли торжеством.

– Я хочу быть уверен в том, что ты знаешь: это я беру тебя. Не позволю тебе представлять, будто это кто-то другой.

С этими словами он развязал узел, стягивающий ее кисти.

Сейчас, когда руки ее были свободны, Эльвина не знала, что с ними делать. Ей хотелось пощечиной смести эту довольную ухмылку с его лица, но еще больше – погладить заросшую темной щетиной щеку.

Филипп догадывался о том, что ее мучило.

– Не заставляй меня принуждать тебя снова. Я все равно возьму тебя, так или иначе. Только позволь мне теперь сделать это нежно.

Его крупное тело оказалось сверху, и, не дав ей выразить возмущение, он вошел в нее. Придерживая руками ягодицы девушки, Филипп наполнил ее собой на этот раз нежно, без боли. Потеряв контроль над собой, она обвила руками его шею и прижалась к нему.

Филиппа охватила дрожь, но, когда он откатился в сторону, все, что почувствовала Эльвина, – это разочарование от пустоты внутри. Обозвав его «грязным выродком», она отвернулась.

Кровать задрожала, и, боясь, что это – свидетельство очередной вспышки его гнева, Эльвина откатилась подальше. Но нет – Филипп хохотал, хохотал от всей души, так же громко и непосредственно, как и злился. Она обернулась, решив, что он сошел с ума.

Глаза его походили на таинственные изумрудные острова, такие, какими Эльвина помнила их с того первого раза, а улыбка была настолько заразительной, что она невольно улыбнулась.

– Ты обзываешь меня злобнее, когда я беру тебя лаской, а не силой. Тебе трудно угодить. Твой язычок острее сабли. Кто тебя научил таким словам?

Он смеялся над ней! Этого она снести не могла. Сначала Филипп похитил ее, затем изнасиловал, потом превратил в рабыню, заставив ответить на его скотское вожделение, а теперь еще и унизил! Эльвина стянула покрывало с постели и завернулась в него. Вскочив с кровати, она осыпала Филиппа еще дюжиной крепких выражений.

– Говори, говори. Пока твои слова не ведьмины заклинания, я в безопасности.

Филипп тоже встал и, обхватив ее рукой за талию, запустил пальцы в еще влажные серебристые волосы.

– Не борись со мной в следующий раз, и ты получишь удовольствие, равное моему, колдунья. Неужели ты не научилась этому у других своих любовников?

Эльвина бросила на него такой злобный взгляд, что у Филиппа напрочь пропало желание развивать тему. Не замечая своей наготы, он вышел из шатра и громко потребовал, чтобы принесли ужин.

Почти тотчас же в шатер внесли подносы с едой и кубки с вином. Эльвина пряталась в темном углу, пока слуги накрывали на стол.

После того как они остались в шатре одни, Филипп подал Эльвине руку.

– Пойдем за стол. Я страшно проголодался. Эльвина, словно не замечая его руки, плотнее завернулась в покрывало.

– Лучше я буду голодать. Филипп пожал плечами.

– Как угодно. Посмотрю, как ты станешь бороться со мной, когда ослабеешь от голода. Только хочу тебе напомнить: церковь осуждает вассалов, сознательно лишающих себя жизни голодовкой или иным способом.

– Кто ты такой, чтобы говорить мне о грехах? Не помню, чтобы в Библии осуждали тех, кто отказывает себе в пище телесной, но зато про прелюбодеяние там все сказано ясно. И еще про тех, кто склоняет к греху других.

В шатре повисла мертвая тишина. Филипп осторожно положил нож и приподнялся. Взгляд его был способен превратить пламя в глыбу льда, и тон соответствовал взгляду:

– Ты больше ни словом не упомянешь о моем браке, если хочешь покинуть этот лагерь живой.

Эльвина попятилась.

– Я передумал. Приказываю тебе сесть за стол и разделить со мной трапезу.

Эльвина не посмела ему перечить. Филипп смотрел, как она приближается, кутаясь в покрывало.

– Я все равно раздену тебя, когда мы покончим с едой. Скромность между нами неуместна.

– Между нами все уже неуместно. Почему ты не оставишь меня в покое?

– Потому что я принимаю клятвы всерьез, а ты задолжала мне больше, чем стоит вся твоя жизнь. Я же беру с тебя такую малость, как твое тело.

Гнев закипел в ней. Эльвине хотелось спросить, каким это образом она оказалась его должницей. Что она сделала такого, что не искупить всей жизнью? С губ ее рвалось признание, что он сломал жизнь не только ей, но и другому существу, самому дорогому для нее на свете, но в этом случае Эльвина открыла бы ему больше, чем намеревалась. Рассказать Филиппу об их ребенке было бы великой глупостью. Тогда он получил бы над ней дополнительную власть. Эльвина промолчала.

Когда они закончили трапезу и слуги убрали остатки ужина, Филипп положил ладони на плечи Эльвины.

– Ты ляжешь со мной по своей воле?

– Нет, милорд.

– Ну, будь по-твоему. – Он сорвал с нее покрывало и отнес ее на постель.