Текст книги "Искушение"

Автор книги: Патриция Хорст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Я докажу, что для меня это нечто большее, чем мимолетное увлечение, – тихо проговорила она. – И неважно, сколько времени это займет. Я подожду, пока ты не будешь готов повернуться лицом к правде! Вот увидишь, Патрик, это случится.

Потом она покинула его комнату таким же способом, каким попала в нее, – по дереву, растущему напротив окна. Он видел, как она бежала прочь от дома, залитая лунным светом; длинные загорелые ноги Мэри унесли ее из виду за считанные секунды.

Тогда Патрик был убежден: в том, что он сказал ей, все правильно. Она и правда еще слишком молода для того, чтобы уяснить себе, на что нацелена его жизнь. Скоро она забудет его. И он в то время был таким подонком, что не преминул воспользоваться бывшим у него под рукой средством, чтобы ускорить этот процесс.

Следующим же вечером он надел Лорейн на палец кольцо и официально объявил о помолвке на приеме, который Дороти устроила в их честь. А на следующий день он отправился в Монжуа, чтобы представить соседям свою невесту.

С тех пор и до вчерашней ночи он не видел Мэри Клэр. Это не значило, однако, что она не продолжала напоминать ему о себе все эти годы.

Ни разу за всю свою супружескую жизнь Патрику не удалось вновь испытать то сексуальное наслаждение, которое он познал в ту ночь с нею. Сначала это его беспокоило: он считал, что только от мужчины зависит, насколько хорошо будет ему и его женщине в постели. Но суть проблемы оказалась в том, что Лорейн воспринимала секс просто как некую обязанность, а ее привычка говорить о постороннем во время любовных игр стала настоящим несчастьем. Возможно и несправедливо, но и в этом он обвинял Мэри, полагая, что ее ничем не прикрытая страсть заставила его ожидать от брака чего-то нереального.

Обнаружив теперь, что она еще и отказала ему в праве знать об их ребенке, он просто задыхался от злости. Ему следовало бы задушить ее за все, что она сделала с ним!

Путешествие назад в Вуд-Роуд оказалось сущим адом, как Мэри и предполагала. Раздраженная тем, что ей придется быть прикованной к инвалидной коляске по меньше мере неделю, Шанталь не стала более любезной и всю дорогу подкалывала Патрика. Ей не нравилось, как он ведет машину, не нравились его манеры; наконец, она обвинила его в профессиональной непригодности.

– Все доктора – идиоты! – заявила Шанталь. – И некоторые из них даже сами понимают, что они абсолютно ни на что не годны и уходят из профессии, прежде чем угробят кого-нибудь. Впрочем, за это нужно им сказать спасибо. Ты ведь, кажется, тоже так поступил, Патрик Мэйн?

– Несомненно, – кротко согласился Патрик, но это не охладило пыла старухи.

Она продолжала ворчать, пока они не прибыли в Вуд-Роуд и не обнаружили, что Дороти в гостиной развлекает разговорами высокого, приятного вида мужчину лет тридцати с небольшим, со слегка начавшими редеть светлыми волосами. Он был почти такой же загорелый, как Патрик, и это в сочетании с его крепким, атлетическим телосложением позволяло предположить, что он вел активный образ жизни, причем преимущественно на свежем воздухе.

Дороти представила всех друг другу.

– Шанталь, Мэри Клэр, это мистер Барримор. Он сейчас гостит у Причардов. А это мадам Дюбуа, мистер Барримор, и ее внучка, Мэри Клэр.

– Как поживаете? – спросил он, делая шаг вперед, чтобы помочь Шанталь усесться в инвалидную коляску, которую Патрик только что вытащил из машины. – Мы уже встречались прошлой ночью, но вам тогда было не до того, и я не думаю, что вы меня помните. Я зашел, чтобы справиться о вашем самочувствии, и приношу свои извинения, что не сделал этого раньше.

– Мы обязаны вам своими жизнями, молодой человек! – торжественно произнесла Шанталь, явно покоренная его учтивыми манерами. – А может быть – и спасением нашего дома.

Он улыбнулся, продемонстрировав превосходные зубы, и пожал протянутую ему руку.

– Это была моя обязанность, мэм, и мне очень жаль, что я не смог сделать большего.

Мэри просто приводила в замешательство его мягкая улыбка – по сравнению с теми взглядами, которыми награждал ее Патрик весь этот день.

– Как нам благодарить вас, мистер Барримор?

– Вы можете начать с того, что будете звать меня Дэвид и позволите мне в ближайшее время пригласить вас на ужин.

– Это вряд ли будет справедливо. Ведь это мы в долгу у вас!

Он обезоруживающе пожал плечами.

– Тогда вы можете пригласить меня на обед к себе. Я никогда не упускаю случая полакомиться домашней пищей.

– Я буду более чем счастлива сделать вам такое предложение, – вступила в разговор Дороти. – Как раз сейчас у меня жарятся отличные цыплята. Приходите попозже и присоединяйтесь к нам часиков так в шесть с половиной, хорошо? Мэри Клэр, убеди этого молодого человека, что мы будем очень рады его обществу.

Прекрасно осознавая присутствие Патрика где-то на заднем плане, Мэри позволила своей руке задержаться в руке Барримора и улыбнулась ему.

– Это правда доставит нам удовольствие.

Он капитулировал, добродушно пожав плечами.

– Ну что же, очень хорошо; если вы уверены, что я не навязываюсь, то я принимаю ваше приглашение. Благодарю вас.

Мэри прошла с ним к входной двери, а когда заметила, что ему явно не хочется так быстро уходить, вышла на крыльцо. В густой тени карниза висели старые качели, которые муж Дороти повесил, еще когда их дети были маленькими. Со вздохом облегчения скользнув на мягкие подушки, Мэри легонько помассировала пальцами виски.

Дэвид внимательно посмотрел на нее, потом сел рядом с ней и, оттолкнувшись ногой, привел качели в движение.

– Что-нибудь случилось? У вас болит голова? – с участием в голосе спросил он.

– Немного. – Она на секунду закрыла глаза, недовольная тем, что не может лучше контролировать свои эмоции. – Все как-то… пошло здесь кувырком, и я не уверена, что справляюсь с событиями.

Дэвид, очевидно, заметил ее недовольство собой и виновато склонил голову.

– Простите, если я задал вопрос невпопад. Это профессиональная привычка, от которой трудно сразу отвыкнуть.

– То есть?

– Вообще-то я полицейский офицер, когда не в отпуске. Допросы входят в круг моих обязанностей.

– Вот уж никогда не подумала бы! – воскликнула она, искренне удивленная. – Вы совсем не похожи на человека, который ловит по улицам закоренелых преступников.

– Обычно я этим и не занимаюсь. Я состою в Королевской канадской конной полиции в небольшой общине к северу от границы, в Онтарио. У нас там почти не бывает крупных преступлений, как в больших городах.

Мэри смотрела на него с нескрываемым восхищением.

– Боже, как это романтично! У меня есть племянница, которая прямо-таки помешана на телевизионных сериалах, посвященных людям вашего типа.

Дэвид покраснел.

– Ничего особенно романтичного в моей службе нет, – пробормотал он и, слегка поколебавшись, добавил: – Вы не пройдетесь со мной немного, Мэри?

Она кивком выразила свое согласие и, когда он помог ей слезть с качелей и предложил руку, без колебаний положила свою на изгиб его локтя. Это оказалось такой простой, естественной вещью, не имевшей ничего общего с теми ударами электрического тока, которые отмечали любое ее физическое соприкосновение с Патриком…

Он, кстати, оказался легок на помине: проводив Барримора, Мэри наткнулась на него у крыльца. Патрик двинулся ей навстречу с таким решительным видом, что она тут же почувствовала потребность защищаться:

– Что ты болтаешься здесь без толку, когда у нас обоих есть важные дела?

– В данный момент я не знаю ничего более важного, чем разговор с тобой.

Этого следовало ожидать, и все-таки Мэри сделала попытку уклониться:

– Не вижу никакого смысла ворошить давно забытое прошлое, – сказала она. – Тем более что никто из нас все равно не сможет сказать ничего такого, что могло бы изменить его.

– Для меня это не давно забытое прошлое, Мэри Клэр! Ты вывалила на меня целый ворох новостей, с которыми я еще не успел толком освоиться. И я намерен докопаться до дна самой мелкой, незначительной детали, прежде чем переведу их в банк данных моей памяти.

Очевидно, на его месте она поступила бы точно так же. Но после всего случившегося за последние двадцать четыре часа она просто была не в состоянии начать все сначала.

– Только не сегодня, Патрик! У меня ужасно болит голова…

– Тогда я посоветовал бы тебе принять две таблетки аспирина и запить их водой, а потом мы отправимся на прогулку. Свежий воздух сразу приведет тебя в чувство.

Интересно, это брак превратил его в такого грубияна или просто она была когда-то слишком помешанной на нем девчонкой, чтобы заметить это?

– Ты не мой врач! – огрызнулась Мэри, проскальзывая мимо него к двери. – И вообще, насколько я понимаю, ты теперь не лечащий врач, так что держи свое просвещенное медицинское мнение при себе.

Она оставалась наверху до вечера и даже умудрилась немножко поспать. Незадолго до шести Мэри приняла душ и переоделась, вытащив из чемодана, который привезла из Монжуа, простую хлопчатобумажную юбку и расшитую белую блузку.

Когда она спустилась вниз, выяснилось, что Дэвид уже прибыл и все собрались в залитой солнцем комнате, выходящей окнами на реку. Старые леди затеяли очередную перебранку в надежде привлечь внимание Дэвида, но достаточно добродушную, – возможно, потому что обе уже успели хлебнуть хереса. Патрик стоял в стороне от них и так уныло глядел на открывающийся перед ним вид, что Мэри стало даже жаль его.

Шанталь прервала свои рассуждения о предотвращении детской преступности на самом интересном месте, чтобы спросить:

– Ты чувствуешь себя немного лучше, Мэри Клэр? Патрик Мэйн сказал нам, что ты жаловалась на головную боль, – факт, который, учитывая обстоятельства, совсем не показался мне удивительным, но сам он почему-то считал его абсурдным.

– Спасибо, я чувствую себя гораздо лучше. – Мэри приветственно улыбнулась Дэвиду и наклонилась, чтобы поцеловать свою бабушку в щеку. – А как вы, grande-mère? Колено очень болит?

– Совсем не болит, пока я не наступаю на больную ногу, что мне позволяет делать это хитроумное приспособление. Очень удачно также, что миссис Мэйн удалось подыскать мне комнату на первом этаже, так что я могу отдохнуть, когда почувствую в этом потребность.

Дороти, кажется, была искренне изумлена, услышав из уст Шанталь такую любезность.

– Патрик, ты не очень-то хороший хозяин, – обратилась она к внуку. – Почему бы тебе не предложить выпить Мэри Клэр?

– Что ты будешь?

Тон его был не столько грубым, сколько безразличным. Очнувшись от угрюмого рассматривания своего собственного напитка, он задал этот вопрос Мэри с подчеркнутым отсутствием интереса в ее ответе. Она не сомневалась, что, если бы попросила сейчас настойку белладонны со льдом, это не вызвало бы у него даже мимолетного беспокойства.

Чистое озорство подтолкнуло ее указать на бокал, который держал Дэвид, и сказать:

– Я, пожалуй, выпью вот этого.

– Пиво?! – фыркнул Патрик, моментально выведенный из своей угрюмой задумчивости.

Только он мог вложить в такое безобидное слово столько сарказма.

– А что плохого в пиве? – самым своим сладким голосом спросила она.

– Я почему-то считал, что коктейль с шампанским больше соответствует твоему стилю.

– Ты недостаточно хорошо меня знаешь, чтобы прийти к такому заключению, Патрик, – заметила она, на что ее бабушка откликнулась одобрительным хихиканьем, совсем недостойным настоящей леди, и отхлебнула еще глоток хереса.

Патрик сердито посмотрел на Мэри и пробормотал:

– Я скоро буду знать о тебе гораздо больше!

Дело было даже не в том, что он сказал, а в подтексте его слов. Мэри поняла, что он собирается положить всю ее жизнь за последние одиннадцать лет под микроскоп и изучить ее в мельчайших деталях. Как ни странно, эта перспектива вдруг показалась ей странно волнующей. Боже, неужели она до сих пор настолько глупа, что любой вид внимания со стороны Патрика привлекательнее для нее, чем его полное отсутствие?!

Недовольная собой, она отвернулась от него и переключилась на Дэвида. Это был идеальный гость: вежливый, остроумный, наконец просто умный, то есть обладавший всеми теми качествами, которые у Патрика начисто отсутствовали! И когда Дэвид предложил после ужина прогуляться вдоль реки, Мэри с радостью ухватилась за эту возможность оттянуть неприятный разговор с Патриком, который, она знала теперь, неизбежен.

Когда Мэри вернулась незадолго до одиннадцати, дом был погружен в темноту, и она облегченно вздохнула. Конечно, рано или поздно ей и Патрику придется все разложить по полочкам, но чем позже это произойдет, тем лучше. Может быть, к этому времени она преодолеет в себе это сумасшедшее стремление забыть обо всем, что когда-то заставило ее возненавидеть его…

Мэри сбросила туфли и прокралась вверх по ступеням; ее босые ноги не производили ни малейшего шума на толстом ковре. Она так же бесшумно пересекла верхний холл и дала двери в свою комнату с легким щелчком закрыться за ней. И тут же поняла, что не извлекла и всех предосторожностей никакой пользы!

Удары собственного сердца безошибочно оповестили ее, что Патрик где-то совсем рядом. Вместо того чтобы ускользнуть от него, угодила прямиком в ловушку: он лежал, растянувшись на ее постели!

История повторялась с точностью до наоборот. Но когда Патрик включил лампу на столике у кровати, она сразу отчетливо поняла по его лицу, что вряд ли сегодняшнее свидание покажется ей таким же приятным, как тогда, когда инициатива исходила от нее…

5

– Так-так, – протянул он. – Наконец-то ты вернулась, вся раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Следует ли это понимать так, что он не ограничился только прощальным поцелуем?

Будь это кто-нибудь другой – а не Патрик! – она реагировала бы как любая выведенная из себя женщина. Убила бы его своим презрением, дала бы пощечину… Но это был человек, который уже принес ей столько страданий, что новое оскорбление ничего не могло добавить к ним. И тот факт, что на сей раз не было ни малейшего повода с ее стороны; то, что он произнес эти слова притворно-безразличным тоном, ставшим за последние дни, похоже, его привычной манерой общения с ней, заставил Мэри ответить на удар аналогичным способом. Она убрала волосы с лица намеренно сладострастным жестом и сказала:

– Не волнуйся, Патрик. За эти годы я узнала достаточно, чтобы уберечься от нежелательной беременности.

Он вскочил с постели с такой скоростью, что Мэри вздрогнула.

– Как ты только выносишь саму себя?! – прорычал он, возвышаясь над нею. – Как ты только каждое утро смотришь на себя в зеркало?

– Да вот справляюсь, – ответила Мэри, решив остаться на выбранных ею позициях, хотя инстинкт самосохранения призывал ее поскорее отступить.

За несколько секунд Патрик буквально преобразился. Его глаза запылали голубым огнем – и пусть это был огонь злости, все-таки это был огонь! Он опять превратился в того мужчину, которого она когда-то знала, – необузданного и страстного, неравнодушного ко всему в мире: хорошему или плохому. Это перевоплощение чудесным образом смыло с него всю ту грязь, что является неотъемлемой частью взрослого мира, и заставило вспомнить, почему когда-то, очень давно, она влюбилась в этого человека.

Но уже через мгновение Патрик, казалось, напомнил себе, что ему нет никакого дела до того, с кем и как она проводит время. Мэри буквально видела, как все эмоции утекают из него и знакомый покров безразличия окутывает его черты.

– Не представляю, как твой муж терпит тебя, – холодно произнес он.

Мэри хрипло рассмеялась и сама ужаснулась своему смеху, похожему скорее на воронье карканье.

– Он этого и не делает! Он бросил меня почти два года назад…

– Ах вот, значит, почему ты опять называешь себя Дюбуа? Только не думай, что мне интересно выслушивать подробности!

Но Мэри все-таки договорила:

– Я не смогла родить ему ребенка, поэтому он ушел к женщине, которая тут же сделала это.

Почему она не прислушалась к его предостережению? Какой демон упрямства все время подталкивал ее как-нибудь содрать с Патрика эту оболочку сдержанности и попытаться выжать из него хотя бы еще одну каплю человеческих эмоций? Ведь каждое его слово и жест ясно говорили ей, что он ни с кем не желает ими делиться! Может быть, ей хотелось вернуть к жизни то, что, казалось, навсегда ушло из его души? Или просто как следует наказать его? Как бы то ни было, ее упорство и настойчивость обернулись против нее же самой: увидев, как напряглась у него спина, как он неподвижно застыл, Мэри испытала острую боль раскаяния и сострадания.

– Не смогла родить ему ребенка – или не захотела? – отрывисто просил Патрик.

– Не смогла, хотя, Господь свидетель, я старалась…

Его взгляд побежал по ее лицу, выискивая свидетельства лжи, игры, притворства, – и ничего не нашел.

– Мне очень жаль…

– Мне тоже, – сказала Мэри с легким вздохом: в конце концов, ему действительно нет дела до ее чувств! – Мне тоже. Я так люблю детей…

Патрик неожиданно коснулся ее руки ласковым, характерным для докторов жестом.

– Возможно, они у тебя еще будут. Медицина добилась больших успехов в лечении бесплодия. Ты не обращалась к специалистам?

Закрыв глаза, она отвернулась и постаралась ответить самым непринужденным тоном.

– Нет. Думаю, что сначала не мешало бы обзавестись мужем.

– Значит, ты собираешься снова выйти замуж?

– Нет, но я не собираюсь и становиться матерью-одиночкой. Сейчас во мне уже нет той смелости, которая воодушевляла меня в девятнадцать лет.

В дверь большого гардероба было вмонтировано зеркало, так что Мэри все равно было видно, как самые различные чувства отражались на его лице – гнев, смягченный сочувствием, сожаление, может быть, даже раскаяние…

– Если бы ты доносила моего ребенка до срока, – спросил Патрик наконец внезапно охрипшим голосом, – ты мне сказала бы?

Она покачала головой и сделала вид, что все внимание сосредоточено на собственных ногтях.

– Ты тогда был влюблен в Лорейн. К тому времени, когда я поняла, что у меня будет ребенок, вы уже назначили день свадьбы. Я посчитала это достаточно ясным знаком того, что у нас нет общего будущего.

– Ты сказала кому-нибудь? – спросил он, помолчав.

– Никому. Я была тогда слишком напугана – боялась позора, неодобрения родителей… боялась всего!

– Хочешь сказать, что прошла через это одна? Не могла признаться хотя бы подруге?

И опять она покачала головой, все еще не осмеливаясь посмотреть ему прямо в глаза. Обуревавшие ее чувства лежали слишком близко к поверхности и могли в любой момент пролиться слезами.

– Мои подруги были заняты другими вещами. Все их мысли вертелись вокруг того, что надеть, кого пригласить на свидание; вокруг колледжей, путешествий, машин. Я неожиданно оказалась как бы не членом их клуба. У меня были другие заботы, другие огорчения… – Мэри горестно пожала плечами, когда воспоминания о том времени промелькнули перед ее мысленным взором. – Но главное – я чувствовала себя старой, хотя была тогда совсем девчонкой! Ну, а потом вдруг оказалось, что все это не имеет значения. Все было кончено, и никто так ничего и не узнал – кроме меня и ночной бригады в палате неотложной помощи нашей местной больницы.

– Утром ты сказала, что у тебя был выкидыш. Ты… делала что-нибудь для этого?

Мэри в испуге обернулась к нему.

– Нет! Я была несчастна, я боялась многих вещей, но я никогда не хотела потерять своего ребенка! Ведь это было все, что у меня осталось от тебя…

На этот раз пришла его очередь отвернуться.

– Зачем ты так говоришь?! – бросил Патрик через плечо.

– Как?

– Так, как будто мы были возлюбленными и я предал тебя!

– Может быть, тебе и не по душе это слышать, но я действительно любила тебя, Патрик. Любила очень долго. Думаю, это еще одна причина того, что мой брак оказался неудачным. Очевидно, где-то в глубине души я с самого начала была неверна своему мужу…

– Нет. – Он резко повернулся к ней, лицо его искажала нечеловеческая мука. – Нет!

Мэри сделала шаг ему навстречу.

– Почему ты так боишься правды, Патрик? Ты никогда не был трусом.

– Это не правда, это фантазии. Твои фантазии!

– Если ты действительно уверен в этом, чего же ты так расстраиваешься? – Она подошла еще ближе и ласково положила ладонь ему на подбородок: ее прямо-таки затопило сочувствие при виде отчаяния, написанного на его лице. – Что случилось с тобой, если ты предпочитаешь существовать в безвоздушном пространстве, а не встречать жизнь лицом к лицу, как ты умел когда-то? Почему ты пытаешься смотреть сквозь меня, а не на меня? Или делать вид, что тебя больше ничто в мире не трогает…

Патрик взял ее ладонь двумя пальцами и отвел от себя, как будто это было какое-то особо противное насекомое.

– Я уже не тот человек, которым привык быть, Мэри, – сказал он ровным голосом. – И я никогда не был тем человеком, которого ты выдумала.

Что именно подтолкнуло ее к дальнейшим действиям, Мэри и самой было не совсем ясно. Может быть, она ощущала в Патрике какую-то подспудную печаль, которая вызвала в ней сочувствие? А может, сработала старая магия, вызванная соприкосновением их тел?

Но, как бы там ни было, неожиданно для себя, не успев ни о чем подумать, Мэри наклонила голову и приникла губами к его руке – прямо в том месте, где отчетливо бился пульс.

– Ты был хорошим, добрым и смелым. Ты был самым прекрасным! И где-то глубоко внутри тебя этот человек еще существует.

Ее искреннее волнение мгновенно передалось ему. Патрик хрипло ахнул, как будто пораженный болью, – слишком сильной, чтобы ее можно было терпеть.

А в следующий момент он уже держал ее в объятиях, изо всех сил прижимая к себе. Мэри ощущала его губы на своих губах, и состояние Патрика вовсе не было для нее загадкой. Она была уже не девочкой, а зрелой женщиной, прекрасно знавшей, что бывает, когда мужчина испытывает прилив страсти.

Его поцелуй горел огнем отчаяния, он был вырван у него против воли, и все-таки Мэри было ясно, что Патрик умирает от желания испытать на себе целебную силу женских прикосновений! Это было видно по тому, как жадно его губы встречались с ее губами, как горячо откликалось его тело; по тому, как его рука постепенно скользила вниз по спине Мэри, как он все теснее прижимал ее к себе.

Только в глазах Патрика она ничего не могла прочесть: их он закрыл, и Мэри тут же последовала его примеру – хотя и совсем по другой причине.

Как быстро они поспешили вернуться в прошлое! Ко все сметающей, бурной тоске желания, к огненной страсти, к лирической сладости любви… Мэри с изумлением почувствовала, что ее чувства совсем не стали менее пылкими, несмотря на то что они не видели друг друга целую вечность. Ей казалось, что она переходит словно бы в другое измерение, в котором не было старых обид и разочарований, которое манило ее за собой, обещая новые начала и совсем другие завершения…

Объятия Патрика напрочь лишили Мэри железной решимости противостоять ему, ненавидеть его. Она медленно опустилась на постель, потянув его за собой, в то время как губы их оставались слитыми в поцелуе. Закинув одну руку ему за шею, она позволила второй скользнуть под рубашку Патрика и коснуться его восхитительной, мускулистой груди.

Она нашла его сердце и прижала свою ладонь к этому месту. О, как бы ей хотелось так же просто овладеть его любовью! Она гладила гладкую кожу на ребрах, изгиб, обозначающий переход к талии, а потом, движимая бездумной, жадной страстью, опустила руку еще ниже – туда, где под грубой тканью джинсов безошибочно угадывалась выпуклость…

Ей не следовало этого делать! Во всяком случае, если она хотела продлить головокружительное удовольствие. Если жаждала большего, чем простое прикосновение, того, о чем тайно мечтала все эти годы…

– Черт бы тебя побрал! – взорвался Патрик, вскакивая на ноги, и в его голосе не было ни намека на ласку.

Мэри смотрела на него изумленными, все еще затуманенными страстью глазами.

– Патрик, пожалуйста! – чуть ли не взмолилась она.

Его взгляд прошелся по всему ее телу – от нежного изгиба шеи и выпуклостей грудей до слегка раздвинутых ног. И Мэри показалось, что этот взгляд был полон презрения.

– Пожалуйста – что? – спросил он с угрозой в голосе.

Ей в голову тут же пришли тысячи вариантов ответа: «Пожалуйста, не злись на меня!», «Пожалуйста, не покидай меня», «Пожалуйста, люби меня, хотя бы чуть-чуть, хотя бы только этой ночью!»

В девятнадцать лет она, не задумываясь, выбрала бы любой из них и потихоньку страдала бы, после того как он отверг бы их все. В свои тридцать, слава господу, она была уже гораздо меньше расположена предлагать себя в качестве жертвы на алтарь любого мужчины. Собрав остатки гордости, Мэри протянула руку и навела хотя бы видимость порядка в своей одежде.

– Пожалуйста, уходи! – сказала она, находя горькое утешение в мысли о том, что на этот раз сама прогоняет его. – И, пожалуйста, больше не являйся сюда без приглашения…

Что-то должно измениться! Так он подумал прошлой ночью, когда, пошатываясь, вышел из ее комнаты и привалился к стене рядом с дверью. Сердце его колотилось как у породистого скакуна, только что преодолевшего дистанцию стипль-чеза… Он возвращался к этой мысли несколько раз за те четыре-пять часов, которые отделяют полночь от рассвета, когда этот хитрый обманщик, сон, таящийся рядом, только и ждал того, чтобы увлечь его в страну эротических мечтаний, в которой царствовала она. И новый день не принес облегчения. Что-то должно измениться! – думал он, спускаясь к завтраку.

– Мэри Клэр, дорогая, надеюсь, это не все, что ты себе возьмешь? – воскликнула Дороти, оторвавшись от процесса разливания кофе, чтобы бросить возмущенный взгляд на одинокий кусочек дыни, украшавший тарелку Мэри.

– Я никогда не завтракаю, – ответила та, поднимая одно плечико ровно настолько, чтобы показать, что заметила присутствие Патрика.

Его это вполне устраивало: ему совсем не улыбалось встретиться с ней взглядами.

– Как тебе не стыдно! – заворчала Дороти, явно не ощущая напряженности за столом, которая, на взгляд Патрика, была настолько плотной, что ее можно было резать ножом. – Патрик, ты только посмотри на бедную девочку. Она худенькая, как былинка! Тебя она, может быть, послушается: ты же все-таки врач и все такое.

– Нет, не послушаюсь! – решительно заявила Мэри, адресуясь в пространство где-то над его левым ухом.

– Конечно же, она не послушается, – вступила в разговор ее бабушка. – Поверь мне, Дороти Мэйн, в мире нет ничего такого, что бы твой внук мог предложить ей и что она согласилась бы принять.

Мэри почувствовала, что неудержимо краснеет. Наверняка он вспоминает сейчас, что прошлой ночью она готова была охотно принять все, до чего могла дотронуться рукой! Независимо от того, предлагали ей это или нет…

Как ни удивительно, но Дороти по-прежнему, казалось, пребывала в полном неведении относительно кипящих вокруг нее подводных течений.

– Это почему же, если они росли бок о бок, как брат и сестра? Из твоих слов, Шанталь Дюбуа, можно заключить, что наши внуки чуть ли не кровные враги, а они в жизни друг другу плохого слова не сказали!

– Жизнь не всегда бывает такой, какой она кажется со стороны, – с явным подтекстом, ответила старая Дюбуа, предоставив Патрику только гадать, как много ей известно об истинном положении вещей.

Он сердито посмотрел на свой кофе и от всей души пожалел, что не выбрал для обретения мира и спокойствия, которых так жаждала его душа, какой-нибудь монастырь в самом удаленном уголке Тибета. Потому что с каждым часом становилось все очевиднее, что здесь он их не найдет.

Словно для того, чтобы усугубить его мрачное настроение, около половины двенадцатого пришел Дэвид Барримор – «чтобы поприветствовать их и справиться о здоровье Мэри и мадам Дюбуа». Не то чтобы Патрик имел что-нибудь против этого парня – если не считать его лошадиных зубов и излишне громкого смеха, напоминавшего призывное гоготанье похотливого гусака. Вообще-то, при других обстоятельствах он был бы только рад, что в их доме появился еще один мужчина. Это не только несколько выровняло численное соотношение сторон, но и предоставило дамам еще одну жертву, на которую можно было излить свое внимание, – что они немедленно и сделали.

Во время первой перемены блюд Патрик просто купался в блаженстве, но к тому моменту, когда на смену супу последовал салат из цыпленка, он уже проявлял все признаки растущего раздражения, оттого что о нем все забыли. Разговор за столом обтекал его, как будто он был обломком скалы, возвышающимся посредине реки, – неким препятствием, но недостаточно серьезным, чтобы остановить ее течение. Если бы он сейчас неожиданно рухнул лицом в тарелку, сомнительно, чтобы кто-нибудь обратил на это внимание!

Последняя капля, переполнившая чашу его терпения, упала, когда была допита первая бутылка вина. Прежде чем Патрик успел открыть рот, чтобы предложить свои услуги в открывании следующей, старина Дэвид – Канадский Гусь, как окрестил его про себя Патрик, – был уже на ногах и размахивал штопором.

– Позвольте мне, – настоял он.

Мэри Клэр смотрела на Дэвида с таким восхищением, словно он только что предложил миру средство от рака.

– Как хорошо иметь рядом мужчину, который не боится взять на себя заботу обо всем! – промурлыкала она, взмахнув неправдоподобно длинными и густыми ресницами.

После чего они с Барримором обменялись улыбками, и Патрик – вопреки всякой логике – неожиданно почувствовал себя в роли мужа, которому жена изменяет чуть ли не на его глазах. Ему потребовалось гораздо больше самообладания, чем он сам предполагал, чтобы удерживать на лице маску безразличия. Чтобы благодарно кивать, когда ему наполняли бокал. Чтобы спокойно положить руки на стеклянную крышку стола, вместо того чтобы в гневе стиснуть их в кулаки.

Параллельно с этим Патрик весьма преуспел в мысленном созерцании великолепия Гималаев на горизонте, четких силуэтов монахов в оранжевых тогах на фоне лазурного неба, насладился перезвоном монастырских колоколов, разносящихся над высокогорными плато Тибета.

Вся беда заключалась в том, что он прекрасно знал: поиски путей к миру надо начинать не на карте Азии, а в собственном сердце. Его же сердце сейчас было полем битвы…

Внезапно на выложенной кирпичом дорожке, огибавшей дом, послышался звук шагов, а вслед за этим в патио появилась женщина лет тридцати пяти.

– Привет! – Заслоняясь от солнца рукой, незнакомка нерешительно остановилась. – Извините за вторжение, но ремонтники в соседнем доме сказали мне, что именно здесь я смогу найти нужного мне человека.

Ее голос – очаровательно хрипловатый и богатый оттенками – привлек внимание обеих старых дам. Ее ноги – длинные, загорелые и, вне всякого сомнения, просто великолепные – заставили обоих мужчин чуть не упасть со своих стульев.