Текст книги "Выкуп за собаку"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Здравствуйте. Говорит Кларенс Духамель. Это Денни?

– Да-а.

– Извини за беспокойство, Мэрилин здесь?

Короткая пауза.

– Послушай, Кларенс, этот негодяй снова взялся за прежнее. Тот коп. Он только что звонил сюда. Он просто преследует Мэрилин. Так что самое лучшее, что ты можешь сделать: пожалуйста, исчезни. Понимаешь? Это мой дом...

– Могу я поговорить с Мэрилин? – спросил Кларенс.

– Не думаю, что она захочет разговаривать с тобой.

– Почему бы тебе не спросить ее?

В этот момент Кларенс услышал на заднем плане голос Мэрилин.

– Привет, – сказала Мэрилин.

– Привет, дорогая. Как ты?

– А как по-твоему?

– Мэрилин... я очень хочу встретиться с тобой.

– Это, очевидно, не самая удачная мысль, верно?

– Но... я должен увидеть тебя. Только на пять минут. Я сейчас совсем близко. Подожду тебя... на углу улицы. Пожалуйста, Мэрилин!

Мэрилин отказалась.

Потрясенный, Кларенс отправился в «Мейсиз». Он нашел приспособление, которое хотела Грета. Позвонил ей, сказал, что все купил (она собиралась остаться дома и поработать, заняться живописью), а потом отправился в кино, просто чтобы избавиться от мыслей о Мэрилин и освободить комнату для Греты, хотя она заявила, что с таким же успехом может работать в гостиной.

* * *

На следующий день, в четверг, Кларенс собирался съехать от Рейнолдсов и вернуться домой, но оказалось, что это день рождения Греты. Эрик Шафнер и Лили Брендстрам должны были прийти к обеду, и Грета сказала, что она надеялась видеть за столом и Кларенса и что глупо переезжать поздно вечером, так почему бы не провести у них еще одну ночь? Кларенс согласился. Он купил для Греты серебряную цепочку в магазине на Восьмой улице, очень дорогой подарок, но не настолько дорогой, надеялся Кларенс, чтобы это выглядело дурным тоном. Настроение у него стало лучше, и он позвонил в квартиру Денни, надеясь, что веселые потки в его голосе заставят Мэрилин согласиться на встречу с ним.

На этот раз она подошла к телефону:

– Я не хочу видеть тебя, но ладно. Только на пять минут.

Они договорились встретиться на углу Одиннадцатой улицы и Шестой авеню. Кларенс торопился.

Мэрилин предстояло пройти всего квартал, и, когда он появился, она уже стояла на углу улицы. На ее лице застыло злое и напряженное выражение. На ней была незнакомая кожаная куртка с бахромой, не по размеру, и Кларенс решил, что это куртка Денни.

– Привет, – сказал он. – Хочешь зайти куда-нибудь? Где мы сможем посидеть?

– Нет. – Она переминалась с ноги на ногу в своих мокасинах, засунув руки в карманы, поеживаясь, как от холода, хотя на улице было довольно тепло. Она пришла без носков. Мэрилин всегда забывала о носках и шарфах, когда наступали холода. – Скорее всего, за нами следят, так что с равным успехом можно гулять или зайти куда-нибудь, какая разница?

– Ты замерзла.

– Сегодня утром у Денни испортилось отопление.

– О! – Кларенс в глубине души порадовался, что квартира Денни явно не похожа на те роскошные апартаменты, которые он представлял себе.

Они решили прогуляться, Мэрилин шла своими тяжелыми короткими шагами, опустив голову. Они направлялись в сторону центра.

– Меня уже просто тошнит от этой фашистской свиньи, – заявила Мэрилин.

– Знаю. Денни сказал по телефону.

– Он опять заявился. Вчера вечером. Сначала позвонил по телефону, ладно, но не успели мы выбраться из дома, как он оказался у нас. Мы не могли уйти, и почему мы должны делать это? У Денни были гости. Этот коп сказал, что только что виделся с мистером Рейнолдсом. Жуть как интересно!

– Врет. Когда он пришел?

– Около восьми. Заявил, что мистер Рейнолдс покрывает тебя и я тоже и что ты... ты знаешь. Человек семь-восемь слышали это. Я велела ему заткнуться, да что толку? Денни попытался не впускать его в квартиру, но он настоящая свинья, ворвался силой. Денни спросил, есть ли у него ордер на обыск, а он сказал, что пет, потому что он ничего не ищет. Нет, он просто спрашивает. Это фашистское государство, Клар! С ними нельзя бороться. Они вооружены! Ты увяз по уши, но не впутывай меня в это!

Кларенс подумал, что вчера вечером Эд встречался не с автором, он виделся с Манзони. Теперь он вспомнил, что Эд вчера вечером в ресторане был немного холоден. Вероятно, Эд, как и Мэрилин, тоже сыт по горло.

– Я не хотел впутывать тебя.

– Нет? Побойся бога, я сказала им, что была с тобой в ту ночь! Как ты. И еще утверждаешь, что не собирался впутывать меня!

Кларенс понял. Все правда: он действительно виноват.

– Мне бы лучше переехать в Бронкс или на Лонг-Айленд. Но большая часть работы у меня здесь. Придется остаться.

– Понимаю. Извини, Мэрилин.

– Ты все время извиняешься. Пусть мистер Рейнолдс покрывает тебя, но избавь меня от этого, слышишь? Только ты слабак, – добавила она с насмешкой. – Нельзя, чтобы они видели, как мы ссоримся, на случай, если за нами следят. Тот подонок живет на Джейн, тебе это известно. Черт его знает, когда у него дежурства. Мы должны держаться по-приятельски. Как подруги.

Кларенс и не догадывался, что Мэрилин способна на такое издевательство. Они остановились на углу, около женской тюрьмы, где сходилось пять улиц.

– Может, тебе дадут оправиться после ранения, – заметила Мэрилин, – по тот коп сказал, что тебя снова будут допрашивать.

– Послушай, Мэрилин, я уверен, что выдержу все это.

– В самом деле? Я слышала, что они избивают людей.

– Вытерплю и это.

Мэрилин свернула направо, на Гринвич-авеню, и медленно пошла назад. Кларенс шагал рядом с ней.

– Мне, конечно, не хочется выглядеть сукой, Клар. Но ты не вини меня, если я не выдержу, ладно?

Он понял. Он хотел успокоить ее, приободрить, но не нашел подходящих слов.

– Надеюсь, мы увидимся, когда все останется позади.

Она неуверенно пожала плечами:

– Конечно, все может быть. Как-нибудь встретимся.

Меньше чем через минуту – Мэрилин не захотела, чтобы он провожал ее до Одиннадцатой улицы, – Кларенс остался один и направился по Гринвич-авеню к Рейнолдсам. «Как-нибудь» – ужасная перспектива, уж лучше бы Мэрилин окончательно порвала с ним. Она и не любила, и не ненавидела его. Что-то среднее. Похоже, она никогда не любила его и никогда не полюбит.

Грета сегодня целый день занималась праздничным обедом, а Эд вернулся домой к четырем, чтобы докончить кое-какую работу. Он сказал, что раза два-три в месяц работает целый день дома. Кларенс с удовольствием ходил два раза в бакалею, чтобы купить кое-какие мелочи, забытые Гретой. Днем Грета села за пианино и заиграла вальс Шопена, а когда Кларенс подошел поближе послушать, она шаловливо улыбнулась, заиграв «Увядшую розу», и спела всю песенку, заставив Кларенса смеяться.

– Мы поем ее, – объяснила Грета, отбарабанив последний куплет, – пока один за другим поднимаются паршивые поэты и читают свои опусы.

За этим последовала еще одна песенка: «Другой занимает мое место», но тут Эд не выдержал и завопил:

– Это что, портовый кабак? Нас выселят из квартиры!

– В день рождения мне можно! – возразила Грета.

В квартире пахло жареной свининой, гвоздикой и жженым сахаром. К семи на великолепном столе красовалось блюдо рольмопсов в сметанном соусе.

Пришли гости, случайно встретившиеся у лифта. Эрик принес цветы, Лили – большую плоскую коробку шоколада, и были, конечно, подарки, завернутые в бумагу. Грета сказала им, что Кларенс останется до завтра, поскольку он сейчас живет здесь. Лили и Эрик по-дружески приветствовали его. Подали коктейли и ломтики поджаренного хлеба с закуской. Грета развернула подарки. Лили подарила этюдник, которому Грета, похоже, очень обрадовалась, и объяснила, что это самая последняя модель и самая удобная, изготовленная в Дании: максимум предметов в минимальном объеме. Эрик принес два итальянских подсвечника из кованого железа. Эд вручил жене потрясающий жакет, серебристо-зеленый, с блестками, – для вечернего туалета. Грета ахала над каждым подарком. Кларенс с удовольствием наблюдал за ней. О цепочке Кларенса она сказала:

– О, Кларенс! Это просто великолепно! – и надела подарок на шею.

Кларенс понемногу оттаивал. Никто явно не собирался возвращаться к Роважински. Но при этом он чувствовал себя чужаком, случайно затесавшимся в компанию. Рейнолдсы и те двое были старыми друзьями, они казались одной семьей, несмотря на немецкий акцент Греты и Эрика, отличавшегося от нью-йоркского выговора Эда и Лили. Все они были милы с Кларенсом. За исключением Эда: Кларенс чувствовал, что тот старается не смотреть на него.

– Грета сказала, что вы лежали в госпитале, – обратилась Лили к Кларенсу во время обеда. – Вас ранили во время дежурства? – Сейчас он не заметил в ней цинизма. Она наслаждалась вкусной едой и вином.

– У нас это называется «подстрелили», – ответил Кларенс. – Ничего серьезного.

– Какой-то тип стрелял по застекленным дверям, – объяснил Эд. – Ближе к центру, в нашем старом районе.

– А что нового слышно о том человеке с польской фамилией? Ты как будто говорила, Грета, что его убили? Да! – воскликнула Лили, словно только что вспомнила об этом.

– Да, – подтвердила Грета. – Я рассказывала тебе об этом пару недель назад.

– Конечно. Я слышал, – подхватил Эрик. – По телевизору еще до того, как мне рассказала Грета.

– Уже известно, кто это сделал? – спросила Лили.

– Нет, – ответила Грета. – Кто-то стукнул его на улице. Кто знает?

– Этот Verruckter![4]4
  Сумасшедший! (нем.)


[Закрыть] Сам напросился! – воскликнул Эрик.

– Ты говорила: его задушили или пристрелили? – поинтересовалась Лили.

– Просто стукнули, – ответила Грета.

– Избили, – пояснил Эд.

– Что за тема, – вмешался Эрик, – что за тема в день рождения!

– Еще вина! – Грета поднялась, чтобы принести из кухни новую бутылку.

Эд очень долго раскуривал сигару. Тема была исчерпана, и разговор плавно перешел на другой предмет. Лили вспомнила, что принесла кассеты, и предложила послушать музыку. Они включили магнитофон, пока пили кофе. Эрик хмыкал и делал замечания. Несколько слов, сказанных по-немецки женским голосом, были прерваны внушающим суеверный страх, похожим на крик совы стоном и хриплым воплем. Мысли Кларенса беспорядочно блуждали. Он видел в своем воображении сад с металлическими цветами, потом темный тоннель, душную преисподнюю, в которой могло случиться или внезапно появиться что угодно. То был неизведанный мир, однако хорошо знакомый, ибо каждый помнит свои сны, хотя и не понимает их, поскольку невозможно полностью объяснить то, что видишь во сне, но отнюдь не потому, что тебе не знакома их особая атмосфера. Кларенс думал о Мэрилин: у нее своя жизнь, и, возможно, он слишком далек от этого всего? В глубине души она не верила, что он принимает ее образ мыслей, потому и отвергла его, думал Кларенс. Похоже, это уже свершившийся факт. Ему надо бы обнять ее в то утро и как-то убедить ее – как? – что они должны быть вместе и оставаться вместе. Как всегда, в критический момент он ошибся в выборе.

Эрик отбыл первым, расцеловав Грете обе ручки, обменявшись с ней по-немецки приветствиями. Потом уехала Лили, унеся мистическую кассету.

Было около полуночи. Кларенс сделал Грете комплимент по поводу обеда и пожелал им с Эдом спокойной ночи, думая, что им, возможно, хочется побыть вдвоем.

Эд постучал в дверь комнаты Кларенса спустя полчаса. Он был в пижаме и домашнем халате.

– Кларенс, я увидел у тебя свет.

– Входите! – Кларенс читал в постели.

Эд сел:

– Что ж. Как я понимаю, ты все еще не выбрался из дебрей?

– Нет. – Кларенс уселся повыше в постели. – Мне сказали, что вы вчера вечером встречались с Манзони.

– О!

– Мэрилин рассказала мне. Я виделся с ней сегодня утром.

– Откуда она узнала? – спросил Эд и сразу же понял откуда.

– Манзони приходил к ней. Туда, где она живет. Она, конечно, до смерти устала от бесконечных вопросов. Я ненавижу себя... из-за нее.

– Насколько я понимаю, вопросы будут продолжаться.

– Да. Они попытаются сломать Мэрилин. Не думаю, что они будут с ней грубы, но... Это все из-за того, что я сказал, будто провел там ночь, понимаете, и Мэрилин подтвердила.

– Понимаю. Конечно. – Эд пытался собраться с мыслями, но фразы рассыпались.

– Манзони, наверное, наговорил вам гадостей, – произнес Кларенс, – потому что ему известно, что я здесь.

– Верно, и я подумал: для твоего же блага, вероятно, не стоит афишировать нашу дружбу. По очевидным причинам. Если только уже не поздно. – «До тех пор, пока все не закончится», – хотел добавить Эд, но разве это может закончиться? Если они будут давить на Кларенса, он сломается в конце концов. Любого можно сломать. – Я, конечно, не возражаю, чтобы ты оставался здесь. И Грета тоже. Но на будущее...

– Понимаю. – Кларенс пожалел, что не может уйти немедленно, потому что уже поздно, и потом это выглядело бы неприлично. А завтра утром это будет выглядеть бегством после того, что сказал Эд.

– Мэрилин успокоилась? – спросил Эд.

Кларенс чуть не задохнулся:

– Ей не нравятся визиты Манзони. Па самом деле она просто в ярости. Так что мне не стоит навещать ее, встречаться с ней. Никуда не денешься.

Эд поднялся, не в силах больше смотреть на несчастного юношу, которого ему нечем было ни ободрить, ни утешить.

– Да, никуда не денешься. Но это временно. Я устал. Желаю тебе спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Эд.

В спальне Эд сказал Грете:

– Я совершил самую большую ошибку в своей жизни.

– Все не так серьезно. Подумаем об этом завтра, Эдди.

Эд лежал в кровати, уставившись в темноту:

– Я думал об этом не только сегодня. Я думал об этом много дней. – Он говорил тихо, представляя Кларенса в комнате по другую сторону коридора. – Не могу видеть его. Не знаю, что со мной. Все же я понимаю, в чем дело. Я не доверяю ему.

– Почему? Эдди... – Грета нашла его руку, погладила ее и продолжала держать в своей.

– Не знаю, случилось что-то неладное. Я никогда не сказал бы... это было в тот раз, в баре отеля на Пятой авеню. Тогда у меня возникло это чувство. Я подумал: «Держись подальше от этого парня. Он какой-то странный». И вот я покрываю его, именно так... это сказал Манзони.

– Что в нем странного? Он разозлился, Эдди.

Эд закрыл глаза. Разозлился. Это было нечто большее. Грета ведет себя совсем не по-женски, подумал Эд. Но Грета часто смотрела на вещи не так, как он. Она видела больше, чем он. Больше жестокости. Это коснулось непосредственно ее семьи. Пусть так, но принимала ли она в качестве гостя в своем доме убийцу? Или, возможно, кто-то из ее родных отомстил так же фашистскому офицеру? Вероятно, Грета восприняла это как справедливое возмездие? Может быть. Но Эд не в состоянии до конца ее попять. Во всяком случае, тогда была война. Сейчас нет.

Глава 23

В пятницу утром Кларенс доехал на такси до своей квартиры на Девятнадцатой. Он встал и оделся как раз вовремя, чтобы успеть поблагодарить Эда и попрощаться с ним прежде, чем тот уйдет на работу. Потом стал собираться и одновременно выпил с Гретой две или три чашки кофе (она обожала кофе). У Греты было хорошее настроение, при том, что трезвости мысли она не теряла. В такси Кларенс обдумывал их разговор, удивляясь ее рассудительности. «Видимо, Мэрилин не твоя девушка... Ты пока слишком взволнован и не в состоянии это попять... Не обращай внимания на Эдди. Он все усложняет... Так? Да. Если у тебя такой характер, ты должен уметь управлять собой». Кларенс проглатывал ее слова, смаковал их, впитывал. Он чувствовал, что Грета права. Не потому, что она на его стороне, на самом деле это было не так. Он признал, что его несдержанность оказала ему плохую услугу. Он сказал, что его вспыльчивый характер уже навредил делу, еще тогда, когда он пришел к Роважински на Мортон-стрит. «Не позволяй разрушать свою жизнь... Смотри, сколько убийств происходит в Нью-Йорке! И кого это заботит? Говорят, что полицейские делают все, что в их силах. Может, и так, но как быть с людьми, которых они убивают? Кто позаботится о них – ведь они тоже живые люди?» Кларенс сказал, что убил Роважински по чисто личным мотивам и не стрелял, когда тот пытался бежать.

Хоть разговор с Гретой и был довольно-таки бессмысленным, все же он значительно облегчил страдания Кларенса. Он чувствовал, что силы его слабели: он, вероятно, не признался бы себе в этом, но бороться дальше было бы значительно труднее, если бы он не обсудил с Гретой ситуацию.

Благодаря Грете у него появился боевой настрой.

Чтобы не чувствовать одиночества, Кларенс включил радио и занялся делами: разобрал вещи, привел в порядок квартиру, вытер пыль и подмел пол, купил продукты, включил холодильник, который его мать, очевидно, выключила. Ларри Саммерфилд, его товарищ по общежитию, который жил в Манхэттене, оставил записку, спрашивая, куда он пропал. Его телефон не отвечал. И Нолан, единственный из всех, написал несколько дружеских строк на открытке с глупо-сентиментальной картинкой, изображавшей двух пятнистых котят в корзинке: "Поправляйся побыстрее. Старый сортир скучает без тебя. Берт". Открытка была вложена в конверт.

Кларенс забрал из прачечной белье, в том числе и рубашку, которая была на нем в вечер убийства Роважински. Кларенс положил ее в комод. Он думал о том, что должен сегодня позвонить родителям. Они хотели, чтобы он приехал к ним на День благодарения в следующий четверг. У него был больничный до 4 декабря, то есть на три недели после выписки.

Около трех часов дня зазвонил телефон. Мужской голос назвал себя: детектив такой-то из пятого отделения. Не мог бы Кларенс прийти завтра утром, в субботу, в пятое отделение к десяти утра? Кларенс сказал, что мог бы.

* * *

Кларенс пришел туда в 9.50, и его попросили подождать. Он предусмотрительно захватил «Таймс» и книгу и принялся читать. В начале двенадцатого Кларенса провели в комнату к детективам Морисси и Фенуччи. У Фенуччи явно были другие дела, и он не обращал на Кларенса никакого внимания. Он рылся в разбросанных на столе бумагах. Кларенсу предложили сесть на стул. На Морисси была грязная рубашка, и выглядел он так, будто не спал всю ночь: Кларенс был уверен, что не из-за него.

– Ждем кое-кого, – объяснил Морисси Кларенсу и помог Фенуччи отыскать нужную бумагу.

Кларенс вспомнил, что не позвонил матери и что теперь уже не позвонит. Он собирался сделать это вчера вечером, но не хотел говорить им, что снова идет на допрос в полицию, а ему пришлось бы сказать об этом, если бы мать потребовала, чтобы он немедленно приехал в Асторию на выходные и остался на День благодарения.

Около полудня в комнату вошел громила, которого Кларенс сначала не узнал, – хозяин дома, где жил Роважински, на Мортон-стрит. Он выглядел испуганным и задиристым одновременно. На мгновение его взгляд задержался на Кларенсе, и больше он не смотрел в его сторону.

– Что ж, – сказал Морисси, потирая руки, – мистер... – Он обратился к управляющему: – Филипп...

– Либович, – подсказал мужчина.

– Филипп Либович. А это Кларенс Духамель. Патрульный Духамель. Мистер Либович говорит, – обратился Морисси к Кларенсу, – что вы приходили в его дом на Мортон-стрит в среду, двадцать восьмого октября, чтобы увидеть Кеннета Роважински. Это правда?

– Правда, – подтвердил Кларенс, не уверенный в дате.

– Мистер Либович – хозяин этого дома, как вам, вероятно, известно. Мистер Либович говорит, что вы тогда избили Роважински. Это правда?

– Я рассказывал вам, – ответил Кларенс, – что слегка встряхнул его. Хотел напугать. Толкнул его, и он упал на пол. Я не избивал его.

– Это не соответствует тому, что рассказал нам мистер Либович, – возразил Морисси, устало ухмыльнувшись во весь рот. – Повторите свой рассказ, мистер Либович, может, он просто забыл.

– Что ж, все было очень похоже на драку. Я слышал шум. Я стоял в коридоре, у двери, и слышал тяжелый удар. Этот человек, Равински...

– Роважински, – поправил Морисси, который стоял между ними.

– Роважински, он был не в себе и сразу после этого хотел лезть в ванну, я помню.

– Как долго оставался там патрульный Духамель? – спросил Морисси.

– О, десять – пятнадцать минут.

Не больше пяти, подумал Кларенс. Он сощурился, рассматривая Либовича. Интересно, его заранее подучили? Допрос, разумеется, записывается – наверняка в столе есть приборчик.

Морисси начал подчеркнуто вежливым тоном:

– Патрульный Духамель, повторю еще раз то, что вам известно. Вы имели причины испытывать неприязнь к Роважински: он обвинил вас в вымогательстве пятиста долларов за побег; когда его снова схватили, предъявили обвинение и освободили условно, он начал приставать к вашей подружке Мэрилин Кумз и написал ей анонимное письмо, всячески очерняя вас. В ту ночь, когда Роважински получил удар по голове и упал замертво в вестибюле дома на Бэрроу-стрит, неподалеку от Гудзон-стрит, вы находились по соседству, на Бэрроу-стрит. Вы и до того приходили к Роважински, явно не имея на то никаких других причин, кроме личной обиды, и с такой силой ударили его, что он свалился на пол. Единственное доказательство того, что вы провели всю ночь в доме на Макдугал, – ваше собственное заявление плюс заявление вашей подружки, Мэрилин Кумз. Она вполне могла ожидать, что вы подтвердите ее слова, не так ли? Это естественно. Мы даем вам еще шанс, патрульный Духамель: расскажите, что вы действительно делали той ночью. Так что вы можете сказать?

– Ничего. Я не собираюсь менять показания, – ответил Кларенс.

Кто-то принес кофе, ужасный кофе в мягких бумажных стаканчиках.

Пришел белокурый парень, который работал в кафе рядом с домом Мэрилин. Он кивнул Кларенсу и улыбнулся. На нем были расклешенные черные брюки и меховая куртка. Его зовут Тедди, вспомнил Кларенс.

– Теодор Хакензак, – представился он Морисси.

Морисси установил его место жительства, место работы, тот факт, что он знал Мэрилин Кумз, по крайней мере внешне, а также Кларенса Духамеля, тоже только внешне.

– Вы сказали... – Морисси, очевидно, уже допрашивал Тедди, и Тедди сказал, что не видел или не помнил, чтобы видел, как Кларенс выходил из дома Мэрилин вечером 3 ноября, во вторник, около 10.30, или в полночь, или в любое другое время. Он не видел также, как тот пришел к Мэрилин Кумз. Тедди держался уверенно и твердо стоял на своем.

– Вспомните, не видели ли вы Роважински в тот вечер или когда бы то ни было?

– Да, я говорил вам, что он приходил в наше кафе и расспрашивал, не живет ли в соседнем доме коп.

– Да. Помнится, мы с вами выяснили, что это было приблизительно двадцать восьмого октября, – подтвердил Морисси. – И что вы сказали ему?

– Я сказал, что не знаю, – ответил Тедди, заерзав на стуле: то ли его взволновал вопрос, то ли воспоминание о Роважински. – Почему я должен что-то ему говорить? Мне не понравился его вид.

– Но вы знали, что патрульный Духамель часто приходит в дом Мэрилин Кумз?

– Конечно. Я видел его поблизости.

– Как давно? Сколько времени он навещал мисс Кумз?

Тедди с удивлением покачал головой:

– Я же не шпионил за ними, в самом-то деле.

– Вы хорошо знаете мисс Кумз?

– Нет, – ответил Тедди.

– Насколько близко? Она ваша знакомая или как?

– Она просто соседка. Пару раз приходила за кофе. Мы здороваемся.

– Она никогда не говорила вам, что собирается выйти замуж за патрульного Духамеля?

Тедди энергично замотал головой:

– А зачем она стала бы говорить мне об этом?

– Или что она порвала теперь с этим человеком? – Он указал на Кларенса.

– Нет, – с тоской ответил Тедди. Он отвернулся от Кларенса и полез за сигаретами.

– Она порвала с ним. Есть у вас какие-то причины бояться патрульного Духамеля, Теодор? – спросил Морисси.

В голубых глазах Тедди отразилось недоумение, потом на его лице снова появилась улыбка.

– Обыск? Мне наплевать на наркоманов и торговцев наркотиками. Может, они и заходят. Я не вожу с ними компании. Если вы понимаете, о чем я. – Он добавил: – Я занят своим делом. Так что мне не нужна крыша. От копов или кого-то еще.

Морисси кивнул. Он снял пиджак и распустил галстук. В комнате было очень жарко.

– Разговаривали вы когда-нибудь наедине с патрульным Духамелем? С глазу на глаз?

Тедди и Морисси посмотрели друг на друга. Морисси все еще улыбался, но его улыбка была искусственной.

– Нет, – ответил Тедди. – Не припомню такого.

Кларенс понял: Морисси пытался заставить Тедди признаться, что он, Кларенс, брал у него взятки. Тогда он смог бы объявить, что Тедди поэтому боится давать против Кларенса показания. Однако Морисси так ничего и не вытянул из упорно молчавшего пария. Наконец Тедди позволили уйти.

– Вскоре появится мисс Кумз, – заметил Морисси и, взяв трубку, заказал сандвичи и кофе. – Э... четыре чашки, пожалуй.

Филипп Либович сидел на стуле, забытый всеми, как всегда, хмурился и ничего не понимал. На его лице застыло удивленное выражение.

Морисси повернулся к Либовичу и спросил:

– Видели вы, чтобы кто-то еще докучал Роважински, мистер Либович?

– Нет, я говорил вам. Только этот человек.

– Патрульный Духамель, посмотрим, выдержит ли испытание ваша легенда, когда придет ваша подружка. Мы знаем, что вы не говорите правды, так же как и она. Но вы же не захотите подвергнуть ее долгим неприятным расспросам, ведь так? Даже если она и порвала с вами?

Кларенс хотел спросить: кто сказал, что она порвала с ним? Но вовремя напомнил себе, что чем меньше он говорит, тем лучше, и что если он выйдет из себя, это погубит его.

– Она должна появиться с минуты на минуту, – повторил Морисси со своей неестественной улыбкой, которая теперь вызывала отвращение. – Вот бы вам сейчас и признаться... да, я выходил пройтись. Потом, возможно, вернулся на Макдугал. Но ведь вы выходили около полуночи и пристукнули этого человека, разве не так? Так почему не признать этого, Духамель, и избавиться от лишних неприятностей – от весьма неприятных вопросов? – Морисси взял сигарету и зажал ее в зубах.

Кларенс ощутил неприятный жар, слегка поежился и не сказал ни слова.

– Придет не только она. Ваш друг Эдуард Рейнолдс тоже появится. Сразу после мисс Кумз. – Морисси посмотрел на свои часы. – В половине четвертого.

– Прекрасно, – ответил Кларенс.

Но пробило два часа, а Мэрилин все еще не было. Наконец Либовича отпустили, причем Морисси его долго и фальшиво благодарил.

– Вы сказали детективу Фенуччи, что в тот вечер у вас не было с собой оружия, – заговорил Морисси, когда они с Кларенсом остались одни. – Мы полагаем, что оно у всех все же было. Мы полагаем, что вы ударили им Роважински. Это верно?

– Мой револьвер обследовали. Им ни разу не пользовались, – возразил Кларенс, чувствуя под ногами твердую почву... а если даже почва была довольно зыбкой, это сейчас выяснится.

– О, вы, конечно, его вымыли. Почему он оказался у вас дома, если вы не брали его с собой?

– Я иногда брал револьвер, если уходил из участка после четырех утра. Так делают многие патрульные.

– Патрульные, – повторил насмешливо Морисси. – Вы человек благовоспитанный, а, Думмель? Отвратительная вещь – убийство, верно? Не хочется говорить о нем, верно, Думмель?

Кларенс ничего не ответил. Ему хотелось закурить, но он не взял с собой сигареты.

Мэрилин появилась без десяти три. Сегодня на ней была юбка, широкая длинная черная юбка, расшитая по подолу красным. Она кивнула в знак приветствия и неуверенно улыбнулась Кларенсу, который все еще сидел на стуле.

– Присаживайтесь, мисс Кумз, – предложил Морисси. – Вам удобно в этом кресле?

– Да, но здесь слишком накурено, – ответила Мэрилин.

Морисси открыл окно, с трудом опустив вниз верхнюю раму.

– Так вот, мисс Кумз... дело понемногу движется. Вы все еще готовы утверждать, что Кларенс Духамель провел всю ночь с третьего на четвертое ноября в вашем доме на Макдугал-стрит? Ни разу не выходил, даже ненадолго, чтобы, может быть, затем вернуться? – Он улыбнулся.

Мэрилин, в позе которой чувствовалось напряжение, глубоко вздохнула и ответила довольно спокойно:

– Он провел у меня всю ночь. Почему я должна менять показания?

– Ваши показания? Разве они правдивы?

– Я не усложняю себе жизнь ложью, – с великолепным презрением ответила Мэрилин, и Кларенс услышал слово «свиньям», которым вполне могло закончиться ее заявление.

– Как я понимаю, вы порвали с Духамелем, мисс Кумз. Причем именно когда узнали, что он преступник – что он забил человека до смерти.

– А кто сказал, что я порвала с ним? Я вполне дружески отношусь к Клару. Так же по-дружески, как раньше. В конце концов, мы не женаты. И какое вам дело до всего этого? – Она вытащила сигареты. – Полагаю, здесь не будут возражать, если я закурю, – сказала она, поднимая глаза к клубам дыма под потолком.

– Пит Манзони сказал мне, что вы с ним порвали, – объяснил Морисси. – Кларенс Духамель не провел ни одной ночи на Макдугал с тех пор, как...

– Пусть Манзони заткнется. Фашистская свинья... позор! И вы доверяете форму и оружие таким людям? Я когда-нибудь напишу жалобу на эту грязную свинью, но пока собираю факты, чтобы всерьез с ним разделаться. На вашем месте я бы не стала гордиться, если бы мне поддакивал такой подонок.

Морисси ничего не ответил, и Мэрилин добавила:

– Эта дрянь слишком любопытна и слишком любит баб. Кругом столько преступлений, так неужели ему больше нечего делать, только ломиться ко мне в дверь, надеясь, что увидит меня раздетой. Этот проклятый город, – сказала она, глядя прямо на Морисси, – завален наркотиками, и свиньи наживаются на этом, а вам только и дела, что выяснять, кто убил психа. На чьей вы стороне? Я скажу. Копы на стороне подонков!

Оскорбления явно не подействовали на Морисси.

– Почему вы называете его подонком? Роважински был человеком.

– Ненормальным, – возразила Мэрилин. Морисси улыбнулся:

– Вы говорите так, потому что вам...

– Ничего я больше про него не говорю. Он был не лучше и не хуже любого паршивого копа.

Раздался стук в дверь, Кларенс увидел руку с форменными пуговицами на манжете, и в комнату вошел Эд Рейнолдс. Он кивнул Морисси, сказал «привет!» Кларенсу и Мэрилин. Морисси, который большей частью полусидел на краешке стола, пододвинул еще один стул для Эда.

– Спасибо, что пришли, мистер Рейнолдс, – обратился к нему Морисси. – Мы тут выясняем, что происходило в ночь с третьего на четвертое ноября. И вполне успешно, надо сказать. Вот мисс Кумз... – Морисси замолк, потому что дверь снова открылась.

Вошел Фенуччи и, оглядевшись, вышел, а затем вернулся с еще одним стулом для себя. Он дал знак Морисси, чтобы тот продолжал.

– Я говорил, – подвел итог Морисси, – что мисс Кумз упорно продолжает утверждать, что Думмель провел всю ночь с ней. – Он обращался в основном к Эду Рейнолдсу. – Но это естественно, поскольку Думмель ее друг. Мистер Рейнолдс, мы им не верим, и вот собрались здесь для того, чтобы выяснить правду, раньше или позже.

Эд изучающе посмотрел на Кларенса, как будто пытаясь выяснить, сколько вопросов ему уже задали. Кларенс снова почувствовал себя уверенно и напомнил себе, что необходимо сохранять спокойствие и беречь силы. Морисси не станет держать всю ночь Мэрилин или Эда, но его самого могут не отпустить.