Текст книги "Выкуп за собаку"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 16

Кларенс вернулся домой и позвонил Мэрилин – рассказать, что был в Бельвью и что собирается сегодня вечером показать письмо Роважински в полицейском участке.

Мэрилин не отвечала.

В 5.30 ситуация не изменилась. Возможно, Мэрилин на работе, печатает у кого-то или носит письма. В семь вечера он попытался позвонить еще раз. Снова безрезультатно. Кларенс решил, что она вышла поесть или осталась на обед у того, чью работу перепечатывала, – возможно, у писателя. Однако Мэрилин явно не очень интересовало, как он поступит с письмом Роважински, раз она не удосужилась ему позвонить.

В этот вечер, придя на дежурство в полицейский участок, Кларенс увидел Манзони в кабинете Макгрегора. Предполагалось, что Манзони свободен с восьми вечера, однако он еще не переоделся в штатское. Кларенс надел форму в раздевалке. Выходя, он столкнулся в дверях с Манзони, и тот резко мотнул головой и усмехнулся. Но с другими полицейскими, заступающими на дежурство, Манзони здоровался очень приветливо.

– Стив! Как твоя половина? Все еще бездельничает? – Жена Стива была беременна, но Кларенс считал, что недостаточно близко знаком со Стивом, чтобы расспрашивать его о жене.

Кларенс пошел в кабинет Макгрегора и показал ему письмо от Роважински. Он хотел обсудить это письмо до начала инструктажа.

– Девушка, которая получила письмо, – моя подруга, – объяснил Кларенс.

– Гм-м. Ну и что?

– Ну, Роважински уже один раз поймали, и это на него явно не подействовало. Он все еще докучает людям. Он даже разговаривал с мисс Кумз у ее подъезда. Как по-вашему, что с ним сделают? – Последнее предложение Кларенс заготовил заранее. Не «что нам с ним сделать?» – это прозвучало бы слишком уж лично, но «что с ним сделают?» – обычный вопрос.

– Все зависит от того, что скажут в Бельвью. Мы еще не получили заключение.

– Они нашли для него комнату на Мортон-стрит. Он живет там. Но разве его не будут преследовать по суду?

– Нет, если в Бельвью признают его психом, – ответил Макгрегор. – Им занимается Бельвью.

– Но он не кажется полным психом, и Бельвью оставит его на свободе, – сказал Кларенс. – Я разговаривал сегодня с доктором в Бельвью. Похоже, что они предоставят решать полиции.

– Ты ходил в Бельвью?

– Да, сэр. С письмом. Я подумал, что должен это сделать, сэр.

– Это та твоя подружка на Макдугал-стрит, о которой рассказывал Пит?

– Наверное. Да, сэр. – Кларенс почувствовал, что краснеет.

– Тогда понятно, почему ты так волнуешься. Но на этом участке случается кое-что и поважнее, чем дурацкое письмо девушке с Макдугал, даже если ты, Думмель, ее знаешь.

«Это что же? – удивился про себя Кларенс. – Пара ограблений дрянных домишек?»

– Я бы тоже так думал, сэр, если бы не знал девушку. После такого же письма он убил собаку и выманил две тысячи долларов у Эдуарда Рейнолдса.

– Ах, то, – протянул Макгрегор, как будто этот пустячок случился в далеком прошлом. – Ладно, Кларенс. Я перешлю письмо в Бельвью. Они, кстати, не захотели оставить его у себя?

– Нет. Они не просили.

«А может, нам, по крайней мере, сообщить в полицейский участок Роважински, чтобы там присматривали за ним?» – подумал Кларенс, но не отважился предложить это капитану – в конце концов, это, наверное, уже сделали.

– Пусть все идет как идет, – подвел итог Макгрегор. – Его осматривают два раза в неделю, как сказали мне в Бельвью. Теперь это их головная боль. А сегодня в четыре часа дня произошло изнасилование в подъезде дома на углу Сто первой и Бродвея, об этом сообщил свидетель, а не девушка. Парень смылся, разумеется, но вот описание его внешности. Можешь прочитать. Это для вас, парии, задание на сегодня. – Он протянул Кларенсу листок бумаги.

Кларенс прочитал: «Чернокожий или пуэрториканец, рост 5 футов 6 – 8 дюймов, 35 лет, усы, крепкого телосложения, одет в темные брюки, коричневую куртку, коричневые башмаки, темный свитер с воротником-»хомут".

– Поважнее собаки. Ребенок видел это. Нам позвонила его мать. Мы проверили девушку. Это правда, все верно.

Было уже темно, когда Кларенс вышел на дежурство. Сегодня он работал с Рудином, крепко скроенным парнем, которого он почти не знал. На Сто четвертой улице они прогнали из узкого прохода между домами парнишек, которые явно пытались открыть дверь. Один из мальчишек, лет двенадцати, бросил в них огрызок яблока, который попал Кларенсу в грудь. Кларенс отряхнул мундир и спустился по железным ступенькам, чтобы проверить дверь. Она была заперта.

– В чем дело, черт возьми? – заорал изнутри мужской голос.

– Полиция, – ответил Кларенс. – Проверяем дверь. Что-то случилось?

– Убирайтесь к чертовой матери! Дверь заперта!

Кларенс поднялся по ступенькам наверх, к Рудину. Парнишки смеялись. («Свиньи! Дерьмовые свиньи!») Мужчина, возможно домоправитель, побоялся отпереть дверь и убедиться, что перед ним полицейский, подумал Кларенс. Год назад Кларенс, вероятно, попросил бы открыть ее – просто чтобы удостовериться, что это обычный подвал, а не притон наркоманов или публичный дом. Неожиданно его захлестнула волна гнева. «Это называется разочарование», – подумал Кларенс. Ничего нельзя изменить. Никто не делает выводов и не предпринимает нужных действий – как только что сам он не проверил, кто отвечал ему за дверью в цокольном этаже. На Бродвее они с Рудином осмотрели тщательно, как положено по инструкции, все двери, которые полагалось: магазин скобяных изделий, несколько больших домов, слишком бедных, чтобы держать швейцара, химчистку, булочную. Они шли на запад по той самой Сто первой улице, где в четыре часа дня было совершено изнасилование. Окна квартир светились тусклым желтоватым светом. Слышались звуки музыки и голос телеведущего. За каким из окон изнасилованная девушка? Кларенс подумал, что она сейчас, наверное, беспокоится насчет беременности. Жертва не только унижена, но боится забеременеть или заболеть. Жаль, что в Нью-Йорке столько черных и пуэрториканцев, если в здесь жило больше цивилизованных людей, обстановка была бы намного спокойнее. Другим странам и городам повезло больше. Кларенс особенно ненавидел насильников. За время своей службы он видел по меньшей мере шестерых. Как и воры, они избегали смотреть людям в глаза. Кларенс искал взглядом чернокожего или пуэрториканца ростом пять футов шесть – восемь дюймов, в коричневой куртке. Вдруг повезет.

– Тебе правятся порнофильмы? – спросил Рудин.

Кларенс подумал о Мэрилин, которая терпеть не могла их.

– Нет, – ответил он.

– Брат моей жены... он их делает. Со своими друзьями. Черт возьми, если бы ты увидел хоть один... Он показывает их каждую субботу вечером у себя в Бруклине. В своем доме, понимаешь? Платишь за вход, но пиво покрывает расходы. Я просто подумал, что если тебе интересно...

Кларенс не знал, что сказать, чтобы угодить напарнику. Ему отчаянно хотелось позвонить Мэрилин, сейчас же, чтобы услышать ее голос.

– Может, они нравятся тем, кто не способен заниматься этим по-настоящему, а? – спросил наконец Кларенс.

– Это мысль, – хмыкнул Рудин. Он, похоже, чувствовал себя как на воскресной прогулке. Руки, заложенные за спину, крутят дубинку.

Кларенс посмотрел на часы. Звонить сегодня вечером надлежало, когда будет семнадцать – семнадцать минут такого-то. Оставалось еще двадцать минут.

– Послушай...

– В чем дело?

– Подождешь, пока я позвоню своей девушке? Прямо за углом. – Кларенс имел в виду, что за углом находится бар.

Рудин понял.

Рудин шел дальше по улице, а Кларенс вбежал в бар, где был телефон.

Мэрилин взяла трубку, и Кларенс вздохнул с облегчением.

– Пытаюсь дозвониться до тебя с половины пятого! – сказал Кларенс.

– Я гуляла и ходила обедать. В чем дело?

– Я ходил в Бельвью... – Внезапно Кларенсу расхотелось рассказывать ей по телефону о Бельвью и о встрече с мистером Рейнолдсом. Вот бы увидеть ее. Голос Мэрилин звучал совсем рядом, но Кларенс чувствовал ее сопротивление, она стремилась отдалиться, оттолкнуть его.

– Так что случилось? Ты можешь говорить?

– Я хочу увидеться с тобой. Если можно, пришел бы прямо сейчас. – Он говорил так, будто это можно было устроить, хотя на самом деле это было нереально. Какой-нибудь капитан или лейтенант обязательно проверял, разъезжая на машине, патрули, и никогда не угадаешь, в какое время он появится.

– Ты сейчас на дежурстве?

– Да. Ну... Бельвью... не очень интересно. Я отдал письмо в свой участок. Дальше уже дело зависит от того, нормален поляк или нет. То есть по закону, я имею в виду. Как с ним поступят. – Он говорил правду, но эта правда так не подходила к ситуации. – Мэрилин, можно мне встретиться с тобой завтра вечером, если ты занята весь день? Завтра вечером я свободен. Мне нужно увидеть тебя, хоть на минутку.

– Хорошо, – с тяжелым вздохом согласилась она, Кларенс услышал скорее вздох, чем слово. – Завтра вечером у меня работа. Возможно, я закопчу к девяти – половине десятого. Позвони мне сначала.

Кларенс вернулся к Рудину.

В то утро, около четырех, уходя из полицейского участка, Кларенс прихватил с собой револьвер. Патрульным позволяли брать с собой оружие, и те, кто приходил в участок или уходил домой ночью, так и делали. Кларенса одолевали смутные подозрения и необъяснимый страх.

* * *

Он поздно проснулся на следующий день, потому что не смог заснуть до семи утра. Купил продукты в бакалее, сходил в библиотеку, но непрестанно думал о Мэрилин, пытаясь решить, как лучше вести себя сегодня или тогда, когда она согласится уделить ему время – не больше часа, быть может, если вечером у нее будет много работы или если наутро понадобится рано вставать.

Около девяти он позвонил Мэрилин, но телефон молчал до без двадцати пяти десять. Да, он может прийти, если хочет.

Кларенс дошел до площади Юнион, доехал на автобусе до Четырнадцатой улицы Западного округа, потом пересел на местный и вышел на Спринг-стрит. Оттуда было рукой подать до Макдугал. Всю дорогу он высматривал открытый цветочный магазин или продавца цветов, но так никого и не увидел. У Кларенса еще оставались ключи от квартиры Мэрилин. Она все-таки не просила вернуть их или забыла? К поясу Кларенс прицепил револьвер. У него возник безумный план: застрелиться сегодня вечером, если Мэрилин захочет порвать с ним. Не в ее квартире, потому что у нее тогда будет много неприятностей, но, может, на одной из темных улочек, ведущих к центру или на запад, к Гудзону.

Из-за зеленых занавесок на окнах Мэрилин пробивался рассеянный свет. После недолгого колебания Кларенс все-таки открыл своим ключом дверь подъезда. Он взбежал по ступенькам и постучал в ее квартиру.

– Клар?

– Да.

Она отворила дверь. На ней была юбка и свободно болтавшаяся старая белая рубашка. Пряди длинных волос падали на плечи и прикрывали грудь.

Кларенс обнял ее, целовал в шею...

– Что случилось? – Мягко, но решительно она отстранила его.

– Да ничего особенного. Я, в общем-то, хотел просто повидаться с тобой. – Он сперва не отрывал от нее глаз, но потом, чувствуя, что ей это неприятно, отвел взгляд, глубоко вздохнул и ощутил слабый знакомый аромат: Мэрилин, запахи кофе, книг, окрашенных в кремовый цвет радиаторов под окном. Ему показалось, что он не был здесь полгода. Горела только одна лампа. Пишущая машинка стояла на круглом столике.

– И что случилось в Бельвью?

Кларенс рассказал ей. Рассказал, как ходил на работу к мистеру Рейнолдсу.

– Бельвью сваливает все на полицию, а полиция – на Бельвью. Я никак не могу заставить тех или других посадить этого типа, под замок... пока. – Кларенс снял пальто и бросил его на спинку кресла. Пиджак распахнулся, и она увидела на ремне револьвер.

– Ты носишь с собой оружие?

– Это позволено. Ты не видела его раньше?

– Хуже, чем в Техасе.

– Я никогда не пользовался им. Не было необходимости. Только на занятиях. – Кларенс почему-то оправдывался, но не знал, слушает ли его Мэрилин. Она села, а он остался стоять. – Жаль, что мистер Рейнолдс не захотел мне помочь. Мне не удалось убедить его обратиться в наш участок. Думаю, что и ты не захочешь.

– Боюсь, что да, – ответила Мэрилин. – Ничего особенного не произошло. Ну пристал к красивой девушке. Не думаю, что полиция обратит на это внимание. Как по-твоему? Кроме того, не хочу я больше видеть этого грязного подонка. – Мэрилин закурила. – Ты пришел сюда сегодня, чтобы рассказать, что ничего не добился? Понятно, почему мистер Рейнолдс не хочет больше говорить на эту тему. Он понимает, что ничего хорошего из этого не получится. Может, этот мерзавец отстанет от него.

Кларенс присел на стул рядом с столиком Мэрилин:

– Мне... мне хочется, чтобы ты когда-нибудь познакомилась с мистером Рейнолдсом. И с его женой.

– Кажется, ты уже говорил об этом. Мне все надоело, Клар. Зачем мне знакомиться с мистером Рейнолдсом? И тот псих! Он наверняка шпионит за всеми нами. Я уверена. Получает от этого удовольствие. И он свободен как ветер. На Мортон-стрит. Этот подонок!

– Он не... свободен на самом деле.

– Почему же нет? Живет всего в паре кварталов отсюда! Я сегодня вечером ужинала с Денни у «Марготты», потом он провожал меня домой, хотя это совсем рядом. По-твоему, я отважусь теперь выходить по вечерам одна? Господи, как противно! – Мэрилин плотнее задернула занавески, чтобы они прикрыли все окно. – Возможно, он и сейчас там. – Она повернулась к Кларенсу: – Тебе лучше уйти сейчас, Клар. У меня сегодня еще работа. Извини.

– Черт возьми. – Кларенсу отчаянно хотелось остаться с ней на ночь, на всю ночь. Сегодняшний вечер, этот час, этот миг казался решающим. – Я хочу уйти из полиции, Мэрилин. Очень скоро.

– Уйти? Не верю в это.

– Можно мне остаться с тобой сегодня ночью? – Он стоял около стола. – Пожалуйста, Мэрилин. Не сердись.

– У меня просто нет настроения. Не говоря...

– Я не стану мешать, если ты будешь работать. Позволь мне вернуться позднее.

– Не-ет, Клар, – прозвучало мягко, но очень решительно.

– Ты считаешь, что я не справился с... с этим, но я стараюсь. – «Мне приходится действовать по правилам Бельвью и закона», – хотел он сказать, но побоялся ее насмешек. – По-твоему, я недостаточно решителен, но...

– Я никогда не говорила этого.

– Не говорила, но считаешь, что я слишком мало сделал.

Мэрилин задумчиво покачала головой, так медленно, что ее волосы не рассыпались.

– Ты не годишься для работы в полиции, Клар, в этом все дело. И мы не подходим друг другу. Мы слишком разные. Помнишь, как ты рассказывал мне о Корнеллском университете... о студенческих демонстрациях.

– Ах, это! – Кларенс почувствовал раздражение. Он рассказывал Мэрилин, что пытался помешать студентам-демонстрантам крушить все в библиотеке и в факультетских аудиториях, даже раза два говорил об этом на митингах. Студенты призывали уничтожать «совершенно невинные, очень полезные и даже прекрасные книги – и мебель!» – как говорил когда-то Кларенс. Мэрилин спорила с ним. Она пыталась объяснить, почему «все старое» должно быть разрушено прежде, чем начнет строиться новое и лучшее. Но все это было так надуманно, так ничтожно по сравнению с тем, что происходило с ними, двумя людьми, стоявшими совсем рядом, двумя влюбленными, как ему казалось.

– Тебе лучше уйти, Клар.

На Кларенса вдруг накатила слабость. Он стоял, расправив плечи, хотя чувствовал, что сейчас потеряет сознание.

– Я люблю тебя. – Он вспомнил тот вечер, когда они познакомились, в баре на Третьей авеню, где Мэрилин была с компанией, которую он еще не знал, а сам он пил пиво с приятелем по работе. Кларенс неожиданно подошел к Мэрилин и попытался завязать знакомство, и она сказала ему свой телефон: «Все равно не запомнишь, так какая разница?» Но он запомнил его (тут же записал), и с этого дня все началось. Хотя, конечно, у них не было общих друзей.

Кларенс обнял ее и поцеловал в губы, но она оттолкнула его, немного сердито – или это был настоящий гнев?

– Уходи! – сказала она с легкой улыбкой, возможно подсмеиваясь над ним.

«Сам черт не поймет, что у женщин на уме!»

Кларенс ушел. Застегивая на лестнице пальто, он чуть не упал, зацепившись каблуком за ступеньку. Он решил идти домой пешком.

Тут он увидел Роважински. Может, показалось, что эта жалкая фигурка, метнувшаяся налево за угол в ликер-стрит, – поляк. Кларенс бросился за ним; до угла было двадцать ярдов, и так хотелось увидеть, кто это. Кларенс налетел на какого-то прохожего и продолжал бежать, пробормотав на ходу: «Извините».

Он добежал до угла, но не увидел Роважински. Несколько магазинов с освещенными витринами были еще открыты, по Бликер-стрит мчались машины, по тротуарам шли люди, но нигде не было видно прихрамывающей фигуры. Может быть, он ошибся. Кларенс быстрым шагом пошел по Бликер-стрит на запад, пытаясь разглядывать обе стороны улицы и одновременно смотреть вперед, в темноту. Поляк, вероятно, направлялся к дому, подумал Кларенс, потому что Мортон-стрит сворачивает на запад.

На Седьмой авеню у Кларенса заколотилось сердце – он наконец увидел поляка. Роважински, прихрамывая, перебегал через улицу, петляя в потоке машин, которым был дан зеленый свет. Светофор остановил Кларенса, и он пританцовывал на месте, с нетерпением ожидая, когда можно будет перейти улицу. Тем временем Роважински достиг противоположной стороны, и Кларенс увидел, что он оглядывается, из чего становилось ясно, что поляк заметил его. Возможно, тот видел, как Кларенс выходил из дома Мэрилин. Роважински продолжал свой путь на запад, но Кларенс не мог броситься наперерез пяти или шести потокам машин, в основном такси, мчавшихся по Седьмой авеню. Кларенс подумал, что после Седьмой авеню поляк свернет в первую же узкую улочку – Коммерс. Эта коротенькая улица вела к небольшому театру. Тут Кларенс снова потерял Роважински.

Мортон-стрит шла параллельно Коммерс, шедшей к югу. Или Роважински пошел по Бэрроу-стрит? Коммерс резко сворачивала направо и переходила в Бэрроу-стрит. Кларенс помедлил у поворота, потом устремился по Бэрроу-стрит, которая не была освещена. Он услышал грохот мусорного бака, как будто кто-то налетел на него. Затем он увидел поляка или кого-то похожего. Бегущий силуэт мелькнул на фоне мерцавших вдали желтых огней Гудзон-стрит, широкой улицы, по которой мчался непрерывный поток машин. Нет, подумал Кларенс, на этот раз он так напугает Роважински, что тот никогда не осмелится близко подойти к Макдугал-стрит, – возможно, даже разобьет ему нос. Роважински исчез – видимо, нырнул в темный подъезд. Кларенс попытался понять, за какой дверью он скрылся, потому что все дома были похожи: небольшие особняки вплотную прилепились друг к другу.

В этот момент Кеннет плотно закрывал за собой липкую парадную дверь крошечного подъезда, пропахшего мочой. Света там не было, и, если коп не видел его, он спасен. Почему, черт возьми, коп так вышел из себя сегодня вечером? Кеннет присел на корточки, чтобы его не было видно сквозь стекло верхней половины двери. Кеннет заметил, как высокий парень вошел полчаса назад в дверь дома Мэрилин Кумз, но не был уверен, что это Думмель. Кеннет решил подождать, поскольку ему было интересно, действительно ли это ее дружок-полицейский. Кеннет ожидал, что скандал разразится раньше, в субботу или воскресенье, потому что девушка должна была получить его письмо в субботу, и он весь день в субботу наблюдал за ее домом (он был уверен, что его никто не заметил), но ничего интересного не произошло. Поскольку, несмотря на письмо, никто к нему не явился, Роважински был несколько разочарован. Однако можно было считать, что он одержал победу: скорее всего, эти люди просто боялись прийти к нему, а может, они хотят открыть настоящую охоту, а не просто явиться и отругать. Думмель, конечно, боялся навещать свою подружку, или же она дала ему отставку. Тогда сегодня вечером он объявится.

Кеннет услышал топот бегущего человека, и дверь широко распахнулась. Кулак копа обрушился на его голову.

Кларенс, ухватив маленького человека за грудки, без особых усилий поднял его на ноги. Шляпа Роважински свалилась, рот открылся, глаза выкатились из орбит, и он завопил.

«Зачем?» – хотел спросить Кларенс. Он оттолкнул поляка, и голова того стукнулась о стену. Кларенс вытащил револьвер. Он не собирался использовать его в качестве оружия, но, действуя им как булыжником, он ударил Роважински по голове.

Теряя сознание, Кеннет успел услышать, как голос его пресекся. Он вдруг провалился куда-то, обмяк, умалился. Как будто гора, каменная лавина обрушилась на него, так что он не мог пошевелиться. Но это сделал один человек. Это была последняя мысль Роважински. Он словно погрузился в сон, в кошмар.

Кларенс, поскользнувшись в луже крови, ударился о степу и чуть не упал. Пытаясь сохранить равновесие, он выронил револьвер и долго лихорадочно шарил в темноте по полу, как будто Роважински мог схватить его и убежать. Но Кларенс понимал, что поляк потерял сознание. Наконец он сумел открыть дверь, вышел на улицу и направился на запад, в сторону Гудзона.

Молодая женщина с шарфом на голове шла навстречу ему со стороны Гудзон-стрит; окинув его быстрым взглядом, она прошла мимо. Кларенс тяжело дышал. Сперва держал револьвер в правой руке, затем засунул его под пальто и положил в кобуру. В желтом свете фонарей на Гудзон-стрит он осмотрел свою правую руку и увидел на ней кровь. Неторопливо и бездумно, ощущая страшную усталость, он левой рукой стал искать носовой платок, нашел в заднем кармане брюк бумажную салфетку и вытер ею правую руку. В свете уличных фонарей кровь на бумаге казалась черной. Ее было немного. Три или четыре человека обогнали его. Кларенс не посмотрел на них и едва ли осознал их присутствие, его совершенно не заботило, что они подумали. Он направился к центру, все еще с трудом переводя дыхание, разминая свое тело, как человек, мышцы которого свела судорога.

Он шел по северной стороне Четырнадцатой улицы по направлению к Бродвею, потом свернул и, ни о чем не думая, смертельно усталый, пошел к своему дому.