Текст книги "Мистер Рипли под землей"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В пятницу было солнечно и прохладно, хотя, конечно, назвать это заморозками было нельзя. Том и Эдуардо позавтракали в гостиной, которую сквозь стеклянные двери заливало солнце. Граф был в пижаме и халате, чего он, разумеется, не позволил бы себе в присутствии хозяйки дома, но он надеялся, что Тома это не шокирует.

В начале одиннадцатого граф спустился с чемоданами и уже одетый. Он был готов ехать с Томом в Море.

– Нельзя ли попросить у вас в долг зубную пасту? – спросил он. – Я, похоже, оказался таким растяпой, что забыл свою в Милане.

Том был рад этому вопросу, так как давно ожидал его. Сходив на кухню, он попросил пасту у мадам Аннет. Поскольку все вещи графа были уже на первом этаже, Том предложил ему почистить зубы в запасном туалете. Мадам Аннет принесла ему туда пасту.

Прибыла почта, и Том, извинившись перед гостем, просмотрел ее. Открытка от Элоизы, в которой фактически ничего не сообщалось, и еще одно письмо от Кристофера Гринлифа. Том вскрыл его и прочел:

“15 окт. 19..

Дорогой мистер Рипли!

Я только что неожиданно получил возможность прилететь в Париж чартерным рейсом, так что буду там раньше, чем предполагал. Надеюсь, что Вы сейчас у себя. Я лечу вместе с другом, Джеральдом Хейманом, моим сверстником, но не волнуйтесь, к Вам я его с собой не привезу – это может быть лишней обузой для Вас, хотя, вообще-то, он симпатичный парень. Я буду в Париже в субботу, 19 октября, и постараюсь сразу до Вас дозвониться. Разумеется, я переночую в каком-нибудь отеле в Париже, так как самолет прибывает только в 7 часов вечера по французскому времени.

А пока что шлю Вам наилучшие пожелания,

Искренне Ваш,

Крис Гринлиф”.

Суббота – это завтра. Хорошо, что хоть сюда он завтра не явится. Только Бернарда не хватает для полного комплекта. Подумав, не попросить ли мадам Аннет не подходить к телефону ближайшие пару дней, Том отказался от этого намерения, – это было бы странно и огорчило бы мадам Аннет, поскольку она привыкла перезваниваться по крайней мере раз в день с кем-нибудь из своих местных подруг – обычно мадам Ивонной, также служившей у кого-то в деревне.

– Плохие вести? – спросил граф.

– Нет, отнюдь, – ответил Том. От Мёрчисона необходимо избавиться, и желательно сегодня же ночью. А встречу с Крисом можно, конечно, отложить, – по крайне мере, до вторника. Том представил себе, как завтра к нему является французская полиция в поисках Мёрчисона и находит его труп, услужливо приготовленный для них в самом очевидном месте – в винном погребе.

Мадам Аннет чистила на кухне серебро – большую супницу и множество ложек с фамильным вензелем Элоизы – “П. Ф. П”.

– Мы с графом съездим на небольшую прогулку, – сообщил ей Том, – и он больше уже не вернется. Ничего не нужно купить для хозяйства?

– Если бы вам удалось найти свежей петрушки, мсье Тоом…

– Хорошо, я запомню. Persil. Я вернусь часам к пяти, наверное. Сегодня буду ужинать в одиночестве. Приготовьте что-нибудь попроще.

– Ой, надо же помочь вам погрузить багаж, – встрепенулась мадам Аннет. – Прямо не знаю, что у меня сегодня с головой.

Том уверил ее, что этого не требуется. Тем не менее, она вышла попрощаться с графом, который поклонился ей и похвалил по-французски ее стряпню.

Они отправились в Немур, где осмотрели ярмарочную площадь с фонтаном, а затем проехали на север вдоль Луэна до Море, улицы которого с односторонним движением Том успел достаточно хорошо изучить. Достопримечательностью города являлись красивые башни из серого камня по обеим сторонам моста через реку, служившие некогда городскими воротами. Башни очаровали графа.

– Здесь гораздо меньше пыли, чем в Италии, – сказал он.

За обедом Том изо всех сил старался не показать, что он нервничает, и, глядя в окно на плакучие ивы на берегу, думал о том, что хорошо бы и ему достичь такого же спокойного внутреннего ритма, с каким раскачивались на ветру их ветви. Граф между тем очень длинно и обстоятельно рассказывал о том, как его дочь вторично вышла замуж за молодого человека из титулованной семьи, проживавшей в Болонье. Перед этим тот был женат на девушке простого происхождения, и его родные порвали из-за этого отношения с ним. Том слушал графа вполуха, размышляя о том, как избавиться от Мёрчисона. Бросить его в какую-нибудь реку? Сможет ли он перекинуть тяжелое тело, да еще с камнями, через парапет так, чтобы его при этом не заметили? А если стащить его в воду с берега, то где гарантии, что тело погрузится достаточно глубоко? Начался мелкий дождик. “Это хорошо – легче будет копать”, – подумал Том. Может быть, лес позади его дома – все-таки самое лучшее место.

В Мелёне Эдуардо пришлось ждать поезда всего десять минут. Сердечно распрощавшись с ним, Том доехал до ближайшей табачной лавки и купил марок, чтобы наклеить их дополнительно на конверт с пленкой Ривза, – будет смешно, если какой-нибудь почтовый служащий задержит отправление из-за недоплаченных пяти сантимов. Том купил мадам Аннет петрушки: по-французски persil, по-немецки Petersilie, по-итальянски prezzemolo. После этого он поехал домой. Солнце садилось. Том подумал, не привлечет ли свет фонаря внимание мадам Аннет, когда он будет копать в лесу. Окно ее ванной выходило как раз в ту сторону. А если ей вздумается пойти к нему в комнату, чтобы сообщить об огоньке в лесу, и она найдет комнату пустой? В лес около их дома практически никто не заходил – ни гуляющие, ни грибники. Во всяком случае, Том намеревался отойти достаточно далеко от дома, так что вряд ли свет будет виден.

Тому не терпелось приступить к делу. Он натянул джинсы, выкатил тачку из сарая и подвез ее к каменным ступеням, спускавшимся в сад с задней стороны дома. Затем, пока не совсем стемнело, он поспешил через лужайку обратно к сараю. Если мадам Аннет заметит его, он скажет, что решил набрать в лесу материал для компоста.

Мадам Аннет была в ванной, судя по освещенному окну с матовым стеклом. Она всегда принимала ванну в это время, если не было срочных дел на кухне. Том взял в сарае большие вилы с четырьмя зубьями и направился с ними в лес. Он хотел найти подходящее место и начать копать яму, чтобы утром, когда ему предстояло выполнить всю основную работу, уже был какой-то задел. Том выбрал маленькую лужайку среди стройных деревьев, где, он надеялся, было не слишком много корней. Насколько можно было судить в сумерках, место было неплохое, хоть и находилось всего ярдах в восьмидесяти от его участка. Том с энтузиазмом принялся за работу, высвобождая нервную энергию, в избытке накопившуюся за день.

Он остановился, чтобы перевести дух, и, запрокинув лицо, громко рассмеялся. Наверное, стоит напихать вместе с Мёрчисоном всяких отходов – картофельной шелухи, яблочных огрызков – и, может быть, обильно посыпать все это специальным порошком, ускоряющим разложение. На кухне имелся целый мешок такого порошка. Было уже семь часов; совсем стемнело. Том вернулся домой, поставил вилы в сарай и, заметив, что свет в ванной мадам Аннет все еще горит, спустился в погреб. Теперь он уже не так страшился прикоснуться к Мёрчисону – мертвому телу, как это обычно называют, и засунул руку во внутренний карман его пиджака, надеясь найти там паспорт и билеты на самолет. Но там был только бумажник, из которого выпали на пол две визитные карточки. Поколебавшись, Том положил бумажник вместе с карточками обратно. В боковом кармане пиджака не было ничего, кроме брелка с ключом, – Том не стал его трогать. В карман на левом боку, на котором Мёрчисон лежал, залезть оказалось труднее – застывшее тело было твердым, как статуя, и весило примерно столько же. Карман оказался пустым. В брюках Том нашел смесь английских и французских монет, которые он оставил на месте, как и два кольца на пальцах Мёрчисона. Если уж труп обнаружат рядом с его домом, то все равно будет ясно, кто это такой, – мадам Аннет видела Мёрчисона. Поднявшись по лесенке, Том выключил свет в погребе.

После этого Том принял ванну и едва успел вылезти из нее, как услышал телефонный звонок. Он поспешил к телефону, всей душой надеясь, что это Джефф с какой-нибудь обнадеживающей вестью. Хотя какую обнадеживающую весть мог бы он сообщить?

– Привет, Том! Это Жаклин. Как поживаешь?

Жаклин Бертлен, их приятельница, жила вместе с мужем Венсаном в одном из городишек по соседству. Она пригласила Тома на обед в четверг. Будут также их общие знакомые Клегги – английская пара среднего возраста, жившая возле Мелёна.

– Увы, дорогая, я вряд ли смогу. Ко мне как раз приезжает гость – молодой человек из Америки.

– Вот и хорошо. Приводи его с собой.

Том не мог отказаться наотрез и пообещал позвонить Жаклин через пару дней, когда будут известны планы молодого американца.

Он уже выходил из своей комнаты, когда телефон зазвонил опять.

На этот раз это был Джефф, говоривший из отеля “Стрэнд Палас”.

– Ну, как у тебя дела? – спросил Джефф.

– Да все в порядке, спасибо, – ответил Том небрежным тоном, улыбаясь, и запустил пятерню в волосы, с таким видом, будто находящийся в погребе труп человека, убитого им ради спасения фирмы “Дерватт лимитед”, – это сущий пустяк. – А как у вас?

– Где Мёрчисон? Все еще у тебя?

– Нет, улетел вчера в Лондон. Но… я не думаю, что он будет разговаривать с этим человеком… – ну, знаешь, из Галереи Тейт. Я даже уверен.

– Ты уговорил его?

– Да, – сказал Том.

Джефф издал вздох облегчения, который было слышно через Ла-Манш.

– Том, ты гений.

– Скажи всем, чтобы не беспокоились, в первую очередь Бернарду.

– Да, конечно. Это уже наши проблемы. Бернарду надо сказать обязательно – он совсем пал духом. Мы уговариваем его уехать куда-нибудь до закрытия выставки – на Мальту, например, – куда угодно. Он всегда психует во время выставок, а на этот раз все даже хуже, чем обычно, потому что… – ну да ты знаешь.

– Что он сейчас делает?

– Да что делает? Хандрит. Мы даже позвонили Цинтии, которой он вроде бы все еще не безразличен, – так мне казалось. Мы, конечно, не стали рассказывать ей все… об этой заварушке, – прибавил Джефф поспешно. – Мы просто спросили ее, не могла бы она встретиться с Бернардом и уделить ему чуточку внимания.

– И она отказалась.

– Ты угадал.

– А Бернард знает, что вы с ней говорили?

– Да, Эд сказал ему. Наверное, зря.

– Лучше всего оставить Бернарда в покое на несколько дней, – сказал Том с некоторым раздражением.

– Мы даем ему успокоительное – не сильное. Как раз сегодня я подсунул одну таблетку ему в чай.

– Так вы скажете ему, что Мёрчисон… тоже успокоился?

– Да-да, – рассмеялся Джефф. – А что он собирается делать в Лондоне?

– Он сказал, что ему надо закончить кое-какие дела, а потом он поедет в Штаты. Слушай, Джефф, давай лучше несколько дней не звонить друг другу, ладно? Тем более что я еще не знаю, буду ли я дома.

Если полицию заинтересует, почему он так много разговаривал в последнее время с владельцами Бакмастерской галереи, он скажет, что собирается купить у них картину – “Ванну”.

В этот вечер Том сходил в сарай еще раз и принес оттуда кусок брезента и веревку. Пока мадам Аннет возилась на кухне, он завернул труп в брезент и обвязал веревкой таким образом, чтобы за него удобно было ухватиться. Сверток получился громоздким и был похож на бревно, а весил, как показалось Тому, еще больше. Он подтащил его к ступенькам. В завернутом виде труп меньше действовал Тому на нервы, но теперь его несколько пугал тот факт, что он был так близко от дверей. Что он скажет мадам Аннет, если та увидит его? Или какому-нибудь случайному посетителю вроде цыганки, торгующей корзинами, Майкла, местного мастера на все руки, ходившего по домам в поисках работы, или мальчика, продающего католические брошюры? Как он объяснит им, что это за страховидный предмет он возит на своей тачке? Возможно, они не спросят его напрямик, что это такое, но уж точно удивятся и бросят какую-нибудь типично французскую реплику, построенную в отрицательной форме: – Не слишком-то легкий груз, да? И конечно, запомнят эту встречу. Спал Том плохо и, что любопытно, все время слышал собственный храп. Уснуть по-настоящему ему так и не удалось, так что он встал в пять часов без труда.

Он убрал коврик перед входной дверью и прошел в погреб. Мёрчисон поднимался вверх по ступенькам без особого сопротивления, но все же это отнимало у Тома много сил, так что на полпути он вынужден был передохнуть. Веревка немного резала руки, но Том был в таком нетерпении, что не побежал в сарай за рабочими рукавицами. Ухватившись за веревку, он втащил сверток наверх. По мраморному полу тот скользил уже легче. Лучше всего было бы выволочь тело через стеклянные двери, но для этого пришлось бы сдвигать ковер в гостиной. Затем Том стащил свой груз по четырем ступенькам крыльца. Подогнав тачку, он постарался впихнуть на нее труп по возможности целиком, чтобы легче было управлять ею, приподняв за ручки. Но как только он попытался сделать это, тачка опрокинулась и выбросила Мёрчисона на землю с другой стороны. Прямо сцена из кинокомедии.

Однако, хочешь не хочешь, а грузить труп было надо. Одна мысль о том, чтобы тащить его обратно в погреб, привела Тома в ужас. Отдохнув с полминуты и собравшись с силами, он яростно набросился на окаянный сверток, как будто это был огнедышащий дракон или какое иное чудище, которое надо было убить, прежде чем оно убьет тебя. Наконец он взвалил тело на тачку.

Переднее колесо тачки увязло в песке. Том знал с самого начала, что везти тачку через лужайку бесполезно, – земля после вчерашнего дождя была мягкой. Он отпер ворота. От крыльца к воротам была проложена дорожка из плитняка, так что эта часть пути далась ему без особого труда, а за воротами начиналась плотно укатанная песчаная дорога. Вправо к лесу мимо владений Тома вел узкий проулок – скорее пешеходная дорожка, нежели дорога для проезда. Лавируя между лужами и небольшими ямками, Том в конце концов добрался до своего леса. Он был так рад оказаться под его покровом, что испытывал к нему чуть ли не родственное чувство.

Том отвез тачку подальше в лес, затем пошел искать начатую им яму и вскоре нашел ее. От дороги к этом месту был небольшой подъем, чего Том накануне не учел, так что ему пришлось вывалить тело из тачки и тащить его к яме волоком. Тачку Том спрятал в лесу на случай, если вдруг кто-нибудь пойдет по дорожке. Между тем стало немного светлее. Том сбегал домой за вилами и прихватил заодно ржавую лопату, доставшуюся ему от прежних владельцев дома. Лопата была к тому же с дыркой, но тем не менее могла пригодиться. Вернувшись в лес, Том принялся за работу. Вскоре стали попадаться корни, а еще через пятнадцать минут стало ясно, что вырыть могилу целиком в это утро он не успеет. В половине девятого мадам Аннет поднимется к нему в комнату с чашечкой утреннего кофе.

На дорожке появился человек в выцветшем джинсовом костюме, кативший самодельную тачку с хворостом. Том спрятался за кустами. Человек направлялся к дороге, ведущей мимо усадьбы Тома, и не повернул головы в его сторону. Откуда он взялся, интересно? Наверное, запасался дровами в государственном лесу и точно так же предпочитал не сталкиваться с Томом, как и Том с ним. Могила уже достигла фута в четыре в глубину; поперек нее тянулись корни, удалить которые можно было только с помощью пилы. Том выбрался из ямы и стал искать поблизости какое-нибудь укрытие или углубление, чтобы временно спрятать труп. Он нашел такое место футах в пятнадцати от своей ямы, перетащил Мёрчисона туда за веревки и навалил сверху сучьев и листьев. Так его не будет видно хотя бы с дороги, подумал он.

После этого он выкатил легкую, как перышко, тачку на дорогу и отвез ее обратно в сарай, чтобы мадам Аннет не удивлялась ее отсутствию.

В дом он мог попасть только через парадный вход, так как выходившие в сад стеклянные двери были заперты. Его лоб взмок от пота.

Поднявшись к себе, он вытерся влажным горячим полотенцем, надел пижаму и забрался в постель. Было без двадцати восемь. Он сделал для “Дерватт лимитед” все, что было в его силах, подумал он. Заслуживали ли они таких жертв? Бернард, как ни странно, заслуживал. Если бы только удалось вытащить его из этого кризиса.

Хотя, строго говоря, эти рассуждения не вполне соответствовали действительности. Он не стал бы никого убивать только ради того, чтобы спасти “Дерватт лимитед” или даже Бернарда. Он убил Мёрчисона потому, что тот догадался, что это Том выступал под видом Дерватта. Он убил, чтобы спасти самого себя. Но думал ли он об этом, когда они спускались в погреб? Может быть, он уже тогда намеревался убить его? На этот вопрос у Тома не было ясного ответа. И имеет ли это такое уж большое значение?

Бернард был единственным из всей “шайки”, кого Том не мог до конца понять. И тем не менее он нравился ему больше всех. Мотивы, движущие Джеффом и Эдом, были элементарны – деньги. Том сомневался, что это Цинтия порвала с Бернардом. Его нисколько не удивило бы, если бы инициатива исходила от Бернарда, который, несомненно, любил Цинтию и расстался с ней потому, что стыдился своего участия в этой афере. Как-нибудь при удобном случае надо будет выведать это у него. Да, в Бернарде была какая-то тайна, а именно это, считал Том, делало человека интересным и заставляло порой других влюбляться в него. Хотя в лесу Тома поджидал незахороненный уродливый брезентовый сверток, мысленно он парил в облаках. Думая о Бернарде, его желаниях, страхах, грехах и возможных любовных приключениях, он испытывал странное и приятное ощущение. В Бернарде, как и в Дерватте, было что-то от святого.

Пара мух с обычной бессмысленностью крутилась вокруг Тома, раздражая его. Одна из них запуталась у него в волосах. Теперь они жужжали над ночным столиком. Что-то они в этом году никак не угомонятся, мало им лета, надоели хуже горькой редьки. Французская провинция славилась большим количеством мушиных разновидностей. Том где-то читал, что они превзошли в этом даже количество сортов сыра. Одна из мух запрыгнула другой на спину. Ни стыда ни совести! Том быстро зажег спичку и поднес к сквернавцам. Крылья тут же растаяли, как не бывало. “Бзз-бзз”. Лапки задрались в воздух в последнем отчаянном рывке. Ах, Liebestod [30]30
  Смерть от любви (нем.).


[Закрыть], единство даже в смерти!

Если это могло случиться в Помпеях, то почему бы и не в Бель-Омбр, подумал Том.

8

С утра в субботу Том позволил себе расслабиться. Отправил письмо Элоизе в Афины через “Американ экспресс”, а в половине третьего прослушал регулярную юмористическую радиопередачу, как делал довольно часто. Мадам Аннет случалось в это время заставать его в конвульсиях на желтом диване, а Элоиза часто просила перевести ей тот или иной кусок, но комизм обычно строился на игре слов и каламбурах, передать которые по-французски было невозможно. В четыре часа Том отправился пешком пить чай к Антуану и Аньес Грэ, которые пригласили его по телефону. Жили они в другом конце Вильперса. Антуан работал архитектором в Париже и всю неделю оставался там в своей мастерской, а в Вильперс приезжал на выходные. Аньес, флегматичная блондинка двадцати восьми лет, сидела дома и растила двух малышей. Кроме Тома, было приглашено еще четверо гостей из Парижа.

– Чем ты занимаешься в последнее время, Том? – спросила Аньес, когда после чая ее муж выставил на стол, в качестве коронного номера, бутылку старого крепкого голландского джина, пить который, как утверждали хозяева, надо было не спеша, смакуя.

– Немного занимаюсь живописью. Чищу сад от сорняков – боюсь, что вместе с чем-нибудь ценным.

Французы говорили “чистить сорняки”, а не “полоть”.

– Не скучаешь? Когда вернется Элоиза?

– Думаю, через месяц.

Полтора часа, проведенные в семействе Грэ, оказали на Тома успокаивающее действие. Хозяева не упомянули двух гостей Тома, Мёрчисона и графа Бертолоцци. Возможно, они не знали об этих визитах, а может, и слышали что-нибудь – мадам Аннет, обходя магазины, болтала обо всем без утайки. Не обратили они внимания и на покрасневшие ладони Тома, чуть ли не кровоточившие от мёрчисоновских веревок.

Вечером, скинув туфли и развалившись на желтом диване, Том листал словарь Харрапа. Словарь был так тяжел, что приходилось подпирать рго ногами или класть на стол. Он чувствовал, что ему позвонят по телефону, хотя и не имел представления, кто это будет. В четверть одиннадцатого действительно раздался звонок. Крис Гринлиф из Парижа.

– Это Том Рипли?

– Да. Привет, Крис. Как у тебя дела?

– Все хорошо, спасибо. Мы с другом только что прилетели. Я ужасно рад, что вы дома. Я так внезапно уехал, что не успел получить ваше письмо, если вы писали.

– Где вы остановились?

– В отеле “Луизиана”. Ребята в Америке очень рекомендовали его. Это моя первая ночь в Париже!.. Я даже не успел еще распаковать чемодан. Решил сразу позвонить вам.

– Какие у тебя планы? Когда ты хочешь приехать ко мне?

– Я не знаю… Разумеется, надо осмотреть достопримечательности. Сначала может быть, схожу в Лувр.

– Как насчет вторника?

– Хорошо… Но вообще-то я собирался завтра. Мой друг завтра весь день занят. У него тут живет двоюродный брат, старше его, тоже американец. Так что я думал…

У Тома не хватило духа отказать молодому человеку, в голову не пришло подходящей отговорки.

– Завтра так завтра. К вечеру, ладно? С утра у меня кое-какие дела. – Том объяснил Крису, что ему надо сесть на Лионском вокзале на поезд, направляющийся в Море-ле-Саблон, и попросил позвонить, когда тот будет знать, каким поездом он выедет, чтобы Том мог встретить его.

Понятно, что завтра Крис останется ночевать. Значит, утром Мёрчисона надо похоронить окончательно. Не исключено, что Том и согласился-то на завтрашний приезд Криса потому, что хотел подстегнуть себя и закончить это дело поскорее. Крис, похоже, довольно наивен, но, вероятно, и хорошо воспитан, как все Гринлифы, так что визит не затянется. Подумав об этом, Том усмехнулся. Он-то уж точно затянул свой визит к Дикки Гринлифу в Монджибелло, когда был еще не оперившимся юнцом. А ведь ему тогда было двадцать пять лет, а не двадцать, как Крису. Том приехал из Америки – точнее, был послан Гербертом Гринлифом, отцом Дикки, чтобы уговорить Дикки вернуться домой. Классическая ситуация. Дикки не хотел возвращаться в Соединенные Штаты. А Том в те дни был до того наивен, что теперь его от этого коробило. Сколько ему еще предстояло узнать! А потом… потом Том Рипли остался жить в Европе. Ему многому пришлось научиться. У него водились деньги – те, что достались ему от Дикки; девушки проявляли к нему интерес и даже порой, как ему казалось, гонялись за ним. Элоиза Плиссон была одной из тех, кому он нравился. А она, с его точки зрения, была очень живой, не слишком строгих правил; не витала в облаках, и с ней не было скучно. О свадьбе ни один из них не заговаривал. Это был довольно смутный период в его жизни, длившийся недолго. Однажды в Каннах, в снятом ими коттедже, Элоиза сказала: “Раз уж мы все равно живем вместе, почему бы нам не пожениться?.. A propos [31]31
  Кстати (фр.).


[Закрыть] я не уверена, что Papa будет и дальше поощрять (тут она употребила какое-то интересное французское слово – надо будет вспомнить) наше совместное проживание, а если мы поженимся – ca serait un fait accompli [32]32
  Это будет уже свершившийся факт (фр.).


[Закрыть]“. Во время бракосочетания Том буквально позеленел, хотя церемония была очень скромной и проходила в суде без лишних свидетелей. Впоследствии Элоиза смеялась, что он был тогда совсем зеленым. Что верно, то верно. Но Том, тем не менее, выдержал все это. Он надеялся услышать от Элоизы, хоть слово поддержки, но и сам понимал, насколько это нелепо. Это жених должен говорить: “Дорогая, ты была просто великолепна!”, “Твои щеки пылали от счастья, как розы!” или какую-нибудь другую ахинею вроде этой. Щеки Тома светились бледной зеленью. Но он, по крайней мере, не грохнулся в обморок, когда они шли по бесконечному пыльному проходу между рядами пустых кресел в одном из судебных помещений на юге Франции. Браки нужно заключать тайно, думал Том, эта церемония должна быть такой же интимной, как и первая брачная ночь, о которой не принято слишком распространяться. Но если во время свадьбы никто ни о чем другом все равно не думает, то непонятно, почему она должна проходить с такой помпой. В свадьбах есть что-то вульгарное. Почему бы людям не преподносить это своим друзьям как сюрприз: “Да мы уже три месяца, как женаты!” В прошлом обычай устраивать пышные свадьбы был понятен – тем самым как бы хотели сказать: “Ну вот, старый греховодник, мы сплавили ее тебе на руки в присутствии стольких свидетелей, что теперь ты не отвертишься, или все полсотни родственников невесты зажарят тебя живьем!” А в наши дни какой в этом смысл?

Том пошел спать.

В пять утра, как и накануне, Том надел джинсы и спокойно спустился по лестнице.

На этот раз он нарвался-таки на мадам Аннет, которая вышла из кухни в переднюю как раз в тот момент, когда Том собирался улизнуть через парадный вход. Мадам прижимала к щеке белую салфетку, в которой, несомненно, была завернута поваренная соль крупного помола; на лице ее было страдальческое выражение.

– Опять зуб? – спросил Том с участием.

– Всю ночь не могла уснуть, – пожаловалась мадам Аннет. – Вы рано поднялись, мсье Тоом.

– Вот чертов зубодер! – сказал Том по-английски. На французском он добавил: – Что за бред – оставлять нерв, чтобы он выпал сам собой? Он ни бельмеса не смыслит в зубах! Знаете что, мадам Аннет? У меня наверху есть такие желтые таблетки специально от зубной боли. Из Парижа. Я только что вспомнил. Подождите секунду, я принесу их вам.

Том взбежал вверх по лестнице.

Мадам Аннет проглотила одну из капсул и при этом моргнула. Глаза у нее были бледно-голубые, а тонкие веки с приподнятыми кверху наружными уголками придавали лицу нордический вид. По отцовской линии она была бретонкой.

– Если хотите, могу отвезти вас сегодня к зубному врачу в Фонтенбло.

У них с Элоизой в Фонтенбло был свой дантист, и Том полагал, что он примет мадам Аннет в воскресенье.

– А почему вы так рано встали? – Любопытство мадам Аннет было, по-видимому, сильнее боли.

– Хочу поработать немного в саду, а потом опять лягу на часок, – сказал Том. – Я тоже плохо спал сегодня.

Том убедил ее вернуться в постель и постараться уснуть и оставил ей пузырек с таблетками. В течение суток вполне можно принять штуки четыре, сказал он.

– И не думайте сегодня о завтраке и обеде, отдыхайте.

После этого Том приступил к делу, стараясь работать с разумной скоростью – по крайней мере, она казалась ему разумной. Могила должна быть глубиной пять футов и ни дюймом меньше. В сарае он нашел несколько поржавевшую, но вполне годную пилу и, вооружившись ею, набросился на переплетение корней, стараясь не обращать внимания на то, что зубья пилы увязают в мокром грунте. Работа мало-помалу продвигалась. Когда могила была готова, уже совсем рассвело, хотя солнце еще не всходило. Том выбрался из ямы, перепачкав спереди весь свитер – к сожалению, кашемировый, бежевого цвета. Он огляделся: на лесной дороге никого не было видно. Хорошо, что во французских деревнях привязывают собак на ночь, подумал он. Собака могла бы учуять труп Мёрчисона, пока он валялся, прикрытый ветками, и подняла бы хай на всю округу. Том опять ухватился за веревки и подтащил тело Мёрчисона к яме. Оно упало на дно со стуком, прозвучавшим для Тома, как музыка. Закапывать могилу тоже было приятно. У него осталось немного лишней земли и, утрамбовав могилу как следует, он разбросал остатки по всем направлениям. Затем не торопясь, с чувством исполненного долга вернулся домой.

Он выстирал свитер в какой-то легкой мыльной пене, найденной им в ванной Элоизы, после чего проспал без задних ног до десяти часов.

Том приготовил на кухне кофе, затем вышел, чтобы купить в магазинчике, торгующем газетами, “Обсервер” и “Санди Таймс”. Обычно он заходил в какой-нибудь бар и там за чашечкой кофе смаковал эти два дорогих его сердцу издания, но сегодня ему хотелось внимательно прочитать без свидетелей все, что там было о Дерватте. Том чуть не забыл купить мадам Аннет ее ежедневную газету, местное издание “Ле Паризьен”, печатавшее все заголовки красным цветом. Сегодня один из заголовков кричал что-то о задушенном двенадцатилетнем ребенке. Газетная реклама перед входом в магазин была не менее эксцентричной, хотя и в другом духе:

ЖАННА И ПЬЕР ЦЕЛУЮТСЯ СНОВА!

Замечательно, но кто такие Жанна и Пьер? МАРИ В ЯРОСТИ ИЗ-ЗА КЛОДА!

Французы не умели просто сердиться, а всегда были в ярости.

ОНАССИС БОИТСЯ, ЧТО У НЕГО УВЕДУТ ДЖЕККИ!

Можно подумать, люди будут ночами не спать, беспокоясь об этом.

НИКОЛЬ НУЖЕН РЕБЕНОК! О господи, какой еще Николь? Для Тома всегда было секретом, кто все эти люди – киноактеры, поп-звезды? Газеты, однако, неизменно раскупались. А уж английская королевская семья была поистине неугомонна! Елизавета с Филипом были на грани развода по меньшей мере трижды в год, а Маргарет и Тони только и делали, что оплевывали друг друга.

Том оставил газету для мадам Аннет на кухонном столе и поднялся к себе в комнату. И в “Обсервере”, и в “Санди Таймс” на страницах, отведенных для новостей художественной жизни, были напечатаны фотографии Тома в обличье Дерватта. На одной из них он вышел с открытым ртом, зияющим посреди мерзкой бороды, – очевидно, отвечал на какой-то вопрос. Он бегло просмотрел тексты статей, не испытывая особого желания углубляться в подробности.

В “Обсервере” говорилось: “…Неожиданно появившись в пятницу в Бакмастерской галерее после многолетнего затворничества, Филип Дерватт, или просто Дерватт, как он предпочитает зваться, отказался сообщить место своего проживания в Мексике, но был более словоохотлив в отношении своей работы и творчества своих современников. В частности, он сказал, что, в отличие от Пикассо, у него нет периодов…” На фотографии в “Санди Таймс” он был изображен стоя с поднятым вверх левым кулаком. Том не помнил этого момента, но приходилось верить собственным глазам. “…В костюме, явно хранившемся несколько лет в шкафу… стойко отражал атаку дюжины репортеров, что, после нескольких лет уединенной жизни, было, по всей вероятности, непросто”. Хм. Что значит это “по всей вероятности”? Шпилька? Том был почти уверен, что нет, поскольку в целом тон статьи был благожелательным. “Последние работы Дерватта вполне на уровне его таланта – как всегда, причудливы и весьма своеобразны и передают, возможно, несколько болезненное мироощущение… Все картины Дерватта тщательно и любовно проработаны и закончены, хотя техника выглядит свежо и чувствуется, что они писались быстро и легко. Но это никоим образом не означает небрежности или поверхностности. Дерватт говорит, что никогда не тратил на картину больше двух недель”. Неужели он действительно так сказал? “…Работает он ежедневно, часто часов по семь и больше… На его полотнах по-прежнему преобладают мужчины, маленькие девочки, столы, стулья и непонятные вещи, охваченные огнем… По-видимому, все выставленные в галерее картины будут распроданы”. Об исчезновении Дерватта после пресс-конференции не упоминалось.