Текст книги "Роковое сходство"

Автор книги: Патриция Гэфни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Я буду говорить о «вашем муже», когда захочу и сколько захочу, понятно вам? Да кто вы такая, черт бы вас побрал? – яростно прорычал он, снова с силой растряхивая ее. – Лицемерная гусыня, насаженная на вертел, будет мне указывать, что я не смею произносить имени моего брата! Пора бы вам очнуться, миссис Бальфур, и спустить свою лилейную задницу на нашу грешную землю!

Лицо Анны с округлившимися глазами и ошеломленно открытым ртом напоминало наивный детский рисунок. Прошло целых пять секунд прежде, чем она пришла в себя. Вырвавшись из рук Броуди, она повернулась волчком и бросилась бежать в рощу.

Если бы она не побежала, он не стал бы ее преследовать, но, как хорошо выдрессированный охотничий пес, Броуди не мог устоять перед вызовом: удирающую кошку надо догнать, это дело чести. Анна бежала, огибая лавровые и фиговые деревья, ее светлое платье призывно мелькало на фоне темно-зеленых зарослей рододендронов. Туфельки на каблучках мешали ей: он с легкостью ее догнал. Оглянувшись и увидев его совсем близко, Анна испуганно взвизгнула. Это было так смешно, что Броуди громко засмеялся.

Он поймал ее на поросшей мхом и усыпанной фиалками поляне. Схватив ее за руку, Броуди забежал вперед и тем самым заставил ее остановиться. Она обеими руками толкнула его в грудь и повернулась кругом, снова собираясь бежать, но ей удалось пройти не больше двух шагов: он схватил ее за плечо, и Анна услыхала треск рвущейся ткани.

Она сделала попытку закричать, позвать на помощь, но из ее горла вырвался лишь жалкий хрип. Броуди опять попытался схватить ее, заставить остановиться, прекратить эту дурацкую сцену. Куда там! Она яростно отбивалась и даже пыталась брыкаться.

Вот это ее и сгубило. Они зацепились ногами, Анна потеряла равновесие, когда Броуди сделал неожиданный бросок, стараясь схватить ее за руку, и упала. Больно, со всего размаху, она упала на спину, а он свалился на нее сверху. Оглушенная падением, Анна секунду пролежала неподвижно, потом ее охватила настоящая паника, и она начала отчаянно вырываться, придавленная к земле тяжестью его тела. Ее слабых сил, разумеется, не хватило, чтобы его сдвинуть, и тогда она прибегла к словам как к более естественному оружию.

– Немедленно слезьте с меня! Пустите, убирайтесь прочь, грязная скотина! Чудовище!

Броуди как раз собирался ее отпустить, он уже начал подниматься, когда она его оскорбила. Теперь сдвинуть его с места можно было разве что пушечным выстрелом. Его рука случайно оказалась на ее обнаженном плече, и он, ни секунды не раздумывая, просунул пальцы, а потом и всю ладонь под ее разорванное платье. И вот уже его рука по-хозяйски завладела ее грудью. Анна ахнула и, увидев, что слова не помогают, вновь начала метаться. Лицо ее стало пунцовым, она тяжело дышала.

Ее сопротивление только забавляло Броуди. Ему хотелось просунуть руку дальше, но запястье застряло в узкой пройме рукава, лишив его свободы маневра. «Ну, раз так, тогда я ее поцелую», – решил Броуди, наклоняясь к ее шее. Она резко дернула подбородком, и удар пришелся ему прямо по виску. Оба поморщились от боли. Анна снова попыталась увернуться, но он поймал ее рот, хотя всего лишь только на секунду: ее ногти расцарапали ему шею. Броуди вскинулся и грязно выругался себе под нос.

Чтобы Анна не смогла снова пустить в ход ногти, он схватил ее тонкое запястье и прижал к земле, заведя руку ей за голову. Медленно, не суетясь, вытянул вторую руку из-под ее платья. Должно быть, она прочитала по глазам, что он задумал, и опять начала дергаться. Броуди хищно ухмыльнулся. Анна затаила дыхание. Глядя на нее с нескрываемым злорадством, он накрыл ладонью и стиснул ее правую грудь.

– Что за чертовщина, Энни? – возмутился он, сделав несколько неудачных попыток, но так ничего и не добившись. – Чего ты туда напихала? Какого дьявола ты носишь эти штуки?

Разочарование несколько отрезвило его. Он в последний раз сдавил пальцами жесткий корсет и снова выругался.

– Если у вас осталась хоть капля порядочности, сэр, вы немедленно отпустите меня.

– Похоже, не осталось ни капли, – опять ухмыльнулся Броуди.

Он еще раз попытался ее поцеловать, но она, как и следовало ожидать, замотала головой, уворачиваясь от его губ. Тут ему в голову пришла другая мысль. Глядя ей прямо в глаза, Броуди нажал одним коленом, потом обоими и медленно заставил ее развести ноги. Анна задохнулась от возмущения и бессильно застонала в полном отчаянии, чувствуя, что не может не подчиниться грубой силе. Он схватил ее за подбородок и повернул лицом к себе. У нее осталось единственное оружие – зубы. За миг до того, как их губы сомкнулись в поцелуе, она резко дернула подбородком и что было сил впилась зубами в его большой палец.

– Ой!

Броуди наполовину скатился с нее, держась за укушенный палец, который краснел и распухал на глазах, хотя и не кровоточил. Получив путь к свободе, Анна выбралась из-под его тела, перевернулась на живот, оперлась коленом об землю и вскочила на ноги.

Рука Броуди стремительно взметнулась. Он схватил ее за лодыжку, резко дернул, и она опять оказалась на земле. На мгновение Анну охватила паника: она почувствовала свою полную беспомощность перед этим мужчиной. Его торжествующий смешок показался ей поистине сатанинским.

– Куда спешить, миссис Бальфур, – прокряхтел он, с трудом уворачиваясь от второй ноги, которой она пыталась пнуть в голову. – Тут еще полно неисследованной территории.

Звать на помощь было бесполезно: они находились слишком далеко от дома, никто бы ее не услышал. Но Анна все равно закричала, когда руки Броуди стали медленно, дюйм за дюймом, продвигаться вверх по ее взятой в плен ноге. Он как будто взбирался по вантам.

– Столько парусины я не видел даже на шестимачтовой шхуне, – недовольно проворчал Броуди, путаясь в мешавших ему нижних юбках.

Он уже добрался до подвязки, когда ее свободная нога наконец-то угодила в цель. Удар пришелся по уху. Анна возликовала, услыхав, как он взвыл от боли.

Увы, ей не долго пришлось праздновать победу. По-прежнему сжимая одной рукой ее колено, Броуди вытащил другую из-под юбок и подтянулся, чтобы лечь с ней вровень. Анна отшатнулась, стараясь отодвинуться как можно дальше, но не смогла помешать ему обхватить себя за плечи свободной рукой. Она отчаянно извивалась всем телом, но тиски, сжимавшие ее там, где до сих пор никто и никогда не смел к ней прикасаться, держали мертвой хваткой.

Ухмыляясь ей в лицо, он просунул руку ей под бедро и тихонько провел ладонью вверх-вниз. Теперь уже оба они тяжело дышали, их лица едва не соприкасались. Не в силах совладать с собой, Броуди двинул руку еще выше… и вот его пальцы, пробравшись под батист панталон, нащупали бархатистую, нежную, как щечка младенца, округлость. Ее чудесное тепло передалось ему и разлилось по всему его телу. Будь его воля, он вообще не убирал бы руку с этого места. Броуди прижался лицом к ее шее и вдохнул тонкий аромат, еще крепче прижав ее к себе.

– Энни, – прошептал он.

Ему хотелось приласкать ее, успокоить. Поцеловать. Он приподнялся, собираясь осуществить свое намерение, и тут разглядел ее лицо – застывшее, несчастное, обреченное, с крепко закрытыми глазами и каплями слез, повисшими на ресницах. Нежные губы вздрагивали в ожидании худшего. Броуди чуть было не поцеловал ее несмотря ни на что – просто чтобы доказать ей, что это ее не убьет. Ее учащенное дыхание затрепетало у него на щеке.

Но вот она открыла глаза, и затравленное выражение в их таинственной золотистой глубине добило его окончательно. Он убрал руки, откатился от нее в сторону и сел.

Анна повернулась на бок и замерла на несколько секунд, обхватив себя руками и пытаясь унять дрожь. Желание истерически разрыдаться было так велико, что ей приходилось непрерывно сглатывать слезы, чтобы его подавить. В конце концов она тоже села, поспешно расправив юбку до самых щиколоток. С порванным платьем ничего нельзя было поделать. На ладонях у нее остались ссадины от падения, и, чтобы чуточку облегчить боль, Анна подула на них. Кровь гулко стучала у нее в висках. Она чувствовала себя так, словно прошла сквозь мельничные жернова.

Прошло немало времени, прежде чем она решилась взглянуть на своего мучителя. Теперь он уже ничем не напоминал ей Николаса: он был похож только на самого себя. Он сидел, опершись локтями в колени и закрыв лицо руками, в позе человека, пребывающего либо в глубоком горе, либо в состоянии глубочайшего отвращения. Впрочем, ее уже не интересовало, что именно переживает мистер Броуди. Главное заключалось в том, что у него, по-видимому, пропала охота нападать на нее.

Сделав над собой усилие, Анна поднялась на ноги. Ощущение было такое, словно лошадь ударила ее копытом.

Услыхав шелест юбок, Броуди тоже встал, но не сразу решился взглянуть ей в лицо. Оба молчали. Ему хотелось протянуть руку и стереть пятно грязи у нее на подбородке. Ее волосы растрепались, оторванный рукав свисал ниже локтя. Он снял сюртук – сюртук Николаса – и сделал движение, собираясь набросить его ей на плечи, но она отшатнулась. На мгновение Броуди, замер, потом протянул ей сюртук. Анна взяла его, старательно следя за тем, чтобы их пальцы не соприкоснулись, и набросила на плечи. Она выждала еще минуту, ожидая, что он скажет, но Броуди молчал. Обойдя его с опаской, она направилась через рощу обратно к вилле.

– Миссис Бальфур.

Голос у него был совсем тихий, и на этот раз он произнес ее фамилию без издевательской насмешки. Анна остановилась.

– Вам нет нужды рассказывать О’Данну о том, что здесь случилось. Я сам ему скажу.

Анна повернулась к нему.

– Что вы собираетесь сделать? – спросила она шепотом.

– Я сам ему все расскажу. Вам не придется ничего объяснять.

Она не верила своим ушам.

– Неужели вам так не терпится меня опозорить? Я вас не понимаю. Что я вам сделала? В чем провинилась? За что вы меня так ненавидите?

Настал черед Броуди уставиться на нее в изумлении.

– Вы… Вы не хотите, чтобы я ему рассказывал? Не хотите, чтобы он узнал?

Анна не ответила.

– Простите, – сказал он после паузы. – Я не сообразил, что это может поставить вас в неловкое положение.

В ее голосе зазвенели льдинки.

– О, нет, я уверена, что вам и в голову не пришло.

Конечно, Броуди понимал, что не заслуживает ничего другого, но все равно разозлился.

– Успокойтесь, – огрызнулся он, – ваша позорная тайна не выйдет наружу.

Потом он сунул руки в карманы.

– И не беспокойтесь насчет… ну, словом, это не повторится. Вам ничего больше не грозит. Я вам обещаю.

Она рассмеялась в ответ коротким вымученным смешком.

– Верно, это больше не повторится, но только ваше никчемное обещание тут ни при чем. Оно ничего не стоит. Это не повторится по другой причине: если вы еще раз тронете меня хоть пальцем, вам придется горько пожалеть о том, что вы покинули бристольскую тюрьму. И это, мистер Броуди, я обещаю вам.

– Это звучит почти как вызов, – заметил Броуди, внезапно сверкнув белозубой улыбкой.

Анна вдруг почувствовала, что не стоит угрожать ему. Он мог бы поймать ее на слове.

– Я знаю, почему вы на меня набросились, – яростно прошептала она. – Вы завидуете вашему брату, потому что он недосягаем для вас. Николас любил меня, а вам хотелось бы разрушить это чувство, замарать его, уничтожить. Вы презренный негодяй, мистер Броуди. Проживи вы хоть целую вечность, все равно вам никогда в жизни не стать таким, как он!

Она бы еще что-нибудь добавила, ей безумно хотелось сквитаться, осыпать его оскорблениями, причинить ему боль, но его лицо, на котором застыло выражение отчаянной беззащитности, заставило ее остановиться. Послав ему напоследок взгляд, исполненный, как она надеялась, испепеляющего презрения, Анна подхватила юбки, повернулась кругом и скрылась за деревьями.

Глава 11

– Эйдин, не уезжайте!

Это вырвалось у нее нечаянно: Анна сама не ожидала, что станет его просить, пока не открыла рот. О’Данн уже натягивал перчатки, но, услыхав ее слова, оторвался от своего занятия и поднял голову. На его добродушном и обычно невозмутимом лице было написано удивление.

– В чем дело?

Анна покраснела.

– Разве мы не можем сказать, что вы тоже приехали с визитом? Миддоузам это не должно показаться странным. Мы объясним, что вы здесь проездом, по дороге куда-нибудь…

– Вы же знаете, что это невозможно! Дитц регулярно посылает написанные мной письма из Шотландии, где я якобы сижу у постели моего больного отца.

– Да, но Миддоузы…

– …могли запросто услыхать об этом от кого-нибудь из наших общих знакомых, хотя до сих пор я с ними не встречался. А главное, они уже потом, после возвращения, могут случайно упомянуть в разговоре с людьми, которые меня знают, что познакомились со мной в Италии. Нет, Анна, риск слишком велик.

Разумеется, риск был слишком велик, она все прекрасно понимала. Просто у нее в последнюю минуту сдали нервы.

В голосе О’Данна зазвучала тревога:

– Ведь вы не боитесь остаться с ним наедине, дорогая? Вам, конечно, не придется быть совсем одной, вы же понимаете, но…

– Нет, я ничего не боюсь.

Не поднимая глаз, Анна взяла его шляпу со столика в холле и принялась разглаживать ворс на полях.

– Он вас чем-то оскорбил?

– Нет-нет, конечно, нет! Если бы он что-то сделал, я бы вам сказала.

При этом Анна порадовалась, что в холле царил полумрак: лицо у нее было виноватое, щеки так и горели. И все же ей казалось непостижимым, как это Эйдин ухитряется не замечать чуть ли не физически ощутимой враждебности, царившей между ней и Броуди всю последнюю неделю. Порой она молила Бога, чтобы он заметил и спросил, в чем дело, тогда она смогла бы ответить, и ужасная ситуация вышла бы наконец наружу, разрешилась бы тем или иным образом. Но ей было слишком стыдно. Вместо того, чтобы поговорить с Эйдином откровенно, она для виду поддерживала вежливые отношения с мистером Броуди, хотя каждую секунду ей хотелось закричать во весь голос.

То, что между ними произошло, было настолько чудовищно, что не поддавалось определению. Ей не с кем было поделиться своими переживаниями, этот крест ей пришлось нести одной. Анна осознавала, что чудом избежала страшной опасности, причем к чувству облегчения, как ни странно, примешивалось неожиданное и совершенно необъяснимое разочарование.

Броуди домогался ее, пытался соблазнить, ощупывал ее тело самым бесстыдным образом, уже готов был на последний, решительный шаг и вдруг передумал. Как будто понял, что она его, в общем-то, совершенно не интересует. Итак, помимо всего прочего, отныне ей придется жить с мыслью, что даже простой матрос нашел ее недостаточно привлекательной женщиной. Анна совсем пала духом. К возмущению и гневу добавилось унижение.

О’Данн вытащил часы и уже собрался попрощаться, когда на лестнице у них за спиной раздались тяжелые шаги. Анна машинально обернулась. Билли Флауэрс достиг нижней ступеньки с топотом, от которого содрогнулся весь дом, и направился к ним. Позади него шел Броуди. Анна инстинктивно прижалась спиной к стене.

– Я готов, хозяин. Извините, что задержал.

– Ничего страшного.

О’Данн вынул свою шляпу из онемевших пальцев Анны и строгим взглядом уставился на Броуди.

– Мы уже обговорили все, что от вас требуется на сегодняшний вечер. Надеюсь, мне не придется повторять все с самого начала.

– Я тоже на это надеюсь: стало быть, нас уже двое, – беспечно отозвался Броуди.

– Но кое о чем я вам все-таки напомню и очень рекомендую не забывать об этом в течение нескольких ближайших часов.

– И что бы это такое могло быть, ваша честь?

О’Данн нахмурился:

– Попробуйте только сделать, сказать или хотя бы подумать что-нибудь непочтительное по отношению к миссис Бальфур – я об этом узнаю и предприму против вас такие карательные меры, которые заставят вас горько, очень горько пожалеть о содеянном. Я ясно выразился?

– Куда уж яснее.

Броуди бросил быстрый взгляд на Анну: она крепко переплела пальцы и смотрела остекленевшим взглядом прямо перед собой.

– Сегодня вечером чести миссис Бальфур с моей стороны ничто не угрожает, – сказал он. – Даю вам слово.

– Хорошо.

Адвокат подошел к Анне и взял ее за руку.

– Вы уверены, что с вами все будет в порядке?

Анна выдавила из себя улыбку и похлопала его по рукаву.

– Да, конечно, я совершенно уверена. Поезжайте, Эйдин, вам пора. Они скоро будут здесь.

О’Данн кивнул, бросил на прощание еще один грозный взгляд на Броуди и потянулся к дверной ручке.

– Идем, Билли.

– Я готов.

Билли протиснулся мимо Анны следом за О'Данном. В дверях он обернулся и с блаженной улыбкой произнес по слогам:

– Бу-во-на се-ра, синь-ора <Добрый вечер, госпожа (искаж. ит.).>. А ты, Джонни, смотри не зарывайся. Веди себя примерно, понял? Может, я буду ближе, чем ты думаешь. А? Что скажешь?

Он дружески хлопнул Броуди по плечу, едва не свалив его с ног, и вышел на крыльцо.

Не успела дверь за ними закрыться, как Анна повернулась кругом и поспешила прочь по коридору, подальше от него. Броуди догадался, что она направляется в столовую, где, судя по тихому звону посуды и стуку приборов, слуги уже накрывали стол к обеду. Небось думает, что там она будет в большей безопасности. Он не спеша последовал за ней.

Вот она вынула вилки из ящика буфета и пересчитала их. Броуди следил за ней молча. Разумеется, она не желала смотреть в его сторону. Он мог бы пройтись колесом – она все равно не повернула бы головы. Ее нежный чистый профиль был замкнут и строг. Не стоило даже пытаться просить у нее прощения: она только посмеялась бы над ним, а он уже устал от ее презрительных насмешек. И все-таки надо было хоть что-то сказать.

– Билли целый день разучивал «буона сера», – начал Броуди самым любезным и светским тоном, подходя ближе, но не слишком близко.

Она не ответила.

– Я тоже кое-что выучил. Хотите послушать?

– Нет.

– Non e colpa mia, non ho fatto niente. Хотите знать, что это значит?

–Нет.

– «Это не моя вина, я ничего не сделал». – Броуди тихонько засмеялся, надеясь вызвать у нее улыбку, но ничего не вышло. Он вспомнил, что вдобавок ко всему прочему она еще и шуток не понимает.

– Я сама тоже выучила одну фразу, – вдруг обронила Анна минуту спустя, приведя его в изумление. – Хотите послушать?

– Ясное дело.

– Mi lasci stare. Это означает: «Оставьте меня в покое».

Улыбка сползла с его лица. Прислонившись к стене, он стал наблюдать, как она один за другим поднимает фужеры и рассматривает их на свет. «И чего она там ищет? Насекомых?» – с раздражением подумал Броуди. А впрочем, какая разница? Важно было другое: она упорно и демонстративно его не замечала.

Он опять подумал о том, что, может быть, стоит извиниться. Выпалить прямо сейчас, что сожалеет, что он вел себя как скотина, что это на него не похоже, что он никогда в жизни так не обращался с женщинами и не понимает, что за бес в него вселился, но это больше не повторится. Однако он заранее предвидел, что все его усилия ни к чему не приведут, и эта безнадежная мысль уже в который раз остановила его на полдороге.

Теперь Броуди горько сожалел о своей… безрассудной горячности, как он сам это называл. Она-то, конечно, назвала бы это по-другому, Броуди в этом не сомневался.

– Вот это вилка для салата, мистер Броуди, – сказала Анна строгим голосом классной дамы, держа одну из них на весу.

У него создалось отчетливое впечатление, что, будь у нее в руках вилы, она насадила бы его на них, как копну сена.

– У нее имеется определенное сходство с десертной вилкой, – продолжала между тем Анна, – однако зубцы несколько отличаются по форме. Видите?

Броуди опять попытался обратить все в шутку.

– Не беспокойтесь, я не опозорю вас перед вашими друзьями. Я прилежно учился, Энни. Я много чего знаю. Вы даже представить себе не можете.

Она скривила губы и бросила на него полный презрения взгляд.

– Вы мне не верите? – Броуди откашлялся. – «Никогда не ковыряйте в зубах при свидетелях. Не бросайте кости на стол. После обеда никогда не складывайте салфетку».

Он просиял, а она озабоченно нахмурилась и начала поправлять цветы в вазе, хотя в этом не было никакой нужды.

– «По-настоящему воспитанные люди не позволяют себе покачиваться в кресле-качалке в присутствии посторонних». «Дневные визиты полагается делать между двумя и пятью часами». «Что касается дамского гардероба, следует помнить: пестрота расцветки предпочтительнее, когда речь идет о коврах».

Неужели она улыбается? Броуди наклонил голову набок, стараясь получше разглядеть ее лицо. Она повернулась боком; он последовал за ней, согнулся, заглядывая снизу. Есть! Уголки губ у нее подергивались в еле заметной улыбочке, особенно очаровательной оттого, что она пыталась ее удержать.

– «Не следует настраивать арфу на публике, чтобы не слишком утомлять окружающих», – продолжал Броуди, упоенный своей победой. – «Никогда не позволяйте джентльмену снимать кольцо с вашего пальца или расстегивать браслет, чтобы его рассмотреть, а главное, ни в коем случае не разрешайте ему изучать приколотую к платью брошь – это совершенно недопустимо. Настоящая леди должна сама снять драгоценности прежде, чем показать их джентльмену». «Никогда не отправляйтесь в путешествие в белых шелковых перчатках, никогда…»

– Спасибо, этого более чем достаточно.

Голос у нее был строгий, но в глазах промелькнул, веселый огонек. Только теперь Броуди осознал, как сильно ему этого не хватало. Они улыбнулись друг другу, потом она спохватилась, напустила на себя холодность и принялась заново складывать все салфетки.

– Итак… – Не спуская с нее глаз, он рассеянно провел пальцем по ножу для масла. – Как мне называть этих людей? Насколько хорошо я с ними знаком?

Анна уже успела вернуть себе обычную сдержанность: в ее голосе ему почудилось морозное дыхание зимы.

– Мистера Миддоуза вы называете Эдвином, а остальных – миссис Миддоуз и мисс Миддоуз. И мистер Траут. Они наши соседи в Ливерпуле. Мистер Миддоуз – владелец нескольких спичечных фабрик.

– Нескольких фабрик? Он богат?

– Полагаю, что да.

– А Нику нравились эти люди?

Она помедлила.

– Я не слишком хорошо их знаю. Они недавно поселились по соседству. Более тесные отношения с ними поддерживает моя тетя Шарлотта. Единственный, о ком вам следует беспокоиться, это мистер Миддоуз; они с Ником были членами одного клуба. Ах да, после обеда, когда вы с Эдвином останетесь наедине в столовой, предложите ему стакан кларета, а не портвейна.

– Почему?

– Потому что он консерватор. – Броуди ошеломленно заморгал, а Анна почувствовала, что краснеет.

– Либералы пьют портвейн, а консерваторы – кларет, – неохотно пояснила она. – Это традиция.

– А что пил Ник?

Долгая пауза.

– Кларет.

Броуди удивленно покачал головой.

– Да, кстати, я забыл: кто такой Траут? – спросил он минуту спустя.

– Это отец миссис Миддоуз. Он живет с ними вместе. Насколько мне помнится, он подвизался в торговле, пока не ушел на покой.

– Подвизался в торговле?

– Кажется, он держал магазин.

– Вот оно что.

Броуди подошел к буфетной стойке и, согнув колени, посмотрелся в низко висевшее над ней зеркало. Ему все время хотелось поправить галстук-бабочку.

– Вы уверены, что мужчины действительно носят эти бантики?

Анна не ответила. Броуди смахнул ворсинку с рукава и отвернулся от зеркала.

– Почему они опаздывают? Вы же звали их к семи, разве нет?

– Да. Это значит, что они появятся не раньше чем без двадцати пяти восемь, – кратко пояснила Анна.

– Почему?

– Потому что так принято.

– Но почему? Неужели трудно прийти к семи, если их звали к этому часу?

Она вздохнула:

– Просто таков обычай.

На этот раз Броуди задумался надолго.

– Откуда вы знаете все эти вещи? Я хочу сказать, откуда вам все становится известно, если для нас, простых смертных, все это – тайна за семью печатями? Это где-нибудь записано? В какой-нибудь книге?

Легкомысленный шутливый ответ замер у нее на языке. Броуди не пытался язвить: Анна поняла, что он действительно не понимает этих светских условностей. Он ждал, что она сейчас скажет ему правду, откроет какой-то секрет для посвященных.

– Это просто… Я не знаю, как это объяснить. Такие вещи узнаются постепенно, с течением лет. От окружающих, от старших…

– Вы хотите сказать, что это передается из поколения в поколение? – уточнил Броуди.

– Полагаю, что да, в каком-то смысле. Все эти правила, в общем-то, произвольны. Они просто придуманы, понимаете? Ничего особенного в них нет.

И с какой стати она пытается щадить его чувства? Анна и сама бы не смогла ответить на этот вопрос. Лицо Броуди было непроницаемым, а его следующие слова заставили ее умолкнуть.

– Но ведь Ник все это знал? – спросил Броуди, оглядывая свой элегантный темно-синий костюм. – Он бы точно знал, что полагается надеть на сегодняшний вечер! Никому не пришлось бы выкладывать для него нужные вещи из шкафа, как это сделали для меня.

Анна не знала, что на это ответить. Но он вдруг улыбнулся, и в его голубых глазах, прежде таких мрачных, блеснул лукавый огонек.

– А с другой стороны, от Ника было бы мало проку в шторм на четырехмачтовом бриге, когда надо быстро развернуть оснастку.

Она перевела дух. Что-то смягчилось у нее в душе, ему явно удалось задеть какие-то струны.

– Да, – тихо согласилась Анна, – я полагаю, на бриге он был бы только помехой.

– Синьора, ваши гости прибыли.

– Grazie <Спасибо (ит.).>, Даниэлла.

Анна вскинула голову и выпрямилась. Поправила волосы, уложенные изящным французским узлом, одернула безупречно сидящее на ней платье.

От Броуди не укрылось ее состояние. Он подошел к ней и сказал с ласковой улыбкой:

– Не надо так волноваться. Я обещаю не плевать на пол, честное слово.

Она еще больше нахмурилась, но ему показалось, что уголки губ у нее вздрагивают.

– Не буду говорить «ага» вместо «да», как вы меня учили. И буду называть вас Анной, а не Энни.

Броуди взял ее ледяную, влажную от испарины руку и вытер ладонь о лацкан своего сюртука. Не успела Анна отдернуть руку, как он поцеловал кончики пальцев и взял ее под локоть.

– Не пора ли нам выйти и поприветствовать наших гостей?

Они покинули столовую. Ведя ее под руку по коридору к холлу, Броуди наклонился к самому уху Анны и прошептал:

– А теперь запомни, Энни, я с тебя глаз не спущу. «Первая обязанность хозяйки – обеспечить покой и уют своим гостям». И еще: «Воспитанная леди не прикасается к спиртному и никогда не выпивает больше двух бокалов шампанского…»

* * *

Однако в скором времени Броуди кардинально переменил свое мнение насчет последнего пункта в своде правил хорошего тона. «Пяти минут, проведенных в компании Миддоузов, – мужа, жены, дочери и престарелого тестя, – за глаза довольно, – решил он, – чтобы даже самую благовоспитанную леди толкнуть к бутылке». Услыхав, что жену зовут Онорией, а дочь – Гортензией, он подумал, что над ним подшучивают. К счастью, за столом царила ледяная чопорность, поэтому Броуди был избавлен от необходимости выговаривать эти немыслимые имена, ограничиваясь простыми и удобными обращениями – миссис и мисс Миддоуз.

Эдвин энергично пожал ему руку и тут же осведомился, куда подевалась его борода и откуда взялся этот шрам.

– Ничего особенного, – объяснил Броуди, – напоролся на что-то острое на корабле во время шторма при пересечении Ла-Манша.

Этому объяснению все поверили, никто и бровью не повел. Мать и дочь подшучивали над Анной, уверяя, что она тут «совсем одичала», поскольку в отличие от них самих была слишком легко одета. «И в самом деле, – подумал Броуди, – Энни, слава богу, не смахивает на тюк с бельем».

Мистер Траут оказался очень пожилым джентльменом, молчаливым и замкнутым. Он выглядел несколько забитым, но держался с большим достоинством. Броуди услышал, как миссис Миддоуз шепнула на ухо Анне, что она сожалеет, но пришлось взять его с собой, так как в отеле не нашлось никого, кто мог бы за ним присмотреть.

Они решили перед обедом выпить прохладительного на свежем воздухе. Анна прошла вперед по старинной каменной лестнице, обсаженной с обеих сторон голубыми барвинками, показывая дорогу к увитой глициниями террасе. Все расселись на черных ажурных креслах кованого железа. Белые и розовые соцветия ярко выделялись на фоне сочной темно-зеленой листвы. Солнце садилось, но в еще не остывшем после дневной жары воздухе чувствовался терпкий запах сосновых иголок.

Мисс Миддоуз, томная дебелая девица со светлыми волосами, упрятанными в сетку на затылке, лениво заметила, что считает тайное венчание и побег Николаса и Анны самым романтическим приключением, о каком ей когда-либо приходилось слышать. Она была затянута в оливково-зеленое платье с узкими рукавами, отделанное черной бахромой и собранное сзади в огромный накладной турнюр. «Вот черт, – удивился про себя Броуди, – и как только женщины ухитряются сидеть на таких штуках? Это, должно быть, страшно неудобно?

Услыхав замечание дочери, миссис Миддоуз неодобрительно поджала и без того тонкие губы.

– В самом деле, это стало полной неожиданностью для всех. Особенно для вашей милой тетушки.

Анне очень хотелось узнать, что думает тетя Шарлотта о ее скоропалительной свадьбе, но не решалась спросить. Миссис Миддоуз не считалась близким другом семьи, поэтому пытаться что-то выведать у нее о семейных делах было бы неприлично. Анна уже успела написать несколько писем домой – подлинных шедевров уклончивости и обмана, – но до сих пор не получила ответа.

– Все это моя вина, – добродушно вступился за нее Броуди, – можете считать, что я ее похитил. Она говорила «нет», но я и слушать ничего не хотел.

Анна вся напряглась, когда он присел на ручку ее кресла и улыбнулся ей с нежностью настоящего молодожена. Отодвинуться было некуда: сколько она ни старалась, ее локоть все равно касался его бедра. Когда он любовным жестом опустил руку ей на плечо, она чуть не подскочила на месте.

– Как вам нравится Италия? – спросила она, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Обстановка представляется более или менее сносной, – снисходительно обронила миссис Миддоуз, обмахиваясь веером, – хотя эту страну, разумеется, нельзя назвать нравственной, вы согласны?

– Наслаждение путешествием по чужой стране напрямую зависит от вашего умения взять верх над местными дикарями, – важно изрек Эдвин, сложив руки поперек застегнутого на все пуговицы жилета и скрестив в лодыжках ноги, обутые в башмаки с квадратными носами.

Прошло несколько секунд, прежде чем до Броуди дошло, что он не шутит.

– Взять верх над дикарями, говорите? – вежливо переспросил он.

– Именно так, сэр. Никогда не платите названную ими цену за что бы то ни было – это правило номер один.

– А правило номер два?

– Не вздумайте говорить на их языке: им отлично известно, что это поставило бы вас в невыгодное положение. Заставьте их говорить по-английски.