Текст книги "Наследница моря и огня"

Автор книги: Патриция Анна МакКиллип

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

В первый миг, стоя на рубеже света и тьмы, она только увидела, что это не Моргон. Он сидел спиной к камню у костра, склонив голову. Рэдерле видела лишь его серебристо-белые волосы. Затем он поднял голову и поглядел на нее. Она услышала, как он подавил вздох.

– Рэдерле?

Она отступила на шаг, и он подался в ее сторону, готовый вскочить и задержать ее, пока она опять не исчезла в темноте. Но тут же справился с собой, нарочито откинувшись назад, спиной к камню. Она еще никогда не видела у него такого лица, и это удержало ее на краю светового круга. Он указал на костер, над которым на вертеле жарился заяц.

– У тебя усталый вид. Сядь, отдохни. – Он повернул вертел; ее обдало духом жареного мяса. Волосы у него были в беспорядке; лицо – измученное, изборожденное морщинами, необычайно открытое. Голос его, мелодичный, не лишенный иронии, не изменился.

Она прошептала: «Моргон сказал, что ты… что ты играл на арфе, пока он лежал полумертвый во власти Гистеслухлома». И увидела, как напряглись его лицевые мышцы. Он потянулся, направил в огонь сломанную ветку.

– Это правда. И я еще получу свою награду за ту музыку. Ну а пока не хочешь ли ты поужинать? Я обречен. Ты голодна. Одно имеет мало общего с другим, так что у тебя нет причины не поесть со мной.

Она сделала еще один шаг, на этот раз – к нему. Он наблюдал за ней, но его лицо не изменилось, и она опять шагнула. Он вынул из своего тюка кубок и наполнил его вином из бурдюка. Наконец она подошла совсем близко и протянула ладони к огню. Руки болели. Приглядевшись, она увидела на них царапины от колючек, белые волдыри от крапивы. Опять раздался его голос:

– У меня есть вода… – и угас.

Она взглянула в его сторону и принялась наблюдать, как он наливает воду в миску из другого бурдюка. Его пальцы слегка дрожали, когда он закупоривал бурдюк; больше он ничего не говорил. Наконец она села, смыла с ладоней грязь и засохшую кровь. По-прежнему молча он передал ей вино, хлеб и мясо, сам же медленно потягивал вино, пока она ела. Затем заговорил, и его голос так ровно заскользил в тишине, что это не испугало ее.

– В ночи близ моего костра я ожидал обнаружить Моргона или кого-либо из пяти волшебников, но едва ли Вторую Красавицу Трех Уделов Ана.

Она рассеянно оглядела себя.

– Не думаю, что я теперь являюсь тем, кем была прежде. – Жгучая скорбь сжала ей горло, и она поперхнулась. Отложив еду, она прошептала: – Даже я изменила обличье. Даже ты.

– Я всегда был собой.

Она с непривычным оттенком насмешки взглянула на тонкое, неуловимое лицо. И спросила, ибо и вопрос, и ответ казались безличными, отдаленными:

– А Высший? Кому ты играл на арфе столько веков?

Он резко подался вперед и стал ворошить в угасающем костре:

– Ты знаешь, какой вопрос задать. Ты знаешь, каков ответ. Прошлое прошло. А будущего у меня нет.

В горле у нее пылало.

– Почему? Почему ты предал Звездоносца?

– Мы играем в загадки? Я дам ответ за ответ.

– Нет. Никаких игр.

Оба опять замолчали. Она потягивала вино, чувствуя, как в теле оживают все болячки, подергиванья близ порезов, нытье в мышцах, жжение… Он снова наполнил кубок, когда тот опустел. Она нарушила молчанье, почему-то ничуть не тягостное – как если бы их окутывала чернота одной и той же скорби.

– Он уже убил одного арфиста.

– Что?

– Моргон. – Она пошевелилась, отстраняясь от имени, вызывавшего у нее такую жажду. – Отца Илона. Моргон убил отца Илона.

– Илон, – равнодушно произнес он; она подняла голову и встретила его взгляд. Тогда он рассмеялся, его руки крепко сплелись вокруг чаши. – А, вот ты о чем! И это увело тебя в ночь. И ты думаешь, что среди хаоса и распада это что-нибудь значит?

– Значит. Я унаследовала могущество Меняющих Обличья… Я это чувствую! Если я протяну руку и коснусь огня, я смогу удержать его в ладони. Взгляни…

Что-то: вино, безразличие арфиста, безнадежность – побуждало ее к безрассудству. Она протянула руку и задержала, выгнув, как бы лаская жаркий изгиб пламени. Отсветы огня замелькали в глазах Дета, свет мирно улегся в бороздах и пустотах камня, к которому он прислонялся, выхватил из мглы корни вековых деревьев, пытаясь их расплести. Она позволила отблеску пронизать свои мысли, прослеживая каждое изменение цвета и новое движение, всякое угасание и таинственное возрождение из ничего. То был свет нездешней природы, он поглощал тьму и не умирал. Его язык был древнее людей. И оттуда, где дремало в глубине ее души беззаконное наследие, взметнулся горячий и страстный отклик. Ее заполонило лучезарное и бессловесное знание природы огня. Негромкое шуршание стало языком, непрестанное плетение обрело цель, цвет огня сделался цветом мира, цветом ее души. И тогда она коснулась пламени и приняла его в ладонь, как цветок.

– Взгляни, – сказала она не дыша и сомкнула руку над огненным цветком, погасив его, прежде чем чудо разорвет связь между ними, разделит их, – и ей стало больно. Когда крошечный огонек сгинул, на землю снова пала ночь. Рэдерле увидела лицо Дета, неподвижное, непроницаемое, губы разомкнуты.

– Новая загадка, – прошептал он.

Она потерла свою ладошку о колено, ибо, несмотря на осторожность, немного обожгла кожу. Дыхание рассудка, словно прохладный воздух северных вершин, пронеслось через ее сознание. Она задрожала и медленно произнесла, припоминая:

– Она хотела, чтобы я удержала огонь. Ее огонь…

– Кто?

– Женщина. Темная женщина, которая в течение пяти лет была Эриэл Имрис. Она явилась ко мне и сказала, что мы родня, о чем я и так догадалась.

– Мэтом хорошо тебя выучил, – заметил Дет, – чтобы ты сгодилась в жены Мастеру Загадок.

– Ты и сам был Мастером. Ты однажды сказал ему об этом. Так я ловка по части загадок? Но к чему они ведут, кроме предательства и скорби? Взгляни на себя. Ты предал не только Моргона, но еще моего отца и всех в Обитаемом Мире, кто тебе доверял. И взгляни на меня. Кто из владетелей Ана рискнул бы просить меня, если бы знал, какие родичи у меня объявились?

– Ты бежишь от себя, а я бегу от смерти. Вот они каковы, догмы Искусства Загадок. Лишь тот, чьи сердце и мозг неумолимы, как самоцветы Исига, может вынести приверженность им. Я понял, чего стоят любые загадки, пять столетий назад, когда Гистеслухлом позвал меня на гору Эрленстар. Я думал: ничто в Обитаемом Мире не может сокрушить его власть. Но я ошибся. Он был сокрушен, когда столкнулся с незыблемыми устоями жизни Звездоносца, и бежал, бросив меня, беззащитного, лишившегося арфы…

– Где твоя арфа? – спросила она в изумлении.

– Не знаю. Наверное, все еще на горе Эрленстар. Я не смею больше играть. Моя музыка была единственным, что слышал Моргон в течение года, кроме голоса Гистеслухлома.

Она вздрогнула, ей захотелось бежать от него, но тело ей не подчинялось. Она закричала на него:

– Ты был наделен королевским даром!

Он не ответил. Его чаша поднялась и снова вспыхнула в свете костра. Когда он наконец заговорил, его голос звучал смутно, точно голос догорающего огня.

– Я играл с Мастером и проиграл. И он потребует возмездия. Но я сожалею о том, что утратил арфу.

– А как Моргон должен сожалеть, что утратил землеправление! – Ее голос дрогнул. – Вот что мне охота понять. Как сумел Гистеслухлом уничтожить в нем это – чутье землезакона, который известен только Моргону и Высшему? Какое знание рассчитывал обнаружить Основатель глубже, чем знание о том, когда начинает прорастать ячмень или какие деревья в плодовом саду поразила болезнь, тайно гложущая их сердцевину?

– Это свершилось. Нельзя ли оставить…

– Нет, нельзя. Ты думаешь, ты предал только Моргона? Ты обучал меня играть «Любовь Полета и Жаворонка», когда мне было девять. Ты стоял позади меня и ставил мои пальцы куда полагается. Но едва ли это что-то значит перед тем, что почувствуют землеправители Обитаемого Мира, когда узнают, какие почести оказывали арфисту Основателя Лунголда. Ты достаточно больно ранил Лиру, но что подумает сама Моргол, когда повесть Моргона дойдет до нее? Ты… – Она остановилась.

Дет не двигался. Он сидел так же, как когда она его впервые увидела: голова склонена, одна рука на согнутом колене, и в ней – кубок с вином. Что-то совершилось в ней, охваченной гневом. Она подняла голову, принюхалась к чудесному, прохладному, с запахом сосен воздуху Исига, ощутила ночь, которая ее окутывала, словно тень. И присела у крохотного костерочка, затерянного в необъятной черноте, – платье разодрано, волосы грязны и перепутаны, лицо исцарапано и, вероятно, так измождено, что ни один из Владетелей Ана ее не узнал бы. И тут она вложила руку в огонь и удержала ее. Казалось, такой же ясный свет озаряет ее разум. Она прошептала: «Назови мое имя».

– Рэдерле.

Ее голова поникла. Некоторое время она сидела тихо, вслушиваясь в свое имя, точно в удары сердца. Наконец вздрогнула и отпустила его.

– Да. Та женщина почти что заставила меня забыть. Я бежала с Исига среди ночи, чтобы искать Моргона где-то на Задворках Мира. Кажется невероятным, не так ли, что я его где-то там найду?

– Пожалуй.

– И никто в доме Данана не знает, жива я или мертва. Это неосмотрительно. Я забыла, что, обладая мощью Илона, я ношу все же свое имя. И в нем великая мощь, в нем одном. Она дана, чтобы видеть…

– Да. – Он наконец поднял голову, поднес к губам кубок, чтобы снова отпить, но вдруг преувеличенно-бережно опустил его наземь. Сел, как прежде, только лицо его было теперь ярко освещено и насмешливость пропала. Рэдерле подтянула к себе колени и съежилась. Арфист сказал:

– Тебе холодно. Возьми мой плащ.

– Нет.

Его рот слегка скривился, но он только спросил:

– Что делает Лира на горе Исиг?

– Мы шли, чтобы вопросить Высшего: Лира, Тристан Хедская и я… Но Данан поведал нам, что Моргон жив, и отсоветовал идти через перевал. Я не один час думала почему. И столько же – день и две ночи – ломала голову над другим. Но спросить некого, кроме Моргона и тебя.

– И ты бы оказала мне доверие вопросом?

Она кивнула не без досады:

– Я не понимаю тебя больше; твое лицо изменяется всякий раз, как я на тебя взгляну, – ты то чужой, то человек из моих воспоминаний… Но, кто бы ты ни был, ты по-прежнему знаешь столько же, если не больше, о том, что происходит в Обитаемом Мире. Если Гистеслухлом занял место Высшего на горе Эрленстар, то где сам Высший? Ведь кто-то до сих пор поддерживает порядок в Обитаемом Мире.

– Верно. – Он замолчал, плотно сжав рот. – Я спросил об этом Гистеслухлома пятьсот лет назад. Он мне не ответил. И я утратил любопытство. Теперь, когда моя смерть неизбежна, меня это не очень волнует, не более, чем самого Высшего, где бы он ни был, которого мало что занимает в Обитаемом Мире, кроме землезакона.

– Возможно, его никогда и не существовало. Возможно, он лишь легенда, порожденная тайной разрушенных городов, пережившая века, до того, как Гистеслухлом принял ее облик…

– Легенда вроде Илона? Легенды имеют неприятное обыкновение вплетаться в правду.

– Тогда почему он не остановил тебя, игравшего, прославляя его? Ведь он был должен.

– Не знаю. Вне сомнений, у него свои причины. Он меня осудил или Моргон, разница невелика. Итог будет один и тот же.

– И тебе некуда пойти? – спросила она, удивив как его, так и себя саму. Он кивнул:

– Моргон затворит для меня все двери. Даже двери Херуна. В любом случае я туда не пойду. Меня уже изгнали из Остерланда, три ночи назад я переправился через Осе. Король-волк воззвал к своим волкам… Их стая разыскала мою стоянку на его земле, в самом отдаленном ее уголке. Волки не тронули меня, но дали понять, что я нежеланный гость. Когда вести достигнут Имриса, случится то же. И в Ане… Звездоносец будет гнать меня, куда пожелает. Я видел пролом, который образовался в доме Высшего, когда он наконец вырвался на свободу… Как будто сама гора Эрленстар оказалась слишком мала, чтобы его удержать. Он задержался, чтобы сорвать струны с моей арфы. Я не оспариваю его суждений обо мне, но… Это было единственное в жизни, что я делал хорошо.

– Нет, – прошептала она. – Ты многое делал хорошо. Опасно хорошо. Не было мужчины, женщины или ребенка в Обитаемом Мире, которые бы тебе не доверяли: ты знал, как их расположить. Настолько, что я до сих пор сижу рядом и разговариваю с тобой, хотя ты ранил кое-кого из тех, кого я люблю, и рана никогда не заживет. Не знаю, почему я сейчас не ушла.

– Не знаешь? Да просто мы одни, в глухих краях, под небом, черным, как глазница мертвого короля, и у нас не осталось ничего, кроме твоей честности. И наших имен. В твоем – целое богатство, – добавил он почти радостно. – А в моем нет даже надежды.

Вскоре она уснула у его костра, а он между тем тихо сидел, пил вино и подбрасывал сучья в огонь. Когда она проснулась утром, арфиста не было. Она услышала шорох в подлеске, голоса; беспокойно завозилась, освобождая руку, чтобы сбросить одеяло. Затем насторожилась. И внезапно села, в упор глядя на руку, на которой минувшей ночью, как продолжение ее самой, горел огонек. На ладони белые рубцы образовывали двенадцать граней и более тонкие внутренние линии камня, который дал ей Астрин на Равнине Королевских Уст.

7

И тут на полянку, где сидела Рэдерле, выехали из-за деревьев Лира, Тристан и стражи. Лира, увидев Рэдерле, резко осадила коня и спешилась без единого слова. Она тоже выглядела растрепанной, неприбранной и утомленной. Подойдя к Рэдерле, она опустилась рядом с ней на колени. Приоткрыла рот, пытаясь что-то сказать, но не нашла слов. И тогда разомкнула пальцы и уронила наземь три грязных спутанных обрывка нити.

Рэдерле уставилась на них, потрогала.

– Так это была ты, – прошептала она. И выпрямилась, убирая с лица волосы. Стражи спешивались. Тристан, все еще на коне, таращилась на Рэдерле во все глаза, безмерно перепуганная. И вдруг соскользнула наземь и приблизилась к Рэдерле.

– С тобой все в порядке? – В ее голосе звенела тревога. – Все в порядке? – Она бережно вытащила из волос Рэдерле сосновые иглы и обломки рыжей коры. – Тебя кто-нибудь обидел?

– От кого ты бежала? – спросила Лира. – От Меняющего Обличья?

– Да.

– Что случилось? Я была в двух шагах. Мне не спалось. Но я даже не слышала, как ты ушла. Не слышала… – Внезапно она умолкла, словно что-то вспомнив. Рэдерле вяло отбросила плащ, которым была укрыта; он был жарким и тяжелым в это ослепительное утро. Она подтянула колени, уронила на них лицо – каждая косточка ныла при малейшем движении. Остальные молчали, она чувствовала, что они ждут, и миг спустя запинаясь сказала:

– Это была… Одна из Меняющих Обличья явилась ко мне в спальню, заговорила со мной. После ее ухода я захотела… Я отчаянно захотела найти Моргона, чтобы с ним поговорить. В голове у меня помутилось. Я покинула дом Данана и шла ночью, пока не погасла луна. Затем я вздремнула и опять пошла, и так пока… пока не попала сюда. Простите за ловушки.

– Что сказала эта женщина? Что она тебе наговорила такого, что тебе вздумалось удирать?

Рэдерле подняла голову.

– Лира, я не могу сейчас об этом говорить, – прошептала она. – Я непременно вам расскажу, но не сейчас.

– Ладно. – Лира откашлялась. – Подождем. Ты встать можешь?

– Да. – И она поднялась с помощью Лиры; Тристан подняла и стала сворачивать плащ, глядя на него с опаской.

Рэдерле оглянулась. Похоже, не осталось никаких следов Дета, он к утру пропал, словно сон, но одна из стражей, Гох, внимательно осмотрев полянку, заметила:

– Здесь был кто-то конный. – И поглядела на юг, как если бы наблюдала за его передвижением. – Он поскакал туда. Конь у него анской породы, судя по размерам копыт. И это не лошадка пахаря и не имрисский боевой скакун.

– Это был твой отец? – с некоторым недоверием спросила Лира. Рэдерле покачала головой. Тут она словно впервые увидела тяжелый, богатый сине-черный плащ в руках Тристан. Стиснула зубы. Взяла у Тристан плащ и швырнула в золу кострища, видя, как на ткани проступает лицо арфиста, меняющееся при каждом движении пламени. Скрестив на груди руки, она произнесла голосом, опять зазвучавшим твердо:

– Это был Дет.

– Дет, – ахнула Лира, и Рэдерле увидела мелькнувшую у нее на лице тоску. – Он был здесь? Ты с ним разговаривала?

– Да. Он накормил меня. Я его не понимаю. Он сказал мне, что все, что говорит о нем Моргон, правда. Все. Я его не понимаю. Он оставил мне свой плащ, пока я спала.

Лира резко повернулась и склонилась, чтобы проверить след, который отыскала Гох. Затем опять выпрямилась, глядя на юг.

– Как давно он уехал?

– Лира, – негромко окликнула ее Имер, и Лира обернулась к ней. – Если ты намерена выслеживать арфиста по всем Задворкам Обитаемого Мира, ты поедешь одна. Нам всем пора возвращаться в Херун. Если мы поторопимся, то окажемся дома до того, как там будет Моргон, и ты сможешь задать ему свои вопросы. А сами вести, мне кажется, доберутся до Херуна раньше, чем кто-либо из нас, и ты понадобишься Моргол.

– Для чего? Чтобы охранять рубежи Херуна от Дета?

– Возможно, – умиротворяюще сказала Гох, – у него есть какое-то объяснение, которое он даст только Моргол.

– Нет, – вмешалась Рэдерле. – Он сказал, что не пойдет в Херун.

Они молчали. Поднялся ветер, душистый, легкомысленный, крадущийся к югу, словно охотник. Лира не могла оторвать взгляда от плаща в золе. Она безучастно сказала:

– Я еще могу допустить, что он предал Звездоносца, если он не лжет, – но как я могу поверить, что он предал Моргол? Он любил ее.

– Поехали, – осторожно произнесла Киа. – Пора возвращаться в Херун. Все равно теперь никто из нас не знает, что делать. Здесь пустынно и опасно; и мы здесь чужие.

– Я отправляюсь в Херун, – внезапно сказала Тристан, ошеломив их своей решительностью. – Где бы он ни находился. Если именно туда направляется Моргон.

– Если мы двинемся морем, – отозвалась Рэдерле, – мы можем попасть туда еще до него. А Бри… Кстати, где Бри Корбетт? Он позволил вам одним ехать за мной?

– Мы, собственно, не потрудились спросить у него позволения, – съязвила Лира. Стражи стали садиться на коней. – Я привела твою лошадь. Когда я в последний раз видела Бри, он обшаривал рудники вместе с горняками и королем Дананом.

Рэдерле взяла поводья и через силу забралась на лошадь.

– Они ищут меня? А почему они думают, будто я могла заинтересоваться рудниками?

– Потому что Моргон пытался попасть туда, когда был здесь, – ответила Тристан. Она легко вскочила на маленького косматого пони, которого приобрели для нее стражи. Ее все еще снедала тревога. И даже на величественный профиль Исига она взирала с неодобрением. – Так говорит Данан. Я встала под утро, чтобы потолковать с тобой, потому что мне приснился дурной сон. А ты исчезла. Там только горел этот огонь, белый, как репка. Он напугал меня, и я разбудила Лиру. А она разбудила короля. Данан велел нам оставаться в доме, пока он обыщет рудники. И еще он боялся, а вдруг тебя похитили. Но Лира сказала, что нет.

– Откуда ты узнала? – удивившись, спросила Рэдерле.

Они ехали обратно через лес, стражи образовали вокруг них широкое кольцо и были начеку. Лира ответила напрямик:

– А с чего бы ты взяла свой тюк и всю еду из спальни, если бы тебя похитили? Это бессмыслица. Так что пока Данан обшаривал дом, я отправилась в город и разыскала стражей. Я оставила сообщение для Данана, куда мы уехали. Напасть на твой след было легче легкого; земля еще сырая; и ты оставила обрывки платья в куманике у реки. Но затем твой конь наступил на одну из ниток, которые ты бросила, и вырвался у Гох; мы его битый час ловили. А после того как наконец поймали, Киа наехала на другую нитку и поскакала куда-то напролом, прежде чем кто-то спохватился. И мы угробили еще больше времени на ее поиски. После этого я следила, не тянется ли где еще одна ниточка. Но я далеко не сразу поняла, почему наши кони спотыкаются обо что-то, чего нет, и откуда взялись поросшие куманикой горы у реки, среди которых исчезал твой след… А затем мы выехали к этому озеру… – Воспоминание об озере вызвало у нее на миг предгрозовое молчание. Кровь так и хлынула в лицо слушавшей ее Рэдерле.

– Прости, что тебе так досталось. А… Значит, подействовало?

– Подействовало. Мы потратили полдня, пытаясь объехать его берегом. И все без толку. Оно вроде не казалось бесконечным, но куда ни повернешь – везде вода. Наконец Гох заметила, что нет никаких признаков, что ты его обошла, и я догадалась, что к чему. Я так изжарилась и устала, что сошла с коня и потопала напрямик. Меня не беспокоило, что я промокну. И озеро исчезло. Я оглянулась и увидела, что мы кружили вокруг сухого места.

– Она стояла по пояс в воде и ругалась, – ухмыляясь, вмешалась Имер. – Прямо умора. Затем, когда мы опять выбрались к реке и нашли там твой след, а сзади увидели лужицу, не больше чем с кулак, все стали ругаться. Не представляю себе, кто, если не волшебник, мог бы проделать такое с водой.

Меченая ладонь Рэдерле внезапно сомкнулась.

– Я никогда раньше такого не делала. – Эти слова прозвучали неубедительно, и она почувствовала себя странно пристыженной, как если бы у нее, словно у Дета, стало чуждое этому миру лицо. Спокойный древний лик Исига вздымался над ними, такой дружелюбный в утреннем свете, его суровые вершины стали добрее, чем прежде. Рэдерле с неожиданным удивлением воскликнула:

– Я ушла не очень далеко, верно?

– Ты достаточно далеко ушла, – откликнулась Лира.

Они вернулись на Исиг к полудню следующего дня. Бри Корбетт, мрачный, но тут же с облегчением разговорившийся, бросил взгляд на Рэдерле, подождал, пока Лира все расскажет, а затем отправился в Кирт искать лодку. Рэдерле мало что рассказала Данану или Бри; она была признательна горному королю за то, что он воздержался от расспросов. Он только сказал мягко, но с ошеломившей ее проницательностью:

– Исиг – мой дом; дом моего разума. И все же, по прошествии стольких лет, он способен удивлять меня. Что бы ты сейчас ни таила ото всех, помни: в Исиге заключены великая красота и великая печаль, и тем не менее я не мог бы желать ничего другого, чем то, что он все время дает мне в изобилии, – и это правда о нем.

В тот же вечер Бри вернулся, найдя для них всех, вместе с их конями и пожитками, места на двух килевых лодках, уже нагруженных и готовых на заре выйти в Краал. Мысль о новом плавании по Зимней заставила их приуныть, но все оказалось, когда они наконец тронулись в путь, не так ужасно, как в прошлый раз. Паводок схлынул. Свежие синие воды верхней Осе унесли ил и коряги, очистив Зимнюю. Лодки быстро бежали по высокой воде, и было видно, как за береговыми кручами остерландские земледельцы чинят стены амбаров и восстанавливают загоны. Бодрый ветерок скользил над водой, слегка тревожа ее, точно прикосновением птичьих крыльев; теплое солнце сверкало на петлях сундуков с грузом и вспыхивало в каждом брызге пены на канатах.

Рэдерле, едва ли что-то видя, простояла весь путь у поручня, не замечая собственного тревожного молчания. Вечером, накануне прибытия в Краал, она все так же стояла в сгущающихся сумерках под хитрым кружевом древесных ветвей и, лишь когда листва расплылась во мгле, заметила рядом Лиру и слегка вздрогнула. Слабый свет из рубки играл на Лирином лице. Она тихо сказала:

– А если Моргон уже покинет Город Короны, когда мы туда попадем? Что тогда?

– Не знаю. Пойду за ним.

– Ты вернешься домой?

– Нет. – Решительность этого заявления поразила ее саму. Лира нахмурилась, глядя в темную воду; ее гордое, четко очерченное лицо походило на профили на монетах. Глядя на нее, Рэдерле с безнадежным томлением осознала, сколько в ней уверенности, насколько четко для нее определено место в жизни.

– Да разве можно так говорить? – спросила Лира. – Как это: отказаться вернуться домой? Ведь ты оттуда, там твое место.

– Для тебя, возможно, и так. Ты из Херуна и связана только с ним.

– Ну а ты – из Ана. Ты почти что легенда в Ане. И даже в Херуне. Куда еще ты можешь пойти? В тебе – частица волшебства Ана, ты – из рода его королей; где… Что такого сказала тебе эта женщина? Неужели что-то настолько страшное, что ты не решишься даже приблизиться к дому?

Рэдерле молчала, ее руки крепко охватили поручень. Лира ждала и, не услышав ответа Рэдерле, заговорила вновь:

– Едва ли ты хоть кому-то что-то сказала с тех пор, как мы нашли тебя в лесу. И с тех пор ты что-то держишь в левой руке. Что-то, от чего тебе больно. Возможно, я многого не понимаю. Я не очень способна по части таинственных дел, вроде магии и загадок. Но если представится случай биться за тебя, я буду биться. Клянусь моей честью… – Тут лицо Рэдерле внезапно обратилось к ней, и она умолкла. Рэдерле прошептала:

– Я никогда в жизни не думала о чести. Возможно, потому, что никто никогда не напоминал о ней ни мне, ни кому-либо из моих родных. Но хотела бы я знать, не это ли меня беспокоит – не слишком ли мало осталось в Ане от моей доброй славы.

– Почему? – с недоверием прошептала Лира. Рука ее собеседницы соскользнула с поручня и развернулась ладонью вверх, к свету.

Лира воззрилась на маленький многоугольный рисунок посреди ладони:

– Что это?

– Отметина того камня. Ну, того самого, которым я сбила с курса боевые корабли. Она проступила, когда я держала огонь…

– Ты… Она заставила тебя сунуть руку в огонь?

– Нет. Никто не заставлял. Я просто протянула руку и набрала его в ладонь. Я знала, что получится, вот и сделала это.

– У тебя есть такая сила? – Голос Лиры стал высоким от удивления. – Прямо как у волшебников. Но что тебя так тревожит? Что-нибудь, что связано с меткой на твоей руке?

– Нет. Едва ли я знаю, что она означает. Но знаю, откуда исходит эта сила, – не от какой-либо из ведьм Ана, не от кого-либо из чародеев Лунголда, а от Илона, который был некогда королем Ана, от сына королевы Ана и Меняющего Обличья, его кровь течет в жилах анских королей, во мне – его сила. Его отец был арфистом и пытался убить Моргона в твоем доме.

Лира глядела на нее, не произнося ни слова. Свет в рубке внезапно погас, и лица их оказались в темноте; кто-то зажег фонари на носу. Обратив лицо к воде, Рэдерле услышала, как Лира начала было что-то говорить и сразу замолчала. Несколько минут спустя, по-прежнему облокотившись о поручень, она вновь заговорила и снова замолчала. Рэдерле ждала, когда Лира уйдет, но та не двигалась. Через полчаса, когда обе они начали дрожать от ночной прохлады, Лира еще раз глубоко вздохнула и наконец нашла слова.

– Ну и что? – сказала она тихо, но гордо. – Ты – то, что ты есть, и я тебя знаю. Все, что я сказала, остается в силе. Я поклялась. Такое же слово я дала бы Моргону, не будь он так упрям. И как раз честь, а не ее отсутствие, вынуждает тебя избегать Ана. Ну и если для меня это ерунда, почему и для Моргона не то же самое? Вспомни про источник его силы. А теперь пошли вниз, пока мы окончательно не замерзли.

Они добрались до Краала незадолго до того, как над морем поднялись утренние туманы. Лодки причалили. Путники с облегчением высадились и стояли, наблюдая за разгрузкой; Бри тем временем пошел искать корабль Мэтома и матросов, чтобы те погрузили их добро. Киа устало пробурчала в пространство:

– Если я больше никогда в жизни не взойду на корабль, я буду счастлива. Если я никогда не увижу воды больше, чем в рыбных садках Моргол…

Вернулся Бри с матросами и повел всех к длинному королевскому кораблю, покачивавшемуся на стоянке. По сравнению с барками и килевыми лодками он выглядел большим и удобным, и они с радостью поднялись на палубу. Поглядывая, как там с отливом, Бри стоял на носу и удовлетворенно выкрикивал команды; моряки раздобыли все недостающее из припасов, разместили лошадей, перенесли вещи с килевых лодок. Наконец длинная якорная цепь, гремя, поднялась из воды; швартовы были отданы, и горделивые, синие с пурпурным паруса Ана торжественно взвились меж речных судов.

Десять дней спустя они причалили в Хлурле. На пристани встречать их собрались стражи Моргол.

Лира сошла по сходням впереди пяти других стражей и остановилась против безмолвной вооруженной толпы на пристани. Одна из явившихся, высокая сероглазая девушка, тихо сказала:

– Лира…

Лира покачала головой. Она подняла копье и держала его обеими руками, неподвижно и без угрозы, словно подношение. Следовавшая за нею Рэдерле услышала, как она просто сказала:

– Пронеси, пожалуйста, мое копье через Херун, Трика, и отдай его Моргол вместо меня. Я оставлю стражу, как только буду в Городе Короны.

– Нет, не могу.

Лира молча взглянула сперва на нее, а затем на неподвижные лица четырнадцати стражей позади нее. И слегка вздрогнула.

– Что такое? Моргол дала вам какой-то другой приказ? Что ей от меня нужно?

Трикина ладонь поднялась, на миг коснулась копья и упала. Стражи позади Лиры выстроились на сходнях и не двигаясь слушали.

– Лира. – Трика замолчала, тщательно подбирая слова. – Есть двадцать свидетелей тому, что ты готова была ради чести стражи Моргол въехать в Херун безоружной. Однако, думаю, ты пока должна оставить копье себе. Моргол нет в Херуне.

– Где она? Неужели все еще в Кэйтнарде?

– Нет. Она вернулась из Кэйтнарда больше месяца назад, взяла шестерых из нас в Город Короны, а остальным велела ждать тебя здесь. Вчера Фэйа вернулась оттуда с вестью, что Моргол… Что ее больше нет в Херуне.

– Если она не в Херуне, то куда же она отправилась?

– Никто не знает.

Лира с негромким стуком поставила копье на землю и оперлась о него. Затем подняла голову, отыскала взглядом гибкого рыжеволосого стража.

– Фэйа, объясни, как это так?

– Она покинула нас, Лира. Однажды вечером она пришла сюда и ужинала с нами, а на следующее утро исчезла.

– Она должна была кому-то сказать, куда уходит. Она никогда ничего подобного не делала. Она взяла слуг, вещи, хоть кого-нибудь из стражей?

– Только своего коня.

– Своего коня? И все?

– Мы день-деньской расспрашивали каждого в доме. Больше она ничего не взяла. Даже вьючной лошадки.

– Почему никто не видел, как она исчезла? Куда вы все смотрели, стражи?

– Лира, – здраво заметил кто-то, – она не хуже любой из нас знает, когда и на каких постах мы сменяемся, и никто никогда не посмел бы следить за ее передвижениями в собственном доме.

Лира хранила молчание. Она сошла с трапа, освободив дорогу любознательным матросам, которые начали разгрузку. Наблюдая за ней, Рэдерле вспомнила прекрасное и спокойное лицо Моргол, когда та поднималась в гору к училищу, золотые глаза, ставшие такими внимательными, когда вокруг собрались Мастера. Ей на ум пришел вопрос; и вдруг, сдвинув брови, его задала Лира:

– Моргон с Хеда говорил с ней?

Фэйа кивнула:

– Он явился так незаметно, что никто не видел его, кроме Моргол; и так же незаметно ушел, разве что… разве что с тех пор в Херуне больше нет мира.