Текст книги "Чай из пустой чашки"

Автор книги: Пат (Пэт) Кадиган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Кабинет Плешетт был еще меньше вонючей комнатенки, где погиб парень; наверное, это было к лучшему. Поскольку Константин не смогла бросить о стену ничего хрупкого, когда обнаружила, что так называемая пленка наблюдения была всего лишь логом, отчетом программы ИР. Для безопасного (а существовал риск попасть под град осколков) и смачного битья предметов было слишком мало места.

– Вторжение на личную территорию, – объясняла Плешетт, вводя Константин в кабинет.

– Чью личную территорию? – спросила Константин. – В любом общественном месте стоят три-четыре камеры, работающие 24 часа…

– Это не общественное место. – Улыбка Плешетт показалась Константин неожиданно проницательнее, чем она могла бы предполагать. – Это частная территория, и люди платят, чтобы сюда попасть. Это значит, что наблюдение невозможно, поскольку одно из условий, на которое претендует клиент, – право на сохранение тайны.

– Ох, – произнесла Константин, опасаясь, что Плешетт приведет какой-нибудь судебный случай, создавший прецедент. Она подумала и сказала:

– Это значит, что в суде можно представить только законные доказательства, правильно?

Плешетт кивнула прической.

– Отлично. Тогда как насчет незаконной пленки?

– Что?

– Покажите мне незаконную пленку, нелегальную запись наблюдения, и замнем дело. – Константин ждала, но Плешетт не шевелилась, забавные миниатюрные черты ее лица выражали легкую озабоченность. Теперь в них и следа не осталось от прежней проницательности. – Послушайте, поскольку наблюдение незаконно, его не существует, я его никогда не видела и никто о нем не узнает. Потом я решу, как мне построить уголовное дело. А теперь покажите, что у вас есть.

– Но у меня ничего нет, – ответила Плешетт. Голос стал карикатурно усталым и напряженным. Она плотнее завернула папку своего тела в кимоно. – Правда нет. Приведите сюда батальон ищеек, обыщите все, и ничего не найдете. Люди платят за неприкосновенность частной жизни и за искусственную реальность, они их получают.

Константин недоверчиво рассмеялась:

– Так, значит, люди могут приходить сюда и заниматься в кабинках чем угодно? Даже не трогая оборудования для ИР?

– Да, могут, – признала Плешетт. – Но, судя по параметрам оборудования, его используют на всю катушку, от звонка до звонка. Исключая время, потраченное на одевание и раздевание. Но конечно, человек может запустить игру, положить костюм и шлем на пол и разгуливать вокруг, наслаждаясь покоем. Наверняка я не знаю. Но когда они уходят, костюмы пахнут так, что, видимо, ими все-таки пользуются. К тому же система регистрирует их вход, кем бы они ни пожелали войти в ИР и что бы они ни пожелали там делать. Пока деньги на их счете не выйдут, они могут оставаться в Сети, потом они уходят. Поэтому, да, думаю, я не знаю, что там происходит, но я согласна на это, потому что именно за это мне и платят.

– У-гу, – сказала Константин.

– Еще что-нибудь? – спросила Плешетт.

– Нет, думаю, все, спасибо, – сказала Константин и устроилась смотреть видео.

Она просмотрела все инструкции, где ей объяснили, что единственная возможная точка зрения – сторонний наблюдатель. Правка была доступна только для крупных планов и необычных ракурсов, что можно было оставить без изменений, если она не чувствовала себя Феллини или на худой конец Гриффитом.

Очень удобно, подумала она, останавливая пленку, перед плавным переходом от инструкций собственно к сценарию. Неимоверно удобно. Как можно решить, что откорректировать еще до просмотра?

Но потом она, конечно, поняла. Последовал новый заголовок – «Подарки». Пленка с сексом в ИР, или видео со свадьбы друга, или походные сцены, купленные в последний момент перед отправлением домой в киоске аэропорта Лимы. Вы всегда все сможете переделать по собственному желанию, специально для определенного зрителя. Возможно, вам потребуется несколько вариантов: упрощенный для одного друга, чуть более свободный для поддержания внимания другого, откровенная оргия, чтобы не заснули ваши клубные товарищи.

Константин выбрала самый нижний пункт меню. «Свойства» – пункты раскинулись веером в центре темно-голубого экрана. «Выбери карту, любую карту, – подумала она, – запомни и положи обратно на стол. Позже будет загадка. Если ты сумеешь достаточно долго продержаться». Она выбрала «простоту».

Картинка на экране растворилась, и остался черный фон, в следующее мгновение на нее смотрело лицо андрогина, сочетающее в себе лучшие черты уроженцев Индии и Японии. Выплыло имя Шанти Лав, она не могла понять, нравится оно ей или нет. Прикрепленный файл сообщил, что образ вместе с именем защищены. Возраста нет. Под полом был выбор: любой, все, а вам важно?

–  Подлая, неблагодарная работа, Шанти, но кто-то должен ее делать. – Она запросила технические характеристики сессии парня. Полный костюм, конечно, – так она узнает момент смерти парня. Она прокрутила пленку, пока он выбирал сценарий и модуль, и запросила продолжительность сессии. «Продолжительность: четыре часа двадцать минут».

Константин вздрогнула. Парень-то закаленный был, большинство людей, даже серьезные поклонники жанра, редко выдерживали больше двух часов. Она вызвала жизненные параметры и записала точную дату смерти в архивер. Потом она задумчиво стала разглядывать силуэты на экране, бессмысленно водя стилусом архивера по столу.

Шанти Лав или, скорее всего, этот парень под псевдонимом погиб через десять минут после начала своего четырех с половиной часового приключения в «Ну-Йоке после катастрофы». А сама Шанти Лав оставшиеся четыре часа десять минут продолжала преспокойно развлекаться уже без него.

Константин наблюдала за тем, как изображение становилось четче.

В сумерки, украшенные сотнями блестящих городских огней, по булыжной набережной у Гудзона андрогин шел/шла на шумный праздник или на собрание племени. Блестел даже булыжник, еще больше блеска было от молчаливых стеклянных фронтонов на другой стороне широкой четырехполосной оживленной дороги, движение на которой кое-где частично перегораживали завалы обломков. От каждого шага длинное пурпурное платье Шанти Лав грациозно развевалось, он/а сошел/шла с пешеходной дорожки и перешел/шла разрушенную улицу, один из обломков внезапно вспыхнул как факел, осветив все вокруг. Шанти Лав едва взглянул/а на него и продолжил/а свой путь к собранию людей на берегу; Константин слышала музыку и оживленный разговор. Интересно, о чем они могут разговаривать, подумала она, отличается ли их разговор от чепухи любой вечеринки в любой другой реальности с любыми другими людьми? А если нет, то почему все хотят попасть именно в «Ну-Йок после катастрофы»?

Неожиданно Шанти Лав оглянулся/лась, и казалось, он/а смотрит за экран в глаза Константин. Выражение странного лица казалось одновременно и вопрошающим, и уверенным в себе. Константин осмотрела все: перспективу сзади, справа и слева, следя за движением андрогина к толпе на берегу.

Вдруг из-за низкого бетонного барьера между рекой и улицей выскочил человек. Шанти Лав остановился/лась и потер/ла гладкий лоб. Константин попыталась настроить экран, чтобы лучше разглядеть человека в темноте, но, к великому ее раздражению, кроме нечеткого размытого силуэта, ничего не было видно, определенно, это был человек, но нельзя было разобрать, какого он возраста, пола, или обеих полов, ни его намерений, ничего.

Пятно взобралось на забор улицы как раз тогда, когда Шанти Лав спрыгнул/а с него на пляж. Здесь был песок, и Шанти Лав было трудно идти. Размытое пятно появилось на другой стороне стены, и Константин показалось, что неизвестный говорил, но колонки молчали. Шанти Лав не ответил/а, он/а даже не обернулся/лась, а быстро продолжал/а идти к людям, которые были повсюду – от воды и до пролома в стене и даже на дороге.

Камера скользнула за спину Шанти, Константин быстро нажала кнопку и оказалась над правым плечом Шанти Лав. Толпа на пляже напомнила Константин стихийную вечеринку с коктейлями, которые любил устраивать ее бывший. Она была разочарована. Неужели это правда все, ради чего все рвутся в иную реальность?

Неожиданно Шанти Лав закружился/лась, с секундной задержкой за ней последовала камера, у Константин закружилась голова, и изображение расфокусировалось.

Когда изображение прояснились, Константин увидела, что стоящая на стене фигура собирается прыгать. Шанти Лав отступил/а, повернулся/лась и стал/а пробираться сквозь толпу, сталкиваясь с другими людьми, одни были видны более четко, другие менее. Константин не могла посмотреть назад, поэтому не видела, что андрогина преследуют. Теперь камера, казалось, была в нескольких сантиметрах впереди неизвестного, Константин видела мелькание рук в бинтах, с неопределенным количеством пальцев; покачиваясь, он пробирался сквозь толпу следом за Шанти Лав.

Камеру стало трясти и носить из стороны в сторону, словно она была встроена в тело преследователя. Обманутая, Константин ударила по стрелке «вперед», но камера не изменила своего местоположения. И они называют это возможностью редактировать? Она разволновалась. Стало еще хуже, она была в толпе, и все стало таким неясным, что никого уже нельзя было идентифицировать или узнать, вокруг были просто «варвары», «вампиры», «ведьмята», «гомункулы», и их анонимность гарантирована.

Шанти Лав выскочил/а из толпы на две секунды раньше преследователя и рванул/а к каменному забору вдоль тропинки. Он/а взобрался/лась на забор за мгновение до преследователя.

Лав спрыгнул/а с забора и побежал/а по центру улицы, жадно изучая каждый обломок. Здесь было больше обломков, некоторые пылали, другие – нет. Внутри что-то шевелилось, даже в тех, которые не горели. Константин поняла, что ей, наверное, единственной это в диковинку, ничего удивительного – для ИР это, может, верх изысканности. На этой неделе.

Она снова попыталась передвинуть камеру вперед, на этот раз ей удалось передвинуть ее на метр. Шанти Лав оглянулся/лась. Он/а был/а в панике и смятении, в следующее мгновение он/а упал/а.

Камера кувыркнулась следом. Мелькнул кусок раздолбанного дорожного покрытия, короткая панорама неба, переворот – и камера остановилась на профиле андрогина. Как раз в тот момент, когда преследователь заткнул ему/ей рот перебинтованной рукой. Прекрасная кожа натянулась, мелькнуло лезвие, исчезло, утонуло в плоти, разрезая сухожилия, кровеносные сосуды, хрящи, кости.

Кровавый дождь хлынул в экран и на землю вокруг. Дрожа всем телом, Константин попыталась стереть ручьи крови, но ничего не получилось.

Шанти Лав закашлялся/лась и издал/а булькающий звук, не пытаясь избавиться от забинтованной руки, которая все еще держала подбородок. На увеличенном экране кровь с пульсом выплескивалась из артерии. Невидимый исполнитель повернул голову Лав к камере, взгляд был абсолютно бессмыслен, потом истязатель попытался заставить голову пить кровь.

Константин видела что-то подобное в фильмах ужасов, во всяких там видеофильмах про кровавые бойни, которые популярны в андеграунде (что бы это сегодня ни означало), но они настолько вульгарно фальшивы, что тем, кто делает их, приходится пускаться на обман или же прибегать к лживой рекламе.

Но если в этих фильмах кровь скорее напоминала вишневый сироп, то здесь она была настолько реальной, что Константин стало тошнить. Она закрыла рот рукой, остановила запись и отвернулась, медленно и глубоко дыша через нос, пытаясь остановить тошноту. Ее это несказанно удивило: за двенадцать лет работы в полиции она видела столько настоящей крови, запекшейся крови на месте преступлений, что вроде бы уже можно было и привыкнуть.

Но все же что-то в этом было: может, кровь, а может, звуки, издаваемые Шанти Лав, или жадность, с которой нападавший пил? Или сознание, что испытанное в искусственной реальности досталось парню и наяву?

Константин собралась с мыслями и попыталась пролистать кровавую череду событий как можно быстрее. Но это только превратило происходящее в гротеск. Вернувшись к нормальному режиму просмотра, она не увидела ни крови, ни убийцы.

Константин испугалась и, перемотав назад, стала смотреть снова в медленном режиме, убеждаясь, что все так и было. Не медленное исчезновение, постепенное размытие кадра, столь любимое начинающими режиссерами, но напротив – исчезновение было резким, словно произошел какой-то сбой режима реального времени или на мгновение выключили электричество. Хорошо известно, что при таких событиях резкий прыжок из виртуальности в реальность влечет за собой экстремальные нежелательные реакции: головокружения, приступы рвоты, обморок или все вместе.

Или перерезанную глотку? Это, наверное, самое нежелательное, что может произойти, подумала Константин. Конечно, при условии, что есть заказ. Она попыталась почесать свой гладкий лоб.

Она еще раз просмотрела запись, и снова в омерзительном медленном режиме, наблюдая, как кровь вместе с существом исчезает с экрана, оставляя Шанти Лав на заднем плане. Константин вызвала запись даты смерти парня – как она и ожидала, дата совпала с моментом исчезновения крови с экрана.

Константин отпустила паузу и продолжила просмотр. На экране Шанти Лав сел/а, изящными пальцами потрогал/а края и лоскуты кожи на порезе, на лице появилось выражение легкого раздражения. Константин смотрела, как персонаж соединяет разрезанные ткани, и пыталась найти отличия в лице и фигуре от прежнего персонажа. Что теперь руководит симулятором: робот или вор, укравший чужое тело? Черт возьми, были хоть какие-нибудь признаки чужого присутствия?

Следующие три часа она могла бы снова и снова вглядываться в видео, пытаясь разобраться хоть в чем-нибудь. Вместо этого она решила поговорить с людьми, которые, очевидно, были людьми, прежде чем она отправится путешествовать с фальшивым персонажем мертвого парня, выдающим себя за живого в городе, выдающем себя за мертвого.

[ЧЕТЫРЕ]
ПУСТАЯ ЧАШКА [II]

У людей на экране был смешной вид.

– И давно они здесь? – спросила Юки, опасаясь, не разыгрывают ли ее.

Джой Флауэр почти улыбнулась.

– Очень смешно. Но запомни: у меня очень плохое чувство юмора, и не стоит шутить со мной слишком часто. Так уж я устроена. Бывают и такие люди. – Она развернула экран к себе.

Юки подумала, что здесь явно кто-то одержим прошлым: офис напоминал антикварный салон. Темное отполированное дерево с золотым отливом. В громадных креслах с высокими и широкими спинками, больше похожих на чудовищ с искусственной кожей, могли утонуть и великаны. Мягкая на вид обивка держалась пуговицами медного цвета, но кресло Юки было жесткое, как доска.

Расслабиться ей здесь не грозило, место не из приятных. Даже Джой Флауэр чувствовала себя неуютно, будто она не в своем офисе, а в помещении, где ей позволяют работать время от времени.

Юки прочистила горло:

– Когда приступать?

Женщина посмотрела на запястье. Юки там ничего не заметила.

– Полчаса назад.

– Полагаю, я и жить здесь буду?

– Я знала о твоей сообразительности. – Озабоченный тон Джой Флауэр, казалось, вот-вот дойдет до края. На краю передовой, подумала Юки, не самое комфортное расположение. – Мои люди здесь, за моей квартирой…

Джой Флауэр искоса посмотрела на нее:

– Все уже сделано без тебя.

Юки пошевелилась – искусственная кожа кресла заскрипела, как настоящая. Ее новая начальница положила руку на монитор:

– Знаешь старую присказку: больше спрашивай – больше узнаешь. Лично у меня лишнего времени на объяснения новичкам нет. Потому как время, потерянное на ответы, я использую гораздо интенсивней. Ясно?

Юки начала было отвечать, но женщина отвернулась, давая понять, что дальнейшие разглагольствования бессмысленны.

В коридоре с толстыми коврами, поглощающими любой звук, ее ждал один из громил Джой, крепкий парень в черно-красном свитере и черных брюках. В верхней и нижней частях брюк были дополнительные карманы. Одежда сильно смахивала на военную униформу. Штаны профессионального телохранителя, главная идея которых – подчеркнуть образ неприступного и бесстрастного наемника. Он посмотрел на нее – над его глазами поработали пластические хирурги. Лицо было несколько приплюснуто, как ей показалось – от природы, поэтому классическая восточная форма глаз выглядела не так нелепо. А вот светло-голубые зрачки и прямые светлые волосы, ниспадающие по плечам и спине, казались совсем не к месту.

– А ты как? – сразу перешла к делу Юки. Стены, казалось, поглотили каждое ее слово, создалось ощущение, что она попала в большой ватный шар. – Ты на вопросы отвечаешь?

– По необходимости. – Он посмотрел на нее, словно она стояла далеко внизу. – Я вроде должен показать тебе твои комнаты. Вещи уже прибыли, или их скоро привезут.

– А, хорошо. – Она поняла: это не презрение, это отсутствие эмоций. Он резко повернулся и пошел по коридору. Мастер сказал, чтобы ты шел этим путем. – Ладно, Игорь, но придется потренироваться. Она пошла следом, размышляя, не совершает ли она безумие вслед за своим другом.

Нет, для нее Том был больше чем друг. Но безответно. Для бабушки Наоки такая ситуация была бы поводом к грустным размышлениям. Старая Япония никогда не благоволила к любящим, обычно ими были женщины. Но потом и сама страна перестала любить своих жителей. Жизнь стала не правом, а привилегией. Честь стала превыше любви. Юки часто хотела спросить, без чего легче обойтись: без чести или без любви, но вопрос казался слишком дерзким, даже для любимой внучки Наоки.

Она думала, что ее поведут длинными запутанными лабиринтами коридоров, куда-нибудь вроде буддийской кельи с техническими наворотами. Но, пройдя коридор до конца и спустившись на один лестничный пролет, они оказались в новом звуконепроницаемом коридоре, в конце которого была дверь; Юки решила, что они оказались как раз под кабинетом, из которого только что вышли.

Он поймал движение ее взгляда к потолку и сказал:

– Да.

Она повернулась к нему и, словно не поняв, переспросила:

– Прямо под ее кабинетом?

– Как раз под ним.

Лучше перешагни через себя, дорогая .

– Положи руку на пластину, – сказал он, указывая на белый пластиковый квадрат на двери, чуть выше уровня глаз. Она повиновалась. На мгновение она ощутила тепло и странное движение: пластик то ли зашевелился, то ли сморщился от прикосновения, она услышала тихий перезвон, дверь щелкнула и приоткрылась на несколько сантиметров.

– Теперь замок настроен на тебя. На тебя и на нее.

Интересно, подумала Юки, он меня успокаивает? Ее спутник толкнул дверь и включил свет. Вместо кельи перед ней была громадная комната, обставленная не без помощи генератора случайного выбора. Пухлый белый диван с подушками, которые, казалось, подпрыгнут, если их кинуть на блестящий паркет. Два кресла, не похожие ни на диван, ни друг на друга, одно из семейства кабинетных монстров с искусственной кожей. Другое – меньше и ниже, с обивкой из грубой материи с огромными завядшими цветами столистной махровой розы. Перед креслами стояла отличная копия старинной церковной скамьи, которая, как показалось Юки, по мысли дизайнера, должна была стать местом для занятий любовью. Из ее вещей здесь не было ничего. Юки нахмурилась и повернулась к провожатому.

– Решили показать достопримечательности?

Провожатый издал непонятный звук, наверное смех.

– Это ваша комната, вы будете жить здесь. Осматривайте все, что хотите.

– Но…

– Запомните одно, – сказал он громче, чтобы перекрыть ее голос, – обнаженной спать не ложитесь.

Испуганная, Юки замолчала. Он кивнул ей и вышел, закрыв за собой дверь.

– Обнаженной, – повторила она мгновение спустя и пошла осматривать веселенькую, но абсолютно разнородную мебель в гостиной. Они не знали, что тебе понравится, поэтому поставили по одной вещи всего, что было. Очень забавно.

Перед ней и налево были две двери. Впереди оказалась большая кухня, где она обнаружила свой маленький деревянный стол с одиноким стулом из ее однокомнатной квартиры. Если это была попытка ее успокоить, то она не удалась. Стол и стул совсем не сочетались с блестящими черными шкафами и глупым зеркальным полом, они выглядели здесь чужими и одинокими. Как и я сама.

И зеркальный пол. Зеркальный пол. Какой сумасшедший его придумал? Она была совсем не уверена: сможет ли вообще сесть и начать есть, когда внизу будет ее отражение. Было бы намного лучше, если бы декоратор пошел до конца и сделал бы зеркальными стены и потолок. Тогда комнату нельзя было бы назвать невыносимой, поскольку на нее смотреть было бы невозможно. И вообще, почему все сделано так небрежно?

Вместо окон были симуляторы пейзажа и из двух, одного над раковиной, второго на дальней стене, – лился искусственный свет. Очевидно, эти источники дают рекомендованное количество дневного света в определенные часы, и здесь наверняка избегали темноты, вызывающей депрессию, которая способна нарушить график Джой Флауэр; но сейчас была ночь, а значит, мягкий свет над раковиной имитирует лунный свет. Или свет уличных фонарей. Надо было бы выяснить потом, в городе она или в деревне. Она ненавидела всю эту деревенскую чушь. Некоторые детали были слишком искусственными.

Как твои взаимоотношения с Томом? – язвительно просвистел голосок у нее внутри.

Господи, прекрати , – сказала она себе и зашагала в спальню. – Взаимоотношения не прекращаются только потому, что оборвалась связь .

Именно в глубине души, она знала, скрывается все самое жуткое, но сегодня она не обращала внимания на эту часть души. Ее хлопчатобумажный матрас доставили в спальню и разложили на специальной платформе со шкафами в изголовье, несколько смен постельного белья было аккуратно сложено на белом комоде. Направо была ванная, и отдельно туалет. Все очень пристойно, цивилизованно, сносно.

У стены, напротив двери в ванную, стояла рабочая станция, неимоверных размеров монитор стоял, словно икона жирного паука в центре гнезда из полок с микросхемами памяти. Только пауки вроде не вьют гнезд, а? Нет. Они плетут паутину. Это общеизвестно. Какая она все-таки глупая.

– Обнаженной спать не ложитесь, – прошептала она, направляясь к рабочей станции. Еще один повод для волнения наряду с якобы не существующим предшественником и исчезновением Тома. Как только она коснулась полки, загорелся экран. Юки, ничуть не удивившись, стала наблюдать за расцветающим на экране фрактальным цветком, он раскрывался все больше, и казалось, что он сейчас весь вывернется наружу. Юки утомленно скривила рот, ее не особо трогала старинная графика, хотя надо было признать, что трехмерные эффекты заслуживали уважения.

Она снова посмотрела на шкафы в изголовье матраса. Наверное, там лежит одежда на ночь. Может быть, какая-нибудь спецпижама, которую легко можно превратить в верхнюю одежду на всякий полуночный пожарный случай. Или для экстренного похода в клуб за новой жертвой. Она решила посмотреть.

Она встала коленями на матрас и распахнула дверцы шкафа. Сначала ей показалось, что там лежит сбруя и уздечка тонкой работы с дополнительными креплениями для садомазо-упражнений, сердце у нее чуть не выпрыгнуло от страха, сознание стало судорожно перебирать все, что было связано с Джой Флауэр и ее телохранителями, Мальчиками Джой, которых держат за Девочек. Потом она поняла, что там лежало на самом деле, но легче ей от этого не стало.

Она осторожно достала шлем из шкафа и подняла над собой. Провода соединяли его с легким прозрачным костюмом, сложенным рядом, – его аккуратный квадрат напомнил ей каникулы в заповеднике. (Несколько лет назад она бывала там пару-тройку раз. Не то чтобы она была большой поклонницей природы, просто ее тогдашние приятели… обожали туда ездить. Они точно знали, чего хотят, что Юки встречала нечасто, а ей нравилось, когда люди знали, ради чего они живут. Большинство из них пропали после секретного рейда против экотеррористов, но, странное дело, Юки ничего не смогла узнать о случившемся: были ли они осуждены, оправданы, вообще судили ли их, да и были ли они вообще причастны к экологическому терроризму.)

Она положила шлем и подвинулась, чтобы расстелить костюм на матрасе. Он был ей как раз – но неужели громила говорил про него «не спи обнаженной»? Спать в костюме? Зачем?

А чем это эксцентричнее сна под полотняным тентом – под полотняным тентом в мешке – где-то в чаще государственного заповедника, как в старые добрые времена?

Все равно никакого разумного объяснения. Нельзя же во сне использовать костюм ИР.

Может, наоборот: костюм будет ее использовать.

Господи, подумала она. Славная заезженная мотивация, используемая обычно для оправдания гор трупов и в качестве завязки для типичного сюжета игрового модуля, основанного на фильме, или фильма, основанного на игре, где разворачивается бесконечный клубок кровавых оргий.

Она почувствовала сильную усталость. Как она здесь найдет Тома? Ей бы все бросить, уйти какой-нибудь глухой тропинкой от Джой Флауэр с ее бандой громил, и, может, завтра она проснулась бы где-нибудь на реальной аллее, оставив позади страшную длинную ночь, а если бы ей еще и реально, реально повезло, то она бы все забыла.

Том где-нибудь в таком же месте?

Она легла на живот, положила подбородок на кулак и посмотрела на свое искаженное отражение в черном блестящем шлеме – отсюда она казалась хитрой, предусмотрительной, даже циничной. Это я – старая циничная добрая Юки Харамэ.

Может быть, она стала циничной. Наконец. Слишком долго она лишь созерцала, как Том врывается в ее жизнь, а потом исчезает, как пользуется ее эмоциональной поддержкой, не допуская взаимности. Когда она уже была готова уступить и влюбиться, он уходил, даже не прощаясь, но, поскольку влюбиться она все же не успевала, его исчезновение ее не обижало, не должно было, да просто не могло обидеть. Жизнь продолжалась, внимание отвлекалось на новые раздражители, и вскоре она размышляла о совсем иных возможностях, о чем-то или даже о ком-то, кто легко бы вытеснил Тома Игучи с его выходками бродяги.

Но удивительным образом Том снова появлялся в ее жизни. Он словно обладал каким-то инстинктом. Словно точно знал, сколько нужно времени, чтобы она полностью его забыла, сумела не впустить или даже выработала против него иммунитет. Но все это не успевало произойти, потому что он сваливался на нее как снег на голову, раскладывал вокруг свои проблемы, а потом уже спал в ее кровати, ел ее еду, излучая в нужной пропорции страх и обаяние.

По крайней мере , – говорила она себе, – ты не превратилась в игрушку для секса . Но оппонент-реалист внутри нее тут же отвечал: «Конечно, для того, чтобы быть для секса, нужно хотя бы раз отдаться» .

Она знала, зачем он приходил к ней. Они оба были чистокровными японцами, если, конечно, можно так сказать о людях, чья страна уничтожена много лет назад. Бабушка Наока была одной из последних, кто посещал острова накануне их окончательного исчезновения в результате землетрясения, после которого от суши остались такие крохотные куски, что на них нельзя было построить и самого маленького городка. Юки не могла себе представить, что в Японии, в Токио, по рассказам Наоки, было так много народу, что существовали специальные служащие, которые запихивали людей в электрички.

Но самые интересные истории были о том, что Наока называла торговлей водой. Так для благозвучия называли что-то вроде проституции, да, похоже, это и была проституция, только тогда это было довольно хлопотное занятие.

В те дни, Юкико, многие не знали, чем себя занять вечером после тяжелого рабочего дня. А мы им показывали. Мы помогали им развлекаться, а они нам – выживать. Все мы были женщинами, даже мужчины, а приходившие к нам, естественно, все без исключения были мужчинами.

Юки всегда считала, что долго бы в такой Японии она не продержалась. Ей больше нравились самураи. Хотя ей бы вряд ли удалось преуспеть в Японии любого времени. Поэтому, наверное, хорошо, что она была, как это называла бабушка Наока, sansei, японкой, родившейся и выросшей далеко за пределами страны.

А Том, ну кто что знал о Томе? Больше всего он казался ей слишком… разболтанным для настоящей Японии. Тружеником она его назвать не могла, бабушка Наока описывала японцев как энергичных молодых людей в деловых костюмах, они ходили вместе со своими хозяевами в клубы, храбро пили, а потом брели, запинаясь, домой – в клетушки размером с почтовую марку. А в Старой Японии, думала она, место Тома было скорее на острие меча самурая, нежели с рукоятью в руке. Нет, единственная подходящая роль для Тома – его нынешняя: глупого молодого человека, волею судеб оказавшегося японцем по происхождению.

А куда это привело ее? Подругу глупого молодого человека, волею судеб оказавшегося японцем по происхождению. Теперь, да и всегда, подругу глупого молодого человека и т. д. Чрезмерная доверчивость подруги глупого молодого и т. д. И ради чего? Повод связаться в баре со странными людьми, у которых напрочь отсутствует вкус?

Конечно, существовала масса людей, у которых в таких же обстоятельствах аргументация была еще слабей. Она очень удивилась, когда встала, скинула одежду и натянула костюм. Черт возьми, – подумала она, – надо разобраться.

Это оказалась дорогая модель: мягкий, невесомый, даже ароматизированный. Может, это одна из тех новомодных штучек с тройным покрытием, – подумала она, – или даже одна из тех прославленных моделей Climax Envelope? Если, конечно, СЕ реально существовал, а не был очередным техномифом. Кажется, в нем была реализована технология, по которой сегменты костюма реагировали на реакции каждого нерва самого обладателя, создавая тем самым более точные и яркие ощущения, что, в свою очередь, приближало виртуальные переживания к реальным. Что бы это значило? Зачем приближать реальность, если можно просто не надевать костюм?

Может, надо было спросить об этом Тома?

Точная подгонка костюма под ее тело вызывала одновременно уютное и тревожное ощущение, словно ласки незнакомца, досконально знающего все твое тело. Она отключила область гениталий, хотя о своей личной жизни в последнее время могла лишь мечтать, но настроения вступать с кем-нибудь в связь в странном костюме у нее не было. Даже если этим костюмом до нее никто не пользовался.

Она колебалась, держа в руках шлем, тщательно изучая его, словно пытаясь найти в нем что-то незнакомое. Но это был обычный шлем, ничего экстраординарного: ни лампы Аладдина, ни волшебного ковра, ни двери в лето.

Юки провела рукой по жестким коротким волосам. Два дня назад она остригла их, ей казалось, что без них будет легче, хоть они путаться не будут. Эш сказал, что теперь у нее сомнительная ориентация: она асексуальна и апатична. Юки подумала, что это облегчит жизнь не меньше. Эш не согласился.