Текст книги "Человеческое тело"

Автор книги: Паоло Джордано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Все равно не надо пить.

Они умолкают. Рене слово за словом прокручивает в голове их разговор. Остальное – моя забота.Что стоит за этими словами, ему трудно вообразить.

– Хочешь, мы все равно можем…

Розанна спрашивает его так, словно это не запрещено. Сама беременна, а пьет и собирается лечь с ним в постель. Рене растерян. Ему хочется крикнуть ей в лицо, что она свихнулась, но он понимает, что так вечер закончится, как полагается: они потрахаются, а потом он уйдет с таким чувством, будто сделал то, чего от него ожидали, и не более.

– А что, давай! – соглашается он.

Они перемещаются в спальню и, повернувшись друг к другу спиной, раздеваются. Начинают они медленно, нежно, потом Рене уступает желанию уложить Розанну на живот. Для него это означает небольшое наказание. Розанна бурно кончает, он – спокойнее. За секунду до того, как кончить, он выскальзывает из нее, словно это может что-нибудь изменить, но она не сердится.

– Хочешь – переночуй у меня, – предлагает она. – Мне завтра на работу не идти. Провожу тебя домой забрать вещи, а потом – в аэропорт.

– Не надо.

– Можем побыть вместе несколько часов.

– Мне пора.

Розанна встает и спешно набрасывает на себя халат. Находит в сумочке кошелек и протягивает деньги Рене.

Он смотрит на руку, держащую банкноты. Он не может взять деньги у женщины, которая носит его ребенка, но Розанна не отводит руку и ничего не говорит. Сделать ей скидку? Нет, это было бы полным лицемерием. Она всего лишь его клиентка – такая же, как и все остальные. Он не виноват в том, что возникли непредвиденные обстоятельства.

Рене берет деньги, и не проходит и десяти минут, как он уже готов уйти.

– Тогда дашь мне знать, – говорит ему Розанна в дверях.

– Хорошо, я дам знать.

Утром стоит невыносимая жара, небо словно покрыто светло-серой эмалью: от такой погоды болит голова. Гражданские бродят по залу аэропорта, привлеченные необычным скоплением военных. Пепельницы на улице переполнены окурками. Йетри с мамой приехали на автобусе. Он ищет глазами товарищей – некоторые здороваются с ним издалека. У Митрано самая многочисленная семья, и единственный из его свиты, кто не галдит, – бабушка в инвалидной коляске: отвернулась от внука и смотрит прямо перед собой, словно увидела что-то страшное, но скорее всего, думает Йетри, она просто выжила из ума. Родители Анфосси то и дело поглядывают на часы. Чедерна целуется со своей девушкой, бесстыдно положив ей ладони на ягодицы. Дзампьери держит на руках малыша, который забавляется тем, что тянет ее за волосы и то пристегивает, то отстегивает застежку-липучку на форме, – поначалу она не возражает, но потом резко опускает малыша на пол, и тот принимается хныкать. Рене, сидя со склоненной головой, разговаривает по телефону.

Йетри чувствует, что его хватают за правую руку. Не успевает он возразить, как мама уже выдавливает ему на тыльную сторону ладони целый тюбик крема.

– Что ты делаешь?

– Молчи! Гляди, какие потрескавшиеся! А это что такое? – Она хватает ладонь Йетри и подносит к его глазам.

– Что-то не так?

– Пойдем в туалет, я подстригу тебе ногти! К счастью, я захватила ножницы.

– Мама!

– Если сейчас не подстричь, к вечеру ногти будут черные.

После долгих препирательств Йетри сдается, но по крайней мере добивается того, что ногти он подстрижет сам. С понурым видом бредет к туалету.

Только он закончил с первой рукой, как в одной из кабинок раздаются громкие звуки.

– Будьте здоровы! – говорит старший капрал. В ответ – глухое ворчание.

Немного погодя из кабинки появляется полковник Баллезио. Застегивая ширинку, он направляется к зеркалу, за ним тянется шлейф вони.

Йетри встает по стойке «смирно», полковник польщенно улыбается. Замечает в раковине обрезанные ногти, и выражение лица у него меняется.

– Этим занимаются дома, солдат.

– Вы правы, командир. Извините, командир!

Йетри открывает кран. Ногти скатываются к краям стока и застревают. Он приподнимает затычку и пальцем проталкивает их вниз. Баллезио холодно наблюдает за ним.

– Первая командировка, сынок?

– Да, синьор.

– Когда вернешься, этот туалет покажется тебе другим. Чистым, как в больнице. И кран тоже. Когда ты снова увидишь такой кран, тебе захочется его вылизать.

Йетри кивает. Сердце колотится как сумасшедшее.

– Ничего, это скоро пройдет. После возвращения поначалу все кажется волшебным, а потом опять видишь все таким, как есть. Обман зрения.

Баллезио тянет на себя полотенце, но рулон заело. Выругавшись, он вытирает мокрые руки о брюки. Кивает в сторону старшего капрала.

– Я ножницами не умею, – говорит он, – жена купила кусачки. Но углы остаются острые.

Йетри возвращается в зал вне себя от злости. Так осрамиться перед полковником, а во всем виновата мама.

Она вытягивает шею, чтобы проверить его ногти.

– Ты что, подстриг только на одной руке? Я же тебе говорила, что сама подстригу, а ты уперся. Левой ты стричь не умеешь. Ну-ка пошли!

Йетри отталкивает ее:

– Оставь меня в покое!

Мама строго глядит на него и качает головой, потом начинает рыться в сумке.

– Держи! Скушай, а то у тебя изо рта плохо пахнет!

– Блин, да когда ты оставишь меня в покое? – огрызается старший капрал. Ударяет ее по руке. Конфета падает на пол, Йетри яростно топчет ее ботинком. Зеленая сладость разлетается на кусочки. – Ну что, теперь ты довольна?

Ди Сальво вместе со всем семейством поворачивается взглянуть, что у них происходит. Краем глаза Йетри замечает, что Чедерна тоже глядит в его сторону.

Что на него нашло, он и сам не знает.

У мамы на глаза наворачиваются слезы. Рот приоткрыт, верхняя губа чуть подрагивает, между губами нитью тянется слюна.

– Прости меня! – шепчет она.

Никогда в жизни она не просила у него прощения. Йетри разрывается между желанием заорать ей в лицо, что она полная дура, и противоположным желанием наклониться, собрать все кусочки конфеты и сложить их, как было. Он чувствует на себе осуждающие взгляды товарищей.

Я уже взрослый мужчина и ухожу на войну.

Потом он и не вспомнит, сказал ли он это на самом деле или только подумал. Он хватает рюкзак и закидывает на плечо. Целует мать в щеку, всего один раз, недолго.

– Я скоро вернусь, – обещает он.

В безопасной зоне

В шкафчике у лейтенанта Эджитто, запертые на ключ, хотя тот все время торчит в замке, хранятся его личные лекарства – единственные лекарства в медпункте, о которых нет записи в книге учета. Помимо ходовых препаратов против легких недомоганий и кремов, совершенно не спасающих кожу от шелушения, там стоят три флакона с кишечнорастворимыми капсулами желтого и синего цветов. Флаконы без этикетки, один почти пуст. Вечером, перед тем как пойти в столовую, Эджитто принимает шестьдесят миллиграммов дулоксетина – эта привычка появилась у него в первые недели службы, несколько месяцев тому назад: он полагал, что так большинство неприятных побочных эффектов пройдет, пока он спит, и первым побочным эффектом являлся сам сон, наваливавшийся на него грудой камней и редко позволявший оставаться на ногах после десяти вечера. В первые дни у Эджитто проявились почти все побочные эффекты, обычно перечисляемые в инструкциях к антидепрессантам, – от острых приступов головной боли и отсутствия аппетита до вздутия живота и периодического подташнивания. Самый забавный побочный эффект – когда сводит нижнюю челюсть, так бывает, если широко зевнуть. Ничего, со временем все прошло. Да и сам лейтенант больше не испытывает неловкости, глотая капсулы, а поначалу он чувствовал себя неудачником и наркоманом: поэтому он и выдавил капсулы из блистеров и пересыпал в баночки без этикетки. Эджито уже давно смирился со своим поражением. Он обнаружил, что за поражением таится огромное, безграничное наслаждение.

Серотонинергетики прекрасно справляются с задачей, для которой созданы, – не подпускать близко тревогу и переживания. Подавленное настроение, охватившее лейтенанта после смерти отца, – со всеми подобающими психосоматическими реакциями и навязчивыми мрачными мыслями, которые в описании препаратов обычно именуют «склонностью к суициду», – осталось где-то далеко, словно искусственное озеро, перекрытое прочной плотиной. Лейтенант гордится достигнутым покоем. Мир в душе он ни на что не променяет. Иногда он чувствует сухость во рту, в ушах внезапно раздается резкий свист, переходящий в медленно затихающий гул. Естественно, есть и другое неудобство: уже несколько месяцев у него очень слабая эрекция, а когда встает, он даже сам не может довести себя до оргазма. Впрочем, какой уж тут секс, если он очутился посреди пустыни, на военной базе, населенной почти исключительно особями мужского пола?

В Афганистане он сто девяносто один день, из них почти четыре месяца – на передовой оперативной базе «Айс», расположенной на северной оконечности долины Гулистан, неподалеку от провинции Гильменд, где американцы каждый день ведут военные действия, пытаясь выгнать повстанцев из деревень. Морпехи считают, что в Гулистане вся работа уже сделана: они ведь построили передовой пост площадью почти четыре гектара в стратегически важном районе и наладили жизнь в окрестных деревнях, в том числе в Калайи-Кухна, где есть базар. На самом деле, как и все операции, проводившиеся с начала конфликта, зачистка территории не закончена: безопасная зона охватывает лишь пару километров вокруг базы, но и внутри этой зоны еще сохраняются точки, в которых засели повстанцы, а снаружи – вообще сущий ад.

Какое-то время базу занимали грузины, потом территория перешла под контроль итальянцев. В середине мая конвой из девяноста машин выехал из Герата, прошел по Ринг-Роуд по направлению к югу, до уровня Фараха, а потом повернул на восток – за ним безуспешно гнались застигнутые врасплох талибы. Лейтенант Эджитто участвовал в операции в качестве ответственного за медчасть и ее единственного сотрудника.

Когда они прибыли на базу, та находилась в ужасном состоянии: несколько бараков, полных щелей, какие-то глубокие ямы не вполне ясного назначения, повсюду мусор, мотки колючей проволоки и детали машин, вместо душевых – ряд нейлоновых мешков с дырками, висящих на крючках, на открытом воздухе, безо всяких перегородок. Ни малейшего намека на туалеты. Единственное помещение, выглядевшее пристойно, – оружейный склад, из чего была понятна расстановка приоритетов у их предшественников. Полк, где служил Эджитто, решил разместить там командный пункт. В первые недели важно было обеспечить минимальные удобства и усилить оборону главных ворот, выстроив длинный извилистый ряд укреплений.

Эджитто занялся обустройством медпункта в палатке недалеко от командования. На одной половине он разместил столик и койку, за ней – два шкафа и маленький переносной холодильник для хранения скоропортящихся медикаментов. За клеенчатой камуфляжной занавеской было его личное пространство. Комната ожидания – на улице: металлическая сетка, согнутая так, что получилась лавочка.

После того как, по мнению Эджитто, палатка приобрела приличный вид, он фактически закончил с обустройством. Теперь, когда он может многое усовершенствовать – развесить на стенах анатомические рисунки, сделать так, чтобы ожидающие приема пациенты сидели в тени, разобрать оставшиеся коробки и определить подходящее место для инструментов, – ему неохота этим заниматься, хотя он постоянно себя за это грызет. Ну и ладно, скоро возвращаться домой. Полгода командировки закончились, остальные члены его бригады уже покинули базу. Некоторые даже успели добраться до Италии, спешат насладиться тремя с половиной неделями отпуска и восстановить отношения с любимыми: из-за расстояния со временем начинает казаться, что эти отношения – плод чистой фантазии. Последним отбыл полковник Караччоло. Садясь в вертолет, он взглянул на голый пейзаж и произнес фразу, которой суждено было войти в историю: «Еще одна поганая дыра, по которой я не буду скучать». База перешла в руки свежих, лихих ребят полковника Баллезио, и прошло немало дней, прежде чем жизнь вошла в обычную колею. Случилось это как раз перед тем, как Эджитто настала пора уезжать.

Эджитто дремлет, сидя за столом (с недавнего времени дремать у него получается лучше всего), но тут в медпункт заглядывает солдат.

– Доктор!

Эджитто подскакивает:

– Слушаю.

– Полковник просил сообщить, что сотрудник медслужбы прибудет послезавтра. Вертолет доставит вас в Герат.

Парень так и стоит – наполовину внутри, наполовину снаружи, в полутьме лица не разглядеть.

– Сержант Ансельмо поправился?

– Кто?

– Сержант Ансельмо. Он должен был меня сменить.

Насколько ему известно, сержант подхватил простуду, давшую осложнение со стороны дыхательных путей, и еще несколько дней тому назад лежал в полевом госпитале в Герате с физиономией, стиснутой кислородной маской.

Оробев, солдат поднимает руки.

– Не знаю, синьор. Мне только велели сообщить вам, что прибудет сотрудник мед службы, а вертолет…

– Доставит меня в Герат, да, я понял.

– Так точно, синьор. Послезавтра.

– Спасибо.

Солдат топчется на пороге.

– Что-то еще?

– Поздравляю вас, лейтенант!

– С чем?

– Домой возвращаетесь.

Он исчезает, несколько секунд дверца палатки колышется, то открывая, то закрывая путь яркому уличному свету. Эджитто опускает голову на скрещенные руки и пытается снова уснуть. Меньше чем через неделю, если ничего не случится, он будет в Турине. При мысли об этом ему вдруг начинает не хватать воздуха.

Теперь уже не уснуть – он решает встать и выйти на улицу. Шагает вдоль восточной ограды, пересекает зону, где расположились артиллеристы, – палатки стоят тесно, чтобы протиснуться между ними, приходится сжимать плечи. Забирается по лестнице, приставленной к укреплению. Часовой здоровается и отступает в сторону, чтобы освободить место.

– Вы доктор?

– Да, доктор.

Эджитто подносит руку ко лбу, заслоняясь от света.

– Хотите, дам свой бинокль?

– Ничего, и так нормально.

– Да нет, возьмите бинокль, с ним лучше видно. – Паренек снимает бинокль с шеи. Совсем молоденький, хочет чувствовать себя полезным другим. – Наводка ручная. Покрутите колесико! Погодите, я вам помогу!

Эджитто дает ему настроить бинокль и принимается медленно разглядывать равнину, залитую полуденным солнцем. Вдалеке возникают миражи – кажется, будто видишь блестящие лужи. Раскаленная гора выглядит безопасной: с трудом верится, что в ней спрятаны сотни гротов и ущелий, из которых враг постоянно следит за базой, за каждым человеком, за каждым движением, в том числе и в данный момент. Но Эджитто это прекрасно известно, поэтому он не может позволить себе обмануться или забыться.

Он наводит бинокль на лагерь афганцев – водителей грузовиков. Те сидят в тени клеенчатых занавесок, кое-как натянутых между грузовиками, привалившись спиной к колесам и поджав колени к груди. В этой позе они могут сидеть часами, попивая горячий чай. Вместе с военными они привезли материалы для базы из Герата, а теперь не хотят возвращаться – боятся мести. Запертые на пятачке, который кажется им безопасным, они не могут уехать, как не могут и оставаться здесь вечно. Насколько известно лейтенанту, они ни разу не мылись. Им хватает нескольких канистр воды в день – столько, сколько нужно, чтобы утолить жажду. Из столовой им приносят еду – они берут ее, не говоря спасибо, но и ничего не требуя.

– Пейзаж не очень, верно, док?

– Довольно однообразный, – говорит Эджитто, хотя он так не считает. Гора ежесекундно меняет очертания, да и у желтого бесчисленное множество оттенков, надо только научиться их различать. Враждебный пейзаж, к которому он быстро привык.

– Я и не думал, что здесь так, – говорит паренек. Вид у него невеселый.

Спустившись с укрепления, Эджитто направляется к телефонам, хотя звонить ему особенно некому, да и сообщать о скором возвращении никому не надо и не хочется. Он решает позвонить Марианне. Набирает цифры, указанные на телефонной карте, механический голос сообщает, сколько осталось денег на счету, и просит подождать.

– Слушаю!

Марианна всегда отвечает по телефону резко, словно ее оторвали от занятия, требующего невероятной сосредоточенности. Но, узнав его голос, она смягчается, кажется, что нервное начало разговора обусловлено тем, что они далеко друг от друга.

– Это Алессандро.

– Ну наконец-то!

– Как дела?

– Голова болит и никак не проходит. А у тебя? Окончательно бросили тебя в одиночестве?

– Прибыл новый полк. Смотрят на меня как на умудренного жизнью старика. Забавно.

– Даже не подозревают, насколько они далеки от истины.

– Да уж. Но скоро поймут.

Пауза. Эджитто слушает слегка учащенное дыхание сестры.

– Вчера я ходила домой.

В последний раз они ходили туда вдвоем. После смерти Эрнесто прошло всего несколько дней, а они уже бродили по комнатам, разглядывая все вокруг так, словно выбирали, какую мебель забрать себе. Стоя перед большим зеркалом у входа, сестра заявила, что готова его увезти. Бери все, что хочешь, ответил он, мне ничего не нужно. Марианна вспылила: зачем ты так говоришь! А? Хочешь, чтобы я чувствовала себя виноватой, и потому говоришь «бери все, что хочешь», словно тебе ничего не нужно, а я – сволочь, во всем ищущая свою выгоду.

– Ну и как? – спрашивает он.

– А ты как думаешь? Пустой дом, везде полно пыли. Тоскливо. Даже не верится, что я там жила. Представляешь, стиральная машина была загружена. Они даже не удосужились посмотреть. Все вещи слиплись. Пришлось взять мешок для мусора и все выбросить. А потом я открыла платяной шкаф и выбросила все остальное. Все, что попалось под руку.

– Зря.

– Почему зря?

Эджитто и сам не знает. Знает, что не надо было этого делать, по крайней мере пока.

– Может, и пригодилось бы, – говорит он.

– Кому пригодилось? Тебе? Одежда – просто жуть. И потом учти, я здесь одна. Так что будь по крайней мере любезен не указывать, что мне надо и чего не надо делать.

– Ты права. Извини!

– Я связалась с парой агентств недвижимости. Говорят, квартира требует ремонта – много за нее не выручишь. Главное нам с тобой как можно скорее от нее избавиться.

Эджитто хочется сказать Марианне, что с продажей тоже можно подождать, но он молчит.

Она настаивает:

– Так когда же ты возвращаешься?

– Скоро. Вроде бы.

– Дату не сообщили?

– Нет. Пока нет.

– Может, мне все-таки позвонить? Я уверена, кто-нибудь откликнется и поможет.

Марианна всегда пыталась вмешиваться в его жизнь, словно оставляя за собой право оспаривать его выбор. В последнее время она неоднократно угрожала подать жалобу, и не куда-нибудь, а в Генеральный штаб. Пока что Эджитто удавалось ее отговорить.

– Это мне только навредит. Я же тебе объяснял.

– Не понимаю, как ты можешь так жить, не зная, что с тобой произойдет через неделю, через месяц. Постоянно зависеть от чьих-то капризов.

– Такая у меня работа.

– Дурацкая работа, ты сам знаешь.

– Наверное.

– Оказаться в месте, к которому ты не имеешь никакого, ни малейшего отношения. Смешаться с бандой фанатиков. И не надо мне говорить, что на самом деле я не такая, потому что мне прекрасно известно, какая я на самом деле.

– Марианна…

– До чего же все это глупо!

– Марианна, нам пора прощаться.

– Ну конечно, я так и знала. Слушай, Алессандро, квартиру действительно надо продать как можно скорее. Динамика цен в этом районе пугает. Только им могло казаться, что в нем есть что-то особенное. Эрнесто считал себя специалистом по инвестициям, помнишь? Он считал себя специалистом во всем. А теперь квартира ничего не стоит. Я правда очень обеспокоена.

– Я же сказал тебе, что сам этим займусь.

– Алессандро, действовать надо быстро.

– Хорошо. Пока, Марианна!

Эджитто не знает, означает ли задумчивый вид полковника Баллезио то, что он умный человек. Вряд ли, решает он. Зато Эджитто уверен в другом: полковник страдает разными маниями. Например, он увешал всю палатку пахнущими жвачкой ароматизаторами в форме деревца.

– Лейтенант Марокко! Располагайтесь!

– Эджитто, синьор полковник.

Баллезио наклоняется вперед, чтобы прочитать фамилию на куртке.

– Ой, да, ну ведь разница небольшая? Вольно, лейтенант, вольно! Садитесь вон там! Как видите, в этой палатке не так много удобств. Караччоло – спартанец. Просто он еще молод, все дело в этом. Зато я все больше ценю комфорт, – говорит он, любовно поглаживая живот. – Кстати, мне бы где-нибудь достать холодильник – для пива. Я видел холодильник у вас в медпункте. Он вам действительно нужен?

– Там хранится вакцина. И адреналин.

– Ну да, адреналин. Это важно. Но я мог бы хранить его у себя. Глядишь, и для пива место найдется. Все равно моя палатка открыта для всех, добро пожаловать в любой час дня и ночи. Особых тайн у меня нет. Да и вам вроде бы скоро домой?

Эджитто опускает глаза.

– В общем, подумайте! Может, и не стоит перетаскивать холодильник. Не знаю, как вы, а я всю жизнь мог пить теплое пиво. – Кивая в пустоту, полковник стискивает губы большим и указательным пальцами. – Ладно, ладно, – говорит он. Повторяет: – Ладно, ладно.

На столе у него лежит «Маленький принц». Полковник и лейтенант разглядывают нарисованного на обложке тощего мальчугана.

– Это жена всучила, – объясняет Баллезио, словно оправдываясь. – Говорит, я должен найти общий язык с нашими детьми. А я не очень понимаю, что значит «найти общий язык». Читали?

– Давно.

– По-моему, это чтиво для гомиков. Дважды над ней засыпал.

Эджитто растерянно кивает. Он уже забыл, зачем пришел к командиру. В зеленоватом свете, проникающем сквозь ткань палатки, Маленький принц кажется еще беззащитнее.

– Вы собирались о чем-то со мной поговорить, лейтенант?

– Полковник, я хотел бы остаться на базе. – Смысл фразы остается не вполне ясным и для него самого, пока он не договаривает ее до конца.

Баллезио поднимает брови:

– Вы серьезно?

– Да, синьор.

– Вообще в Афганистане или в этой заднице – Гулистане?

– На базе, синьор.

– Знаете, а вот я, наоборот, уехал бы хоть сегодня. Через три месяца откроется лыжный сезон. Лейтенант, вы не хотите вернуться домой – покататься на лыжах? Только не надо мне говорить, что вы один из тех южан, что ни разу не вставали на лыжи.

– Нет. Я умею кататься на лыжах.

– Ну вот и хорошо. Знаете, вообще-то я ничего не имею против южан. Среди них встречаются хорошие люди. Хотя называть их альпийскими стрелками – это все-таки слишком. Для них такая поганая пустыня, как эта, очень даже подходит. Им не привыкать. А вот я бы руку дал на отсечение, лишь бы вернуться в горы и кататься всю зиму на лыжах. Эх! Всякий раз обещаю себе, что в этом году займусь лыжами, а потом что-то не складывается. В прошлом году жена шла по тротуару и споткнулась, пришлось мне быть при ней сиделкой. Врагу не пожелаешь! Я смотрел в окно на покрытую снегом Тофану и, ей-богу, был готов пешком на нее взобраться, только бы потом скатиться вниз! Хоть на собственной заднице! А в этом году я снега вообще не увижу. Здесь только тратишь впустую время и жизнь. Особенно в вашем возрасте. Ну ладно. Вы точно хотите остаться?

– Совершенно точно, командир.

– Надеюсь, что вы не ощущаете себя кем-то вроде миссионера. Знаете, мне рассказали про то, как вы спасли ребенка. Ну, того, накачанного опиумом. Молодец! Очень трогательно. – Он беззвучно шевелит губами, словно жуя. – Помните только, что мы не миссионеры. У нас горячие головы. Мы любим играть с оружием, а еще больше – пускать его в ход.

– Это я из-за денег, – врет Эджитто.

Полковник с задумчивым видом яростно чешет нижнюю челюсть.

– Деньги – это веская причина.

Ароматизаторы в форме зеленых деревьев, как безумные, мотаются в потоке вылетающего из кондиционера воздуха, распространяя сладковатый запах. Эджитто чувствует, что его начинает подташнивать.

Баллезио показывает на него пальцем.

– А эта штука у вас на лице… Это пройдет?

Эджитто выпрямляет спину. Вспоминает рисунок из пятен у себя на лице. Рисунок меняется каждый день, как карта погоды, а он следит за ним, словно метеоролог. Он уже знает, что происходит в каждой части его лица: на щеках все скоро исчезнет, вокруг губ – побаливает, шелушение кожи под бровями пугает людей, уши – полный кошмар.

– Иногда проходит. Немного. На солнце, например.

– Я бы не сказал. Из-за пятен видок у вас так себе. Не обижайтесь!

Эджитто хватается руками за ремень. Внезапно ему становится жарко.

– У меня тоже раздражение, – говорит Баллезио. Расстегивает воротник куртки. – Подойдите! Вот, взгляните! Видите прыщики, да? Жутко чешутся. А у вас тоже чешутся?

Эджитто обходит вокруг стола, чтобы взглянуть на шею полковника. Вдоль края воротника заметно небольшое высыпание. Мелкие пузырьки, словно нарисованные карандашом точки.

– Обычная эритрема. У меня есть мазь с календулой.

– Календула? Это что за хрень? А кортизона нет?

– Кортизон вам не нужен.

– Мне от него сразу лучше. Принесите кортизон! И сами попробуйте им помазать, лейтенант!

– Благодарю за совет, командир.

Эджитто усаживается на прежнее место, положив руки на колени. Полковник застегивает куртку.

– Значит, останетесь с нами, – говорит он. – Чтобы заставить меня остаться здесь, мне должны отвалить кучу денег. Ладно. Дело ваше. Настоящий врач нам пригодится. Ваш коллега Ансельмо едва умеет швы накладывать. Сегодня же сообщу о вашем решении, лейтенант.

Эджитто просит разрешения уйти.

– Доктор, я еще кое о чем хотел вас спросить.

– Да, синьор.

– То, что рассказывают про розы… это правда?

– Что рассказывают?

– Что весной вся долина покрыта розами.

– Полковник, я ни разу не видел здесь роз.

Баллезио вздыхает:

– Я так и думал. Ну конечно. Разве в такой дыре растут розы?