Текст книги "Мэри Поппинс (перевод Б. Заходера)"

Автор книги: Памела Линдон Трэверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава четвёртая
Танцующая корова

У Джейн болело ухо. Она лежала в постели, и голова у неё была повязана цветным платком Мэри Поппинс.

– А что ты чувствуешь? – поинтересовался Майкл.

– Как будто у меня в голове пушки стреляют, – ответила Джейн.

– Настоящие пушки?

– Нет, хлопушки!

– Ого! – завистливо сказал Майкл. И ему почти захотелось, чтобы у него тоже заболело ухо. – Хочешь, я тебе почитаю вслух? – сказал он, подходя к книжной полке.

– Нет, мне очень больно, – ответила Джейн, хватаясь за ухо.

– Тогда хочешь, я сяду у окошка и буду тебе говорить, что делается на улице?

– Да, валяй, – сказала Джейн.

И вот Майкл сел на подоконник и стал рассказывать Джейн обо всём, что происходило в переулке. Иногда это было совсем неинтересно, а иногда – чрезвычайно интересно.

– Вот Адмирал Бум! – говорил он. – Он вышел из дома и куда-то спешит. Подходит, подходит… Нос у него сегодня красный-красный. Ой, на нём цилиндр! Вот он проходит мимо нашего дома.

– А говорит он: «Лопни моя селезёнка»? – спросила Джейн.

– Мне не слышно. Но, наверно, говорит… Вторая горничная мисс Ларк вышла в сад. А в нашем саду Робертсон Эй подметает листья и смотрит на неё через забор. А теперь он сел отдохнуть.

– У него больное сердце, – сказала Джейн.

– Откуда ты знаешь?

– Он мне сам сказал. Он сказал, доктор велел ему работать как можно меньше. А папа сказал, если Робертсон Эй послушается доктора, он его уволит… Ой, как трещит и стреляет! – крикнула она, снова хватаясь за ухо.

– Ого-го! – завопил вдруг Майкл в величайшем возбуждении.

– Что случилось? – закричала Джейн, садясь в постели. – Скажи скорей!

– Потрясающая вещь! По нашему переулку идёт корова! – ответил Майкл, прыгая по подоконнику.

– Корова? В городе? Настоящая корова? Вот чудеса! Мэри Поппинс! Майкл говорит, у нас в переулке – корова!

– Да-да! Идёт тихо-тихо, заглядывает во все ворота и всё осматривает. Как будто что-то потеряла и ищет!

– Ой, как жалко, что я не могу посмотреть! – грустно сказала Джейн.

Мэри Поппинс подошла к окну.

– Глядите! – сказал Майкл, показывая вниз. – Корова!

– Вот странно, правда?

Мэри Поппинс бросила вниз быстрый, пронзительный взгляд и вздрогнула от удивления.

– Тут нет ничего странного, – сказала она, обернувшись к Джейн и Майклу. – Ровно ничего! Я знаю эту корову. Она была большой приятельницей моей матери, и я буду вам очень обязана, если вы будете разговаривать с ней вежливо.

Разгладив фартук, она строго посмотрела на ребят.

– А вы давно её знаете? – спросил Майкл, стараясь говорить как можно вежливее в надежде услышать ещё что-нибудь про корову.

– Ещё до того, как она побывала у Короля, – сказала Мэри Поппинс.

– А давно это было? – спросила Джейн самым нежным голосом, каким умела.

Мэри Поппинс смотрела куда-то вдаль. Глаза её видели что-то, чего никто не мог рассмотреть. Джейн и Майкл затаили дыхание и ждали.

– Давным-давно, – начала Мэри Поппинс задумчивым тоном сказочника. Она сделала паузу, словно вспоминая события, случившиеся много-много веков назад. Потом продолжала, мечтательно глядя невидящими глазами прямо перед собой.

«Рыжая Корова – вот как её звали. И была она очень важной и богатой коровой, рассказывала моя мать. Она жила на самом лучшем лугу во всей округе – на большом лугу, который весь зарос лютиками размером с блюдечко и одуванчиками, стоявшими ровными рядами, как солдаты. И, когда она съедала голову одного солдатика, на его месте сразу вырастал другой, в зелёном военном мундире и в жёлтом кивере.

Она жила там всегда – она сама часто говорила моей матери, что не может даже припомнить тех времён, когда бы она не жила на этом лугу. Зелёные ограды да небо – это и был её мир, и она ничего не знала о том, что лежит за его пределами.

Рыжая Корова была очень почтенной дамой, она всегда вела себя как Истинная Леди и отлично знала Всё, Что Полагается. Белое было для неё белым, чёрное – чёрным, без всяких тонкостей и оттенков. Одуванчики бывают сладкие или кислые, середины нет, говаривала она.

И она была всегда очень занята. По утрам она давала уроки своей дочери, Рыжей Тёлке, и после обеда она обучала дочурку хорошим манерам, и мычанию, и вообще всему, что полагается знать приличному, воспитанному телёнку. А потом они вместе ужинали, и Рыжая Корова учила Рыжую Тёлку, как отличать хорошую травинку от плохой; а когда дочка укладывалась спать, она стояла на лугу и жевала жвачку, и в голове у неё текли важные, спокойные мысли…

Каждый день походил на другой. Одна Рыжая Тёлка вырастала и уходила, и её сменяла другая. И вполне понятно, что Рыжая Корова воображала, что жизнь её всегда будет неизменной, всегда одна и та же. Да она и не хотела никаких перемен, потому что была твёрдо уверена, что лучшей жизни, чем у неё, быть не может.

И вот, как раз когда она думала об этом, приключение – «как она сама потом рассказывала моей матери, – приключение уже подстерегало её. Случилось это ночью – тихой ночью, когда звёзды сами были похожи на одуванчики в небесах, а луна среди них казалась большой маргариткой.

В эту самую ночь – Рыжая Тёлка давно уже спала – Корова вдруг вскочила и пустилась в пляс. Она танцевала с увлечением; танцевала просто замечательно, строго выдерживая такт, хотя никакой музыки не было.

То она танцевала польку, то шотландскую джигу, то переходила на какой-то новый танец, который тут же сама выдумывала из головы. А в промежутках между танцами она делала реверансы, и кланялась, и приседала перед одуванчиками.

«Боже мой! – подумала Рыжая Корова, начиная отплясывать матросский танец. – Как странно! Я всегда считала, что танцевать неприлично, но выходит, это не так – ведь я сама танцую, а я всегда была образцовой Коровой!»

Она танцевала и танцевала в своё удовольствие, но в конце концов устала и решила, что танцевать хватит – пора бы поспать. Однако, к её крайнему изумлению, оказалось, что она не может перестать танцевать. Она попыталась улечься рядом с Рыжей Тёлкой, но собственные ноги её не послушались! Они продолжали танцевать, выделывать всевозможные па и выписывать кренделя и вензеля, и, понятно, ей пришлось танцевать вместе с ними! И она понеслась в бешеном вальсе…

– О боже! – восклицала она в промежутках между танцами. – Ах, как всё это странно! Ах, как странно!

Но, хотя она говорила тоном истинной леди, остановиться она всё-таки не могла.

Наступило утро, настал день, а она всё ещё танцевала – носилась по лугу то кругами, то вдоль, то поперёк, а по пятам за ней бегала Рыжая Тёлка и жалобно мычала. Когда же пришёл новый вечер и Корова всё ещё не могла остановиться, она очень огорчилась. А к концу недели она совсем расстроилась.

– Я должна пожаловаться Королю, – решила она и затрясла головой.

И, поцеловав Рыжую Тёлку, она велела ей хорошо себя вести и отправилась во дворец.

Всю дорогу она протанцевала, и лишь изредка ей удавалось перехватить травинку-другую, и все, кто видел её, таращили глаза от удивления. Но больше всех удивлялась она сама…

Наконец Корова пришла во дворец и, танцуя, поднялась по широкой лестнице к самому королевскому трону.

А на троне сидел Король. Он был очень занят – он сочинял новые законы. Его секретарь записывал их большим гусиным пером в маленький красный блокнотик.

Кругом стояли придворные и фрейлины; все они были разодеты в пух и прах и говорили все сразу.

– Сколько законов я сочинил сегодня? – спросил Король у секретаря.

Секретарь быстро сосчитал, перелистав блокнотик.

– Семьдесят два, ваше величество! – с низким поклоном отвечал он, стараясь не споткнуться о своё гусиное перо (такое оно было большое).

– Гм! Неплохо. И всего за час работы! – сказал Король, очень довольный собой.

Он встал и красиво задрапировался в свою горностаевую мантию.

– Карету! Я еду к цирюльнику, – сказал он величественно.

И тут он заметил Рыжую Корову. Он снова уселся и схватил свой скипетр.

– Что это такое, а? – крикнул он, увидав, что Рыжая Корова подтанцевала уже к самому подножию трона.

– Корова, ваше величество, – просто отвечала Корова.

– Это я вижу, – сказал Король. – Я ещё не лишился зрения. Но что вам тут нужно? Выкладывайте! И живо, потому что в десять я должен быть у цирюльника, а он не будет ждать! А мне необходимо подстричься. И, ради всего святого, перестаньте скакать и вертеться! – раздражённо добавил он. – У меня просто голова кружится!

– Просто голова кружится! – как эхо, подхватили придворные.

– В этом-то и есть моя беда, ваше величество, – жалобно сказала Корова. – Я не могу перестать!

– Не можете перестать? Глупости! – рявкнул Король. – Немедленно перестаньте! Таков королевский приказ!

– Немедленно перестать! Таков королевский приказ! – повторили все придворные.

Корова изо всех сил постаралась выполнить королевский приказ. Все кости и мускулы заходили у неё ходуном. Но напрасно. Она всё равно продолжала танцевать у самого подножия трона.

– Я старалась, ваше величество. Ничего не выходит. Я танцую вот уже седьмой день. И не сплю. И почти ничего не ем – листок-другой чертополоха, и всё. Вот я и пришла попросить у вашего величества совета – как мне быть?

– Гм! Очень странно! – сказал Король, сдвинув корону набок и почёсывая затылок.

– Очень странно! – отозвались придворные, тоже почесав в затылках.

– А какое при этом ощущение? – спросил Король.

– Странное, – отвечала Корова. – И, пожалуй, – сказала она, тщательно выбирая слова, – пожалуй, приятное. Словно… словно внутри у меня взад-вперёд бегают смешинки.

– Поразительно! – сказал Король.

Он подпер голову руками и уставился на Корову, погрузившись в размышления. Вдруг он вскочил и закричал:

– Господи боже ты мой!

Что случилось? – закричали придворные.

– Вы разве сами не видите! – завопил Король. От волнения он уронил свой скипетр. – Какой же я идиот, что сразу этого не заметил! И какие вы все идиоты! – гневно обернулся он к придворным. – Разве вы не видите, что она подхватила на рога Падучую звезду?

– Вот в чём дело! – закричали придворные, которые вдруг тоже все впервые заметили звезду, и уставились на неё. И казалось, чем больше на неё смотрели, тем ярче она разгоралась.

– В этом-то и беда! – сказал Король. – Итак, господа придворные, снимите эту звезду, чтобы названная… мммм… леди могла перестать танцевать и прилично позавтракала. Это звезда, сударыня, заставляет вас плясать, – обратился он к Корове. – Ну-ка, поживей!

И сделал знак главному придворному, который, изящно поклонившись Рыжей Корове, потащил звезду. Но звезда не поддавалась. За старшего придворного ухватился другой, за другого – третий, и так далее, и так далее; образовалась длинная-предлинная цепь, словно все придворные собирались тянуть репку.

– Не оторвите мне голову! – жалобно попросила Корова.

– Тяните сильней! – загремел Король.

Придворные повиновались. Они стали тянуть изо всех сил. Тянули так, что лица у всех стали красные, как малина. Они тянули до тех пор, пока у них уже не стало сил тянуть, и тогда они все повалились друг на друга.

А звезда и не шевельнулась. Она твёрдо держалась на коровьем роге.

– Тц-тц-тц! – сокрушённо щёлкнул языком Король. – Секретарь! Посмотрите, что говорится о коровах со звёздами на рогах в Энциклопедии!

Секретарь стал на колени и залез под трон. Потом он вынырнул оттуда с огромной зелёной книгой, которая всегда находилась там на тот случай, если Король пожелает о чём-нибудь осведомиться.

Секретарь поспешно перелистал Энциклопедию.

– Ничего нет, ваше величество, – сокрушённо сказал он наконец. – Есть только про Корову, Которая Подпрыгнула Выше Луны, но это вы и так знаете.

И – просто на всякий случай – он прочитал стихи, которые и так знает каждый ребёнок:

 
Послушайте сказочку
Вы, шалуны:
Корова подпрыгнула
Выше Луны!
Боюсь, что не скоро
Появится снова
Такая прыгучая
Чудо-корова!
 

Король потёр подбородок – это помогало ему думать. Потом он сердито вздохнул и поглядел на Корову.

– Вот всё, что я могу вам посоветовать, – сказал он. – Попробуйте сделать то же самое.

– Что попробовать? – спросила Рыжая Корова.

– Подпрыгнуть выше Луны. Может быть, это поможет. В общем, стоит попытаться.

– Мне? – спросила Рыжая Корова с возмущением.

– Да, вам, вам, кому же ещё? – нетерпеливо сказал Король. Он очень торопился к цирюльнику.

– Государь, – сказала Корова, – позволю себе напомнить вам, что я приличная, воспитанная скотина и мне с детства внушали, что прыжки – неподходящее занятие для дамы!

Король встал и махнул на неё скипетром.

– Сударыня, – сказал он, – вы просили у меня совета, и я вам его дал. Вы хотите танцевать вечно? Вы хотите вечно голодать? Хотите вечно не спать?

Рыжая Корова подумала о сочных, свежих, сладких одуванчиках. О том, как приятно лежать на мягкой луговой траве. О своих усталых ногах. И она сказала себе: «Ну, может быть, один разок ничего? А к тому же никто, кроме Короля, и не узнает!»

– А это очень высоко? – спросила она, не переставая танцевать.

– Не меньше мили, по-моему, – сказал Король.

Рыжая Корова кивнула. Она была того же мнения. Она подумала ещё минутку и наконец решилась.

– Никогда не думала, что дойду до этого, ваше величество! Прыгать, да ещё выше Луны! Но – я попытаюсь! – сказала она и сделала Королю грациозный реверанс.

– Отлично, – сказал Король весело. Он сообразил, что, пожалуй, всё же поспеет к цирюльнику вовремя. – Следуйте за мной.

Он направился в сад, и Корова и все придворные пошли за ним.

– Итак, – сказал Король, когда они вышли на широкую лужайку, – когда я свистну, прыгайте.

Он достал большой золотой свисток из жилетного кармана и слегка подул в него, чтобы убедиться, что он не засорился.

Рыжая Корова танцевала в положении «смирно».

– Ну, – сказал Король. – Раз!.. Два!.. Три! – И он свистнул.

Рыжая Корова набрала воздуху – и прыгнула. Вот это был прыжок! Земля сразу оказалась далеко-далеко внизу, фигуры Короля и придворных становились всё меньше и меньше и наконец совсем исчезли. А Корова взлетала в небо всё выше и выше; звёзды проносились мимо неё, словно большие золотые тарелки, и вот её ослепил яркий свет, и она почувствовала, что её коснулись холодные лунные лучи. Корова зажмурилась, пролетая над луной, и, миновав полосу слепящего сияния, она наклонила голову к земле и ощутила, что звезда соскользнула с её рога. С громом и звоном покатилась звезда по небу.

А когда она исчезла во тьме, Корове показалось, что до неё донеслись чудесные звучные аккорды удивительной небесной музыки…

И в следующий миг Рыжая Корова снова опустилась на землю. К своему большому удивлению, она обнаружила, что находится не в королевском саду, а на своём родном лугу!

И главное – она перестала танцевать!

Ноги её ступали важно и уверенно, как и полагается ногам всякой уважающей себя коровы. Степенной, неспешной походкой она прошла по лугу навстречу Рыжей Тёлке, по дороге обезглавливая своих золотоволосых солдатиков.

– Я так рада, что ты вернулась! – сказала Рыжая Тёлка. – Мне было так тоскливо!

Корова поцеловала её и стала пастись. Впервые за неделю она могла поесть вдоволь. И, чтобы утолить голод, ей пришлось съесть несколько полков.

Так она зажила по-прежнему. И сначала её это радовало. Она была счастлива, что может вовремя, без всяких танцев, позавтракать; может полежать на траве, пережёвывая жвачку; может спокойно спать ночью, вместо того чтобы до рассвета выписывать кренделя и делать реверансы.

Но вскоре она начала тревожиться. Да, конечно, луг, и одуванчики, и Рыжая Тёлка – всё это было очень хорошо, но она чувствовала, что ей чего-то не хватает. Чего – сперва она и сама не знала. Но в конце концов она поняла: она скучала по своей звезде. Да, как это ни странно, она, видно, привыкла танцевать и ощущать во всём теле счастливую лёгкость и бегающие смешинки.

Она стала раздражительной, она потеряла аппетит, и порой она без всякой причины ревела.

И вот однажды она пошла к моей матери, рассказала ей всю эту историю и попросила у неё совета.

– Дорогая моя! – сказала ей моя мама. – Неужели вы думаете, что на небе мало звёзд? Их миллионы! И миллионы звёзд падают каждую ночь! Но, конечно, нельзя ожидать, что они будут падать в одно и то же место, на один луг!

– Так вы считаете – если бы я немного попутешествовала… – начала Рыжая Корова, и глаза её засияли радостью и надеждой.

– Конечно! На вашем месте, – сказала моя мама, – на вашем месте я бы не долго раздумывала. Ищите – и обрящете!

– Я так и сделаю, – радостно сказала Корова. – Так и сделаю!

Мэри Поппинс умолкла.

– А я догадалась, зачем она пришла в наш переулок! – задумчиво произнесла Джейн.

– И я тоже! – поддержал Майкл. – Она ищет свою звезду.

Мэри Поппинс вздрогнула и выпрямилась.

– Будьте любезны немедленно отойти от окна, сэр! – сердито сказала она. – Сейчас я потушу свет!

Но и засыпая, ребята очень-очень хотели, чтобы Рыжей Корове удалось найти свою звезду…

Глава пятая
История близнецов

Джейн и Майкл ушли в гости, надев свои лучшие костюмы, в которых они выглядели, по словам Элин, «точь-в-точь как с витрины в магазине».

Весь день дом был очень тих и спокоен, словно он задумался о чём-то своём или, может быть, задремал.

Внизу, в кухне, миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газету. Робертсон Эй сидел в саду и был очень занят: он ничего не делал. Миссис Бэнкс сидела с ногами на диване в гостиной. И дом стоял тихий-тихий, замечтавшись о чём-то или, может быть, задумавшись.

Наверху в детской Мэри Поппинс сушила у камина костюмчики Близнецов. Солнце врывалось в окно, его лучи играли на побелённых стенах и танцевали над кроватками малышей.

– Эй, ты, отодвинься! Ты мне прямо в глаза залез! – сказал Джон громким голосом.

– Извини! – отвечал солнечный луч. – Ничего не могу поделать! Волей-неволей я должен пройти сквозь эту комнату. Приказ есть приказ. Мой дневной маршрут – от Восхода до Заката, а ваша детская как раз по дороге! Так что уж прости. Закрой глазки – ты меня и не заметишь!

Золотой сноп солнечных лучей пересекал комнату. Он явно старался двигаться как можно быстрее, чтобы выполнить просьбу Джона.

– Какой ты нежный, какой ласковый! Я тебя так люблю! – сказала Барби, вытянув руки навстречу тёплому сиянию.

– Молодчина! – одобрительно сказал солнечный луч и коснулся её щёк и волос лёгким, ласкающим движением. – Так ты говоришь, я тебе нравлюсь? – спросил он, видимо не прочь снова услышать похвалу.

– Уж-жасно! – сказала Барби, вздохнув от удовольствия.

– Опять болты-болты-болты? В жизни не слыхал столько болтовни, как тут! Вечно кто-нибудь трещит в этой комнате! – прозвучал с окошка чей-то пронзительный голос.

Джон и Барби поглядели в окно.

Там сидел Скворец, который жил на верхушке трубы.

– Это мне нравится! – сказала Мэри Поппинс, живо обернувшись. – Ты бы о себе подумал! Сам день-деньской трещит, стрекочет, кричит – чуть не до ночи! От твоей болтовни могут разболтаться ножки у стула! Ты хуже всякого воробья, сказать по правде!

Скворец наклонил голову набок и поглядел на неё сверху вниз со своей безопасной позиции на оконной раме.

– Ну, – сказал он, – у меня есть дела, множество дел. Совещания, переговоры, консультации, дискуссии, и так далее, и тому подобное. Разумеется, многое нужно… ммм… спокойно обсудить!

– Спокойно! – воскликнул Джон, от души смеясь.

– А я не с вами говорю, молодой человек! – отрезал Скворец, соскочив на подоконник. – И, между прочим, вам-то уж лучше бы помалкивать. Я слышал, как ты болтал в прошлую субботу. Господи! Я думал, ты никогда не остановишься! Ты мне всю ночь спать не давал!

– Я не разговаривал, – сказал Джон. – Я пла… – Он запнулся. – Я хочу сказать, я был нездоров.

– Гм! – сказал Скворец и перескочил на перила кроватки Барби.

Он бочком пробежал по перилам и остановился у неё в головах. Тут он заговорил ласковым, заискивающим тоном:

– Ну, Барбара Бэнкс, найдётся сегодня что-нибудь для старого знакомого, а?

Барби, подтянувшись за перила, уселась в кроватке.

– Осталась половинка печенья, – сказала она и протянула Скворцу свой пухленький кулачок.

Скворец мигом подскочил, выхватил угощение, перепорхнул на подоконник и начал жадно расклёвывать печенье.

– Спасибо! – многозначительно произнесла Мэри Поппинс.

Но Скворец был так поглощён едой, что не заметил намёка.

– Я сказала: «Спасибо!» – повторила Мэри Поппинс немного погромче.

Скворец поднял голову.

– А – что? А-а, оставь, девочка, оставь. У меня нет времени на все эти церемонии. – И он с удвоенной энергией принялся за печенье.

В комнате было очень тихо.

Джон, разнежившись на солнышке, сунул правую ногу в рот и стал водить пальцами по десне – там, где у него как раз начали прорезываться зубки.

– Зачем ты это делаешь? – весело спросила Барби своим нежным голоском, в котором всегда слышалась улыбка. – Ведь никто на тебя не смотрит – зачем стараться?

– Я знаю, – ответил Джон, продолжая разыгрывать на пальцах ноги какую-то мелодию. – Просто тренируюсь, чтобы не выйти из формы. Ведь эти штучки так радуют взрослых! Ты видела, что вчера было с тётей Флосси? Она чуть с ума не сошла от восторга, когда я ей это демонстрировал! «Золотко! Умница! Чудо моё! Прелесть!» Помнишь, как она закатывалась?

И Джон, взмахнув ногой, так и покатился со смеху, представив себе тётю Флосси.

– Мой фокус ей тоже понравился, – самодовольно сказала Барби. – Я стащила с ног носочки, и она от радости завопила, что так бы меня и съела! Вот потеха! Уж если я скажу «хочу съесть», я и правда съем! Печенье, сухарь, шишечку на перилах кровати, и так далее. А эти взрослые, по-моему, сами не понимают, что говорят. Ведь не хотела же она меня съесть на самом деле?

– Конечно, нет. Это у них просто такая дурацкая манера разговаривать, – сказал Джон. – Я их, наверно, никогда не пойму, этих взрослых. Они все какие-то глупые. И даже Джейн и Майкл иногда бывают такими глупыми!

– Угу, – рассеянно отвечала Барби, то стаскивая, то снова натягивая носки.

– Например, – продолжал Джон, – они не понимают ни единого нашего слова. Больше того: они не понимают, что говорят вещи! Подумать только, я в прошлый понедельник своими ушами слышал, как Джейн сказала, что она хотела бы знать, на каком языке говорит ветер.

– Да, да, помню, – сказала Барби. – Просто поразительно! А как тебе нравится заявление Майкла – ты, конечно, слышал? – что Скворец говорит: «Пик-пик!» Ему как будто и невдомёк, что Скворец ничего подобного не говорит, а разговаривает на том же языке, что и мы! Ну уж так и быть, от папы и мамы нельзя требовать многого – они ведь совсем ничего не понимают, хотя они такие славные, – но уж Джейн и Майкл могли бы, кажется…

– Когда-то они всё понимали, – сказала Мэри Поппинс, складывая ночную рубашку Джейн.

– Как? – хором откликнулись Джон и Барби, ужасно удивлённые. – Правда? Вы хотите сказать – они понимали Скворца, и ветер, и…

– И деревья, и язык солнечных лучей и звёзд – да, да, именно так. Когда-то, – сказала Мэри Поппинс.

– Но почему же они тогда всё это позабыли? – сказал Джон, наморщив лоб. – Почему?

– Ага, – многозначительно сказал Скворец, оторвавшись от остатков печенья. – Так вы хотели бы это знать?

– Потому что они стали старше, – объяснила Мэри Поппинс. – Барби, пожалуйста, немедленно надень свои носки.

– Вот так так! – сказал Джон, пристально взглянув на Мэри Поппинс.

– Тем не менее это так! – ответила Мэри Поппинс, потуже закатав носки Барби.

– Ну что ж, пусть Джейн и Майкл такие глупые, – продолжал Джон. – Я знаю, что я-то ничего не забуду, когда стану старше.

– А я – тем более, – сказала Барби, с удовлетворением посасывая палец.

– Забудете, – сказала Мэри Поппинс твёрдо.

Близнецы сели и уставились на неё.

– Фу-ты ну-ты! – сказал Скворец презрительно. – Нашлись вундеркинды! Тоже мне седьмое чудо света! Всё забудете, голубчики, как только прорежутся зубки!

– Ни за что! – отвечали Близнецы, глядя на Скворца так, как будто не прочь были его укокошить.

Скворец насмешливо засвистел.

– Будьте покойны, всё забудете! – повторил он. – Вы не виноваты, конечно, – добавил он мягче. – Просто тут ничего не поделаешь. Нет ни одного человека, который бы помнил после того, как ему стукнет самое большее год. За исключением, конечно, неё. – Он указал клювом на Мэри Поппинс.

– А почему она может помнить, а мы нет? – сказал Джон.

– А-а-а! Она не такая, как все. Она – редкое исключение. Она вне конкуренции! – сказал Скворец, ухмыляясь.

Джон и Барби молчали. Скворец продолжал объяснения:

– Она – единственная в своём роде. Нет, я не о наружности. Конечно, любой мой только что вылупившийся птенец гораздо красивее, чем Мэри Поппинс была, есть и…

– Я тебе задам, наглец! – сердито сказала Мэри Поппинс, мгновенно обернувшись и махнув в его сторону фартуком. Но Скворец, отскочив в сторону, перепорхнул на оконную раму и, оказавшись вне опасности, насмешливо свистнул.

– Думала, ты меня на этот раз поймала, да? – хихикнул он и помахал ей крыльями.

Мэри Поппинс только фыркнула.

Солнечное пятно двигалось по комнате, и длинные золотые стволы тянулись за ним. За окном набежавший лёгкий ветерок что-то тихонько прошептал веткам вишен в переулке.

– Слушай, слушай, ветер разговаривает, – сказал Джон, наклонив голову набок. – Мэри Поппинс, вы правда думаете, что мы этого не сможем слышать, когда станем старше?

– Слышать-то вы всё будете, – ответила Мэри Поппинс, – но понимать перестанете.

При этих словах Барби жалобно заплакала. У Джона тоже навернулись слёзы на глаза.

– Ничего не поделаешь. Так уж полагается, – сказала Мэри Поппинс назидательно.

– Ай-ай-ай, вот стыд! – насмехался Скворец. – Плаксы-ваксы! Разревелись! У невылупившегося скворчонка и то больше ума! Как не стыдно хлюпать!

И действительно, Джон и Барби теперь рыдали во весь голос, захлебываясь горькими слезами.

Тут дверь распахнулась, и в детскую вошла миссис Бэнкс.

– Мне показалось, малыши плачут, – сказала она и подбежала к Близнецам. – Что случилось, мои крошечки? Ах вы мои ненаглядные, мои солнышки, мои золотые птички! Что с вами? Почему они так плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие тихие, спокойные! Что-нибудь случилось?

– Да, мэм. Нет, мэм. Мне кажется, у них режутся зубки, мэм, – говорила Мэри Поппинс, нарочно не глядя на Скворца.

– Ах да, конечно! – просияла миссис Бэнкс.

– Не желаю я никаких зубок, если из-за них всё забуду! Всё, что люблю на свете! – вопил Джон, извиваясь под одеялом.

– И я не хочу! – рыдала Барби, зарываясь лицом в подушку.

– Ах вы мои бедняжечки, мои лапочки! Всё будет хорошо! Лишь бы эти противные зубищи скорей прорезались, – утешала их миссис Бэнкс, переходя от кроватки к кроватке.

– Не понимаешь ты! – яростно вопил Джон. – Не надо мне никаких зубов!

– Всё будет плохо, а совсем не хорошо! – плакала в подушку Барби.

– Да-да-да! Не надо плакать! Мамочка знает. Мамочка всё-о-о знает. Мамочка понимает. Всё будет хорошо, когда зубки прорежутся, – ворковала миссис Бэнкс.

С окна донёсся слабый звук. Это Скворец с трудом подавил смех. Мэри Поппинс строго поглядела на него. Он опомнился и принял серьёзный вид.

А миссис Бэнкс нежно гладила своих Близнецов, то одного, то другую, продолжая бормотать ласковые слова, которые должны были, по её мнению, их утешить.

И вдруг Джон перестал плакать.

Он был хорошо воспитанный мальчик, любил свою маму и сознавал свой долг перед ней. «Ведь она не виновата, бедняжка, что всегда говорит не то. Она просто-напросто ничего не понимает», – размышлял он. И вот, чтобы показать, что он на неё не сердится, он перевернулся на спину и меланхолически, глотая слёзы, взял правую ногу обеими руками и засунул её в рот.

– Ах ты умница, ах ты мой умница! – в восторге приговаривала мама.

Он повторил это упражнение, и она была в восхищении.

Тогда Барби, не желая уступать ему в любезности, поднялась с подушки и, хотя её лицо было мокро от слёз, села и стащила оба носка сразу.

– Чудо, а не девочка! – с гордостью сказала миссис Бэнкс и поцеловала её. – Ну, вот видите, Мэри Поппинс! Вот всё и хорошо! Я всегда знаю, как их утешить. Всё хорошо, всё хорошо! – повторяла миссис Бэнкс, словно напевая колыбельную. – И зубки скоро прорежутся.

– Да, мэм, – спокойно отвечала Мэри Поппинс.

И миссис Бэнкс, напоследок улыбнувшись Близнецам, вышла.

Едва дверь за ней закрылась, как Скворец разразился хохотом.

– Простите, что я не сдержался, – кричал он, – но, честное слово, это выше моих сил! Ну и сцена! Ну и сцена!

Джон не обратил на него внимания. Прижавшись лицом к решётке своей кроватки, он тихо, яростно сказал Барби:

– Я не буду таким, как все! Не буду, и всё! Пусть они, – он мотнул головой в сторону Мэри Поппинс и Скворца, – говорят что хотят! Я никогда не забуду, никогда!

– И я тоже, – ответила Барби. – Никогда.

– Клянусь своим хвостом! – завопил Скворец, хлопая себя крыльями по бокам и покатываясь со смеху. – Нет, вы только послушайте! Как будто это от них зависит! Да ведь через месяц, два, самое большее через три они даже забудут, как меня зовут, дурачки! Глупые беспёрые кукушата! Ха-ха-ха!

Раздался новый взрыв смеха, и Скворец, взмахнув пёстрыми крылышками, вылетел в окошко.

* * *

Прошло не так уж много времени с тех пор.

Зубки после немалых страданий наконец прорезались, как полагается всем зубам, и Близнецы отпраздновали свой первый день рождения.

И как раз на другой день после торжества Скворец, который улетал на курорт, вернулся в Дом Номер Семнадцать по Вишнёвому переулку.

– Привет, привет, привет! Вот и мы! – весело пропищал он, приземляясь на подоконник и подскакивая при каждом «привете». – Ну, как тут поживает наша девочка? – развязно осведомился он у Мэри Поппинс, наклонив голову набок и разглядывая её своими весёлыми, блестящими, озорными глазами.

– Без вас не скучала! – отрезала Мэри Поппинс, надменно вскинув голову.

Скворец рассмеялся.

– Всё та же Мэри П.! – сказал он. – Ты не изменилась! Ну, а как остальные? Я имею в виду кукушат, – пояснил он и покосился на кроватку Барби. – Ну, Барбарина, – начал он сладким, заискивающим тоном, – найдётся что-нибудь сегодня для старого знакомого?

– Гули-гули! – отвечала Барби, продолжая жевать своё печенье.

Скворец, вздрогнув от неожиданности, подскочил к ней поближе.

– Я говорю, – повторил он раздельно, – найдётся что-нибудь для старого приятеля, дорогая Барби?

– Ляп-тяп-тяп, – пролепетала Барби, глядя в потолок и доедая последнюю сладкую крошку.

Скворец уставился на неё.

– Ай-ай-ай! – сказал он наконец и, обернувшись, вопросительно посмотрел на Мэри Поппинс.

Они обменялись долгим взглядом.

Скворец перепорхнул на кровать Джона и уселся на перила решётки. Джон играл с большим пушистым игрушечным ягнёнком.

– Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? – прокричал Скворец пронзительно и тревожно.