Текст книги "Книга семи печатей (Фантастика Серебряного века. Том VI)"

Автор книги: П. Зайкин

Соавторы: Н. Киселев,Владимир Анзимиров,П. Дмитриевич,П. Громадов,Дмитрий Цензор,Б. Реутский,Антоний Оссендовский,Николай Энг,М. Розенкноп,Александр Измайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Владимир Анзимиров
УЖАСНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

Давно это было…

Я торопился докончить остаток скирда до обеда и стоял у барабана молотилки, весь обсыпанный колючей кострикой, покорно глотал горькую, едкую пыль, когда в ригу неожиданно вбежал, запыхавшись, поповский работник и замахал руками, прося остановить работу.

– Чего тебе? – сердито встретил я его, выждав, пока вспотелые лошади на приводе встали, самодовольно помахивая хвостами, и лишь барабан продолжал ворчливо дразнить:

– У-у-у… пустяки!.. У-у-у… пустяки!..

Рябой Архипка, смущенный переполохом, который вызвало его внезапное появление, не знал, с чего начать и мял картуз в корявых, нескладных руках.

– Да ну же, говори! – еще более раздражительно заторопил я.

– Как значит, молодая попадья померши…

– Какая молодая попадья у отца Ивана? Ведь он, без малого, 30 лет настоятелем?

– Ейнова дочь, то есть, что за батю Пустозерского выдана. На престольный, вечерысь, погостить к нам приехала… А сам-то батюшка – ныне поутру… (его требы дома задержали). Да так и обмер, как покойницу… жену, значит, свою увидел… Так и повалился! – загнусил торопливо Архипка, видимо волнуясь от необычного важного поручения и давясь словами…

– Ну, померла – царство ей небесное!.. Чего ж тебе надо?

– Царство небесное! – жалостливо отозвались, быстро крестясь, девки и бабы, уже успевшие, с вилами и граблями в руках, обступить его, чтобы послушать любопытную новость.

– Полечить покойницу, значить, батюшка с матушкой тебе приходить велели! – наконец неожиданно выпалил Архипка…

– Ах, глупой, глупой!.. Да нешто упокойничков лечат?! – закачали головами бабы, а девки задорно захихикали…

Решив, что с молодой попадьей, вероятно, глубокий обморок и ее родители нуждаются в моем совете, я с досадой передал свою работу старосте и поспешил выручить Архипку.

– Ну ладно, иди себе домой! Скажи – приду сейчас, только помоюсь…

В округе я был единственный образованный человек. Приходилось, поэтому, не только писать всякие прошения мужикам, давать агрономические и юридические советы, но и – «порошки» от лихорадки, «полоскание» от горла, перевязывать раны и т. д.

Я, по мере возможности, пополнял свои медицинские познания, покупал и раздавал лекарства для подания первой помощи. А главное, – ободрял растерявшихся, просиживал ночи у труднобольных… утешал… Мужики говорили, что от одного моего «глаза помогает». И, в конце концов, за мной утвердилась в округе слава чуть не всемогущего колдуна.

– А за доктором послали? – крикнул я вдогонку Ар– хипке.

– Как же… Как помирать стала, подводу за ним угнали, – отозвался он, весело шагая.

«Покойница» лежала еще на кровати, покрытая простыней, когда я пришел к нашему старику-батюшке. Около нее уже возился поджарый «доктор» на тоненьких ножках, оказавшийся «земским фельдшером», живущим в 25 верстах, случайно очутившимся поблизости.

– Ну что? – обратился я в нему.

– Я приехал, уже когда все было кончено, – как-то конфузливо отозвался он.

– И вы ничего не предприняли?..

– Ничего… Она уже была без пульса… А у меня – ни шприца, ни возбудителей с собой не было… Ведь я с оспопрививания прямо…

– Ко мне бы послали, – лез я с юношеским задором, чувствуя неодолимую потребность «заступиться» за покойницу.

– Поздно!..

– А все-таки, попробовать бы, – не унимался я… – Ведь такая загадочная, скоропостижная смерть…

– Еще утром сегодня веселая Маша встала, – вставила, давясь слезами, матушка, – вишь, она на 4 месяце тяжела…

– Воля Божья! – вздохнул старик-отец.

– А может просто – глубокий обморок?., летаргический сон? – приставал я к фельдшеру. – Ведь бывает!.. Попытаться бы! У меня есть и эфир, и камфара, и кружка для физиологического раствора…

Он только пожал плечами… Вскоре его позвали к умирающей роженице; он раскланялся и уехал, тоскливо отказавшись даже от поданной уже на подносе закуски с графинчиком.

Молодого батюшки я не дождался. Он уехал в город закупать все необходимое для похорон…

Из соседнего села донеслась жалобная дробь набата. А из-за леса вдруг выплыли густые клубы багрово-вишневого дыма… Он быстро расползался…

– Пожарище-то какой! – степенно пробасил батюшка, отгибая опущенную занавеску.

– Поеду!.. – решил я. – А вы все ж за доктором пошлите освидетельствовать усопшую, – обратился я к родителям… Все – бывает…

– Придется!.. – как-то нехотя отозвался старик.

Пожар в Перкине разыгрался огромный. Огонь перекидывало и большое, крытое соломой село запылало сразу в нескольких местах. Многие попадали между двух огненных потоков и, растерявшись, бежали вдоль них, пока не падали, задыхаясь от дыма и жары.

Кроме работы у пожарных машин и по спасению мужицкого скарба, пришлось заняться и перевязкой обожженных. Их оказалось более двух десятков…

Далеко за полночь я вернулся домой, еле держась на ногах, голодный, с отвратительной горечью во рту от дыма пожара и утренней молотьбы…

– Ну и денек выдался! – думал я, слезая с тележки и мечтая о постели.

Но едва я вошел в свою полутемную прихожую, как какая-то волосатая фигура (женщины с распущенными волосами, как мне показалось) бросилась на колени и стала целовать мне руки…

– Спасите! Помогите!.. Вы все можете!.. Одна надежда на вас…

Муж «покойной» – молодой, статный батюшка – ползал у моих ног и умолял вернуть ему жену.

– Только и радости у меня было на свете – Машенька!.. Отдайте ее мне!..

Как я ни пробовал отговориться от щекотливой просьбы «воскрешения», он – не отставал.

Наскоро захватив все необходимое, чтобы убедиться, по моему крайнему разумению, в несомненности смерти молодой поповны, я поехал с дрожащим, как в лихорадке, батей к дорогой ему «покойнице».

Она лежала уже на столе, покрытая кисеей с 3-мя свечами кругом; рядом «черничка», нараспев, коверкала псалтирь…

Лежит молодая Маша, как живая, только очень бледная… И губы совсем не синие… И пальцы рук свободно гнутся… И запаха – никакого…

Повозился я около нее с час… Давал нюхать нашатырный спирт, вспрыснул эфир под кожу, колол булавками ноги, зеркало к губам приставлял…

– Живая она! – так и вертится в мозгу…

Упросил я свечи убрать, псалтирь в соседней комнате читать (мнимоумершие слышат иногда) и не назначать похороны, пока от трупа не пойдет запах…

– Все, все сделаем! – твердил молодой батюшка, провожая меня и обещая тотчас же послать вторую подводу за доктором с моим подробным письмом об этом случае…

Вернувшись домой, когда уже совсем рассвело, я заснул мертвым сном и проспал до полудня. Из окна моей спальни видно было новое, еще не заросшее кладбище. Я был поражен непривычной толпой собравшегося туда народа и поспешил осведомиться у своей всеведущей кухарки.

– Батюшкину дочку хоронили! – успокоила она.

Я вскочил и бросился, в одном нижнем белье, спешно писать телеграммы: становому, исправнику, доктору, следователю…

Никто не решился, однако, впутаться в это деликатное дело и, основываясь только на одних моих показаниях, вырыть могилу…

Через 10 лет умерла старая попадья, завещав схоронить ее рядом с дочкой…

Когда копали могилу, мужики, слышавшие про похороны «живой», о чем, не переставая, говорила вся округа, – тронули и ее гроб. Он почти весь истлел, но было ясно видно, что крышка его сдвинута и из-под нее торчат часть головы и вся рука, ставшие уже скелетом.

Маша проснулась… Ужасное пробуждение совершилось слишком поздно…

Василий Ярославец
ЛЮБОВЬ К МЕРТВОЙ

– Так, по-вашему, со мной в жизни не случалось ничего страшного?

Я – ординарен, обыденен и ни к чему таинственному не причастен? Ну, так вы ошибаетесь, друзья мои! Был и со мной случай, – единственный, необыкновенный, о который разбиваются все доводы трезвого ума.

Тайные силы, сокрытые в человеке, о которых мы так мало знаем или, вернее, ничего не знаем, а о которых только догадываемся, – эти тайные силы руководили мной и заставили меня пережить то, о чем я хочу рассказать.

Говорившему было лет 45–47; это был немного полный блондин с голубыми добрыми глазами, с копной каштановых волос; упрямый подбородок и насмешливая складочка в углах губ изобличала в нем этакого себе на уме субъекта; такие типы часто встречаются в славянской расе, они как будто говорят: я добр, и простоватым кажусь, но палец мне в рот класть не советую, да и мозоли мои прошу оставить в покое, лучше будет!

Приятели-рыболовы дали место, Иван Владимирович расположился, выпил походный стаканчик, закусил и, закурив, начал.

– Было это годов двадцать пять тому назад, я тогда носился с идеалами, родственную душу искал, значит, горел любовью к людям и все прочее, что полагается, был я вполне нормальным, никаких физиологических извращений у меня не было, крепыш и здоровяк, каких немного, а идеалист, как институтка.

В большом я городе жил тогда, на Волге, дело одно изучал, знакомых было мало, да я не подходили они к моим понятиям о человеке, уж слишком реально, по-коммерчески, смотрели на жизнь человеческую, и скажу еще, что тогда я подругу искал и чист был, как Иосиф Прекрасный; пристукало меня одиночество мое, глаза мои останавливались на каждой хорошенькой особе женского пола, искал я идеала своего, значит, и, конечно, не находил, да и мудрено мне его было найти – уж очень я был робок в обществе женском.

Идя один раз на занятия, я встретил похороны, хоронили девицу, гроб барышня несли молоденькие, гроб был розовый, много было фиалок и лилий. Поравнялся со мной гроб, и вот тут-то что-то меня остановило, я прирос к тротуару, внутри властно заговорило – не рассудок, не любопытство поглазеть – нет, голос говорил, приказывал:

«Она, подруга твоя, тут в гробу, проводи ее!»

Я пошел за гробом и выстоял панихиду, оцепенелый, неподвижный, с одним желанием видеть мое умершее счастье, заглянуть в гроб.

Облокотись о края гроба, я наклонился над умершей, я не верил, что она умерла, но мертвенная синева в лице и окостенелая худоба ясно говорили – жизнь отлетела.

Я наклонился и поцеловал покойницу мучительным долгим поцелуем, поцеловал в губы. Я не ощущал трупного запаха, ого не было, но холод смерти сжал мне сердце, и едва я оторвал свои губы от губ мертвой, как услышал шепот: «Ты придешь. Придешь, чтобы еще раз поцеловать меня…» Я ясно уловил вздох…

Я сам превратился в труп, все внутри меня замерло, похолодело, мои глаза впились в лицо покойницы, и я увидел чуть заметное подергивание губ, мертвых губ… Я видел! Видел! Побежали мысли одна другой нелепей, одна другой кошмарней…

Неужели легенда о вампирах-упырях и ведьмах, – не легенда, а явь? Неужели я во власти одного из них, неужели я жертва его похоти? Я целовал вампира, значит, его власть надо мной почти неограниченна!..

Ошеломленный и безгласный, стоял я…

Меня привел в себя заплаканный старик – отец покойницы, он отвел, вернее, оторвал меня от гроба, он что-то говорил, утешал… Я слышал только, что Лена, – так звали покойницу, – умерла неожиданно, никто не ждал этого и вот… старик заплакал, слезы, как бисеринки хрустальные, катились по бороде, усам, в них играл огонь свечей и лампад и отражалось золото риз. «Ее нет! Нет Лены. Трое суток она лежала дома, мы думали, спит – доктора сказали….» Старик не мог говорить.

Гроб остался на ночь в церкви, завтра его поставят в склеп.

Церковь постепенно пустела, вышел и я.

Как лунатик, бродил я по городу. Что мне эта мертвая девушка, незнакомая, никогда не виденная мною? Но отчего так ноет и болит сердце, какая сила вмешалась в мою судьбу и зачем она поставила мертвую рядом со мною?

Ответа я не находил.

Я зашел в какой-то садик ресторана. Лакей поставил передо мной пиво, и я уловил странный и испуганный взгляд, который он бросил на меня украдкой.

Мысля путались, терялись, но одна настойчиво все более и более овладевала мозгом, и я понял! Понял, но это было так чудовищно и противоестественно, так не похоже на жизнь.

Да. Я боялся сознаться самому себе, что я влюблен в мертвую, которую только сегодня увидел и целовал в гробу. Нет, даже не влюблен, а люблю, люблю… мертвую!..

Было уже поздно, когда я вышел из ресторанчика. Идти, идти туда, в храм, проститься и еще раз поцеловать…

И я пошел.

Церковь была открыта, слабо мигал огонь от немногих свеч, было темно в углах и в алтаре, воздух был тяжел и удушлив.

Сторож прикорнул в притворе.

Гроб выделялся темнеющим пятом, я подошел к нему, монахиня, которая читала псалмы, вышла. И я остался один.

Поднявшись на ступеньки, я долго-долго смотрел в лицо мертвой.

– Ты уйдешь и никогда, никогда не вернешься…

Я протянул руки. Ты уходишь. Прощай! И опять то же состояние раздвоения охватило меня и желание взять поцелуй, ее мертвый поцелуй, толкало меня к мертвым губам: пусть он останется со мной на всю мою жизнь, другой женщины я не поцелую, он будет прощальный и последний!

Мои слезы падали на сложенные руки покойницы, страшная, наблюдающая смотрела она на меня сквозь опущенные веки, закрытый взгляд ее отдавался во мне.

И опять мысль, что предо мной вампир, стала предо мной, но сдержаться я не мог, руки мои обхватили ее голову, приподняли, губы мои приникли к устам мертвой, я впился в них мучительным поцелуем…

Страшный, нечеловеческий крик разнесся под сводами храма… Предо мной мелькнули раскрытые глаза, холодные, неподвижные; скорее почувствовал я, чем увидел, как взмахнули руки мертвой и хлестко сомкнулись надо мной, прижав меня к своей груди, холодной, обреченной могиле и тлению.

Очнулся я в больнице, больше месяца я был между жизнью и смертью. Но вот я жив и, как видите, не потерял рассудка…

– А она? Она – мертвая? Где же она и что это было?

Рассказчик прищурился и лукаво протянул:

– Мертвая…

– Да не томите!.. Ну что за манера!..

– Она похоронила себя, выйдя за меня замуж и вы не раз целовали этой мертвой руки и вели с ней беседу, не подозревая, что с вами говорит покойница.

У нее была какая-то особенная летаргия – доктора ее не знают: у уснувшего в этой летаргии никаких признаков жизни, он совершенный труп, но уснувший живет и мучается. Что сравнится с этими муками, что?..

Она внушала мне и приказывала, облекла меня своей душой и руководила мыслями, я был ее частью. Я светился любовью и был чист.

Что она пережила, того не дай Создатель никому испытать, словами не скажешь…

Ну, вот вам и мое страшное. Не знаю, понравилось ли только, а теперь стать пора… на боковую. По погоде судить, – утром клев важный будет.

Комментарии

Все включенные в антологию произведения, за исключением отдельно отмеченных случаев, публикуются по первоизданиям. Безоговорочно исправлялись очевидные опечатки; орфография и пунктуация текстов приближены к современным нормам.

Все иллюстрации взяты из оригинальных изданий. В случаях недоступности качественных копий те или иные произведения публиковались без иллюстраций либо же иллюстрации воспроизводились частично.

В оформлении обложки, фронтисписа и на с. 6 использованы работы С. П. Лодыгина.

П. Зайкин. Проклятый замок

Впервые: Журнал-копейка (СПБ.). 1909. № 2.

А. Оссендовский. Сочельник в старом замке

Впервые: Жизнь и суд. 1913. № 15.

А. (Антоний Фердинанд) Оссендовский (1876–1945) – польско-русский писатель, ученый, журналист, путешественник и авантюрист, человек с запутанной биографией, автор ряда фантастических и приключенческих произведений на русском и десятков книг на польском языке. Получил всемирную известность благодаря беллетристическо-документальной книге И звери, и люди, и боги (1922) о гражданской войне в Сибири и Монголии и бароне Унгерне.

Б. Никонов. Легенда старого замка

Впервые: Светоч. 1910. № 1. Илл. на с. 53 (из ориг. издания) с картин М. Малышева.

Б. П. Никонов (1873–1950) – прозаик, поэт, журналист. Сын председателя съезда земских начальников Вятской губ. Получил юридическое образование в Петербургском университете, был присяжным поверенным Судебной палаты (с 1910). С 1891 г. публиковал в периодике стихи, очерки и рассказы. В 1920-х гг. продолжал выступать с рассказами рассказы, опубликовал два романа, после этого не публиковался.

Б. Никонов. Лунный свет

Впервые: Аргус. 1914. № 15, март.

Б. Никонов. Легенда о фортепиано

Впервые: Огонек. 1914. № 13, 30 марта (12 апреля).

М. Розенкноп. Легенда о разбитом рояле

Впервые: Пробуждение. 1908. № 1.

М. Розенкноп (1876–1914) – беллетрист, печатался в периодике 1900-х – 1910-х гг.

М. Розенкноп. Ганнаккуллу

Впервые: Пробуждение. 1911. № 10.

Б. Реутский. Царица Земли

Впервые: Журнал-копейка (СПб.). 1909. № 19.

Б. Реутский – псевдоним издателя, прозаика, поэта Б. А. Катловкера (1872 – после 1944). Сын казенного раввина Кишинева, выпускник медицинского отделения Киевского университета. Работал врачом в Кишиневе. Один из основателей изд-ва «Копейка» и одноименного акционерного общества, выпускавшего Газету-копейку и многочисленные журналы-приложения, многие из кот. Катловкер редактировал. После революции возглавлял редакции газ. Батрак и Рабочая газета. В 1930-х гг. работал в изд. «Молодая гвардия», позднее в изд. Академии архитектуры СССР. Автор книги стихов, авантюрных романов, рассказов.

Б. Реутский. Сосед

Впервые: Всемирная панорама. 1911. № 91,14 января.

П. Громадов. Черный дог

Впервые: Волны. 1912. № 10, октябрь.

Д. Михайлов. Ярчук

Впервые: Журнал-копейка (СПб.). 1910. № 101.

Возможно, «П. Громадов» и «Д. Михайлов» – псевдонимы писателя и журналиста М. М. Асса (1874–1941), публиковавшегося до революции в многочисленных тонких иллюстрированных журналах Петербурга под псевдонимами «М. Михайлов», «Лев Максим», «Михаил Раскатов» (под последним опубликовал цикл романов о благородном разбойнике Антоне Кречете).

П. Дмитриевич. 13

Впервые: Журнал-копейка (СПб.). 1911. № 107/4.

А. Королев. Ужас

Впервые: Журнал-копейка (СПб.). 1915. № 313/3.

Д. Цензор. Удавленники

Впервые: Журнал-копейка (СПб.). 1916. № 375/13.

Д. М. Цензор (1877–1947) – поэт, прозаик. Сын портного. В 1900-х гг. учился в петербургской Академии художеств и на филологическом факультете Петербургского университета. Входил в многочисленные художественные объединения, тяготея к символизму. Автор сб. стихов Старое гетто (1907), Крылья Икара (1908), Легенда будней (1913) и др. В 1910-х гг. издавал журнал Златоцвет, редактировал Альманахи стихов, выходящие в Петрограде. В советские времена публиковал в основном детские, сатирические и агитационные стихи.

Н. Айлев. Призраки

Впервые: Журнал-копейка (М.). 1912. № 20/148.

Н. Киселев. Видение

Впервые: Журнал-копейка (М.). 1912. № 20/148.

Видимо, автор – литератор H. Н. Киселев (1894-?), публиковавшийся в периодике 1910-х гг., автор книги рассказов Миражи (М., 1911).

Н. Киселев. Реклама

Впервые: Журнал-копейка (М.). 1911. № 49/126.

Б. Никонов. Страшная книга

Впервые: Нива. 1906. № 1, с подз. «Новогодний рассказ».

А. Измайлов. Книга семи печатей

Впервые: Огонек. 1912. № 52, 25 декабря (у января 1913).

А. А. Измайлов (1873–1921) – литературный критик, прозаик, поэт, пародист. Сын дьякона, окончил курс Петербургской духовной академии. Печататься начал в 1895 г. как беллетрист, с 1897 г. широко публиковался в периодике, с 1916 г. редактировал газ. Петербургский листок. Завоевал широкую известность как критик, выступавший вместе с тем против радикального модернизма и авангарда, и пародист (сб. Кривое зеркало, 1908, и Осиновый кол, 1917). Менее известен как прозаик, нередко склонный к мистической фантастике. После революции занимался культурно-просветительской работой, читал лекции о литературе.

А. Измаилов. Букинист

Публикуется по авторскому сб. Осени мертвой цветы запоздалые: Рассказы (СПб., 1906).

А. Измаилов. Хиромантик

Публикуется по авторскому сб. В бурсе (Бытовая хроника в двух частях): Третья кн. рассказов (СПб., 1903).

А. Измайлов. Odor mortis

Публикуется по авторскому сб. В бурсе (Бытовая хроника в двух частях): Третья кн. рассказов (СПб., 1903).

А. Измайлов. Пьяный яд

Впервые: Огонек. 1913. № 51, 22 декабря (4 января 1914).

А. Измайлов. Гомункул

Публикуется по авторскому сб. Кривое зеркало: Пародии и шаржи (СПб., 1914).

А. Измайлов. Кто он?

Публикуется по авторскому сб. Избранные рассказы (СПб., 1913).

Н. Энг. Зеркало

Впервые: Синий журнал. 1916. № 26.

Возможно, автор – прозаик, поэт, публицист, лит. критик Н. А. Энгельгардт (1867–1942).

В. Анзимиров. Ужасное пробуждение

Впервые: Журнал-копейка (СПб.). 1909. № 8.

В. А. Анзимиров (1859–1921) – писатель, издатель, промышленник, просветитель. Незаурядная и многогранная личность. Сын полковника Корпуса горных инженеров, в молодости революционер народник, позднее основатель российской промышленности фосфорных удобрений, издатель семейства газет Копейка, публицист, общественный деятель, организатор Общества деятелей периодической печати и литературы. Во время Гражданской войны находился в Сибири, примкнул к белому движению. В сентябре 1921 г. пропал без вести вместе с экспедицией в Горный Алтай, организованной созданным им в Новониколаевске (Новосибирске) Музеем мироведения.

В. Ярославец. Любовь к мертвой

Впервые: Синий журнал. 1916. № 17.