Текст книги "Темперамент. Характер. Личность"

Автор книги: П. Симонов

Соавторы: П. Ершов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Выше мы упоминали о том, что оценка вероятности (возможности) удовлетворения потребности происходит как вполне осознанно, так и на уровне, не получающем отражения в сознании. Иногда эмоция возникает в результате всестороннего и вполне рационального анализа ситуации – вплоть до парадоксальных случаев, когда такой анализ ведет к нежелательным последствиям. Антуан де Сент-Экзюпери пишет о летчике, потерпевшем аварию в горах: «… начиная со второго дня, больше всего уходило сил на то, чтобы не думать… положение было уж очень безнадежным, чтобы иметь мужество идти, надо было поменьше размышлять о своем положении»[18]. Однако весьма часто эмоция оказывается как бы непосредственным откликом на изменение обстановки, и работа мозга по анализу этой обстановки ускользает от сознания, – тем более, что такой анализ осуществляется чрезвычайно быстро. Канадский ученый Д. Хебб убедительно показал, что страх – это отнюдь не реакция на угрозу, но эмоциональная реакция на степень защищенности субъекта от нависшей над ним угрозы. Казалось бы, не все ли равно: опасность, от которой я защищен, перестает быть опасностью. Тем не менее стремительно развертывающаяся (хотя и неосознаваемая) оценка защищенности требует дополнительных операций, включающих и учет совершенства навыков, и время, необходимое для соответствующих действий, и степень усталости субъекта и многое другое. Быстрота подобной оценки объясняется богатством ранее накопленного опыта, высокой автоматизацией необходимых действий, детали которых давно уже перестали контролироваться сознанием. Вот почему, встретив опасность, мы как бы «сразу» чувствуем страх, поскольку подготовка и оформление этого страха осуществлены мозгом на уровне подсознания.

Вместе с тем имеется и другая разновидность эмоций, формирующихся также вне контроля сознания, но существенно отличных от только что описанных. Мы имеем в виду те трудно определимые словами «предчувствия», которые возникают в процессе творческой деятельности и связаны с представлением об интуиции. У человека, занятого решением какой-либо трудной задачи, вдруг появляется радостное ощущение близости это18 Сент-Экзюпери А. Планета людей. М., 1957, с. 104.

го решения или, напротив, отрицательное чувство отдаления, ухода от желанной цели. Ни в первом, ни во втором случае человек не может объяснить, почему у него возникло это эмоционально окрашенное состояние. Тем не менее оно побуждает субъекта остановиться, прекратить дальнейшие поиски и попытаться сознательно разобраться в том, соответствует или не соответствует эмоциональная оценка ситуации реальному положению вещей.

По-видимому, в данном случае также имело место изменение – возрастание или уменьшение – вероятности достижения цели, следствием чего и явилась эмоциональная реакция, хотя оценка вероятности произошла на неосознаваемом уровне. Механизм формирования этой эмоции существенно отличается от случая с «мгновенной» эмоцией страха. Там оценка угрозы базировалась на врожденном или приобретенном, но отработанном до автоматизма опыте, на готовых «образцах» действий с учетом их эффективности, обнаружившейся в прошлом. Что же касается творческой деятельности, то здесь возникший вариант решения (гипотеза, догадка) еще только подлежит сопоставлению с действительностью с целью проверки его правильности или ошибочности. В первом случае вмешательство сознания излишне, оно бы только затруднило и замедлило процесс оценки внезапно сложившейся обстановки. Во втором случае вмешательство сознания преждевременно: под давлением накопленного опыта оригинальная догадка может быть с ходу отвергнута как нелепая, противоречащая всему, что было известно ранее. Вот почему неосознаваемую стадию порождения новых гипотез уместнее относить не к подсознанию, а к деятельности какого-то иного механизма. Работу этого механизма в сфере художественного творчества великий режиссер и теоретик сценического искусства К. С. Станиславский предпочел назвать сверхсознанием, которое вооружает сознание информацией особого рода. Источником этой информации также служит прошлый опыт субъекта. Но это – следы где-то, когда-то случайно промелькнувших связей, самых отдаленных ассоциаций, не находивших прежде практического или теоретического применения, не вошедших в обиход сознания, не оформленных в понятия, не имеющих названий и, разумеется, практикой не проверенных. Такое вмешательство сверхсознания часто бывает труднообъяснимо, но весьма впечатляюще. Оно сопровождается эмоцией, как правило, ярко положительной. В результате деятельность сверхсознания (интуиция) отождествляется с эмоцией и возникает иллюзия творческих функций самих эмоций, хотя на самом деле они – лишь показатель хода решения творческой задачи.

Будучи тесно связаны друг с другом, потребности, эмоции и механизмы прогнозирования вероятности удовлетворения потребностей представляют относительно самостоятельные феномены высшей нервной (психической) деятельности. Нейрофизиологические сведения показывают, – что они имеют свой собственный анатомо-физиологический субстрат, приурочены к различным отделам головного мозга[19]. Являясь функцией потребностей и вероятности их удовлетворения, эмоции в свою очередь оказывают влияние на силу потребности и механизм прогнозирования. Эмоция не только трансформирует, но и усиливает потребность. Экспериментально показано, что страх боли усиливает чувство боли, понижает болевой порог. С другой стороны, чувство радости, воодушевления, возможное даже при небольшом успехе, 19 Симонов П. В. Эмоциональный мозг. М.: Наука, 1981.

усиливает потребность достижения конечной цели. Слишком низкая или слишком высокая вероятность достижения цели, напротив, оказывает на потребность угнетающее влияние. Очень доступное перестает быть желанным, теряет свою привлекательность. Пессимистический прогноз порождает состояние безнадежности.

Механизм прогнозирования возможности удовлетворения потребности в свою очередь испытывает влияние эмоций и потребности. Отрицательная эмоция делает неблагоприятный прогноз еще более пессимистическим, субъективно удлиняет путь к поставленной цели. Положительная эмоция сокращает этот путь, упрощает его, делает цель более достижимой и нередко способствует переоценке реальных достижений («головокружение от успехов»). Что касается трансформации потребности, то ее усиление заставляет субъекта пренебрегать даже низкой вероятностью достижения цели. С другой стороны, сильная потребность склонна преуменьшать возросшую вероятность: при сильной потребности выигрыш кажется не столь уж значительным.

Взаимовлияния механизмов потребностей (мотиваций), эмоций и механизмов прогнозирования достижения цели сказываются на колебаниях того показателя, который психологи назвали «уровнем притязаний». Дело в том, что разные люди по-разному измеряют трудность задачи (в условиях, когда они сами регулируют эту трудность) в зависимости от успеха или неудачи очередной попытки. В самом общем виде можно сказать, что при одной и той же силе потребности человек охотнее стремится к цели, когда задача трудна, но решение ее возможно. Это правило идеально совпадает с получением максимума положительных эмоций. Слишком простая задача при хороших знаниях и способностях, равно как и непосильная задача, отрицательно влияет на положительное эмоциональное состояние, называемое удовлетворением своей деятельностью. Чрезвычайная сложность феноменологии эмоций заключается в том, что потребности, эмоции и механизмы прогноза, влияя друг на друга, продолжают зависеть от этих, изменяемых ими факторов. Все они – потребность, информация, эмоция, воля, действие – переплетающиеся звенья прямых и обратных связей единого в своей сути процесса трансформации потребности во внешне реализуемое поведение.

Эвристическое значение информационной теории эмоций применительно к проблеме индивидуальных различий можно сформулировать в следующих основных положениях.

1. Если мы признаем, что в основе любой эмоции лежит какая-либо актуализированная потребность, то многообразие и богатство человеческих эмоций свидетельствует о чрезвычайном многообразии потребностей человека, отнюдь не сводимых к пище, одежде, жилищу и продолжению рода. Поскольку именно потребности и производные от них трансформации – мотивы, интересы, убеждения, стремления, влечения, желания, ценностные ориентации и т. п. – представляют основу и движущую силу человеческого поведения, его побуждение и цель, эти потребности следует рассматривать как ядро личности, как самую существенную ее характеристику. Любой анализ индивидуальности окажется частным и второстепенным при абстрагировании от сферы потребностей и мотивов, их набора и внутренней иерархии. Характеристика личности начинается с уяснения и анализа ее потребностей.

2. Если эмоции играют столь существенную роль в трансформации потребностей, в организации их взаимодействия, их конкуренции и соподчинения, то важной характеристикой индивидуальных различий окажутся индивидуальные особенности взаимодействия потребностей с механизмами оценки вероятности их удовлетворения. Ниже мы приведем фактические аргументы, свидетельствующие о том, что параметры индивидуальности, получившие отражение в представлениях о темпераменте, теснее всего связаны с системой координат «потребности – вероятность их удовлетворения».

3. Выше мы уже упомянули о том, что, помимо эмоций в конкуренции потребностей (мотивов поведения), в процессах трансформации этих потребностей в действие, в поступок активно участвует механизм, который принято называть волей. Индивидуальные особенности волевых качеств субъекта лежат в основе характера, проявляющегося во внешне реализуемой деятельности. Однако прежде, чем говорить о волевых параметрах личности, необходимо уточнить, что именно подразумевается под представлением о воле, какова природа этого своеобразного феномена высшей нервной деятельности.

4. Если эмоциям. принадлежит столь ответственная роль в формировании конкретного набора и иерархии потребностей (мотивов), а эмоции в свою очередь зависят от вероятности удовлетворения этих потребностей, то открывается возможность целенаправленного воздействия на сферу потребностей и их трансформаций посредством эмоций. С этой целью мы должны вооружать субъекта средствами и способами удовлетворения тех его потребностей, которые представляют наибольшую ценность как для формирования его личности, так и для прогрессивного развития общества в целом.

Эта задача чрезвычайно усложняется тем, что потребности нельзя ни уничтожить, ни насадить: среди них нет «лишних», плохих или вредных. Вредны бывают только определенные трансформации потребностей, и, пожалуй, любая из них может трансформироваться в социально нежелательную. Если в процессе конкуренции мотивов удовлетворение одной потребности будет происходить за счет другой, то неудовлетворенная породит отрицательные эмоции и поиск средств их устранения (сюда, в частности, следует отнести наркомании). Поэтому забота о формировании гармонической личности требует заботы о вооружении всех естественных потребностей человека, чтобы эти потребности не нарушали цельность личности уродливыми трансформациями отдельных ее сторон.

Рост вооруженности субъекта обеспечивается различными путями. Во-первых, это – его обучение, практическое (а не умозрительное!) овладение опытом, накопленным предшествующими поколениями, усвоение норм (в широком смысле) современной субъекту культуры. Во-вторых, это – поощрение, развитие и культивирование собственного творчества как порождения новой, не существовавшей ранее информации о средствах и способах удовлетворения потребностей. Благодаря творческой деятельности субъекта происходит развитие самих норм, процесс «возвышения потребностей», их расширения и обогащения.

Поощрение творчества есть в сущности развитие сверхсознания, работу которого облегчает обогащенное опытом подсознание. К сверх-и подсознанию мы еще вернемся для более обстоятельного их рассмотрения, но сейчас уже следует отметить, что от потребности в вооружении зависят трансформации и удовлетворение всех других человеческих потребностей. Наиболее ярко она проявляется в детском возрасте, причем не только у людей, но и у высших животных, и поэтому ее часто упускают из виду, равно как и разнообразие ее трансформаций.

Таковы основные принципы нашего подхода к проблеме индивидуальности. Теоретически определив параметры индивидуальных различий, мы можем теперь перейти к их детальному и систематическому рассмотрению.

Мотивационное ядро личности

Каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет.

Марк Аврелий

Признавая ключевую роль потребностей в поведении человека, мы не располагаем их обоснованной классификацией, традиционно ограничиваясь делением потребностей на материальные и духовные, на естественные (биологические) и культурные (исторические). Для попыток дать их подробное и детальное перечисление характерны произвольность и отсутствие четко сформулированного принципа. Стоит ли удивляться, что каждый автор называет свое число потребностей: у Маслоу их 15, у Мак-Дауголла – 18, у Меррейи Пьерона – 20.

По-видимому, перечисление и классификация всех потребностей человека – дело совершенно бесплодное, потому что исходные (первичные) потребности трансформируются в бесконечное множество производных. Психолог Курт Левин назвал их квазипотребностями. Например, биологическая потребность сохранения определенной температуры тела порождает потребность в одежде; та в свою очередь формирует потребность в производстве материалов для изготовления этой одежды, в создании соответствующей технологии, в организации производства и т. д., и т. п. Значит, мы должны ограничиться только теми потребностями, которые не выводимы друг из друга и не заменяют друг друга в том смысле, что любая степень удовлетворенности одной группы потребностей не означает автоматического удовлетворения других. Объяснение подобной незаменимости мы усматриваем в представлениях В. П. Вернадского об освоении живым окружающего мира, которое включает в себя: 1) физическое заселение путем роста и размножения (место в геосфере); 2) необходимость занимать определенную позицию среди других живых существ своего и чужих видов (место в биосфере, которое на уровне человека становится местом в социосфере); 3) интеллектуальное освоение мира путем присвоения уже имеющихся культурных ценностей и познания неизвестного предшествующим поколениям (место в ноосфере). Соответственно потребности человека можно разделить на три главные исходные группы – на биологические, социальные и идеальные.

Биологические (витальные) потребности призваны обеспечить индивидуальное и видовое существование человека, принадлежащего живой природе на высшей стадии ее развития. Они порождают множество материальных квазипотребностей в пище, одежде, жилище, в технике, необходимой для производства материальных благ, в средствах защиты от вредных воздействий и т. д.

К числу биологических относится и потребность экономии сил, побуждающая человека искать наиболее короткий, легкий и простой путь к достижению своих целей. Потребность в экономии сил близка потребности в вооружении (которую нам предстоит рассмотреть специально), но это две разные потребности, хотя на уровне человека они постоянно дополняют, поддерживают и даже питают одна другую.

Принцип экономии сил лежит в основе изобретательства и совершенствования навыков, но может приобрести и самодовлеющее значение, трансформировавшись в лень. Экономия сил обнаруживается уже у животных: если им предложить два рычага для добывания одной и той же порции пищи, животное предпочтет рычаг, нажим на который требует меньших усилий. Более того, разные животные одного и того же вида (крысы, обезьяны) обладают индивидуально различной склонностью к манипулированию рычагом. Одни из них производят большое число нажатий, в то время как другие предпочитают подбирать пищу, добытую «манипуляторами». Только после удаления всех «манипуляторов» из экспериментальной клетки «потребители» начинают работать с рычагом. Если же оставить в клетке одних «манипуляторов», некоторые из них вскоре становятся «потребителями». В случае прекращения подачи пищи «потребители» очень быстро перестают надавливать на рычаг, а «манипуляторы» продолжают пользоваться рычагом сравнительно длительное время, несмотря на отсутствие подкрепления.

Социальные потребности мы выделяем в особую группу, памятуя, что социально детерминированы и все другие побуждения человека. Однако в данном случае речь идет о социальных потребностях в узком и собственном смысле слова. Это потребность принадлежать к социальной группе и занимать в ней определенное место, пользоваться привязанностью и вниманием окружающих, быть объектом их уважения и любви. Попытки свести все многообразие социальных потребностей к «жажде власти» безнадежно устарели. Потребность лидерства – лишь одна из многочисленных разновидностей этой группы мотиваций, причем потребность быть «ведомым» нередко перекрывает по силе и остроте желание быть лидером.

«Занимать место» в социальной среде – это выражение, в сущности, образно-метафорическое. Содержание социальных потребностей состоит в принадлежности к человеческому обществу, а она требует какого-то реального проявления. Сюда и входит, в частности, уважение, привязанность, любовь окружающих, как знаки признания этой принадлежности. Сама же она заключается в связях человека с окружающими людьми взаимными правами и обязанностями. Человеку исходно необходимы эти взаимосвязи с обществом себе подобных, права и обязанности по отношению друг к другу. Двойственность этих сложных взаимосвязей выступает, ощущается, оценивается и функционирует как потребность в справедливости. Она – сущность и основа исходных социальных потребностей человека. «Место в обществе, место в умах других», уважение, любовь и т. д., и т. п. – все это включает в себя представление о справедливости, о том, что должно принадлежать субъекту как должное и признаваемое другими. «Коммунальные страсти часто называют мещанскими. Ерунда! Какие же они мещанские? Пусть порожденные малыми причинами, но сами страсти – высокие, благородные, можно даже сказать: аристократические. Каждый борется не за себя, а за высокую справедливость… В нашей квартире все были за справедливость, но каждый понимал ее по-своему. И каждый по-своему был прав. Одно из самых тяжелых убеждений, вынесенных мною из жизни: каждый человек внутри себя прав»[20].

Вероятно, нет двух людей, у которых представления о справедливости по отношению к себе были бы тождественны. Но человеческое общество распалось бы, если бы члены его не находили общности в своих представлениях о справедливости, несмотря на их разнообразие. 20 Грекова И. Вдовий пароход. – Новый мир, 1981, № 5, с. 86.

Эта общность есть. Она проявляется прежде всего в самом признании наличия прав и обязанностей в человеческих взаимоотношениях. Далее неизбежно возникает общность в представлениях о содержании того и другого, хотя тут же обнаруживается и все разнообразие оттенков.

Наиболее значительные расхождения сводятся к соотношению между правами и обязанностями. В их основе лежит взаимодействие двух разновидностей социальных потребностей. Одна ветвь ведет к трансформациям социальных потребностей, настаивающих на своих правах, другая – на выполнении своих обязанностей. Первую разновидность мы условно называем социальными потребностями «для себя», вторую – социальными потребностями «для других». Обе присущи всем людям, но одни из них считают, что в поисках справедливости недостает соблюдения «моих» прав. Другие видят упущение в выполнении «своих» обязанностей. В обоих случаях имеется в виду социальное окружение, более или менее обширное – от соседей по квартире до человечества в целом. Во взаимодействии с этим окружением я либо выполняю свои обязанности, либо настаиваю на своих правах, что зависит от силы моих потребностей «для других» и «для себя». Силы той и другой потребности, контролируются общественно-историческими нормами их удовлетворения. К общественно-историческим нормам нам придется возвращаться еще не раз, поскольку они касаются удовлетворения всех человеческих потребностей, каждого отдельного человека и человечества в целом.

Теперь понятно, почему среди социальных потребностей мы хотим особо выделить потребность следовать нормам, принятым в данном обществе. Это очень важная мотивация, поскольку без соблюдения норм существование социальных систем оказалось бы вообще невозможным. Нормы формируются в результате сложнейшего взаимодействия исторических, экономических, национальных и других факторов, они получают отражение в общественном сознании и закрепляются господствующей идеологией. Но соблюдение этих норм базируется на присущей членам сообщества социальной потребности следовать поведенческим, нравственным, эстетическим и тому подобным эталонам.

Можно ли считать социальные потребности первичными (исходными) или они представляют квазипотребности, производные от материально-биологических? Мы полагаем, что можно минимум по двум причинам.

Во-первых, они имеют самостоятельную предысторию на дочеловеческих этапах эволюции. Например, у обезьян подход к пище и контакты с самками строго регламентируются положением данного самца в стадной иерархии. Один из эффективнейших способов получения экспериментального невроза с симптомами гипертонии и предынфарктного состояния заключается в том, что «лидера» группы начинают кормить в последнюю очередь, а к его самке подсаживают другого, «подчиненного» самца. Обратите внимание, что дело заключается не в лишении пищи и не в сексуальном голодании: самец-«лидер» получает любое количество самого вкусного корма и может общаться с самками. Нарушен только его зоосоциальный статус, и этого оказывается достаточно для катастрофического нервного срыва. Знаменитое «любовь и голод правят миром» оказывается несправедливым даже по отношению к животным.

Попытка найти в головном мозге «центры» стадного поведения, приурочив их к определенным структурам (например, к древней коре и передним отделам новой коры, как это сделал американский нейрофизиолог П. Мак-Лин), вряд ли правомерны. Вместе с тем в мозге имеются образования, повреждение которых сказывается особенно сильно на зоосоциальном поведении. К их числу относятся лобные и теменные области новой коры, миндалина, перегородка и латеральный гипоталамус. По-видимому, нервные элементы этих отделов мозга, объединяясь под влиянием генетических и средовых факторов в сложные «функциональные органы», как их назвал А. А. Ухтомский, и образуют нейрофизиологическую основу группового поведения. Прижизненному индивидуальному опыту здесь принадлежит особо важная роль. Например, эксперименты показывают, что формирование «лидера» обусловлено не столько его исходными задатками, сколько подчиненным поведением других членов группы.

Обезьяны способны инструментализировать конкуренцию за место в групповой иерархии. В специальной литературе описан случай, когда молодой шимпанзе стал «лидером», запугивая других членов стада ударами палки по пустой канистре из-под бензина. Как только экспериментаторы отняли у него канистру, в группе восстановились прежние отношения, и бывший «лидер» оказался на сравнительно низкой ступени зоосоциального соподчинения. В свете последних данных науки о групповом поведении животных можно предположить, что в процессе антропогенеза элементы истинной социализации, связанные с изобретением орудий труда, с присвоением его продуктов, наложились на достаточно сложную структуру стадной организации. По мнению Ф. Энгельса, «общественный инстинкт был одним из важнейших рычагов развития человека из обезьяны»[21].

Вторым свидетельством самостоятельного происхождения социальных потребностей служит развитие ребенка. Тщательные наблюдения показали, что актуализируемая в процессе общения потребность, обусловливающая привязанность и боязнь одиночества, не является производной ни от потребности в пище, ни от ранней сексуальности, как предполагал 3. Фрейд. Более того, если функции удовлетворения биологических потребностей (кормление, уход, смена пеленок и т. д.). и общение в виде улыбок, «разговора», игры с ребенком разделить между двумя лицами, ребенок больше привязывается к тому человеку, который вступает с ним в контакт. В то же время он остается равнодушным к взрослому, бесстрастно удовлетворяющему его первейшие жизненные нужды.

Незаменимость удовлетворения социальных потребностей красочно описал Паскаль: «Чем бы человек ни обладал на земле – прекрасным здоровьем, любыми благами жизни, он все-таки недоволен, если не пользуется почетом у людей… Имея все возможные преимущества, он не чувствует себя удовлетворенным, если не занимает выгодного места в умах… Ничто не может отвлечь его от этой цели… Даже презирающие род людской, третирующие людей, как скотов, и те хотят, чтобы люди поклонялись и верили им…».

Третью и последнюю группу исходных потребностей составляют идеальные потребности познания в самом широком смысле: познания окружающего мира в целом, в 21 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т, 34, с. 138.

его отдельных частностях и своего места в нем, познания смысла и назначения своего существования на земле.

Без твердого представления, для чего ему жить, писал Ф. М. Достоевский, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы (т. е. материальные блага). Так называемая эстетическая потребность, побуждающая людей создавать произведения искусства и обращаться к ним, безусловно, относится к данной группе.

И снова мы должны подчеркнуть, что потребность познания не является производной от биологических и социальных, хотя, разумеется, вторично связана с ними самым тесным образом. Потребность познания ведет свое происхождение от универсальной потребности в информации, изначально присущей всему живому, наряду с потребностью в притоке вещества и энергии. Удовлетворение любой потребности требует информации о путях и способах достижения цели. Вместе с тем существует потребность в информации как стремление к новому, ранее неизвестному, безотносительно к его прагматическому значению в смысле удовлетворения каких-либо биологических и социальных нужд. Филогенетические предпосылки этой потребности обнаруживаются уже у животных.

Вот один из многочисленных экспериментов, подтверждающих справедливость нашего вывода. В левый рукав лабиринта помещают пищу или воду. В правом нет ничего, кроме постоянно изменяющихся освещения, цвета пола, раскраски стен, рычагов и кнопок, нажим на которые никогда не ведет к появлению пищи и воды. Оказалось, что новизна служит не менее привлекательным стимулом, чем пища. Только очень голодное или жаждущее животное начинает явно предпочитать рукав с кормушкой и поилкой рукаву с «новизной». Опыты с выращиванием животных в «обедненной» (изоляция, неизменная обстановка) и в «обогащенной» (другие особи, предметы для исследования и игры) средах показали, что вес мозга, его строение и химизм существенно различны у этих двух групп животных. Эти эффекты не связаны ни с питанием, ни с двигательной активностью, а зависят исключительно от информационных характеристик внешней среды. В самое последнее время появились данные, в известной мере объясняющие внутренний механизм привлекательности новизны. Было установлено, что новизна повышает содержание в мозгу эндогенных эндорфинов – вырабатываемых мозгом веществ, похожих по своему строению и действию на морфий. Иными словами, удовольствие от новизны имеет свою химическую основу.

Впрочем, новое и непонятное привлекательно лишь в определенных пределах. Слишком новое пугает, а чрезмерная неопределенность становится тягостной. Таким образом, потребность в информации – это стремление животного не только познакомиться с новым, но и «упорядочить» среду, устранить присущую ей неопределенность.

На уровне человека ориентировочно-исследовательское поведение приобретает качественно новый характер познания окружающей действительности, уяснения правил и закономерностей, которым подчинен окружающий мир. Его загадочность так трудно переносится человеком, что он готов навязать миру мифическое, фантастическое объяснение, лишь бы избавиться от бремени непонимания, даже если это непонимание не грозит человеку какими-либо конкретными бедами: голодом, лишениями, опасностью для жизни. Постигая закономерности окружающего, человек кладет эти законы в основу создаваемых им моделей мира, будь то научные теории или произведения искусства. Художник не только обнаруживает в мире гармонию и открывает ее людям, писал А. Блок, он сам вносит гармонию в мир.

Выделенные нами три группы потребностей инициируют соответствующие виды деятельности, среди которых различаются материальная (производственная) деятельность, социально-политическая и духовная[22].

Биологические, социальные и идеальные (познавательные) потребности в свою очередь делятся на две разновидности: на потребности сохранения и развития. А. Маслоу и Г. Олпорт называют их потребностями «нужды» и «роста». Эти две разновидности потребностей репрезентируют на уровне индивидуального поведения диалектически противоречивый характер процесса самодвижения живой природы, где развиваться, усложняться и совершенствоваться может лишь то, что способно себя сохранить. Вместе с тем процесс самодвижения не сводится к одной лишь «борьбе за выживание», к уравновешиванию с окружающей средой, но предполагает освоение этой среды во все расширяющихся пространственно-временных масштабах. Освоение новых сред, все более отдаляющихся от первоначальной среды, в которой обитали предки, в сущности, является одним из главных Критериев прогресса биологической эволюции.

Тенденции сохранения и развития можно обнаружить во всех трех основных группах потребностей человека, но в каждой из групп они обладают своими особен22 Афанасьев В. Человек в управлении обществом. М., 1977.

ностями. Общее основание для их различения – это отношение к господствующей общественно-исторической норме удовлетворения. Потребности сохранения удовлетворяются в пределах норм; потребности развития превышают норму. Чем больше такое притязание на превышение существующих норм, тем ярче потребность развития. В идеальных потребностях норма – это достигнутое к настоящему времени знание, поэтому, казалось бы, все идеальные потребности суть потребности развития. В действительности все оказывается сложнее. Ученый едва ли заслуживает своего названия, если его потребность познавать ограничена какой бы то ни было существующей нормой. Мир безграничен, и познание его безгранично. В идеальных потребностях нормы – лишь ступеньки бесконечной лестницы.