Текст книги "Іезуиты"

Автор книги: П. Бунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

III
Устав ордена

«Личность Лойолы производит странное впечатление на людей нашего времени: он принадлежит миру, идеи и чувства которого мы понимаем лишь с трудом. Мы не можем сочувствовать его узким религиозным верованиям, его дикому фанатизму; его фантастическому мистицизму и болезненной мечтательности, указывающим патологическое состояние его души; но тем не менее, изучая его жизнь и созданное им дело, мы невольно признаем его человеком необыкновенным. Одаренный железной волей, необыкновенным упорством в преследовании намеченной цели и невероятною выносливостью в страданиях, Лойола был смел до дерзости в своих предприятиях. Вера в его собственное призвание никогда не колебалась, душа его была чужда всяких сомнений в том деле, которому он служил. Рядом с пламенным воображением, с сентиментальной набожностью и сильной наклонностью к суеверию, в нем уживался проницательный ум и необыкновенная способность угадывать истинный характер людей». Так характеризует Лойолу один из историков ордена иезуитов Ж. Рубер. К этой характеристике следует только добавить, что несмотря на свой религиозный энтузиазм Лойола до конца остался боевым солдатом, каким он был в молодости, и эту черту характера перенес на свою организацию.

Лойола хотел сделать, из своего братства «духовное войско», сражающееся за славу Божию под знаменем креста Господня. Это войско должно быть связано строгой дисциплиной, и объединено одним общим руководством. Сами иезуиты постоянно указывали на этот воинственный дух своей армии, а Лойолу сравнивали с полководцами. Обозревая первый период деятельности ордена, историк его Орлан-дина с увлечением прославляет «львиную храбрость и высокомерное презрение к смерти», свойственное членам ордена. «Есть легенды, – говорит он, – гласящие, что некоторые дети родятся с каской па голове – таковы члены иезуитского ордена, потому что судьба предназначила их для неустрашимой борьбы с непобедимыми силами и со всеми превратностями судьбы».

Этой характеристике вполне соответствует и организация иезуитов. Это меньше всего монастырь.

Иезуит, как солдат папской армии, должен быть всегда готов идти туда, куда скажут. У него не должно быть никаких привязанностей, даже к месту. «Наши дома, – говорит иезуит Хуарес, – похожи на военные лагеря». Неудивительно, что иезуиты были далеки и от всякого аскетизма, ибо для войны нужно сильное тело, неутомительность, энергия. «Вы должны проникнуться мыслью, – писал по этому поводу Лойола, – что душа и тело созданы одним и тем же Богом; он потребует у нас отчет за обе части нашего существа, а потому мы не должны ослаблять из любви к Богу одну из частей этого существа. Мы должны лелеять тело настолько, насколько оно является слугой души. Покорность тела дает душе возможность служить Богу и прославлять Его. Вместо того, чтобы бичевать себя до крови, вознесите сердце ваше к Вседержителю Вселенной, оплакивайте грехи свои и чужие, созерцайте неисповедимые Тайны Господа Нашего Иисуса Христа в настоящей и будущей жизни, любите три ипостаси Божества; ваши слезы будут тем драгоценнее, чем возвышеннее будут мысли, исторгнувшие их из ваших очей».

Иезуиты – не монашеский орден, они не носят монашеской одежды, не имеют хора, и их общежития не называются монастырями. Соединяя в себе все черты, присущие монашеским орденам, они ставят себе еще одну цель, характерную только для них: защищать светские и духовные притязания римской курии. Эта черта вносит в деятельность ордена наряду с религиозным и чисто политический элемент,

Организация ордена носит монархический и военный характер. В основе лежит строгая дисциплина построенная на последовательно проведенном принципе послушания. Устав ордена не признает за отдельной личностью никаких прав на самостоятельность. Все оригинальное, самостоятельное должно быть стерто, уничтожено. Член ордена должен вполне слушаться своего начальства, он не должен иметь ни своих мыслей, ни желаний.

«Пусть другие религиозные братства, – пишет Лойола, – превосходят нас постом и молитвой, строгостью одежды и пищи; наши братья должны блистать истинным безусловным послушанием, отречением от всякой воли и собственного суждения». Но было бы неправильно думать, что устав ордена требует только простой исполнительности. Идеальный последователь Лойолы должен не только отожествляться с желанием своего начальника: он должен отожествляться с его мыслями и считать истинным и справедливым все, что начальник думает и приказывает. «Если ты откажешься подчинить твой разум и волю, – говорит Альфонс Родригес, – то твое послушание не имеет значения жертвы; оно далеко от совершенства, потому что ты не хочешь принести Богу в жертву самую благородную часть твоего существа – разум».

Так создается та крепкая дисциплина, которая отличает орден иезуитов.

Во главе ордена стоит генерал. Ему принадлежит громадная власть. Эта власть пожизненна. Он управляет всем орденом иезуитов, и все ему обязаны повиноваться. От него зависит принять в орден кого-либо или исключить из него. Он по своему усмотрению сменяет должностных лиц. На смертном одре он назначает викария, который управляет делами общества до избрания нового. Все местные власти ордена обязаны ему давать возможно чаще отчеты и во всяком случае извещать его о всем важном, что происходит в данном округе. Таким образом генерал всегда в курсе всех дел и обо всем осведомлен. От генерала требуются самые высокие качества. Он должен быть набожен, добродетелен, проникнуться смирением и человеколюбием, должен вести вполне безупречную жизнь и побороть в себе великие страсти. Таков идеал. Действительность, конечно, никогда не отвечала этому идеалу.

По уставу ордена генерал должен жить постоянно в Риме. Около него всегда находятся его «ассистенты». Их четверо, они назначаются из представителей различных наций и составляют тайный совет генерала. Этот же совет собирает конгрегацию ордена после смерти генерала для выбора нового. Ему же предоставлено право смещать самого генерала. Это право, однако, ограничено определенными случаями, указанными в уставе. Кроме «ассистентов», около генерала находится еще «монитор», который обязан постоянно наблюдать за генералом и предупреждать его от ошибок.

Новые члены принимались в орден только лишь после строгого искуса. Принимаемого подвергали строгому допросу о его жизни, подробно знакомились с чертами его характера, способностями и дарованиями.

Ценились иезуитами в особенности физическая красота и дар красноречия. Принимались в орден, начиная с 14 лет. Впрочем, генералу было предоставлено право принимать и более молодых лиц.

Новые члены могли по своему усмотрению быть или светскими или духовными членами ордена. Лица, желающие быть духовными членами ордена, становятся сначала послушниками. Они должны совершенно отрешиться от прошлого, забыть родных и близких. Искус продолжается несколько лет.

Те, кто посвящает себя светской деятельности – назначается на светские должности. Они произносят три обета: послушания, бедности, и целомудрия. Лица, посвятившие себя духовной деятельности, кроме трех обетов, произносят четвертый – жить по уставу ордена.

Ядро общества составляют исповедники, произнесшие четыре обета. Четвертый обет представляет безусловное слепое повиновение папе. Число исповедников четырех обетов немного, приблизительно два на сто иезуитов. Когда умер Лойола, таких исповедников было только 35 человек. Это люди, уже достигшие зрелого возраста, не менее 45 лет. Прежде чем дать четвертый обет, они должны пройти строгий искус и заявить себя преданными убежденными деятелями ордена.

Исповедники четырех обетов живут обыкновенно в особых домах. Им предписывается безусловная бедность и нестяжательность. Но понятие бедности в устах иезуитов понятие относительное. По учению Лойолы, человек должен превратиться в статую, которую можно свободно раздевать и одевать и которой безразлично – одета она или нет. Иезуит четырех обетов не должен иметь привязанности к вещам, но если нужно, он может быть хорошо и изысканно одет. Такое понимание бедности открывало широкий простор к злоупотреблениям.

Наряду с безусловным послушанием, характерной чертой ордена является шпионство, возведенное в систему. На каждого члена общества возложена безусловная обязанность доносить о всем, что он заметит относительно своих товарищей. Члены ордена были поставлены в условия, при которых они не могли не доносить. Если один из иезуитов, зная проступок другого, скроет его и не донесет начальству, то все равно тот, на которого он не донес, донесет на него и обвинит именно в том, что он укрывает проступки товарищей. В результате, нет ни одного иезуита, на которого бы не было доносов с обвинением его в самых ужасных деяниях. «Если бы кто-нибудь порылся в римских архивах, – говорит иезуит Марианна, – то вынес бы заключение, что нет ни одного честного иезуита, по крайней мере, между живущими далеко от Рима и не известными генералу лично: все запятнаны доносами».

Вся жизнь иезуита известна его начальству. Над его духовной жизнью строгий контроль. Письма доходят, только пройдя цензуру старших иезуитов. Нельзя ни читать, ни приобретать книг без разрешения. Все до мельчайших подробностей предусмотрено уставом. Одежда должна быть всегда прилична, скромна и соответствовать обычаям той страны, где иезуиты живут. Обычная одежда иезуита такова: черный длинный сюртук, длинное черное пальто с широкими рукавами. На голове можно было носить застегнутую сутану с низкой шляпой или четырехугольным беретом. Вообще по внешнему виду иезуит совсем не походил на монаха, а скорее напоминал ученого или протестантского пастора.

Иезуит должен был вставать по звонку, убирать свою постель и комнату. Уходя, он должен всегда оставлять комнату отпертой, ибо начальник всегда может войти и осмотреть его вещи. Нельзя выходить из дома до восхода солнца и приходить после захода.

На улице иезуит должен вести себя скромно, вид его должен быть всегда приветлив и ласков. Он не должен морщить лоб и нос. Беседуя с высокопоставленным лицом, он должен скромно потуплять глаза. Вообще он должен больше смотреть вниз, чтобы не выдавать глазами своих мыслей. Инструкция подробно указывает, как иезуит должен ходить, держать голову, говорить, даже звонить в крыльцо у лиц различного общественного положения.

Обязанный доносить начальству обо всем, что ему известно относительно товарищей, по отношению к посторонним людям иезуит должен хранить тайну. Он не имеет права рассказывать об интимных делах ордена кому-либо. Все что делается в ордене, должно быть скрыто. Вот почему о внутренней жизни иезуитов так мало известно в обществе.

Иезуитский орден – это стройная, скованная дисциплиной организация, вдохновляемая одной общей идеей. Неудивительно, что скоро этот орден стал играть руководящую роль не только в религиозной жизни католической Европы, но оказывать громадное влияние и на политику. Папы поняли значение иезуитов и наделили орден необычными привилегиями, перечисление которых составляет отдельную книжку. Наделенные этими привилегиями, иезуиты смело ринулись в бой и скоро заставили заговорить о себе весь мир.

IV
Учение иезуитов

Как мы видели, орден иезуитов возник на почве борьбы католической церкви с реформацией. Основной задачей его основателя было защищать папство и его привилегии от всяких посягательств. Как бы ни относиться к католической реакции, нельзя не признать, что первоначальные цели основателей ордена были чисты. Это были действительно религиозные люди, они действовали исключительно «для вящей славы Божией». Вначале у них было на первом плане духовное оружие: проповедь и воспитание юношества. Но скоро, ввиду успехов ордена, к «товариществу Христа» стали присоединяться люди, которые «вящую славу Божию» стали понимать довольно своеобразно. Успех ордена вскружил головы. Богатства, притекавшие от почитателей, стали служить большим соблазном, и разгоревшиеся страсти привели к тому, что члены ордена перестали разбираться в средствах борьбы.

Уклоняясь от фактического участия в инквизиционных судилищах, члены ордена, однако, скоро стали идейными вдохновителями самых жестоких мер против еретиков. «Еретик, – говорит иезуит Экскобар, – будет отлучен от церкви, брак его будет расторгнут, его поместья, хотя бы майоратные, будут конфискованы; у него будут отняты все гражданские права, а в случае упорства он будет предан смертной казни. Дети еретиков будут также подвергаемы наказаниям, за исключением тех случаев, если они донесут на своих родителей. Инквизиторы не должны содержать детей еретика на доходы с его конфискованного имущества».

Инквизиция, с точки зрения иезуитов – «высшая форма общественного совершенства». В борьбе с еретиками допустимы всякие средства. В этом отношении для иезуитов был особенно удобен провозглашенный ими принцип, что «цель оправдывает средства». А так как цель ордена – слава Божия, то нет тех средств, которые бы не были оправданы этой целью. Прилагая этот принцип к жизни, иезуиты последовательно дошли до оправдания деяний безнравственных и даже преступных.

Стремясь упрочить свое влияние на общество и вращаясь среди самых разнообразных его слоев, они выработали тактику приспособления к различным вкусам и потребностям людей, с которыми они сталкивались. Хорошо понимая, что суровой проповедью аскетизма не привлечешь к себе сердца, они создали очень удобную мораль, которая была приемлема для всех, ибо никого не стесняла.

Мы приведем несколько рассуждений иезуитов относительно различных вопросов нравственной жизни, для того, чтобы показать, каким оружием члены ордена завоевывали сердца людей. Вот несколько рассуждений о разврате и браке. «Кто заводит связь, – говорит о. Франц Ксаверий Фегели (соч. «Практические вопросы об обязанностях духовника». Аугсбург. 1750 г.), – с молодой девицей, с добровольного согласия ее, тот не совершает этим греха, потому что она властна распоряжаться собой и любить, кого хочет». К этому другой иезуит Мулле, в своем «Компендиуме нравственности» прибавляет: «Кто овладел девицей насилием, угрозой или хитростью, тот обязан вознаградить ее и ее родственников за вред, который от этого произошел; он обязан дать ей приданое, чтобы она нашла себе мужа или сам жениться на ней, если не может вознаградить иначе, Однако, если дело осталось совершенно тайным, то он, по совести не обязан вознаграждать ее». О. Этьен Бони вообще о разврате говорит так: «Всем людям позволительно посещать развратные дома для обращения на истинный путь женщин, хотя весьма вероятно, что пришедший туда согрешит, ибо трудно воздержаться от соблазна. Но это будет только «fornificatio», а не «Sturpum». «Sturpum» было бы в том случае, если бы было совершено насилие над девицей против ее воли, «fornificatio» же основано на обоюдном согласии и не составляет для женщины обиды». Нельзя не сознаться, что эта точка зрения очень удобна для иезуитских проповедников, всегда любивших проповедывать в домах разврата.

Потакая разврату, они должны были оправдывать и тех, кто служит этому. Изобретательный о. Кастро Паоло учит в своем сочинении. «Слуга, принужденный для снискания пропитания служить развратному господину, может оказывать ему содействие в самых тяжких проступках. Так, например, он может доставлять ему наложниц, водить его в дурные места и прочее; во всем этом роль его безгрешна. Если например, господин его полезет в окно в спальню к женщине, то слуга может подсаживать его или держать ему лестницу, потому что оказывать помощь человеку влезающему само по себе совершенно безгрешно».

Любопытны рассуждения иезуитов и о том, нравственно ли брать деньги за проституцию. На эту тему пишет о. Гордон (общее нравственное богословие, т. II кн. V). «Публичная женщина, – философствует этот проповедник нравственности, – вправе требовать платы, но не слишком высокой. Это относится и к девицам, тайно занимающимся проституцией. Но замужняя женщина не вправе получать плату, потому что доход с ее проституции не входит в условия брачного контракта!» Впрочем, по этому вопросу у святых отцов разномыслие, по крайней мере, знаменитый о. Эскобар держится иного мнения: «Плата, получаемая замужней женщиной за нарушение супружеской верности, – говорит он, – составляет ее законное приобретение; но она обязана позволить мужу также пользоваться этим доходом».

Но рекорд бесстыдства побил, кажется, о. Том-бурино. Он отвечает на следующий вопрос: по какой цене следует женщине продавать доставляемое ею удовольствие? На это он дает такой глубокомысленный ответ: «Это зависит от многих условий, как то: от рождения, красоты и состояния женщины; например, женщина, пользующаяся общим уважением, стоит дороже той, которая доступна первому встречному. Стало быть, прежде всего дело в том, о ком идет речь – о публичной женщине или об уважаемой. Публичная женщина не должна брать с одного больше, чем с другого. Она должна назначить себе таксу, и тогда это будет соглашение между ею и её посетителем. Посетитель дает ей деньги, а она ему свое тело, как трактирщик – вино. Но приличная и уважаемая женщина может требовать, сколько вздумает, потому что при отсутствии определенной таксы продавец волен просить за товар, сколько хочет. Стало быть, такая женщина, как невинная девушка, может запрашивать за свою честь, сколько угодно, и никто не может упрекнуть ее в лихоимстве».

Не менее остроумно рассуждают отцы-иезуиты и о воровстве. «Позволительно ли в нужде воровать?» – задается вопросом о. Пьер Аррагон и отвечает: «Да, позволительно воровать и тайно и явно, но только за неимением иных средств помочь своей нужде. При том здесь нет ни насилия, ни похищения, потому что по естественному праву все принадлежит всем и кроме того, каждый обязан поддерживать свое существование». Разрешает воровство и о. Бенедикт Штатлер: «Если по болезни или неимению работы человек не в состоянии удовлетворить своим насущным потребностям трудом, то он вправе тайной или открытой силой брать у богатого излишек». Антонио де-Эскобар к этому прибавляет: «Если ты видишь человека, который собирается обворовать бедняка, то удержи его и укажи ему на какого-либо богача, чтобы он обокрал его вместо бедняка».

Иезуиты оказались прекрасными теоретиками лжи и клятвопреступления. Об этом они написали немало страниц. Приведем некоторые мнения. «Позволительно, – говорит X. де-Карденс, – давать клятву в важных и неважных делах с намерением не сдержать ее, если есть достаточное основание на это». Иногда позволительно говорить двумысленно и обманывать судей, пишет о. Кастропалос, если есть уважительное основание скрыть истину. Например, чтобы не быть казненным за убийство, необходимо притворство, и оно вполне позволительно в подобном случае и не составляет ни малейшего греха. В таких обстоятельствах дозволительно даже дать двусмысленную клятву, потому что первый долг человека, который выше всего – заботиться о сохранении своей жизни всеми зависящими от него средствами. В этом отношении со мною согласны ученейшие наши богословы, так что я могу сослаться на сочинения Наварры Толетта, Суареса, Валенсии и Лесия. «Будучи допрашиваем о каком-нибудь совершенном тобою поступке, – поучает Бонацин, – не вменяй себе в обязанность сознаваться, пока можешь приискать правдоподобные уловки. Если при судебном допросе ты видишь, что из сознания проступка произойдет для тебя большой и важный вред, смело отрицай, говоря, что не делал, но выражайся так, чтобы впоследствии иметь возможность истолковать свои слова, как угодно. Если тебя будут спрашивать о сообщниках, то и тут молчи и отвечай неправду, а всего лучше говорить так, чтобы истинный смысл ответа был непонятен». А вот остроумное рассуждение о взятке, о. Таберна: «Спрашивают, обязан ли судья возвратить взятку, поднесенную ему одной из сторон за решение дела в ее пользу? Отвечаю: он обязан возвратить взятку, если дело, за которое она дана, правое; но если дело, за которое ему дали деньги или ценную вещь, несправедливо, то он вправе удержать взятку, потому что заслужил ее».

Но особенно много изобретательности проявили иезуиты в создании теории самозащиты. С точки зрения иезуитских богословов всякий вправе мстить обидчику не только судебным путем, но и клеветою, позорением его чести и маранием его доброго имени; «Оклеветав его, – говорит о. Тамбурино, – можно быть уверенным, что найдется множество людей, которые будут клясться, что клевета справедлива, потому что люди вообще от природы злы и любят зло, так что обидчик, наконец, совершенно лишится чести и всякий будет указывать на него пальцами». Не менее откровенен о. Штатлер: «Будучи кем-либо опозорен, человек имеет полное право лишить обидчика той репутации, благодаря которой он находит доверие к своим клеветам; для этого можно обнаружить и обличить какой-либо тайный проступок его или преступление. Можно даже выдумать об обидчике какую-нибудь клевету, если нет другого средства справиться с ним и лишить его клевету доверия». Некоторые из иезуитов приходили даже к мысли, что клеветника можно убить. Так, профессор парижской коллегии, о. Герро поучал своих учеников: «Будучи оклеветан перед государем, судом, или другим влиятельным лицом, и не имея возможности восстановить свою репутацию иначе, как убийством клеветника, я вправе убить его. Я вправе даже сделать это и в том случае, если поступок, в котором он обвиняет меня, действительно совершен мною, но так тайно, что судебному следствию трудно открыть его». Ту же мысль о законности и дозволенности убийства еще более полно развивают Экскобар и Бузенбаум. Первый в своем «нравственном богословии» утверждает, что «человека можно убить, если того требует общее благо или личная безопасность». А второй, развивая эту мысль, учил: «Для защиты своей жизни, здоровья или чести даже сыну позволительно убить отца, монаху – аббата и подданному – государя». Мы увидим, что эта мысль не осталась только теоретическим положением, а была воплощена в жизнь, так как иезуиты принимали деятельное участие и были вдохновителями ряда цареубийств. Если Экскобар оправдывал убийство идеей общественного блага, то иезуит Генрикес проповедывал убийство, не прикрываясь никакими общественными идеями. Так, он учил своих последователей: «Если духовное лицо, имея связь с замужней женщиной и будучи пойман мужем, убьет его, защищая свою честь и жизнь, то не только останется прав, но и не лишится возможности отправлять церковные требы».

Таков тот мир нравственных идей, которые иезуиты в процессе борьбы выработали себе и которые они применяли на практике. Податливость их нравственной философии позволяла им слепо идти там, где их противники с брезгливостью останавливались.