Текст книги "Дзен в искусстве стрельбы из лука"

Автор книги: Ойген Херригель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Следовательно, невмешательство вовсе не означает, что люди будут предоставлены самим себе. Помочь без помощи, убедить не убеждая – это высший уровень! Только такой может быть помощь мастера. Сами священники до сих пор получали ее от учителя.

Итак, происходит отбор, еще более основательный, чем в монастырях среди учеников. Поэтому дзэн отрицает миссионерство.

Новый, только что описанный опыт долго остался бы непонятым и внушал бы беспокойство, если бы не шел рука об руку с другим, не столь навязчивым опытом, который нельзя понять неправильно – настолько прозрачна его структура.

Отношение ко всему не имеющему различий сущему в окружающем мире всегда характеризовалось отказом от любых оценочных категорий. Это вполне понятно. Умение равнодушно принимать радости и печали (причем радость продолжает оставаться радостью, но к ней относятся как к погоде) всегда считалось фундаментальной способностью, совершенства в которой достичь невозможно вообще.

Таким образом, отношение исключительно безлично-деловое. О способности через простое созерцание обнаруживать во всем окружающем его сущность и выражать ее мы уже говорили, подчеркнув, насколько это важно в искусстве. Но подобное было еще задолго до буддийского мистицизма и поэтому не является исключительно свойством дзэн. Равнодушный отказ от любых суждений как идейная абстракция – это только предварительная ступень к совершенно особому отношению, которое имеет огромное значение. Было бы неверным сказать, что оно не охватывается понятиями «субъективное—объективное», «личностное – вещественное». Человек не относится к вещам ни субъективно, ни объективно, он вообще к ним никак не относится. Что касается восприятия, то правильнее было бы сказать, что не человек относится к вещам, а сами вещи относятся к себе, используя его органы чувств, чтобы существовать для себя и таким образом достичь максимальной полноты бытия.

Такое объяснение вовсе не туманно и не расплывчато. Оно доступно европейцу, который не может вызывать в себе подобное состояние без предпосылок и предварительных упражнений и не может почувствовать, что этот вид непосредственного осознавания четок и конкретен в наивысшем смысле, настолько, что по сравнению с ним восприятие, которое распадается на сознание воспринимающего и сознание предмета, кажется недостаточным, вторичным, неправильным.

Таким образом, при непосредственном осознавании создается своеобразное измерение бытия: в онтологическом понимании прасфера, где все имеет форму, образ и смысл, но все еще стоит вне каких-либо теоретических определений. Но оно не может привести далеко. С точки зрения того, какую роль это играет в жизни, гораздо важнее значение этого непосредственного осознавания, в котором сущее как бы охватывает само себя.

Тот, кто способен получить подобный опыт, аргументирует, исходя из вещей, а не из самого себя.

Позиция расчетливого, рассматривающего все с точки зрения собственной выгоды человека будет для него невозможна, ему даже и говорить об этом не нужно. С такой позицией он несвободен, а чувствует себя (если он об этом думает) принуждаемым.

Справедливость по отношению к вещам проявляется, например, в икебане: букет составляют не по собственным меркам, а так, как требуют особенности цветов.

Всему следует дать возможность достичь полноты своего бытия, как будто все имеет на это право. И человек, на это способный, – дзэн-буддист именно в силу своего опыта. Благодаря этому опыту он уважает все сущее, все, что есть, и таким, как оно есть, включая все живое. Он никому не навязывает свою волю, но также и чужой воле не позволяет оказывать влияние на себя. Он уважает все сущее так, как будто оно есть проявление того, что лежит в его основе. И объемлет все сущее, и несет его Одно, Бог, Ничто, Космос. Таким образом он может усвоить формулу пантеизма.

Все это кажется ясным и бесспорным – и все-таки много возражений, прежде всего в отношении мира людей (в принципе, только в этом отношении) . Если бы он не находился в столь трудном положении, зачем бы нужен был дзэн? Зачем эта тяжелая работа над самим собой, зачем устанавливать связь с сердцевиной бытия? На этом месте рефлексия дает сбой. Она не способна осветить тьму.

Но тем яснее, что в своем развитии мистический опыт обретает все более четкую структуру: на место сущего при погруженном сосредоточении заступает ничто [пустота] и точно так же место ничто занимает сущее.

Пока однажды при осуществлении этого опыта (в котором из нечто переходят в ничто, а из ничто в нечто) не наступает просветление: ничто есть непосредственно космос. Это непосредственно бытие сущего – и не оно, это непосредственно ничто [пустота] – и не оно.

Это здесь – и не здесь, это вещь в ее самости – и опять же не она. То есть каждая отдельная вещь есть проявление ничто – и не-прояв-ление.

Неужели это есть истина, неужели все так просто? Так просто, что по сравнению с этим пантеистическое толкование кажется (хотя и ошибочно) сложным?

Значит, именно ради этого человек всю жизнь старался дойти до того, что столь просто?! Да, но к этому надо прийти, хотя эта Истина действительно как на ладони. В ее абсолютной истинности сомнений нет. Это видно в видении невидимого, в знании незнаемого.

Тот, кто приобрел опыт просветления (в котором ничто [пустота] освещает само себя), больше уже не понимает даже смысла вопросов, заданных исключительно из любопытства, чисто теоретически: почему ничто есть сущность сущего, как из ничто получается нечто? (Как из нечто получается ничто – известно из практики.) Это сохраняется при отказе от любой умозрительности. Чем менее сложным становится опыт, тем лучше. Так что мы снова возвращаемся к тому же самому: позволить всему быть таким, каково оно есть; не думать, что нужно добавлять что-либо от себя.

Дзэн-буддист открыт для всего (и не связан догмами), в том числе и для науки. Также он не отрицает рацио вообще – видимо, оно играет определенную роль и в мистических сферах.

Но даже при самых обычных обстоятельствах у него чрезвычайно богатая, духовно наполненная жизнь. По-другому он не может. Ведь он уже не живет своей жизнью, он и есть жизнь в ее самом внешнем проявлении – он снова вне своей самости. Не его несут, а он несет все, что есть, не неся этого. Каждый момент имеет для него ценность вечности. Он целиком и полностью живет в настоящем, в данный момент, не во вчера и не в завтра – но все-таки в них, поскольку это окантовка человеческого бытия, временного и преходящего.

Практика дзэн-буддизма

Становление ученика дзэн

Путь тренировки

Упражнения – с самого низа

Расслабление

Просветление, возрождение, природа Будды

Радость за других и сострадание

Боязнь слов

Общение со всем сущим

Понимание священников дзэн

Дзэн-буддист в мире, жизни и быту

Становление ученика дзэн

При введении в дзэн-буддизм ученик получает самые простейшие бытовые указания, требования к нему повышаются очень постепенно, в ходе многолетних упражнений.

Вначале глубинного сосредоточения достичь практически невозможно. Путь к нему, подготовленный медитацией, не должен осложняться несвоевременными нагрузками.

Предпосылка только одна: коан. (Коаны не выдумывают, это выражение уже существующего опыта, они парадоксально-непрозрачны, поэтому сами по себе опыта не дают.)

Так как во время поиска ответов на коаны сомнению подвергается все, что когда-либо имело значение (даже существование Будды!), в ученике растут беспокойство и даже некоторое неудовольствие. Ведь в конце концов во время упражнений не остается даже «я, который сомневается». В процессе освобождения от окружающего мира все как будто стерто и стиснуто.

Остается только одно: коан. Происходит только одно: обдумывание.

Но постепенно ученик осознает неплодотворность своих усилий и своей позиции. Таким способом решения не найти. Он отказывается (постепенно или внезапно) от напряженных размышлений и бессмысленных раздумий, так что в поле духовного зрения остается лишь коан. Существует только коан, больше уже нет «меня, который ищет ответ».

Это состояние поддерживается правильным дыханием.

Между тем мастер со свойственным ему удивительным знанием души контролирует поведение ученика. Ученик слепо в него верит (неважно, признал мастер его достижения на этом долгом и трудном пути или нет).

Благодаря коану ученик меняется и видит совсем новую картину мира. Это изменение проявляется в повседневной жизни, в жестах, в поведении, в произведениях искусства и так далее.

При этом обновлении снова приходит в движение до сих пор сдерживаемое обдумывание: ученик подводит итоги и хочет во многом разобраться. Он пытается истолковать, например, проявления и действительность, конечность и изменчивость, неизменность и вечность, субъект и объект действия.

В этот процесс мастер уже не вмешивается. Он производит впечатление человека духовно высокомерного и исходит из того, что медитативная практика отключает мышление. Конечно, мышление не нужно отбрасывать вообще, но на этой стадии больше подходит другое средство, защищающее от преувеличенной умозрительности: постепенное освобождение от своей самости, которое составляет основу дзэн-буддийского расслабления. Оно не снисходит на адепта просто так, его следует изучать терпеливо, иногда упражнения могут оказаться довольно болезненными. Ученик должен дойти до такого состояния, чтобы больше не задавать вопросов и не сомневаться, не рассчитывать и не спорить, не надеяться и не впадать в отчаяние, а преисполниться доверия и позволить нести себя от одного мгновения к другому.

Чтобы познать сатори, для адепта особенно важно научиться освобождаться от своей самости.

Если он познал сатори, то нужно пройти еще одну проверку – жизнью. Тогда появятся новые цели, новые события и определенное осознание «ведения души».

Так, например, становится понятно, что сам по себе мистический экстаз (если к нему не добавить серьезные вопросы о плодотворности жизни) ведет только к индивидуальному освобождению*.

* Индивидуальное освобождение понимается как окончательная цель в буддизме Хинаяны, в традиции же Махаяны, к которой относит себя дзэн, индивидуальное освобождение (нирвана) считается отступлением, так как в этом случае забывается спасение всех живых существ. Идеалом Махаяны является бодхисаттва, который, не переходя в нирвану (покой личного освобождения), остается в сансаре (круговороте перерождений), не будучи ею связан (т. к. преодолел омрачение – движущий механизм кармы), ради помощи живым существам. В итоге он достигает наивысшей нирваны – самого состояния Будды.

Именно поэтому адепта снова нагружают практической работой, он должен заниматься осязаемым трудом. Его отрывают от размышлений, потому что сейчас прежде всего нужно подтвердить себя в общении с людьми и вещами, признать их своеобразие – просто «позволяя им быть». При этом он должен открыться для всего и встречать идущее навстречу терпеливо и смиренно.

Одновременно адепт видит, что пока еще ему не хватает равностности, пока еще в нем очень много своенравия и упрямства, которые постоянно дают о себе знать. А еще он замечает, как сильно (в отличие от растений и животных) своим своеволием он вредит природе Будды.

Отношение мастера наконец переходит в ненавязчивую заботу о душе. Важна только постоянная работа над собой, отговорок здесь быть не может. Его живой пример воздействует на ученика, как укрепляя его, так и расслабляя. Убеждая, мастер находится поблизости и незаметно контролирует ученика, он видит каждое движение и каждое проявление чувств. Снова и снова проступают своеволие, упрямство, честолюбие или потакание личности. Может появиться также своеобразное желание убежать подальше, укрыться в одиночестве. Именно поэтому ученику необходимо выразить себя в земных делах. С другой стороны, безусловно нельзя отказываться и от внутреннего продвижения вперед, потому что это источник, в котором берет начало вся его сила.

Итак, упражнения на самопогружение для освобождения от мира и от себя самого переходят в деятельность в мире с повышением интенсивности и новым проникновением в чистое сердце вещей.

Для продвинутого последователя дзэн погруженное сосредоточение может осуществляться «без темы».

Оно ведет человека дальше: появляется возможность прикоснуться к самому ничто. Человек вступает в единство пустоты, в великое молчание.

Окружающее осталось тем же самым: цветок цветет, волна бежит к берегу. Но после просветления все видится иначе. Небо и земля стали едины. Сердце бьется в унисон с бытием и не-бытием, со временем и вечностью.

Все «знание» в обычном смысле забыто, через «не-знание» возникла новая жизнь. Вернувшись к началу, человек, куда бы он ни двигался, скромно, любя, даря и испытывая счастье, идет по пути, ставшему простым.

Путь тренировки

Дзэн-буддист прекрасно знает, что нужно культивировать, от чего отказаться и что развивать. Он знает это так же хорошо, как садовник, подстригающий деревья, знает свой сад. Сначала наставник не ждет от адепта того объема знаний, который сам имеет и которым является, а разрешает ему прорабатывать эти знания шаг за шагом. Он отдает себе отчет в том, что от необученной души нельзя сразу же требовать самого высокого. Начинают с самого низа (с тонким пониманием относясь к неудачам): с незначительных практических упражнений и с небольшой поддержки, которые в совокупности с послушанием и готовностью служить развивают терпение, покорность, выдержку и самодисциплину.

Даже самые мелкие задания, повышающие самодисциплину, занимают не последнее место на шкале упражнений, ведущих к совершенству. Если в начале этого нет, то конец (понимание, что все вытекает из дзэн) недостижим. Этот конец виден далеко не сразу. Но достичь его пытается каждый, хотя не у всех получается. Самое главное – куда именно приведет работа над собой.

Приведем небольшой пример.

Однажды в Японии нас посетил старый друг, с которым мы знакомы много лет, знаменитый японский профессор. Мы показали ему новое тан-су (комод) с красивыми металлическими накладками. Он сказал: если бы его спросили раньше, он мог бы посоветовать, как сделать комод еще более красивым. На этом разговор закончился. Для европейца в этих словах ничего недостойного нет. Но наш друг потом долго упрекал себя за высокомерие и демонстрацию своего «я». На следующий день он (в цилиндре) торжественно, по всей форме извинился за свои «зазнайские» речи. Мы ничего не поняли, а он объяснил, что высказал свое мнение с чувством превосходства и теперь ему ужасно неприятно. Какую скромность, честность и искренность он проявил при этом!

Такое поведение не является исключением.

Упражнения – с самого низа

Итак, упражнения начинаются с самого низа. Но в них нет ничего примитивного. Учителя дзэн не признают утверждение, что в малых и незаметных делах можно распускаться, если в великом и главном крепко держишь себя в узде. Эта ошибка чревата последствиями. Если человек недисциплинирован в мелочах, он часто оказывается несостоятельным в решающий момент, не говоря уж о том, что нет точных критериев для определения того, что в конкретном случае можно рассматривать как мелкое и несущественное, а что – как важное и имеющее решающее значение. Одно злое слово, брошенное в плохом настроении, может нанести огромный вред, но его уже не вернуть. Не поможет никакое раскаяние. Слово сказано и продолжает действовать. Даже если оно только подумано и в последний момент его удалось сдержать, то эта мысль, как неозвученное проклятие, оказывается более сильной и вредной, чем многие предполагают.

Все дело в том, что надо не энергично подавлять мельчайшие проявления нервного нетерпения, недовольства или злости, а разучиться их испытывать.

Происходит заботливое обучение души; здесь с самого начала и при продвижении со ступени на ступень необходим непрерывный самоконтроль. Он не ведет к духовному застою и ни в коем случае не подавляет драгоценные порывы. А если нужно, на помощь придет учитель. Именно из-за этой твердости и непоколебимости дзэн-буддизм был принят самураями. Именно благодаря им появился Бусидо – «Путь воина». Даже самые знаменитые практикующие художники тоже подчинялись строгой дисциплине.

Расслабление

Японец владеет позой расслабления, не изучая ее специально и не тренируясь. Пример взрослых, воспитание, традиция и повседневная жизнь с самого детства оказывают огромное и достойное восхищения воздействие. Расслабление ни в коем случае не является признаком душевной лени и духовной тупости, как может показаться поверхностному наблюдателю. Это душевно-духовная сила, с помощью которой удается вести такое существование, когда все получается. Чтобы вывести человека из себя или уничтожить, судьба должна нанести слишком тяжелые удары.

Расслабленность дзэн-буддиста совсем другая. Как лакомый плод многолетних, осознанных трудов, она слишком далека от того, чтобы оставаться просто позой. Она становится состоянием – в основных чертах приобретенным, а в процессе совершенствования подаренным.

Дзэн-буддист расслаблен, потому что он научился безоговорочно подчиняться своему учителю. Поскольку с каждым днем становилось легче шаг за шагом преодолевать предписанный путь и жить только сегодняшним днем, не заботясь о дне завтрашнем. Он дал себя убедить, что не сможет собственными силами заставить цель (просветление и возрождение) приблизиться и должен отказаться от помощи чувств, разума и воли, если не хочет потерпеть фиаско.

Но расслабленность, которой в непрерывных упражнениях достиг бывший адепт, – это только тень той окончательной расслабленности, которой нельзя ни научиться, ни лишиться, которая дарована просветленному при возрождении. Это расслабленность того, кто чувствует себя несомым по всем дорогам, во всех своих деяниях и недеяниях, не понимая, как это происходит. Он больше уже не живет в своей самости (потому что все когда-то собственное, личное, самостное ушло и возродилось в новом образе и значении), теперь он живет через всеохватывающую истину или, как говорят дзэн-буддисты, через свою «природу Будды». Это не имеющая имени и образа причина, лишенная самости основа себя, которая раскрывается в просветлении и только тогда становится действенной.

Просветление, возрождение, природа Будды

Просветление охватывает человека внезапно и похоже на духовную катастрофу – это знают все просветленные.

Их самосознание и здравый смысл, их добродетель и совесть, их убеждения, меры и ценности, по которым они до сих пор строили свою жизнь, внезапно теряют свое значение. К ним больше не возвращаются даже для проверки, от них отказываются, как будто они вообще никогда не существовали.

Преобразующая сила просветления настолько неотразима, что кажется, будто жизнь просветленного попала в новое измерение, открывшись для новых возможностей, о которых он раньше даже не подозревал.

И одновременно с этим возрождением он усваивает то, чем он является в основе своей сущности: свою «природу Будды», как говорят дзэн-буддисты. (Охарактеризовать эту природу как «лучшее» или собственно «я», или даже как «сверх-я», значило бы вступить в противоречие с осознанным положением вещей. В этой изначальной сфере больше уже нет ничего похожего на «я» или «сам». Это изначальная природа, лишенная самости и «я» основа, не имеющая имени и образа первопричина самости.)

На вопрос о сути природы Будды дзэн-буддист ответил бы: она неподвижна (если ему не нужно избегать понятийных объяснений). Но если попытаться поймать его на слове и указать на диалектические трудности соотношения между этой неподвижной основой души и ее внутренней подвижностью, то он решительным движением руки отметет все разговоры и объяснит, что о природе Будды невозможно говорить ни как о подвижности, ни как о не-подвижности. Она ни первое и ни второе; она и то и другое и при этом ни то и ни другое. Что она такое, можно узнать, уловить, но нельзя ни понять, ни выразить через мысль.

Радость за других и сострадание*

Дзэн-буддист лишается самости, и благодаря этому в его жизнь входят надежность и постоянство. Он радуется и страдает так, как будто радуется и страдает совсем не он. У него такие же ощущения, как при дыхании: дышит не он (как будто дыхание зависит от него и его согласия), а дышат его (и ему остается разве что осознанно за этим наблюдать).

* В буддизме входят в состав так называемых «четырех безмерных» (отношений, чувств): любовь, сострадание, со-радость, ревностность – по отношению ко всем существам.

Но сначала желание все-таки присутствует здесь и сейчас как мое желание, нежелание – как мое нежелание, радость только тогда радость, если она делает счастливым меня, страдание есть страдание только в той степени, в какой оно мучает меня.

Но как раз из-за этой соотнесенности с «я» просветленный относится к чувствам с подозрением. Пока такие чувства связаны с «я» и пребывают в нем, это лишь поверхностные явления, которые не имеют ничего общего с основой его существования. До самых глубин они затрагивают его только тогда, когда он в состоянии чувствовать их неописуемо просветленным способом как выражение желания или муки вообще, а не относящихся лично к нему. Тогда он знает, что это не он радуется или страдает лично и субъективно, а что мир, всеохватная сущность его бытия, радуется или страдает в нем или через него.

Это непонятно до тех пор, пока кажется, что чувство проявляется как результат мыслительной интерпретации, то есть как будто его источник – рефлексия. Об этом не может быть речи. Здесь нет толкований, резонанса, здесь не разбираются, а совсем скромно чувствуют, видят и осознают так, как способен чувствовать, видеть и осознавать просветленный. Разум тут бесполезен. Здесь пролегает неприступная граница, отделяющая размышления, даже если они весьма поучительны. А вот бессловесное чувство (если это не поверхностный порыв, а состояние, исходящее из самых глубин человеческого сердца) проникает сквозь все преграды даже в молчаливые создания и затрагивает их скрытую суть, так что человек, внезапно захваченный открывшимся перед ним, видит безграничное родство всего живого. Разум не замечает этого родства, не хочет его воспринимать и сознание.

Боязнь слов

Иногда появляется искушение считать, что дзэн-буддист обделен чувствами, а может быть, и вовсе бесчувственный. Конечно, не потому, что внутри он остается недвижным. Ведь внешне эта недвижность ощутима так же мало, как покой морских глубин, если судить по поверхности. Все дело в том, что дзэн-буддист старается не выставлять свои чувства напоказ и неохотно облекает их в слова.

Боязнь слов имеет разные мотивы.

Во-первых, сначала осознанно культивируемое, а потом превратившееся в инстинкт отторжение нечестности преувеличения. В ходе своего становления дзэн-буддист узнает об опасности, связанной с вербальным выражением своих чувств: человек выражает больше, чем чувствует, и, следовательно, имеет в виду меньше, чем говорит. С другой стороны, дзэн-буддист обладает слишком хорошим слухом, так что от него не может укрыться, насколько легко откупиться от навязчивых чувств, выразив их словесно. Если один раз сказать тому, кто познал тяжкие страдания, насколько горячо ты принимаешь участие в его судьбе, и почувствовать, как успокаивают и ободряют слова сочувствия, то становится понятно, что удовлетворить его потребности можно столь простым способом. И тут же теряешь этого человека из виду, начинаешь думать о нем отстранен-но, равнодушно отворачиваешься, возвращаясь к своим собственным делам, то есть уничтожаешь истинный смысл чувства и становишься день ото дня все более поверхностным. И наконец (тут мы подходим к основному мотиву), дзэн-буддист не ограничивает радость и сострадание только человеком и тем, что с ним связано. Своими чувствами он охватывает все, что живет и существует: то есть он не исключает животных и растения, вплоть до самых незаметных. По отношению к ним слово бессильно. И даже если некоторые из них неравнодушны к человеческой интонации или выполняют приказы, удивительно тонко реагируя на голос своего хозяина, они все равно никогда и ни на что не дают ответа.

Общение со всем сущим

То обстоятельство, что слово перекидывает мостик от человека к человеку, не есть повод пренебрежительно или даже презрительно относиться к сферам жизни, где слово не соединяет, не создает живого контакта, а наоборот, разверзает пропасть (как будто то, что не достигло ступени «человек», есть явление временное и поэтому не должно восприниматься как существенное).

Чувства не становятся слабее из-за того, что не имеют имени. В них тем больше искренности и интенсивности, чем меньше человек готов перевести их в плоскость вербального выражения. Дзэн-буддист постоянно получает подтверждение этого из собственного опыта, свидетельствующего, что существует глубинное общение, которое охватывает все формы жизни (в том числе и связанные с человеком) и ради непосредственности отказывается – потому что должно отказаться – от слова, разговора, диалога.

Становится понятно, что дзэн-буддист вовсе не воспринимает это как красивую сказку и убеждается на своем опыте: искренние чувства выходят за любые созданные разумом границы. Но еще более важно, и даже имеет решающее значение, что радость за других и сочувствие для него не необязательные личные чувства, которые, конечно, отличают и определяют его духовно-душевный уровень, но все-таки остаются бездейственными и исчезают, как будто их никогда и не было. Однозначный опыт постоянно подтверждает, что существование этих чувств изменяет лицо мира. Поэтому дзэн-буддист удовлетворяется тем, что имеет чувства и хранит их. Он не заключает их в самом себе для собственного удовольствия, а дает им возможность совершенно беспечно и ненамеренно проявляться в его поведении. Он не проходит мимо чужих радостей и бед, не приняв в них участия, не подтвердив их и не укрепив силой своих собственных чувств (которые на самом деле не его, чтобы они полнее раскрывались в своих внешних проявлениях.

В рамках этого лишенного самости контакта с окружающим миром дзэн-буддист усваивает, что ему все удается, если он правильно понимает и осуществляет общение с самим собой, что быть счастливым – это не незаслуженный подарок судьбы, а искусство, которое можно изучить и совершенствовать, поднимаясь все выше и выше, с одной ступени на другую. Поэтому для правильного существования требуется, чтобы ему открылось, что же такое в реальности «он сам», то есть нужно научиться общаться не только с тем, что его окружает, но и с самим собой, лишившись своей самости; научиться видеть в неискаженном виде не только сущность сущего, которым он не является, но и сущность сущего, которое есть он сам.

Понимая это, он спрашивает о сущности сущего и, таким образом, о всеохватывающей Истине, через которую существует все сущее и, следовательно, он сам.

Какие пути он пройдет, чтобы получить ответ, объяснить невозможно. Скажу только одно: что с этим ответом (если вопрошающий вообще его получит) связан однозначный опыт, свидетельствущий, что никакие попытки его толкования, пусть даже самые обоснованные, добросовестные и длительные, не ведут к познанию Истины, к окончательному знанию.

Познать Истину означает не больше и не меньше, чем быть познанным ею по другую сторону собственного мышления. Для этого вытекающего из опыта явления у дзэн-буддиста есть понятие «просветление» (сатори), под ним он понимает фундаментальное событие, которое свершается мгновенно. Его начало неописуемо, содержание не поддается анализу, оно неотразимо, его не могут перевесить ни общепринятые правила, ни проницательные размышления. Воспринимающее и чувствующее «я» необъяснимым, но неизбежным образом становится прозрачным для тех состояний бытия, которые в нем накапливаются и проявляются.

Значение внутреннего преобразования, которое приводит к этой прозрачности, не заметить нельзя. С тех пор как преображенный теряет старое перевернутое самосознание, он освобождается от иллюзорной мысли о необходимости прежде всего искать контакт с другими людьми вне своей общины – как будто количество его связей зависит от него самого, от его доброй воли, от его выбора. Благодаря просветлению он осознал свою безграничную и таинственную изначальную связь со всеми людьми в мире, и даже больше того – со всеми живыми существами (хотя ничего для этого не делал), и, таким образом, каждый искомый или осуществленный контакт есть только ее проявление.

Понимание священников дзэн

О том, как просветление, достигнутое адептом, проявляется в его контактах с окружающим миром и с самим собой, мы уже говорили. Но как он ведет себя, помогая другим людям? Было сказано: радуется вместе с ними и страдает их страданиями.

Настоящая, лишенная самости радость – это уже искусство, и владение им не есть нечто само собой разумеющееся. Но еще труднее искусство сострадания. Даже тот, кто много страдал, не гарантирован от ошибки в выборе пути. Потому что смысл страдания скрыт и открывается только тому, кто способен это страдание пережить.

Дзэн-буддист будет помогать страдающему правильно пережить страдание.

Если дзэн-буддист (особенно священник), который принимает участие в страдающем, опасается, что тот еще не дорос до своего страдания, он посетит его снова. Но на этот раз не с намерением отвлечь его своими заботами, а чтобы достучаться до его внутренней сути. Он делает это, призывая предстать перед своим страданием и осознать его масштабы и значение. Он даст страдающему понять, что тяжких страданий не выдержать, упорно в них замыкаясь или предаваясь им, доходя до отчаяния.

Он предостережет его от попыток искать утешения у других и от упования на то, что время вылечит. Выздоровеет страдающий, если только примет свою судьбу и невозмутимо будет нести то, что ему суждено, не задаваясь вопросом, почему именно ему приходится так много страдать. Справившись с этим, человек развивается через свои страдания и освобождается от них, научившись не замечать, что это его страдания.

Священник объяснит, что с этого освобождения начинается выздоровление и совершенствование, что чем восприимчивее человек к чужим страданиям (где бы их ни встретил), тем больше он будет лишаться своей самости при сопереживании. Это сострадание отличается от обыкновенной привычной сентиментальности, которая представляет собой лишь поверхностное соприкосновение с чужим страданием и, легко пробужденная и быстро исчезающая, в принципе остается бездейственной, потому что в ней слишком мало отсутствия себя. А вот истинное страдание образует глубочайшую и теснейшую связь между людьми и всем живым вообще. Таким образом, истинный смысл страданий открывается только тем, кто выбрал правильный путь: через искусство сострадания.