Текст книги "Глазами богов"

Автор книги: Оуэн Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

«Аааааа!»

…Военные действия, взрывы, летящие и свистящие снаряды; убитые и раненные бойцы, различные части тел, оторванные и разорванные минами; военная техника, военный парад, разрушенные города, плачущие над своими мёртвыми родителями малолетние дети; экскаватор, ковшом сдвигающий гору людских трупов к краю огромного, заранее вырытому котловану…

/пойдём, не бойся… ты увидишь весь мир…/

…Останки трагически погибших пассажиров авиалайнера, упавшего при посадке… Лица погребённых заживо матросов подводной лодки, лежащей на дне моря; моряки с надеждой ожидают спасения в кромешной тьме субмарины…

/ты увидишь все земли, весь мир сразу/

…Смерть умирающего от рака сына глазами отца…

…Сожжение женщин на костре, обвинённых в колдовстве…

/ты увидишь жизнь, как никто не видел/

…Пытка девушки на «Стуле Ведьм», обвинённой в половой связи с Инкубом…

…Убийство старшим братом младшего, завёрнутого в пелёнки, ради наследуемого трона Великой империи…

…Жертвы автомобильных катастроф, наезды на пешеходов…

…Тайные онлайн клубы чёрного интернета, за деньги показывающие пытки людей, где можно в прямом эфире оплатить, заказать – и даже придумать! – любой изощрённый способ истязания над человеком…

«Ннне-е хочу-у-у-у бо-ольше-э-э!!!!!!» – взывала Она. Но Её разум продолжал непрерывно наполняться новыми картинами, которых становилось всё больше и больше: четыре, восемь, шестнадцать… Один сюжет накрывал другой, но это наложение не мешало Ей наблюдать ужасы жизнедеятельности человека одновременно с разных ракурсов миллиардами глаз, испытывая эмоции тысяч и тысяч миллионов людей:

– авария атомной электростанции… лучевые болезни… и как следствие, аномальные врождённые уродства вследствие радиации;

– и похороны сменялись торжествами, и счастье – горем, спокойствие – канонадой взрывов термоядерных бомб;

– убийства себе подобных, аборты, истребление самих себя изнутри посредством ГМО, наркотиков, алкоголя, табака, инфекций… Обманы, враньё, обещания, предательства… Отчаяние, самоубийства, сумасшествия, разочарование… Жестокость, оправдания, несправедливость и бездушность.

– мысли глупцов, злодеев, мысли маньяков, преступников, негодяев; думы оборотней, ведьм, вампиров; голоса сатанистов, сектантов, религиозных фанатиков;

– микромир, «глазами» бактерий, инфекционных штаммов, пожирающих плоть людей и животных…

/глазами богов/

В одно целое слились в Её сознании желания и помыслы педофилов, вуайеристов, сомнофилов, садистов, тиранов, живодёров и алчущих; Она слышала причитания человеконенавистников, дето– и женоненавистников…

И счастье перерастало в горе, а радость заканчивалась трагедией… И жизнь и смерть – всё переплелось, нанизываясь на веретено бесконечного времени.

Всё закружилось и завертелось в калейдоскопе истории Земли, на которую Она смотрела, уже не в силах закрыть глаза. Всё Время существования Жизни на Земле, сжатое в один миг, разом выплеснуло каждый свой отвратительный день в Её сознание, наполняя ужасом жалкий и недоразвитый человеческий (Её) разум, не подготовленный к такому количеству информации.

Она пыталась кричать, но Он не слышал Её; просила остановить всё это, но Он не прекращал показывать мир, на который смотрел сам. Смотрел глазами, которые не могли быть глазами обычного смертного. Она следовала за его взглядом, крича и умоляя прекратить весь этот ужас.

Когда Он, наконец, остановил всё (закрыл свои глаза), не позволив Ей сойти с ума, то спросил: «Хочешь ли ты вернуться, или по-прежнему желаешь остаться здесь, рядом со мной, и быть избранной?» Она, переводя дыхание, не задумываясь ответила, что нет, обратно в тот мир, где Она раньше жила, но который теперь увидела без прикрас, – нет, не желает. Жить в таком ужасном мире среди таких тварей Она больше не хочет, да и вряд ли уже сможет.

Увидев свой мир Его глазами, в котором, как Ей казалось, она счастливо жила до сей поры и блаженствовала, и словно слепая, никогда не сталкивалась с подобными извращениями души и натуры человеческой, о жестокости зная лишь понаслышке да из книг, Она переосмыслила своё мировоззрение. Теперь Она не хочет обратно, и не желает больше называться именем – Человек!

Её разум был перенасыщен впечатлениями от увиденного: ведь Она познала Жизнь, в одном мгновении увидев весь период существования бытия; Жизнь пронеслась перед Ней душами, мыслями, словами, ощущениями и глазами всех живших, живущих и ещё не родившихся жизней на Земле, вплоть до последнего, Судного дня.

«Неужели люди такие?» – не могла поверить Она, на что Он ответил: «Это не люди, это то, что осталось от людей на твоей планете!»

Снова над Ней появилось мирное бирюзовое небо – теперь они мирно парили над землёй.

«Но тогда зачем мы? Зачем мы придуманы? Какой смысл в нашем существовании?» – спросила Она. «Цель – совершенство, – ответил Он. – Это всё ради достижения идеала и вырождения всего худшего, что может присутствовать в генетическом коде человека. Необходимо прохождение всех этапов эволюции, чтобы сформировать новое, совершенное существо, не способное наносить вред ни себе, ни окружающему миру. Трансформирование плоти физической в астральный разум, который во благо продолжения бесконечного существования Пространства и Времени смог бы в будущем поддерживать и структуру, и порядок Мироздания – вот ради чего человечеству даны все испытания. Можно было бы разом уничтожить жизнь и начинать всё заново. Но нет времени. И те существа, которых ты видела, обитающие, кстати, не только на твоей планете, есть важнейшее звено в Великой цепи мироздания. Все они – прародители будущей Жизни. Если, конечно, их жестокость не превысит определённые пределы, и они не уничтожат сами себя».

«Как ты нашёл меня?» – «Я же всё вижу. И всех вижу. И отступников, таких как ты, вижу первыми…» – «А зачем я тебе?» – «Я – твоё желание, твой выбор, твоя любовь. Я просто пускаю тебя к себе». – «Почему?» – «Потому что ты этого хочешь». – «Почему?» – «Потому что ты любишь». – «Я не хотела жить…» – «Я знаю. И потому помог тебе». – «Но ты появился в последний момент». – «Ты сама выбрала меня». – «Ты не человек?» – «Я – твоё желание». – «Какое?» – «Не жить».

Перед ней открылась синева бескрайнего неба – гипнотическая красота планеты с высоты околоземной орбиты; прячущееся за горизонт оранжевое солнце на фоне черноты вселенной успокаивающе ласкали Её глаза тёплыми лучами.

«А могу я увидеть своих родителей, свой дом, Бар-Харбор?» – поинтересовалась Она, улыбаясь звёздам. «Ты жалеешь, что сделала?» – «Не знаю». Он несколько секунд молчал, и неохотно ответил: «Можешь, но впредь – только своими глазами. И на последствия я уже не смогу повлиять? Есть вещи, сокрытые даже от меня, на которые я не имею возможности повлиять». – «Ты о чём?» – «О добре…», – «Но ты же Бог?» – «Я другой бог, не тот, о котором ты думаешь», – и Он отпустил Её, оставив наедине со своим Желанием – покончить с собой.

…Она увидела знакомые очертания материка Северная Америка. Вот восточное побережье – Атлантический океан – Новая Англия – Мэн – остров Бар-Харбор – их вилла – двор – отец – мать – сестра – пёс Чаки:

…убитая горем мама лежит в кровати, незнакомая девушка в белом чепце стоит в изголовье с подносом в руках, на котором стоит блюдце с таблетками, тюбики с лекарствами, стакан с водой…

…Мама, мама, молодая мама – ближе… ближе… лицо… глаза… ближе – мысли:

/я беременна, будет девочка, моя доченька; дорогой, у нас будет ребёнок/;

…Траур. Отец понуро сидит на садовой скамейке во дворе, смотрит воспалёнными глазами на тёмно-синюю гладь океана; в одной руке начатая бутылка виски, в другой сигара (он никогда не курил!); печальные, красные глаза о чём-то думают, что-то вспоминают…

Ближе, ближе… ближе… и…

И мысли отца выплеснулись на Неё огненным дождём, обжигая сердце такой печалью, таким страданием, сравнить которое Она могла разве что со своим состоянием в те минуты, когда разочарованная в первой любви шла к обрыву на погибель свою:

– отец – ещё молодой двадцатидвухлетний юноша – нежно прижимается щекой к обнажённому животу беременной мамы; целует, гладит, смотрит на живот, разговаривает с ним, будто знает, что Она его слышит и видит в утробе;

– он придумывает Ей имя: Мишель, – если родится девочка; Морис, если мальчик; но УЗИ показало 99%, что родится девочка; «Мишель, моя Мишель», – шепчет отец, разговаривая с животом мамы (с Ней);

– отец плачет от счастья, когда через смотровое окно родильной палаты впервые видит Её на руках мамы; он поистине радуется Её рождению, и гордостью наполняется его мужское сердце за то чудо, которое подарила человеку природа: способностью продолжать свой род;

– отец думает о ней, и – о, боже! – он думает о ней больше, чем о маме! И чаще, чем Ей казалось со стороны. Папа думает о Ней и живёт Ею по шестнадцать часов в сутки; даже ночью во сне он помнит про Неё!

– отец думает обо всём, что Она делает, чего желает, о чём мечтает, и постоянно – ежедневно! – проигрывает, просчитывает и продумывает Её будущее; и делает это с таким благоговением и теплотой, что Она заплакала. Он желает ей только одного: счастливого и благополучного будущего;

– к Её пубертатному возрасту у отца просыпается чувство ревности к Ней, и это гложет его. Он беспокоится за Её семейное счастье, думает о Её будущем муже, который должен быть достойным как Её, так и их клана; он постоянно перебирает кандидатов на трон жениха, зятя и отца своих внуков. Роберт из Англии, сын его друга, лорда из Суссекса, – вот на кого падает выбор отца. Именно такого человека папа хочет видеть в мужьях своей дочери. Как же она раньше не подозревала, не замечала, что отец, со стороны сдержанный, серьёзный и консервативный, у которого редко когда выпросишь лишний поцелуйчик перед сном, – как же Она не замечала, что он, оказывается, такой проницательный, жалостливый, заботливый и так хорошо знает Её вкусы и предпочтения. Даже в молодых людях. Тот Роберт из Англии, – Она пару раз его видела. Да, он хорош. Он в её вкусе, но она не любила его, хотя… Хотя теперь, зная чаяния отца и одобрение суженого матерью, Она бы, не раздумывая, полюбила Роберта и обвенчалась, чем сделала бы родителей счастливыми. Но… теперь уже поздно;

– отец думает о Её образовании, о здоровье, о будущем финансовом положении; открывает ячейку на Её имя в одном из банков в Бостоне, депозиты; и волнения, и боль, и долгие засыпания ночью с мыслями о Её Будущем Счастье!

– Папа! – закричала Она. – ПАПА-А-А-а!!!

И только заунывный штормовой солёный ветер в ответ. И жалобный крик чаек.

Воспалёнными и красными от слёз глазами отец посмотрел на хмурое небо, будто услышал там чей-то зов…

– Простите меня-я-я! – взмолилась Она, понимая, какую огромную ошибку совершила. Но обратного пути – возвращения, – пусть на такую ужасную, но, в целом, красивую и родную землю, в любимую семью, где она была желанна по-настоящему, у Неё больше нет!

Обратная дорога закрыта!

В таком отвратительном виде, какой у Неё сейчас, Она никому не будет мила: процесс разложения уже начался.

Её мышцы напряглись, сдавливаемые перегрузками при падении; лёгкие застыли в выдохе. Последнее, что Она вспомнила из прошлой жизни, это то, что Он уже не держит Её за руку; но в то же время Он – с Ней. А ещё Она успела вдохнуть океанский солёный воздух.

Что ж, Он всё-таки не обманул Её. Она поверила Ему, пошла за Ним, пожертвовав жизнью земной. Он испытал Её отвратительными и жестокими сценами, чем сделал умнее и мудрее! И пусть накопленный Ею опыт никогда больше не проявится в жизни земной, те лучшие чувства и качества души человеческой, коими отныне Она наделена, Она пронесёт на века, рассеивая над миром пыльцу благодати, добра и красоты; осыпая незримым нектаром любви будущие души младенцев – новых и новых людей в новом-преновом мире, в той новой Жизни, в которой не будет жестокости и желания покинуть её…

Хотя Она и постарела на миллион лет, Она не жалела ни о чём.

/ты мне веришь? Тогда пойдём, не бойся/

А зачем тогда в мире доверие? Или оно просто так придумано кем-то?

“Да, верю», – и с этими словами в её голове вспыхнул и погас свет…

* * *

Труп юной девушки лежал на большом круглом камне, покачиваясь под воздействием набегающих волн. Как только окоченевшее, бледное, но всё ещё красивое тело перекатывалось набок, открывалась зияющая рана на затылке: дыра, размером с кулак, внутри которой серели расквашенные мозги. Солёная морская вода простерилизовала рану до белизны и начисто вымыла и с головы, и с поверхности валуна кровь: казалось, девушка лежит без сознания: чистая, в белом, но мокром платье, перекатываясь по воле стихии с боку на бок. Та сторона головы, где отсутствовала часть черепной коробки вместе с волосами, воспринималась неестественно и даже абсурдно: тяжесть и ужасный вид раны никак не соответствовали прекрасному облику и красивому телу, и лицу девушки. Пока она покоилась на спине, её божественная красота была неповторимой – не иначе как спящее неземное создание. Но как только очередная волна окатывала камень и приподнимала, переворачивая, податливое тело, как тряпичную куклу, обнажая рану, – становилось больно и страшно от осознания, что это вовсе не спящая красавица из сказки, а мёртвая молодая леди, упавшая с обрыва. Камень, благодаря своей форме, имел вогнутую поверхность и напоминал лодку, на дне которой она покоилась, как в колыбели; а выпуклые края валуна, как борта, надёжно удерживали лёгкое тело от соскальзывания в воду. Рана головы воспринималась бутафорией, гримом, сняв который, девушка, казалось, вернула бы первоначальный здоровый вид. И не будь валун такой формы, она бы уже давно была смыта первой же набежавшей волной ещё в первую минуту после падения. И неизвестно какой бы тогда имел вид труп, обезображенный многократными ударами об острые камни и надъеденный крабами и рыбой. А может её и вовсе не обнаружили, если бы течением унесло в океан.

Как такового берега в этом месте не было: волны заканчивали свой путь, с оглушительным рёвом врезаясь в скалистые, отвесные стены утёса, перед этим слегка теряя свою колоссальную энергию, разбиваясь о прибрежные рифы и камни. Только со стороны океана можно было добраться до девушки, чтобы снять её со смертного одра.

Поэтому Кен Брайан, шериф округа Хэнкок, штат Мэн, распорядился задействовать морскую полицию Бар-Харбора, чтобы добраться до трупа. Те, в свою очередь, для этого мероприятия выделили трёх офицеров, катер, снаряжённый всем необходимым, дополнительную деревянную лодку, и отправили людей в распоряжение Брайана.

– Дай руку, – попросил шериф молодого офицера Лепски, сделал шаг вперёд, поставил ногу на край обрыва, притопнул, проверяя твёрдость поверхности, и осторожно подал туловище вперёд, вытянул шею – заглянул в пропасть. Несколько секунд постоял, изучая прибрежную зону, и также осторожно вернул тело в прежнее безопасное положение. Платком вытер ладонь, надел шляпу и фыркнул, подозрительно всматриваясь в глаза Лепски: – Ты, часом. не болен, офицер?

Лепски опустил глаза.

– У тебя ладони мокрые, как при лихорадке? – шериф пристально посмотрел на помощника, доставая из кармана брюк носовой платок. – О-о, никак солдат плачет?

– Разрешите, я подожду вас в машине? – попросил Лепски, незаметно вытирая ладонь о брюки и пряча от пронизывающего взгляда начальника покрасневшие, блестящие глаза.

– Парни, я, кажется, наблюдаю перед собой влюблённого перца? А?

– Никак нет, сэр! – Офицер быстро смахнул слезу с правого глаза, вытянулся по стойке «смирно».

– Ты что, знал эту красавицу? – Шериф кивнул в сторону обрыва. – Никак был влюблён в неё, голубчик?

– Никак нет, сэр! Точнее… – Лепски замялся. – Я просто знал её…

– Слышишь, парень, если ты мне доставишь неприятности, связанные с Мишель Пауэлл, советую тебе лучше остаться на этом утёсе после того, как я уеду, и тщательно подумать о будущем, глядя отсюда вниз!

– Что вы, шериф, я просто знал её…

– Знал он её… – передразнил Брайан. – Если узнаю, что ты, зелёный слизняк, обидел её, я тебя …

– Нет, сэр, наоборот, я бы сам жизнь отдал за неё, – Лепски, смущаясь, поправил фуражку.

Шериф повернулся в сторону бездны, откуда доносился нарастающий рёв мотора катера прибывшей морской полиции.

– Как можно решиться прыгнуть с такой высоты? Ещё и в темноте. Не могла она этого сделать… Я знаю семью Пауэлл. Не могла Мишель этого сделать сама. – И с укором пощурился на Лепски.

– Никак нет, сэр, я и пальцем её не трогал. Я с ней даже ни разу не разговаривал. – Офицер покраснел, замялся, подбирая слова. – Мне она нравилась… Ещё со школы.

Шериф оглядел полицейского с ног до головы и направился в сторону группы подъехавших криминалистов из отдела убийств.

Лепски продолжал стоять изваянием на краю утёса. Он смотрел на чёрную гладь неспокойного океана, вспоминая прошлое: бессонные ночи, думы о Мишель, в которую он влюбился, когда учился в старшей школе. Мишель была младше его на четыре года. Он тайно был влюблён в неё, и боялся не то что подойти, но даже познакомиться с ней и признаться в своих чувствах, даже стеснялся поделиться о своих чувствах с друзьями. То, что произошло сегодня на этом проклятом утёсе, его ранило настолько сильно, что в дальнейшем он долго будет помнить этот случай и никогда не сможет стереть из памяти бледное лицо мёртвой Мишель. Только к середине своей жизни он обретёт семейное счастье, познакомившись с женщиной, чем-то похожей на Мишель Пауэлл. Особенно глазами и улыбкой, которые точно копировали юную и счастливую Мишель при жизни.

Рулевой заглушил двигатель и бросил якорь перед основной грядой рифов в двухстах ярдах от берега; двое полицейских пересели в буксируемую лодку и переложили в неё реквизиты: мешок, багры, вёсла, и поплыли в сторону берега, шныряя между валунов, не без труда, но всё же ловко увёртываясь от каменных препятствий, о которые немудрено было разбить старую рыбацкую посудину. Погода хоть и успокоилась после ночного шторма, но всё равно оставалась ненастной и обманчивой: дул порывистый, холодный ветер, а волны оставались ещё довольно высокими; только разбиваясь о каменную дамбу близ берега, они гасили свою ярость, уменьшаясь в размерах.

Лишь спустя полчаса, виртуозно преодолев сложный путь в лабиринте каменных островков, лодка, целая и невредимая, достигла цели – плоского камня, на котором возлежала мёртвая. Один из полисменов, зацепив багром край подола платья, стянул тело в воду и подтянул ближе к лодке. Второй офицер зацепил крюком шиворот одежды покойной. Лодку качало и бросало в разные стороны в пенных водоворотах и волнах, рассеивающихся от столкновений с камнями. Полицейским с трудом приходилось удерживать равновесие, чтобы не упасть или не опрокинуться вместе с лодкой, – ведь работу приходилось выполнять стоя. Выждав момент, когда пройдёт очередная волна, оба синхронно потянули багры на себя и, подхватив руками – один за шею, другой за ноги, – перевалили тело через борт и скатили его на дно лодки. Затем стали укладывать труп в чёрный мешок. В этот момент один из офицеров неожиданно отпрянул назад, перегнулся через борт, – его стошнило. Остальные двое с отвращением посмотрели на краба, прицепившегося клешнёй к лоскуту кожи, свисавшего рядом с отверстием в черепе девушки. Один из офицеров, нанизав краба остриём багра, оторвал голодное животное от плоти и стряхнул с пики в воду.

Обратный путь занял вдвое больше времени: приходилось преодолевать сопротивление накатывающих волн и яростный напор встречного шквалистого ветра. Потому, только спустя час, труп девушки в буксируемой катером рыбацкой лодке был доставлен к причалу пристани Бар-Харбор и переправлен в Элсворт, в окружной морг.

Шериф ходил взад-вперёд, с нетерпением ждал первые результаты криминалистов, обнюхивающих каждый дюйм того места, откуда спрыгнула – или упала? или столкнули? – Мишель Пауэлл, девушка семнадцати лет.

– Ну что там? – спросил шериф одного из сотрудников.

– Ничего. Чисто. Она была одна. Никаких посторонних следов не обнаружено. Здесь давно никто не ходил.

– Ясно… – недовольно буркнул шериф и сплюнул, – что ничего не ясно. – И подал Лепски знак рукой, что они уезжают отсюда.

* * *

В тот день местные газеты пестрели броскими заголовками: «Прыжок в преисподнюю», «Консервативное воспитание, или никому не нужная молодёжь», «Убийство или самоубийство?», «Утёс самоубийц», «Неразделённая любовь толкнула девушку на прыжок в бездну». Радио и телевидение тоже чуть ли не ежечасно повторяли эту новость.

Не уберегли вездесущие СМИ и уши моего восьмилетнего внука Оуэна, отчаянного и не по годам смышлёного и любознательного парнишки. Разумеется, в тот день мне не удалось избежать его вопросов. Пришлось дать множество ответов, которые надо было сформулировать так, чтобы детскому неопытному сознанию было не так страшно воспринимать то, что могло бы напугать и надломить неокрепшую психику.

– Деда, почему люди убивают себя?

Мы вышли на крыльцо, присели на ступеньки веранды. Перистые облака, выкрашенные в оранжевый цвет лучами заходящего солнца, которого с земли уже не было видно – оно скрылось за горизонтом, – застыли завораживающим рисунком в темнеющем вечернем небе; и там, на огромной высоте, они всё ещё продолжали греться в его лучах.

– Откуда ты знаешь про таких людей? – Я потрепал белокурые волосы внука.

– Ну, эта Мишель вчера, которая спрыгнула с обрыва… – Он подумал, что-то вспоминая, и добавил: – Да и вообще, слышал про тех, кто в себя стреляет. По телеку показывали…

Ох, уж эти СМИ, злился я. Мы раньше и знать не знали, и статистики никакой никогда не велось, и не сообщали об этих, будь они прощены господом, грешниках.

– Знаешь, Оуэн, есть люди разных взглядов на жизнь, с разной, так сказать, нервной системой и психикой…

– Как это, «психикой»? – переспросил любознательный малый.

– Это когда твой друг, к примеру, боится собак…

– Дэн, что ли? Не-е, он не боится, – перебил меня внук – нетерпеливая душа.

– Допустим, боится. Я же в пример. Есть же люди, которые боятся собак или воду, и боятся купаться. – Внук снова рассмеялся. – А вот ты, допустим, не боишься ни собак, ни купаться в океане тебе не страшно. Есть смелые люди, есть трусливые. Это и называется – разная психика людей. Мы все разные. По-разному устроены. Одни могут прыгнуть с большой высоты, другие боятся. Кто-то не хочет жить, а кто-то, наоборот, очень хочет… кх… – я осёкся, про себя подумав: «Хочет, но не может», вспомнив соседа Роя Стюарта, старика восьмидесяти лет, пятый год как прикованного к кровати и присоединённого различными трубками и проводами к жизнеобеспечивающим аппаратам. Однажды, когда я его навещал в больнице, он передал мне записку. Перед тем, как протянуть мне её здоровой подвижной рукой, Рой глазами дал понять, чтобы никто, мол, не узнал об этом, и улыбнулся такой, знаете ли, хитрой улыбкой. Я хотел было положить обрывок бумаги в карман и прочесть потом, но он зашипел и закашлялся, указывая глазами и тыча пальцем на мою руку с листком, заставляя прочесть прямо сейчас. Я прочёл. Прочёл эти три слова и, покачав головой, внутренне опустошённый и обиженный на старика, вышел из палаты. В записке было написано: «Майк, отключи аппарат».

– Дед, ну почему не хотят жить, почему? Ты вот хочешь жить? – не унималась любопытная душа.

– Я-то? Ну конечно, да.

– Почему?

– Мне нравится жить…

– Почему?

– Потому что у меня есть ты, Оуэн. – Внук самодовольно посмотрел на облака, гордо задрав подбородок. – Но есть ситуации, когда люди не хотят жить, понимаешь?

– Почему?

– Ну, некоторые люди тяжело болеют, им больно и нехорошо. Другие не хотят, потому что остаются одни, когда мамы и папы, дедушки и бабушки у них умирают. Тогда им грустно, и они плачут в одиночестве. Вот им без своих родных уже и не хочется жить.

– И стреляются?

– Ну что ты так сразу!.. Тут по-разному получается. А вообще, Оуэн, это не очень хорошая тема для обсуждения. Может сменим, а?

– А что, Мишель не любили родители? – не унимался внук.

– Не думаю. Считаю, очень даже любили.

– Дед, раз у неё родители не умерли и любили её, и она не болела ничем, тогда почему же она спрыгнула? Там та-акая высотища! Как она не испугалась?

– Есть ситуации, когда тебя предают, обманывают, понимаешь?

– Угу.

– Вот друг твой возьмёт, и пообещает тебе что-нибудь, а обещание не выполнит. Что тогда? Правильно. Ты расстроишься, конечно, и даже разочаруешься в друге. Но ты же сильный мальчишка, и психика у тебя крепкая. Ты просто подумаешь, успокоишься и отправишься играть с друзьями в бейсбол, позабыв про нехорошего друга. А есть люди впечатлительные, ранимые. Если их предают или обманывают, то они до того сильно обижаются и расстраиваются, что не хотят даже жить. Во как бывает!

– Ха, я бы не стал из-за друга прыгать. Что я, совсем что ли… – ухмыльнулся внук. – Дед, а что они там видят?

– Где? – Я не сразу понял, о чём он, тем более, не ожидал от него подобного вопроса.

– Ну, там, куда они хотят уйти, когда вешаются или прыгают… Там же темно. Там есть что-нибудь, деда?

Я подумал, подбирая слова, прежде чем ответить.

– Там, где они оказываются, там что-нибудь видно? – сыпал очередными вопросами Оуэн.

– Думаю должно что-то быть, – мне хотелось успокоить внука, – хотя этого никто не может сказать, пока сам не… – Я кашлянул, прервав рассуждения, вовсе не нужные молодому человеку. – Но, вообще-то, говорят, что там пустота.

– Вот и пастор говорит, что там тьма беспросветная?

– Да, – я улыбнулся и потрепал его чёлку.

– Зачем же тогда они хотят туда уйти, если там ничего нет?

– Каждый выбирает для себя свою дорогу, по которой хочет идти. Может, они знают, что там. Может, видят что-то, чего нам не дано. А может быть, им изначально чего-то не хватает здесь, на земле. Или они не хотят жить так, как живём мы. Вот и идут в мир, который спрятан от нас, смертных. Уходят в другую жизнь, где, по их мнению, будет лучше, чем здесь. Не каждый решится это сделать.

– Интересно, а что там видно? Почему они думают, что там лучше?

– Этого мы никогда не узнаем, Оуэн. Но хотелось бы верить, что им не повстречается там всё плохое, что есть здесь, на земле.

– Что не повстречается война?

– И война, и ложь, и злые люди, например…

– Точно, – согласился и обрадовался внук. – Прикольно. Ну, а рай, там же есть рай? Они видят рай? Там же хорошо, деда?

– Ну, некоторые что-то видят, наверное, я же их не спрашивал?

– А бог видит?

– Что видит?

– Ну, то место, куда попадают люди, которые убили себя. Ведь бог и рай видит. Пастор Марк рассказывал нам…

– Видит, внук, всё он видит, – задумчиво ответил я, вспоминая свои грешки молодости, которые дамокловым мечом висели надо мной.

– Я бы хотел посмотреть, что там, – с мечтательным видом произнёс Оуэн, и я не на шутку заволновался: пора было прекращать этот разговор.

– Тебе что, на земле мало мест, куда хотелось бы посмотреть? – строго спросил я его.

– Не-е, я и тут хочу посмотреть и хочу посмотреть, что там… Что там за мир, который мы не видим, а видит он.

– Кто – «он»? – уточнил я, и забеспокоился: если дочь узнает про наш разговор, мне крепко достанется.

– Ну бог, дед, кто ж ещё. Я хочу посмотреть… как бы это сказать, ммм… я его глазами хочу на всё посмотреть. Бог же нас всех видит. Вот как он видит нас?

Странные желания восьмилетнего внука насторожили меня.

Хотя, почему мы всячески избегаем этой темы? Почему закрываем глаза на подобные вещи, на эту неприятную сторону человеческой жизни, стараемся не думать и не говорить об этом? И не обсуждаем проблему суицидов с детьми, хотя это происходит не на какой-то далёкой планете, а на нашей? Почему и чего мы боимся? Себя? Боимся себя и того, что мы такие? Мы же живём среди этого негатива, и если нас и наших близких это не затрагивает, то и говорить, получается, об этом незачем? Так получается? Это же не у нас, а где-то происходят ритуальные самоубийства, призывы к смерти через сайты интернета, пропаганда и поощрение суицида. А потом в удивлении разводим руками, когда какой-то школьник прыгает с крыши высотки из-за плохой отметки в школе или из-за неразделённой любви.

– Ты серьёзно хочешь этого? – я поглядел в его не по годам умные глаза.

– А что, да. Я хотел бы посмотреть на нас глазами бога, – воодушевился малец, будто сейчас ему представится такая возможность. – Вот тогда бы мне все завидовали, даже девчонки с другого класса и учителя, – не унимался маленький фантазёр.

– Оуэн…

– Интересно, кто-нибудь когда-нибудь видел точно так же, как бог?

– Может и видел, не знаю таких.

– Он и нас с тобой видит сейчас?

– Обязательно, Оуэн, и видит и слышит.

– А почему не помогает?

– А тебе нужна помощь? – Я с благоговением посмотрел на внука, глаза которого вдруг погрустнели. Он замялся и виновато ответил:

– Я просил, а он не услышал…

– Что просил?

– Деньги.

– Мальчик мой, – я не на шутку испугался, – зачем тебе деньги?

– Ни мне. – Он подобрал с земли веточку и переломил её пополам. – Папе и маме.

– Зачем? – я не мог понять его. – Твои родители хорошо зарабатывают…

– Я хочу, чтобы они не работали, но у них были деньги.

– Оуэн, мальчик мой, но так нельзя…

– Пусть так будет, – перебил он. – Тогда у них будет время.

– Но так нельзя, все люди работают…

– Они были бы всегда дома и каждый день со мной куда-нибудь ездили. Возили бы в Диснейленд каждый уик-энд. Надоело сидеть на этом острове.

Мне трудно было что-либо ответить. Я просто обнял внука и прижал к себе. Эта чёртова цивилизация, погоня за деньгами, жизнь ради обогащения, выживания и карьеры… Мы иногда забываем про земные ценности. Ещё и мой ревматизм – мне стало стыдно перед Оуэном за свою никчёмность, за то, что сам не могу с ним куда-нибудь съездить.

Мальчишка о чём-то размышлял, задумчиво глядя в сторону океана. Потом встал, отряхнулся, собираясь, по-видимому, бежать по своим детским делам. А у меня отлегло на сердце, я успокоился: мой любознательный внук исчерпал свои вопросы. Его любопытство иссякло: интерес к этой теме, как это обычно бывает в детском возрасте, наконец-то поубавился, и он переключился на что-то другое, что планировал сделать сегодняшним вечером. Постояв некоторое время с мечтательным видом, он, всё ж таки, сказал своё последнее слово, чертёнок.

– Деда, а я всё-таки хотел бы увидеть наш мир глазами Бога.

Я опешил. Схватил его за костлявые плечи, придвинул к себе.

– Ты уверен, малыш, что, посмотрев на мир его глазами, – я прищурился и указал пальцем в небо, – тебе понравится то, что увидишь?

Оуэн стоял в недоумении, видимо, переваривая в голове мои слова. Впервые, он ничего не ответил. Потом высвободился из моих рук, ловко перепрыгнул через три ступеньки крыльца и вбежал в дом. Через минуту вернулся, прижимая подмышкой тетрадь в голубой обложке, и умчался, присоединившись к группе мальчишек, направляющихся на спортивную площадку, которая находится в соседнем квартале, пообещав вернуться через час. Я проводил внука взглядом, порадовался, что наш умный мальчик понял, о чём я хотел ему сказать. Он очень способный и одарённый парень, наш Оуэн.