Текст книги "Конь с золотым седлом (Плвесть)"
Автор книги: Отиа Иоселиани
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
ТУР УКРАШАЕТ СКАЛЫ
а другой вечер мы сказали Хансаву: – Хозяин, мы благодарим тебя за гостеприимство. Всё было хорошо. Но нам пора уезжать. Завтра получим письмо от Пипкии и уедем.
– Завтра воскресенье, – сказал Хансав, – уезжать нельзя.
– Почему нельзя?
– Можно-то можно, – сказал хозяин задумчиво. – Но у меня до сих пор не было времени походить с вами. Косить вы при желании могли научиться и в долине. А вот охотиться за турами вы там не научитесь. Их в долине нет. Они дети наших гор!
– Туры в зоопарке есть, – сказал Гиги.
Бачо улыбнулся, глянув на него.
– В зоопарке охотиться не научишься. А я хочу взять вас завтра утром на настоящую охоту, – проговорил Хансав.
– На охоту?! Что ты говоришь, Хансав?! – обрадовался Абесалом. – Но охотиться за турами запрещено, и не только в зоопарке…
– Знаю, – сказал Хансав. – Вам-то что? Утром мы должны быть в горах, высоко, поэтому сейчас ложитесь спать. Я рано вас разбужу.
– Может, археологи тоже пойдут? – спросил я. И не успел ещё отдать никаких распоряжений, как Табэк, Гиги и Бачо уже мчались к археологам. Но профессор в ответ на приглашение сказал:
– Мы пришли сюда охотиться за древними наконечниками от копий, за стрелами, за кремневыми винтовками, за всем, что прячется в земле. Туры нас не интересуют. Завтра мы продолжим раскопки…
– Что поделаешь? – сказал я, выслушав ребят. – Если для них ковырять землю лучше, чем охотиться за турами, то пусть ковыряют.
В эту ночь нам никак не спалось. Хотелось скорее на охоту. И, кажется, мы только-только уснули, как нас разбудил хозяин:
– А ну, охотники, подъём! Если малышам вставать лень – пусть остаются.
– Нет, нам не лень! – крикнул Гиги. – Бачо, вставай!
Бачо кое-как открыл слипающиеся глаза и, пока не умылся холодной водой, ходил, как пьяный, спотыкаясь.
На дворе было холодно. Кругом плавал тихий туман.
– Ну, пойдём быстрее, разогреемся, – сказал Хансав и повесил ружьё на плечо.
Другое ружьё мне одолжил Хансав. Абесалом взял своё ружьё. Мы направились к белому леднику, почти не видному из-за тумана. Перевалили одну, другую гору, разогрелись и сели передохнуть.
Сзади послышались шаги.
– Кто-то бежит! – прошептал Гиги. Все прислушались, но никто не показывался.
– Эх вы, трусишки! – сказал Хансав, и мы пошли дальше. Спустились по склону и потом пошли круто в гору, хватаясь за камни и кусты. Сделалось жарко. Когда перевалили ещё одну гору – уже со всех лил пот. Мы снова остановились передохнуть.
Опять шаги сзади. Кто-то приближался.
– Говорил же! – сдавленно прошептал Гиги.
– Это, наверно, Табэк, – тихо ответил Бачо.
– Табэка я не будил, – разъяснил Хансав.
– Табэк! – позвали мы.
– Сейчас догоню, – послышался в ответ голос Табэка.
– Мы не трусы! – заявил Гиги.
– Да, не трусы! – поддержал его Бачо. Хансав с улыбкой отвернулся.
Табэк присоединился к нам. Отец молча погрозил ему пальцем.
Перевалили ещё три горы. Поднялись почти под облака. Ноги наши уже едва двигались.
– Сейчас идти осторожно! – предупредил Хансав и пошёл впереди всех. – Табэк, иди сзади!
Мы уже еле бредём. Хансав то и дело останавливается, с едва заметной улыбкой подаёт ребятам руку, помогает забраться на кручу. Только Табэк идёт сам, и отец не подаёт ему руку. Упрямый парень Табэк – в отца.
Вот ледник встал над самыми головами. От него тянет холодом. Поля и кустарники остались внизу.
– Скоро рассветет, – сказал Хансав. – Будем ждать здесь.
Мы так и повалились на камни. Хансав с усмешкой покачал головой. Табэк сидел на камне, тоже чуть-чуть улыбался, глядя на нас. Хансав закурил, пустил струйку дыма и проводил её взглядом:
– Хорошо! Ветерок из ущелий струится на нас, а не от нас.
Мы ничего не поняли, но согласились: раз Хансав говорит – хорошо, значит, хорошо.
– Вон за теми скалами, – показал Хансав впереди себя, – живут туры, и на рассвете они спускаются сюда к россолам. Это такая кисло-солёная вода, сочится там вон, у подножия скал. – Хансав указал каждому из нас место и попросил не шевелиться, не разговаривать и, если покажутся туры, ни в коем случае не стрелять без его знака. – Ни в коем разе! – повторил он строго.
– Откуда покажутся туры?
– Сверху, сверху, – махнул рукой на горы Хансав. – Тише!
За скалами небо слегка окрасилось зарёю, и луна стала линять. Вверху делалось всё светлее, но внизу, у россолов, всё ещё лежала темнота, и в ней сонно бормотал родник.
– Скоро сойдут туры! – прошептал Хансав. – Мы должны ждать, пока приблизится вожак туров и приготовится к прыжку. Хорошо смотрите и запомните это место.
– Ладно.
Мы ничего не видели и не слышали, а Хансав насторожился:
– Идут!
У меня сердце начало биться быстро-быстро, и я напряжённо смотрел вперёд, на скалы, которые с восточной стороны осветились зарёю – но ничего там не увидел.
– Не вижу, – сглатывая слюну, прошептал я.
– Выше смотри! Ещё выше! Между выступами вершин…
Я ещё пристальней всмотрелся в выступы и различил что-то согнутое, наподобие ветки. Эти ветви чуть покачивались.
– Идут! – уронил Бачо.
– Вижу! – чуть не крикнул Гиги.
– Ч-ш-ш-ш!..
Сердце у меня так стучало, что я боялся, как бы осторожные туры не услышали этот стук, и задерживал дыхание. Вот показалась и голова тура-вожака. Он стоял на освещённой зарёю вершине неподвижно. Он слушал, и раздвоенные рога его касались алой зари.
И тут я понял, почему запрещают охотиться на туров. Это же красота гор! Красота ледника! Алой зари и восходящего солнца! А красоту убивать нельзя!
Тур стоял величаво, с раздвоенными рогами – гордый сын гордых гор! И казалось, гора тоже была величавая и гордая. И ледник был гордый. И всё было ещё красивей и осанистей, и никто, наверное, не видел такого восходящего солнца и зарева, горящего на рогах у тура!
«Нет! – сказал я себе. – Я не выстрелю в тура, если даже Хансав прикажет, всё равно не выстрелю. И Бачо не должен стрелять в тура, и Гиги, и Табэк тоже. Если убить тура – скалы потеряют красоту, ледник потеряет красоту. Солнце потеряет красоту!»
Тур спрыгнул со скалы и остался на выступе. Следом за ним из-за скалы, сейчас же, высеклось несколько турьих рогатых голов. Ещё ниже спустился вожак-тур и остановился. Слушает! За ним спускался табун. Но замирал вожак – замирал табун.
Когда туры устремились к кисло-солёной воде, уже заметно потеснилась темнота из ущелий и источник стал виден.
Туры долго, с наслаждением пили. Маленькие дети туров, дети гор, напились первыми и стали бодаться, играть, прыгать. Не пил только вожак. Он стоял подняв голову, чутко вслушивался. Но вот напилось всё стадо. Вожак наклонился, сделал несколько глотков и быстро пошёл вверх, в горы.
– Тура, который идёт следом за вожаком, видишь? – осторожно прикоснувшись к моему плечу, тихо спросил Хансав.
– Вижу!
– Возле его головы маленький выступ с трещиной видишь?
– Вижу.
– Хорошо запомни это место.
– Запомню, – ответил я, но про себя подумал: «Всё равно не буду стрелять!»
Туры поднимались всё выше и выше. И вот они уже на самой вершине. Там, на высоте, радуясь утру и солнцу, которое они увидели первыми, туры стали играть, ударяясь рогами в рога. Джах! – разнёсся звук по ущелью. – Джах! Джах! Джах! – щёлкали рога. Туры резвились. Они были хорошо видны.
«Хансав, не стреляй! Пожалуйста, не стреляй! – кричало моё сердце. – Утро ослепнет, источник высохнет, горы замолчат в печали… Не стреляй!..»
Взошло солнце. Вожак туров мотнул головой, и табун словно бы растворился в камнях, исчез.
– Хансав! – вскочил я.
– Хансав! – крикнул Абесалом.
– Ч-ш-ш! – остановил нас Хансав. – Помните, что я сказал?
– Помню, – сказал я и отыскал взглядом маленький выступ с трещиной, то место, где стоял тур.
– А ну, хорошо прицельтесь!.. И-и! Огонь!
Ружья разом и весело грохнули.
– Бу-бу-бух! – рявкнули горы.
– У-у-у-ух! – понеслось по дальним скалам.
– У-у-у-у! – откликнулся ледник.
Но они тут же успокоились. Видно, поняли, что дети их, туры, успели скрыться.
– Хорошо попали! – сказал Хансав, показывая на выступ, от которого отвалился камень и улетел в пропасть. – Не думал я, что люди из долины могут так хорошо стрелять. Считайте, что трёх туров вы уложили! – с хитроватой улыбкой закончил он.
Мы засмеялись.
– Почему смеётесь? – обиделся хозяин. – Правду говорю. Если б туры стояли там – убили бы? Убили! Так чего ж смеяться?
– Правильно, правильно, – поддержал я Хансава. – Мы добыли трёх туров. Но у гор не убавилось ни одного, и завтра они снова придут к водопою, украсят эти горы, будут радоваться новому утру. И мы тоже будем радоваться утру и этим горам, у которых есть красивые дети – туры!
– Так! – сказал Бачо.
– Правильно! – сказал Хансав и Абесалом, а Табэк ничего не сказал. Он-то лучше нас знал, что туров запрещено убивать законом, но если голод застигнет путника в горах, тогда он может добыть тура для того, чтобы не умереть. Но ни один сван не убьёт тура от безделья и озорства.
БИМУРЗУ ПОХИТИЛ КОНЬ
се мы научились хорошо ездить на конях и косить сено, охотиться на туров. И узнали, и увидели много, и нам пора было возвращаться домой. Но в понедельник зарядил дождь, и хозяин посоветовал нам остаться.
Ледник не видно – заволокло тучами. Тучи такие низкие, что если забраться на башню – головой коснёшься их.
Археологи тоже смотрели на небо, словно они были астрономами, а не археологами.
– Чего вы найдёте? – посочувствовали мы археологам. – Между прочим, вчера вы вели раскопки там, где, по рассказам ребят, Бимурза нашёл осколок креста. А вы ничего не нашли? Покопайте ещё. Вы народ терпеливый, сами говорили. А нам пора ехать. Письмо от Пипкии нас, пожалуй, здесь уже не застанет. Письмо от Мано мы уже получили. Она сообщила, что родился телёнок и она не знает, как его назвать. И ещё написала, что цыплёнок где-то поломал лапку. Мано его лечит. Словом, придётся нам расставаться.
– Ну что ж, – сказал профессор, – расставаться так расставаться. А мы остаёмся и непременно чего-нибудь найдём. Здесь когда-то была богатая крепость царицы Тамары, и в ней непременно что– нибудь сыщется. А как с Бимурзой? Он согласен ехать с вами или с нами?
– Согласия не давал, но не отказывался, – сказал я.
– Ещё поговорите, – посоветовал профессор. – Хорошо поговорите.
После обеда дождь перестал. Мы начали собираться. Хансав помялся и проговорил:
– Родственникам Бимурзы и всей деревне жалко отпускать мальчика, но если так лучше…
– Да, так лучше.
– Однако, если он не захочет ехать, мы насильно отправить его не можем.
– Вечером пойдём к нему и ещё поговорим.
И вечером мы снова пошли к Бимурзе и сказали ему, что завтра утром уезжаем.
– Завтра? – переспросил Бимурза.
– Да, завтра утром, – сказал я. – Собирайся, Бимурза. Вместе поедем. Тебе так лучше будет. Ты полетишь в Тбилиси… В самолёте летал?
– Нет.
– Нет ничего лучше самолёта. Кроме того, в Тбилиси ты можешь покружиться на карусели, ходить каждый день в кино и учиться на инженера или археолога.
– Может, тебя даже в кино снимут? Вон дочка молодого археолога всего с пальчик, а её в кино сняли. А живи бы она не в Тбилиси, никто бы и не снял.
– Как это снимут? – испугался Бимурза.
– Ну как, как? Пойдёшь по улице Тбилиси, увидит тебя дяденька из кино и подумает: «Вот славный мальчик, подходящая натура». И поведёт на студию, а там лампочкой засветит. Скажет: «Беги!» И ты побежишь. Потом скажет: «Ещё беги!» Потом ещё. Потом крикнет: «Падай!» Ты начнёшь ложиться. «Нет, – скажет дяденька. – Ты взаправду падай». И ты будешь так долго падать, что устанешь и взаправду упадёшь – и тут тебя снимут. И ещё могут тебя посадить на коня и заставят скакать…
– Не хочу я ихнего коня, – буркнул Бимурза.
– Почему? – развёл руками Абесалом. – Конь есть конь. Там кони, может, ещё лучше твоего.
Бимурза насупил брови при упоминании о коне.
– Нет лучше моего коня! – отрезал он. – Я уеду – кто будет кормить его и любить? И попробуйте поймайте его!
– Всей деревней вместе с археологами поймаем, и будет твой конь жить с другими конями. И когда ты вернёшься в селение – езди на нём сколько душе твоей угодно…
Бимурза замкнулся, глядел на нас исподлобья и ничего не говорил. Провожал он нас молча и отчуждённо. И я подумал: «Скроется Бимурза ночью. Обязательно скроется в горах». Я высказал эти соображения Абесалому. Тот подумал и предложил:
– Давай эту ночь проведём в мачуби мальчика.
– Давай! – охотно согласился я. – Поспим на сене. Хорошо спать на сене.
– Тогда вернёмся, а то он возьмёт да сейчас убежит.
– Бачо, Гиги, вы пойдёте?
– Пойдём, пойдём.
– Пусть и Табэк пойдёт, – попросили мы Хансава.
– Ладно, пусть идёт. Но Бимурзу не обижайте. Детская душа не терпит обид, может на всю жизнь раненой остаться.
Дверь в мачуби Бимурзы была не заперта. Он снова молча сидел у огня, потом резко повернулся, огрел нас сердитым взглядом и уставился на огонь.
– Вот, – заговорил Абесалом. – Пришли к тебе переночевать… Пустишь?
Бимурза ничего не ответил.
Мы сделали вид, что не заметили его недовольства.
– Очень обеспокоили Хансава, – поддержал я Абесалома, – уже сколько времени мы у него, подумали-подумали и решили остаться у тебя.
– Мы ужинали, и угощать нас не нужно, – продолжал Абесалом. – Было бы сено. А сена у тебя много, вот мы и приляжем.
– Ничего нет лучше, как спать на сене, – зевнул я и пошёл в угол мачуби, где лежал ворох сена. – Когда пойдёшь ловить коня, – добавил я, обращаясь к Бимурзе, – не забудь нас разбудить.
Мы легли. Но запах свежего сена и душный воздух мачуби не давали уснуть. В окна мачуби, похожие на амбразуры, некоторое время ещё видны были клочки облаков, потом показался полумесяц, но не видно было ледника, гор, башен – слишком узки окна мачуби Бимурзы.
Хозяин поднялся от огня, запер дверь и всё так же молча прилёг на сено.
Всё-таки я уснул. Разбудил меня какой-то шум. Я поднял голову, прислушался – вдали раздавалось ржание коня.
Абесалом уже был на ногах.
В проёме двери, чутко напружинившись, стоял Бимурза.
– Куда собрался? – спрашивал его Абесалом.
Бимурза всё так же напряжённо стоял в дверях и даже не повернул головы на голос Абесалома.
– Гостей оставляешь, а сам уходишь!
– А он куда-то идти должен? – спросил я Абесалома, будто не догадывался, что Бимурза хотел сбежать. – Стоп! Ты слышишь ржание коня, Абесалом?
– Слышу.
– Ну, значит, пойдём его ловить. Нельзя, чтобы конь оставался без хозяина.
– Почему он хотел уйти один? – ворчал Абесалом.
– Ну, почему, почему? Как ты не догадаешься? Бимурза – хозяин, уважительный хозяин, он не хотел беспокоить гостей.
– А-а, – протянул Абесалом. – А я подумал…
Бимурза будто и не слышал нашего разговора.
Мы не стали ждать его приглашения, быстро встали, взяли верёвки и вышли из мачуби.
Бимурза молча шагал впереди нас. Насупленные башни с тёмными амбразурами мрачно глядели нам вслед. Мы спустились к Ингури, перешли через мост и там, где дедушка Годжи потерял трубку, ступили к подножию крепости царицы Тамары. Мы постепенно обошли крепость и совсем близко услышали ржание коня, а затем и цокот копыт по камням.
Конь шёл навстречу и звал, звал кого-то, может, звал белогривую мать, а может, и своего молчаливого хозяина – Бимурзу Парджиани. Бимурза шагал уверенно по камням и ни разу не оглянулся, будто нас и не было тут вовсе. Мы поднялись очень высоко в горы. Голос коня был уже совсем рядом. Я шёпотом сказал мальчикам, чтобы они остались. Но ребята заупрямились:
– Нам очень хочется увидеть коня.
Скоро мы увидели коня. Около развалин одной из дальних башен крепости пружинисто ходил конь, бил копытами о камни так, что летели искры, и ржал, сотрясая горы и развалины крепости диким голосом. У него была белая, как ледник, грива до земли, и весь он был белоснежный, и под луною играли блики на нём.
Такого коня я никогда не видел.
И Абесалом тоже не видел.
А Гиги и Бачо и подавно не видели.
Даже Табэк остановился поражённый. Конь словно бы вышел из сказки.
Бимурза смело шёл к нему, а мы стояли, как заворожённые, держали в руках арканы и не могли двинуться с места.
– Бимурза! – тихо позвал мальчика Абесалом.
Бимурза, кажется, не слышал Абесалома, а шёл всё так же молча, не оглядываясь. Конь поднял голову и приветливо прошелестел губами.
Бимурза что-то достал из кармана, должно быть, соль. Конь лизнул с его ладони и послушно последовал за мальчиком. Но тут он внезапно взвился на дыбы, страшно заржал и рванулся в нашу сторону. Мы едва успели скрыться за развалинами башни.
Конь вихрем промчался мимо нас и прыгнул со скалы.
Он прыгал, как тур. Он летел, как ветер, но мы всё-таки успели заметить прижавшегося к его шее мальчика. «Бимурзу похитил конь!» – догадался я.
– Бимурза-а! – закричал я не своим голосом.
– Бимурза-а! – закричали следом за мной ребята и Абесалом.
– Бимур-за-а-а-а!..
– Би-мур-за-а! – повторили горы, ледник и башни.
Вдали замолк стук копыт. Вот конь ещё раз белой птицей мелькнул на дальней сопке, и на нём – чёрная точка – Бимурза. Конь уносил его ввысь, к леднику.
– Би-мур-за-а! – кричали мы.
– Би-мур-за-а! – повторяли одна за другой горы Сванетии, и эхо отдавалось в каждом ущелье, в каждом потоке, в каждом водопаде. Эхо замолкало только у самого неба. Горы снова становились молчаливыми. Они приняли, скрыли и долго будут хранить ещё одну тайну.
Горы полны тайн!..
КОНЕЦ СКАЗКИ
от мы и возвратились из Сванетии. Абесалом и Гиги уехали домой, в Тбилиси, к Пипкии. Я и Бачо вернулись в село, к Мано. Мано назвала телёнка Цикара, а лапка у цыплёнка зажила. Дома всё было нормально.
Вечером мы рассказали Мано и всем нашим о путешествии. Конечно же, не удержались и похвастали, как мы научились ездить на конях, как здорово наловчились косить и копнить сено, охотиться за турами, и об археологах рассказали, и о белом коне, и о Бимурзе…
Ах, Бимурза, Бимурза! Ускакал от нас, не захотел расстаться с родной Сванетией. Ну что ж. Может быть, так ему лучше. Пусть будет так, как хочет маленький хозяин. А люди в Сванетии добрые, душевные, они не дадут пропасть мальчику и худому его не научат.
Скоро я поеду в Тбилиси и, как всегда, остановлюсь ночевать у друга своего, Абесалома.
И, как всегда, маленькая Пипкия подсядет ко мне и попросит рассказать сказку. И я начну: «За тридевять земель жил-был…». Нет, так я уже не смогу рассказывать. Я расскажу ей о том, как ходили мы за тридевять земель – и это будет самая лучшая сказка, самая большая из всех, какие я когда-либо знал и знаю. Но я не буду заканчивать эту сказку так, как заканчиваются старые грузинские сказки:
Мор там, пир здесь.
Отсев там, мука здесь…
Нет, я выберу самый добрый конец потому, что сказка, которую я сам видел, была очень добрая и красивая:
И когда я буду рассказывать сказку маленькой, внимательной Пипкии и всем детям, которые любят сказки, я буду ясно видеть перед собой высокие горы с шапками белых облаков; падающие с них серебристые ремни водопадов; старую крепость среди гор, у подножия которой ревёт и пенится Ингури; летящего, как птица над горами, белого коня с золотым седлом, и лихого, неустрашимого наездника на нём.
Правда, на коне, которого я видел, не было золотого седла, но ведь тот белогривый конь каждую ночь приходит к крепости и зовёт своего хозяина – и он для меня сделался, как живая сказка.
Я вижу во сне и наяву белого коня с золотым седлом. Он зовёт, как мечта о прекрасном!
Где ты сейчас, белый конь? Если тебя уже нет в живых – ты всё равно не умер. Ты живёшь в моих сказках, в моих мечтах.
Я слышу твой голос, белый конь!..
