Текст книги "Кориш"

Автор книги: Осып Шабдар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Быстро проходит время. Кориш бегает за коровами, старается постичь немудрую науку плетения лаптей, слушает дедову волынку. Хорошо ему с ласковым дедом Опоем.

«Какой хороший человек дед Опой! – думает Кориш. – Он, наверное, никогда не станет меня ругать и бить, как дядя Пётр. Я теперь никуда не уйду от деда Опоя. Всегда буду с ним стадо пасти».

Солнце поднялось выше. Стало жарче. То одна, то другая ужаленная слепнём корова, не разбирая дороги, неслась в сторону. Кориш бросал лапти и бежал за ней. К обеду он совсем устал.

– Погоним, Кориш, стадо в ельник, к Сухому оврагу, – сказал дед Опой. – Там скотина немного отдохнёт в тени.

Пригнав стало к Сухому оврагу, дед Опой послал Кориша в деревню за обедом:

– Сбегай, сынок, за обедом. Сегодня все в деревне на сенокос ушли и нам обеда не принесут. Я пока один посторожу.

Кориш вышел на дорогу и пошагал в Чодранур.

До деревни было не близко – версты две. Сначала дорога шла через паровое поле, потом через рожь. Кориш шёл по узкой меже. Нещадно палило солнце, с нагретого поля дул горячий ветер. В зарослях ржи пестрели цветы: качали своими голубыми головками васильки, как серебряные кольца сверкали ослепительно белые ромашки, зеленели сочные листья щавеля. Вокруг цветов кружились пчёлы, порхали пёстрые бабочки, и Кориш то и дело останавливался, разглядывая их...

Возле самой дороги росла одинокая берёзка, в её тени было не так жарко, и даже горячий ветер казался прохладнее... Вдруг Кориш почувствовал тонкий укол в пятку, он быстро отдернул ногу, а из белого цветка клевера, на который он нечаянно наступил, выползла полураздавленная пчела. Кориш уселся под берёзой и вынул из пятки жало.

Кориш устал, пятка болела, и он решил немного отдохнуть. Мальчик прилёг в тени на мягкую зелёную траву и сам не заметил, как заснул.

Прошёл час, а может быть, и больше. Солнце обошло березу и стало светить Коришу прямо в лицо. Кориш проснулся, вскочил и со всех ног побежал в деревню.

Дед Опой ждал Кориша... «Куда запропастился мальчишка? – думал он. – Неужели совсем убежал?» Старый пастух проголодался, устал, бегая за скотиной, и рассердился.

Немало времени прошло, пока пришёл Кориш с висящим за спиной мешком и небольшим туеском в руках.

– Где ты столько пропадал? – сердито спросил дед Опой Кориша. – Ушёл и пропал... Не годится так делать, сынок.

Горько слушать Коришу укоры старого пастуха, лучше бы ругань и побои тётки Оляны. Кориш хотел было прямо признаться, что проспал под берёзой, но не решился. Кориш ушёл в ельник и горько заплакал.

Дед Опой поел принесённого Коришем хлеба и творогу, и к нему вернулось хорошее настроение.

– Кориш, иди поешь, сынок, – позвал он мальчика. – Или ты в деревне поел?

Кориш медленно подошёл к деду Опою.

– Нет, дедушка, я не ел... Я под берёзой проспал, – опустив голову, смущённо сказал Кориш. – я больше не буду.

– Ну ладно, с кем не бывает... – добродушно сказал дед Опой. – Иди закуси, голодный небось.

«Мал, приморился», – подумал старик и, взяв кнут, пошёл собирать разбредшееся стадо.

НОВОЕ И СТАРОЕ

В то время как Кориш с дедом Опоем день за днём с раннего утра до позднего вечера в полях и лугах пасли стадо, в деревне всё кипело и бурлило.

Деревенские мужики крепко задумывались о жизни... Шла упорная, ни на минуту не затихающая борьба новой и старой жизни, новых и старых взглядов и обычаев. Одни, не жалея себя, тянули Чодранур из вековой топкой трясины старого на прямую дорогу настоящей жизни. Другие что есть силы старались удержать в деревне старые порядки. Дни и ночи напролёт думали мужицкие головы, думы гнали покой и сон: за новое или за старое, с новым или со старым?..

Прежняя жизнь – несправедливая, она была хороша для богатых; а новая, выходит, самая что ни на есть правильная для бедняков жизнь. От дум и сомнений кругом шла голова.

Повсюду шум и споры: на мирском сходе и за воскресным столом; спорили, вывозя на поле навоз, на сенокосе, у колодца; шумели, ругались, вспоминая всех родичей до десятого колена. Сами собой сжимались кулаки, скрежетали в злости зубы, гневные искры тлели в сердце – подует ветер, и вспыхнет пожар.

Велика чёрная вражеская сила: богачи, попы, ретивые молельщики, злобные сплетники, мужаны^[2], водка... Велика вражеская сила!

Но всё равно не боится её Сапан Водыров.

Много перенёс Сапан с детских лет – и жару и холод, и горе и беду; не минули напрасно и те шесть лет, которые он проходил в серой солдатской шинели. Понял Сапан жизнь, узнал, что надо делать, и перестал бояться врагов.

Заодно с Сапаном – заведующий избой-читальней, сын деда Епин Метрий, деревенские коммунисты, комсомольцы и учительница из соседнего села Анна Йвановна.

Кое-кто из молодёжи, из батраков и мужиков победнее, тоже с ними.

Изменилась жизнь в Чодрануре. В деревне открыли избу-читальню. Над её крышей возвышается высокая радиоантенна с красным флажком на конце. В воскресенье под окнами избы-читальни собираются чодранурцы: слушают беседы и новости из столицы, слушают никогда не слыханные в деревне песни и музыку.

Больше половины чодранурцев перестали посещать церковь, – а в трёх – четырёх домах даже побросали иконы в печку. Чодранурские женщины перестали носить шымакш^[3], который в прежнее время марийки никогда не снимали с головы, перестали обёртывать ноги толстыми онучами, а иные обулись в ботинки и лёгкие сандалии. В бедных избах отскребли вековую грязь и копоть, вымыли, вычистили одежду. Меньше стали болеть чодранурцы и мало-помалу избавлялись от страшной болезни глаз – трахомы, оставшейся от старого времени. С каждым годом всё больше и больше ребят шли учиться в школу, а вслед за ними в свободные минуты и в зимние вечера учились грамоте взрослые.

Вернувшись с гражданской войны, Сапан Водыров собрал вокруг себя односельчан-бедняков и принялся строить новую жизнь. На это большое дело он поднял коммунистов соседней деревни, где была партийная ячейка, и комсомольцев. Среди многих других забот Сапан всегда находил время поговорить с деревенскими ребятами. «Дети – наше будущее, – говорил Сапан, – наша смена. Они должны расти крепкие телом, развитые, готовые строить новую жизнь – социализм».

В соседнем селе комсомольцы организовали в школе пионерский отряд. Сорок человек ребят стали пионерами. Есть пионеры и в Чодрануре – трое чодранурских мальчишек носят на груди пионерские галстуки – красные искорки пожара революции...

А совсем недавно Сапан и Метрий затеяли ещё одно большое дело.

На прошлой неделе Сапан ездил в Торъял, осмотрел тамошний колхоз, поговорил с мужиками, с агрономом и задумал организовать колхоз в Чодрануре.

Сапан знал, что немало придётся ему повоевать с мужицкой темнотой, и начал вести свою линию исподволь. Соберутся, бывало, мужики, толкуют о чём-нибудь, а Сапан обязательно свернёт разговор на колхоз и станет объяснять, что к чему. Кто понимает, кто нет. «Поживём – увидим», – говорят. Всё же Сапану удалось уговорить семь – восемь человек.

А Метрий никак не может поладить со своим отцом, дедом Епием. Упёрся дед Епий, как сосновый пень, – каждый день у них с сыном споры.

Дед Епий и Метрий молотили в амбаре семейную рожь.

– И чего старается народ, куда лезет? – ворчал дед Епий, колотя по снопам. – Колхоз какой-то им ещё понадобился. Ну и народ! Мало за десять лет наворочали. Зря всё это, зря...

– Скажи, отец, что тебе не нравится в новой жизни, что в ней плохого? – спросил его Метрий.

– Всякое есть: есть и хорошее, есть и плохое... – уклончиво ответил дед Епий.

– Тебе не нравится, что школы открыли, что народ грамоте учим, что на земле работать с каждым годом легче становится, что перестали верить поповским выдумкам?..

– Стариков не уважаете. Для вас что мать-отец, что в трубе затычка – всё едино...

– Конечно, тех стариков, что тянут деревню назад, к старой жизни, мы не слушаем, а тем, которые поняли новую жизнь и сами хотят жить по-новому, таким людям почёт и уважение. Для нас их советы – чистое серебро.

– Тоже скажешь, серебро!.. Скажи – медный грош с дыркой, вернее будет, – не унимается дед Епий.

– Ещё что плохо?

– Я же не говорю – всё плохо! – сердится дед. – Хорошее тоже есть. Без школы не обойтись, что богачей и чиновников разогнали – правильно сделали, избу-читальню построили – хорошее дело: кто умеет – сам читает, а неграмотные, вроде меня, послушают. И радива интересно говорит. А за попов я не заступаюсь.

– Так что же тогда не годится?

– Напрасно ругаете всё, что раньше было. Нельзя. Я хотя и не учился, а дураком никогда не был, сам знаешь.

– Почему же ты колхоза боишься?

– Боюсь?.. Не боюсь я твоего колхоза, а надо подумать, посмотреть. Раньше как жили? Есть домишко, хозяйство, плохое-хорошее, а всё твоё: скотина – твоя, соха-борона – твоя. Хочешь – работаешь, хочешь – отдыхаешь. Сам себе хозяин. А в колхозе что?

– В колхозе ты тоже хозяин: поработаешь – отдохнёшь. Тяжёлую работу за тебя делают машины. А потом, ведь сам знаешь, вместе и работать легче и расходов меньше. Вот, скажем, у тебя – лошадь, и у соседа – лошадь, и у другого – тоже. Ты за своей смотришь, соседи – за своими: ни тебе, ни им отдыху нет. А если собрать всю скотину вместе, тогда с ней со всей управится один человек. Да что говорить! Понимать надо, отец!

– Разве вас переспоришь? Ну и времечко наступило: яйца курицу учат! – совсем рассердился дед Епий и повернулся к сыну спиной.

Долгое время работали молча: отец ни слова, и сын ни слова. Потом дед Епий сказал примирительно:

– Мне-то всё равно, таким, как я, в базарный день цена за пару – копейка. Я свою жизнь прожил. За вас болит у меня сердце, вот и думаешь так и этак... Как сумеете, так и проживёте. А по правде сказать, хорошо жить начинаете.

Так мало-помалу новое торжествовало над старым. Так маленькая мышь перегрызает толстое бревно; так капля воды долбит твёрдый камень.

Однажды в воскресенье Кориш возвратился вечером домой, зашёл потихоньку в пустую избу и услышал через открытое окно разговор сидящих под окном женщин.

Телефона в деревне ещё не было, но досужие сплетницы быстро разносили новости по всей деревне.

– Слышали, милые, – раздавался голос тётки Оляны, – какую новую беду готовят нам коммунисты?

– Говорят, какую-то коммуну хотят в деревне устраивать.

– Все говорят «коммуна» да «коммуна», а как это понять, что такое коммуна? – спросила одноглазая высокая старуха.

– И-и, милые! Коммуна – это значит конец света. Запишешься в коммуну – у тебя первым делом отберут дом и всё хозяйство, потом выбросят иконы и заставят молиться дьяволу. Жить все будут вместе, одежда и бельё будут общие. Своего ничего не останется...

– Боже мой, так это не жизнь, а погибель! – всплеснула руками одноглазая старуха.

– Истинно. Погубить нас хотят коммунисты, погубить...

Кориш слушал, и ему очень хотелось крикнуть: «Не слушайте тётку Оляну! Врёт она! Васлий совсем не то рассказывал про колхоз!»

– Мой Миклай говорил: «Если вступишь в колхоз, жить легче будет», – сказала молодая женщина. – Ведь вместе работать всегда легче: и работа спорится, и веселее...

– Как попадёшь в колхоз, тогда повеселишься... Да что с тобой говорить: ты сама коммунистка. Посмотрите, люди добрые, на эту срамницу: ходит, как паршивая девка, без шымакша. И народа не стыдится!

– Какой тут стыд? – сказала подошедшая к говорящим бабушка Водырова. – Вот я тоже шымакш сняла – и хорошо. Нельзя в новые времена жить по-старому.

– Разве это срам – не носить шымакша? Срам по другой дороге ходит, – ободрённая словами бабушки Водыровой, сказала молодая женщина.

– Молода ты меня учить! – закричала на неё тётка Оляна. – Я тебе хвост прикручу!

– Если тебе так нужен шымакш, прикрути к своей старой голове две шишки и носи два шымакша.

Некоторые женщины засмеялись. Тётка Оляна встала и сказала:

– Заговорилась я тут с вами, а дома дел полно...

Она потихоньку, так, чтобы никто не заметил, плюнула в сторону и пошла в избу.

Кориш рассмеялся и быстро отскочил от окна.

НА ПЕРЕПУТЬЕ

День за днём, неделя за неделей прошло лето. Кориш сполна хлебнул нелёгкой пастушеской жизни. Он не высыпался, вставай ранним утром и, ложась спать, когда уже бывало совсем темно. Мёрз в холодные дождливые дни. Бывало, промокнет до нитки и так ходит весь день. Немало сиротских слёз упало за лето на чодранурские поля и луга...

Но за это же время у Кориша словно открылись глаза на окружающий мир.

Дед Опой научил его по верным приметам узнавать, какая будет погода – когда дождь, когда вёдро. Если ветер дует из леса – к дождю, если тянет над ельником – к ясной погоде; если ветер идёт вниз – к сырости, если звёзды светят тихо, спокойно, то завтра будет тихий день, а если дрожат и мерцают, то поднимется ветер.

За свою долгую трудную жизнь много всего перевидел и пережил дед Опой.

Старик рассказывал маленькому Коришу о разных событиях, которые случались в деревне, о людях, о том, как жили в прежнее время.

– Ты, сынок, хотя и мал ещё, но тебе нужно многое знать, нужно учиться. Я, к примеру, прожил жизнь, как слепой, всё работал и не видел никакой радости. Жизнь прожить – не в игрушки поиграть. Сумеешь, выучишься – белый свет увидишь... Раньше бедным людям, да ещё таким сиротам, как мы с тобой, был один путь: весь век свой маяться, на людей спину гнуть. Теперь тебе все дороги открыты. После революции и я почувствовал себя человеком! А раньше... Эх, что и говорить, много горюшка видано в прежнее время! Кто только не помыкал нами! Все начальники, все командуют: тут тебе и становой, и урядник, и поп... Налетят, бывало, они на деревню, как стая коршунов, один налоги дерёт, другой в солдаты забривает, издеваются над мужиком, бьют направо и налево. Тяжело приходилось бедняку... По правде сказать, и мужики в прежнее время жили по-разному: одни бедно, другие богато. Недаром пословица говорит: «Ближняя собака скорее укусит». Свой же деревенский богатый мужик-мариец соседей-бедняков давил. У бедняка земли мало, лошади нет, своего хлеба не хватает, а чтобы купить, денег нет. Вот и идёт такой бедняк к богатому соседу за помощью. Сосед поможет, а потом этой своей помощью раздавит, как муху. Получишь рубль – отдай два, даст пуд хлеба – сдерёт вдвое. Да что поделаешь? Нету никакого другого выхода: берёшь. Плачешь, а берёшь... Вот, сынок, какая раньше жизнь была...

Кориш что-то понимал, что-то не понимал, но очень любил, глядя в добрые глаза старого пастуха, слушать его рассказы. Ум ребёнка – как плодородная почва: если упадут на неё добрые семена, то обязательно дадут хорошие всходы.

Теперь Кориш не бегал босиком: дед Опой научил его плести лапти, и на чердаке у дяди Петра висело про запас уже целых пять пар новых лаптей. Научился Кориш играть на волынке. «Сейчас у тебя пальцы гибкие, – говорил Опой Коришу. – Поучишься немного и хорошо будешь играть». Хотя маленькие пальцы пастушонка не могли захватить сразу все отверстия на волынке, Кориш всё же научился играть три – четыре песни.

Незаметно пролетело тёплое лето. Всё реже проглядывает из-за низких, тяжёлых облаков солнышко, по ночам дует холодный ветер. Пусты поля, окончились все работы. И только озимые зеленеют, словно раскинутый зелёный свадебный наряд.

Пожелтела на чодранурском поле ветвистая липа, и холодный ветер с каждым днём всё больше и больше жёлтых листьев обрывает с её ветвей.

Вечерами, когда молодёжь выходит за околицу на гулянье, над тихой деревней и над пустыми полями далеко разносится грустная песня осенней трубы^[4].

Однажды в серый осенний день дед Опой и Кориш пригнали стадо на сжатое ржаное поле и пустили пастись по жнивью, а сами сели у дороги на жёлтую, поблёкшую траву. Дед Опой заиграл, а Кориш тоненько и печально запел:

Широкий мир – мой дом родной,

Постель – зелёный луг,

А стадо – милая семья,

Волынка – лучший друг.

Моё богатство – длинный кнут,

Сплетенный из пеньки,

И вместо пива вдоволь пью

Я воду из реки.

Моя волынка, верный друг

До крышки гробовой,

Поёшь – звенишь ты серебром

Над полем день-деньской.

Когда поёшь ты в ясный день

Или в глухую ночь,

То вся моя печаль-тоска

Летит от сердца прочь.

Так пел маленький Кориш. Деду Опою очень нравилось, как поёт мальчик, песня брала его за сердце.

– Хорошо поёшь, сынок. Это старая пастушеская песня, и я её певал в прежние времена, – сказал дед Опой, когда мальчик умолк, и старый пастух пропел сам слабым, старческим голосом:

Моя волынка, верный друг

До крышки гробовой,

Поёшь – звенишь ты серебром

Над полем день-деньской...

На дороге послышался шум, голоса. Это ребята идут из Чодранура в школу, в Кукшенер. И среди них – Васлий.

– Эй, Кориш! – крикнул издали Васлий. – Ты в школу нынче пойдёшь? Айда с нами.

– Дедушка Опой не пустит, надо стадо пасти, – ответил Кориш, подходя к ребятам.

– А ты спрашивал? Может быть, пустит.

– Какой из Кориса скольник, – рассмеялся сын дяди Петра Йыван. – Пусть стадо пасёт! Его папаня в сколу не пустит.

– Молчи, балаболка! Ты думаешь, раз Кориш сирота, значит, ему неучёным оставаться? – прикрикнул Васлий на Йывана. Потом, немного помолчав, добавил, повернувшись к Коришу: – Как пригонишь вечером стадо, приходи ко мне, поговорим.

– Я сегодня и так приду: сегодня ваш черёд пастухов кормить.

– Вот и хорошо! Тогда и спать сегодня у нас останешься, – сказал Васлий.

И ребята пошли дальше.

...Когда вечером Васлий и Кориш улеглись на полатях спать, между мальчиками произошёл такой разговор.

– Ты не слушай дяди Петра и тётки Оляны, обязательно иди в школу, – сказал Васлий. – Они хитрые, своего Йывана учат, а тебя хотят в темноте держать.

– А какая польза от учения? – вздохнул Кориш.

– Какая польза? Да сразу и не расскажешь о всей пользе. Научишься читать, писать. Узнаешь, как люди живут: как раньше жили, как теперь. Узнаешь, почему все люди не одинаково живут, почему есть бедные и богатые. В школе тебе расскажут и про то, как советская власть и коммунисты строят новую жизнь – социализм, а наши враги – богачи всего мира – борются против Советов и мешают нам строить эту новую жизнь... Обо всём узнаешь, всё поймёшь – словно заново родишься.

– Васлий, а какой такой «социализм» советская власть строит? – задумчиво спросил Кориш.

– Я говорил тебе, что есть люди богатые и бедные. Одни вкусно едят, красиво одеваются, другие, вроде тебя, ходят голодные, раздетые и разутые. Так вот, при социализме все люди будут хорошо жить.

– И такие, как я, сироты?

– Тогда и сироты будут хорошо жить. Вот пойдёшь в школу и узнаешь обо всём об этом. А потом мы примем тебя в пионеры.

– Наша тётка Оляна говорит, что пионеры и комсомольцы порченые: они в бога не веруют и старших не уважают. Она всегда их ругает.

– Кулаки, вроде твоей тётки, нас не любят...

– Васлий, вот ты говоришь «пионер» да «пионер»... И ты сам тоже пионер. Объясни, кто такие пионеры и что они делают.

– Пионер, понимаешь, – это тот, кто идёт впереди и помогает строить социализм. Он смелый и храбрый и всегда готов бороться с врагами трудового народа – с богачами, попами, картами^[5]. Пионер всегда поступает так, как учил Ленин. Ленин был очень умный, он учил народ, как победить богачей и построить новую жизнь.

Кориш молчал, задумавшись над словами Васлия...

– Ну как, Кориш, пойдёшь учиться? – опять спросил Васлий.

– Я бы пошёл, да тётка Оляна не пустит, – нерешительно сказал Кориш.

– Захочешь – не удержит... Что-нибудь придумаем. Ты деду Опою говорил, что хочешь учиться?

– Говорил.

– А он что?

– Он говорит: «Если хочешь идти, иди: теперь осень, скотина не бегает, а я один со стадом управлюсь».

– Знаешь, Кориш, я придумал: будем вместе в школу ходить.

– Как? – удивился Кориш.

– Утром ты выйдешь из дому вместе с дедом Опоем, как будто стадо пасти, а сам пойдёшь с нами в школу. Здорово?

– Здорово-то, здорово... А если тётка Оляна узнает?..

– Не узнает.

– Йыван ей расскажет.

– Не посмеет. Я этого буржуя заставлю молчать. До зимы тётка Оляна не узнает, а зимой ещё что-нибудь придумаем.

Васлий замолчал и через минуту заснул.

А Кориш не спал. Он долго ворочался и всё думал, думал. «Все будут хорошо жить, все будут сыты, одеты... Как это называется? Сот... социализм», – вспоминал он незнакомое слово.

Была глубокая ночь, уже пропели и первые и вторые петухи, но сон не приходил. В душе Кориша всё бурлило, он чувствовал приближение чего-то большого и хорошего, что выведет его на настоящую, правильную дорогу. «Хороший парень Васлий», – подумал Кориш и обнял его за шею, как родного и любимого старшего брата.

Потом словно какой-то туман опутал голову Кориша, все мысли перепутались. Кориш заснул.

МАМКИН СЫН

Однажды утром Кориш проснулся, глянул в окно и замер. На улице всё было бело от снега.

Ещё вчера вечером моросил бесконечный дождь, пронизывающий ветер, как голодный волк, выл в голых сучьях стоящей у окна берёзы. На дворе, на улице – всюду, где летом росли весёлая зелёная трава, была одна грязь. На всё это даже смотреть не хотелось, и на душе было тоскливо-тоскливо.

А в это утро всё стало иным: блестящий снег, словно белым пухом, покрыл чёрную землю, лёг на крыши, опутал голые сучья деревьев. Погода прояснилась, и взошедшее солнце нежным золотым светом залило всё вокруг. На деревьях, на крышах в снегу вспыхнули лучистые разноцветные звёздочки.

Кориш смотрел в окно и радовался. «Выпал снег... Зима... – думал он. – Уже не нужно пасти стадо. Теперь я буду только ходить в школу и учиться... Но как сегодня уйти из дома? Ведь тётка Оляна ничего не знает про школу! Если признаться, то она, пожалуй, и не пустит. Обмануть – Йыван всё равно не вытерпит, расскажет матери. Что делать?»

Взрослые давно уже встали и принялись за свои дела. Дядя Пётр и его старший сын Микал чинят под навесом розвальни, подбивают грядки, прикручивают оглобли. Начий возится в хлеву, а тётка Оляна толчётся возле печки. Только один Йыван спит на лавке, утонув в мягкой перине.

– Что рано поднялся? – спросила Кориша тётка Оляна. – Видишь, снег выпал, сегодня не пойдёшь стало пасти. Спи уж...

– Я не рано, – ответил Кориш, – я всегда так встаю. «Я сегодня в школу иду», – хотел он добавить, но испугался, как бы тётка не заругалась.

– Йывуш, Йыван! Вставай, сынок, уже солнце взошло. Вставай, дитятко, в школу пора, – принялась тётка Оляна будить своего младшенького, своего любимчика.

Йыван спит крепко, и тётка Оляна не скоро добудилась его. Проснувшись, Йыван долго не вставал и чуть не плача ныл:

– А-ай, мамка... маленецко посплю... маленецко...

Наконец он протёр глаза и, кряхтя и охая, поднялся.

Йыван позавтракал и стал одеваться в школу.

– А ты куда? – спросила тётка Оляна, увидев, что и Кориш накинул на плечи свой старенький рваный азям.

Кориш молчал.

– Корне ведь тозе уци... – начал было говорить Йыван, но Кориш сердито взглянул на него, и тот осекся.

Кориш разделся, бросил азям на лавку и подошёл к окну. Потом он быстро повернулся и решительно сказал:

– Тётя Оляна, я тоже хочу ходить в школу. Отпустите меня вместе с Йываном.

– Что ты болтаешь? Кто тебя возьмёт в школу? Опоздал ты нынче, Йыван уже две недели ходит, а ты только собрался.

– Тётечка, отпустите, – со слезами в голосе стал просить Кориш. – Отпустите...

– Тоже ученик нашёлся! – сердито сказала тётка Оляна. – И говорить мне об этом не смей! Вон иди с Начий на гумно лён в сарай складывать. Завалит снегом – пропадет добро. Иди, иди, не отсвечивай...

Й Кориш, всхлипывая и утирая слёзы, пошёл на гумно.

Морозный воздух прозрачен, первый снег свеж и пахуч, дышится легко и привольно. Берёза в огороде стоит вся в снегу, словно одетая белой листвой. Вокруг тишина. Лишь изредка попискивают оставшиеся на зиму в Чодрануре птицы. Пёстрая сорока прыгает на берёзе, сбивая длинным хвостом пушистый снег с веток. Красногрудый снегирь и зелёная синица скачут вокруг гумна, клюют оброненные зёрна. «Плохо приходится птицам зимой, – думает Кориш, – холодно им, есть нечего, не то, что летом... Им и так плохо, а Йыван совсем их не жалеет, ловит, бьёт и кормит птицами кошку...».

Начий и Кориш принялись вытаскивать из-под снега снопы льна, отряхивать их от снега и сносить в сарай.

Хотя Начий дала Коришу старые рукавицы, руки у него всё равно мёрзли, и он дул на посиневшие пальцы, стараясь согреть их тёплый дыханием. Ноги Кориша, замотанные рваными онучами, закоченели.

– Кориш, замёрз? Иди домой, – ласково сказала Начий. – Тут немного осталось, я и одна справлюсь.

– Нет, не замёрз, – ответил Кориш. Он не хотел оставить Начий работать на морозе одну.

– Не пустит тебя тётка Оляна учиться, – вздохнув, сказала Начий. – Что теперь будешь делать?

– Очень хочется мне учиться, да, видно, ничего не поделаешь...

– А ты сходи вечером к Васлию, – посоветовала Начий, – может быть, он что-нибудь и придумает.

На следующее утро, когда пришло время идти в школу, Йыван вдруг упёрся:

– Что хотите делайте, не пойду учиться...

Тётка Оляна уговаривала его и так и этак, и лаской просила и ругала. Потом насильно одела, повесила ему через плечо сумку, сунула в сумку на обед творожник с медом.

Но Йыван снял полушубок, бросил сумку на пол, а сам залез на печку.

– Йывуш, сыночек, почему ты не хочешь в школу идти? – допытывалась тётка Оляна. – Что тебе надо?

– Ницего не надо. Не хочу я в сколу один ходить. Если Корис пойдёт, и я с ним пойду. А без Кориса не пойду.

– Ах ты, мученье моё, чего выдумал! Спускайся, сынок, скорее!

– Не пойду...

Тётка Оляна обозлилась:

– Слезай, чертёнок! Вот я тебя с печки кочергой достану!

– Всё равно не пойду. А если будес бить, прыгну с печки вниз головой.

Тётка Оляна испугалась и снова подступила к Йывану с уговорами. Но Йыван твердил одно и то же: «Один не пойду... Отпусти Кориса...»

– И чего тебе дался этот Кориш? Идут ребята, и ты с ними иди.

– «Цего, него»!.. Не пойду без Кориса, и всё.

Тётка Оляна была очень удивлена. Но, увидев, что Йывана не уговоришь, сердито сказала:

– Ну ладно. Иди, Кориш, вместе с Йываном.

Кориш быстро накинул на плечи свой рваный азям, нахлобучил шапку – и в двери за Йываном.

– Вот так-то лучше будет, – сказал Васлий, ожидавший их за воротами.

И мальчики, разговаривая, пошли по деревне.

А дело было так.

Когда Васлий увидел, что Кориш не пришёл в школу, он сказал Йывану:

– Завтра, Йыван, не приходи в школу без Кориша. Слышишь?

– Поцему не приходить? Приду.

– А придёшь без Кориша, плохо тебе будет.

– Цто ты мне сделаес?

– Водиться с тобой не станем, и в школу тогда с нами не ходи. Кориш учиться хочет, а твоя мать его не пускает. Скажи тётке Оляне: «Не пойду в школу без Кориша, и всё». Понял? Скажешь?

И Йыван сделал так, как велел Васлий.

В ШКОЛЕ

С раннего утра Кукшенгерская школа гудит, как пчелиный улей. В любую погоду, как бы рано ни открыла школьная уборщица тётя Опима дверь школы, перед дверью всегда стоят семь – восемь мальчишек. Каждое утро тётя Опима ругается с ними.

А как наступила зима и выпал снег, ребята стали приходить ещё раньше.

– Беда мне с вами! – ворчит уборщица. – Куда вы в этакую рань пришли? Ведь семи часов ещё нет. Приходите только баловаться.

– Уже утро, тётя Опима. В деревне все встали давно.

– А я думал, что уже девять часов. Ведь у нас часов нет.

– Ну, встали, так встали... А вам поэтому в школу надо скорее бежать, да?

– Тётя Опима, смотри, какой снег выпал! Разве в такое утро усидишь дома?

– Встанешь и выйдешь, выйдешь и побежишь.

– Одна Опима всё проспала!

– Ноги вытирайте! Ноги вытирайте! – покрикивает на ребят тётя Опима. – Не вытрете, в школу не пущу.

– Снег – не грязь, растает – и нет его.

– Опять не так! То говорит, грязь тащите, то снег. Что нам теперь, ноги на плечах носить?

– Ха-ха-ха! – дружно рассмеялись мальчишки.

– Смотрите, тётя Опима опять дверь закрывает!

Какой-то разошедшийся сорванец принялся стучать в дверь.

– Вот соня! Спит, как попадья, и всё ей кажется рано.

– Смотрите, опять заснула. И глаза закрыла. Покричи ей.

– Она не умывалась ещё. Давайте, ребята, умоем её снегом!

Несколько снежков полетело в тётю Опиму. Уборщица с сердцем распахнула дверь и ушла.

– Враг отступил! Вперёд, ребята! Наша победа!

– Стой, Пашка! «Санком» идёт! Вытирай ноги.

И ребята все как один принялись старательно оббивать снег с валенок.

Школьный народ – весёлый народ. В классах ребята шумят, как стайки воробьёв на дороге в тёплый зимний денёк, смеются, шутит, спорят, ссорятся и снова мирятся.

Разные ребята учатся в школе. Вот один – маленький, добродушный толстяк, он не шумит, не прыгает, сидит на одном месте и лениво улыбается. Зато другой, черноволосый, с блестящими, как смородина, бойкими глазами, кричит и хохочет без умолку. Где возня, драка – он всегда там, бьёт тех, кто помоложе да послабее, а потом подлизывается к учителю, чтобы ему не попало.

Вон тот спокойный и молчаливый мальчик – первый ученик в классе. Он очень умный и знает не меньше иного взрослого. Если уж он говорит что, так всегда что-нибудь дельное. Такой никогда не заискивает перед старшими и перед учителем и, когда видит, что кто-нибудь ошибается, прямо говорит ему: «Не так надо». Таких ребят товарищи обычно очень уважают. Бывает, скажет он расшумевшимся баловникам: «Тимош, Пашка, что вы орёте, как будто в лесу потерялись! Надо тише говорить». Те поворчат недовольно, но обязательно послушаются и затихнут.

Девочки ходят в школе своей компанией. Одни болтают о забавах, нарядах, украшениях, хихикают, визжат, задирают мальчишек. Но лишь мальчишки их тронут, то сразу в слёзы: «Отцу скажу, учителю пожалуюсь...» У других в мыслях не забавы, а разные домашние заботы. Когда их обижают, они не плачут, не кричат «пожалуюсь отцу», потому что знают, что дома за них не заступятся. Сурово взглянет такая девочка на обидчика, скажет: «Не приставай!» – и отойдёт в сторону.

Ребята в школе самые разные: разные лица, разные характеры. Но, тем не менее, все они ясно делятся на две группы, и ребят одной группы никогда не спутаешь с другой.

Одни приходят в школу в чистой, хорошей одежде. Это дети богатых родителей. Посмотришь на этих ребят – они вежливые, учатся хорошо, перед учителем заискивают, а исподтишка издеваются над товарищами, смотрят на них свысока и колотят тех, кто слабее.

У ребят другой группы совсем иной вид, и ведут они себя по-другому.

У многих из них худые лица и большие голодные животы – «картофельные пуза». Одни из них учатся хорошо, другие хуже, но в каждом общем деле они впереди. Многие носят на шее красные галстуки. Это дети бедняков. Их больше, чем детей богатых, и они задают тон в школе.

Для деревенских ребят наступление зимы – большое событие. Поэтому в школе все разговоры только о погоде, о зиме.

Кончилась надоевшая грязная осень. Выпал снег, выглянуло солнце, и радостно стало у ребят на душе – глаза блестят, щёки румянятся на лёгком морозце.