Текст книги "Вот оно - село ! (сборник)"

Автор книги: Остап Вишня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Борись!

Самогон надо вывести.

(Из газет.)

Он самый обыкновенный человек.

У него шесть десятин земли, две кобылицы, один жеребенок, девять кур с петухом, подсвинок, шестеро детей (две дочки на выданье, два сына-подростка, а другие еще малы – в школу ходят), жена, женина мать и корова...

Одним словом, он хозяин...

Продналог сдал, подворно-денежный сдал... на посев осталось...

Пудов двадцать, пожалуй, еще и лишнего. Далее: у него ведь шестеро детей! Стало быть, шестеро кумовьев, шесть кумушек, две невестки, шестеро сватов, четыре золовки, три свояка, четыре брата, тридцать три племянника и племянницы, двадцать семь соседей (в одной стороне живут, ей-богу!), пятнадцать просто очень хороших людей; у того, гляди, гвоздочек, у того ремень на чересседельник, у того еще что-нибудь...

У него "храм", новый год, богоявление, сорок святых, мясоед, масленица, заговенье, великий пост, Евдокии, разговенье, светлое воскресение, вознесение, троицын день, Параскевы, Прокопия, Петра, Полупетра, Ильи, спаса, первая пречистая, вторая пречистая, Семена, воздвижения, покрова, Андрея, Кузьмы, Демьяна, Михаила, Филиппа, филипповка, рождество, канун Нового года.

Это ведь обязательно: хоть тресни, а выпей.

Слушайте дальше.

Родины, крестины, вводины [1], обручение, свадьба, похороны, девятый день, сороковый день, годовщина...

Как, по-вашему, все это не обязывает?!

А корова отелится, а кобыла жеребенка приведет, а свинья опоросится?..

Опять-таки кабана закололи?

Надо или не надо?

А поездка на базар или на ярмарку?

Сапоги надо?

Надо!..

А обмыть их надо?

Нет?!

Бросьте, пожалуйста, шутки...

Черта лысого они вам тогда носиться будут!..

А покупать сапоги, да так, чтобы через месяц головки пришивать?..

Да ведь на это какие "лимоны" нужны – на головки!..

А колеса нужны?

А макотра нужна?

А спички нужны?

И это чтобы без магарыча?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Безнадежное дело!

1923 ______________________________________________________________________

Гинекология

Медицинского персонала на селе немного...

Вот и тут... Село немалое, окруженное со всех сторон хуторами, а больница за восемь верст.

Между тем, благодарение милосердному, санитарная неграмотность среди населения понемногу ликвидируется...

Немало тут "специалистов" по всяким болезням, начиная от сглаза и кончая бешенством, но ни в одной области не просветился так люд православный, как в области гинекологии, крайне необходимой на селе, очень деликатной науки... Мы не ошибемся, если скажем, что чуть ли не каждая особа женского пола, хоть немного, а знает-таки, что делать, когда над хатой кружит аист, чтобы принести счастливцу мальчика или девочку...

А немало есть и хороших специалистов-гинекологов, которые имеют большую практику, яйца зарабатывают целыми копами, а полотно – целыми штуками и разрешают вопросы гинекологии значительно скорее и смелее, чем какой-нибудь харьковский профессор...

Р-р-раз, и готово.

Клиник, операционных комнат еще нет: операции делаются в хате, в амбаре или в овине. Оперируют в большинстве случаев женщины, но есть и мужчины-гинекологи...

Есть даже, как мне рассказывали, простой дьяк, который сделает вам операцию – что орех раскусит.

Мне хочется познакомить горожан с опытом села в этом деле... Ибо часто приходится видеть, как прекрасная женщина, сидя за конторским столом или за "Ундервудом" или просто идя по улице, задумывается, глаза ее затуманиваются, и на прекрасное лицо ложатся тени... Как знать, может быть, ей просто замуж хочется, но частенько настроение это от того, о чем вы догадываетесь...

* * *

Вот что в таких случаях делают опытные дочери нашего села...

Когда дочь Евы, вставши утром, чувствует, что вот сюда у нее подкатывает и сильно тянет на соленый огурец, она начинает подпрыгивать на месте. Стоит, стоит, а потом изогнется и вдруг бешено прыгает.

Гоп! Гоп!..

И прислушивается...

Ничего...

Грустно покачает головой и идет полоть картофель.

На другой день, когда тяга к соленому огурцу еще больше, еще сильнее, она берется поднимать сундук.

Наклоняется к нему, обхватывает руками и тянет вверх...

– Что ты, Малаша, делаешь? – спрашивает мать.

– Да что-то наш сундук будто боком стоит... Так вот я хочу его прямо поставить...

– Так давай вдвоем!

– Нет, я сама... Он не очень тяжелый... Вот смотрите... Ги... Ги...

– Надорвешься, сумасшедшая!..

– Вот еще!..

Повозившись с сундуком, женщина или девушка стоит и прислушивается.

Ничего...

Тогда она идет под навес и чего-то долго возится там...

Приходит отец и говорит:

– Какой это черт мне веялку перекинул?

...Не берет и веялка...

Много еще существует и других подобных же способов "управиться с ношей"...

Часто случается видеть, как молодая девушка рысью мчит через канавы к речке с кадкой, полной мокрого белья...

Или в хлеву живую корову с места на место переставляет...

Да всего и не перечтешь!..

И после каждого такого приема стоит грустная и прислушивается...

Ничего...

После этого еще мрачнее становится лицо и глаза бегают по избе...

Дальше идет уже "химизация"...

Химизация до тех пор, пока в ушах, как на пасху, во все колокола зазвонит.

Не берет...

Тогда применяют так называемый артиллерийский способ.

Набивают себя порохом.

Не стреляет...

Тогда идут в рожь за "рожками".

"Рожки" эти едят ложками...

Не трубит...

Тогда крадут из кладовой десяток яиц и направляются к "специалисту".

– Голубушка!

Самодеятельности в области гинекологии конец... Работа переходит уже к специалисту.

* * *

Специалисты...

Ну, тут уж, ясное дело, деталей нельзя указать: у каждого свои способы...

В большинстве случаев в качестве гинекологического инструмента пользуются головной шпилькой, изогнутой в конце крючком...

Операция эта называется: "Выцарапывать"...

Во многих случаях помогает также и острое веретено...

Это называется: "Прокалывать".

После операции кровь струится восемь верст – до ближайшей больницы.

И все.

Потом месяцев шесть ходит женщина, согнувшись в три погибели.

– Что-то у меня внутри... Одни говорят грыжа, а другие соячница [1].

Курс лечения закончен...

Способы эти можно легко применять и в городе, разумеется, с небольшими вариациями...

Вместо кадки можно бегать по лестнице с "Ундервудом", вместо сундука можно подымать письменный стол или пытаться передвинуть железную кассу, если работаешь в бухгалтерии, или просто шкаф с "делами".

Ну, а о городских "специалистах" не буду писать: там их достаточно.

1925 –

[1] _Соячница_ – болезнь желудка. ______________________________________________________________________

Про веселое сусличье житье-бытье

Борьба с вредителями в сельском

хозяйстве прошла хорошо с помощью

обязательных постановлений.

(Из доклада на съезде

по борьбе с вредителями.)

На зеленом ковре озими степной была глубокая нора... А в той норе жил да поживал старый Суслик, председатель исполнительного комитета сусличьих советов...

Только три дня, как вылез старый Суслик из глубокой норы, разбуженный стрелами весеннего солнца...

Сидит старый Суслик у глубокой норы, под ласкающими лучами весеннего солнца, обвеваемый нежным степным зефиром.

Сидит старый Суслик на задних лапках, острым взглядом сусличьим степи черноземные оглядывая, передними лапками по животу барабаня...

"Ох и работка же будет!" – думает старый Суслик...

А работа будет, ибо дружно взялась озимая пшеница, ибо рожь сочная буйно кустится, мощь черноземную в колосья всасывая...

Усмехается старый Суслик, любуясь на буйные зеленя...

И радостный свист, пронзительный свист разнесся по зеленой озими, с нивы на ниву перекидываясь.

То свистит старый Суслик, председатель исполнительного комитета сусличьих советов, пробуждая люд сусличий трудящийся от зимнего сна...

Крепко спал всю зиму люд сусличий, украинскую пшеницу переваривая...

Просыпается люд сусличий трудящийся, потягивается, лапкой умывается, из черных глубоких нор на весеннее солнышко выскакивая...

Слышит посвист радостный, пронзительный и бежит к норе председателя исполнительного комитета сусличьих советов.

И держат суслики совет: как дальше быть, чтоб лето красное любо-весело всем прожить, чтоб сытыми и здоровыми заснуть в предстоящую зиму...

И свистнул председатель исполнительного комитета советов сусличьих.

– Слушайте меня, суслики, товарищи мои милые и дорогие... Муха гессенская, пролетая над моей норой, прогудела мне весточку грозную... Прогудела мне муха гессенская, что собрался в Харькове II съезд всеукраинский, чтоб начать борьбу с вредителями... Лютый съезд, многочисленный съезд... Купоросом зеленым размахивает, парижской жидкостью побрызгивает, газами шипит ядовитыми... Что делать будем, как спасем себя?!

И свистнул рыжеватый суслик, умудренный опытом:

– А видела ли муха этот купорос? А нюхала ли она газы ядовитые?!

– Не спрашивал я, видела ли то... А по постановлениям о борьбе сама, говорит, лазила...

– По постановлениям?..

И как свистнет рыжеватый суслик радостно, как подскочит на три сажени!.. И прошелся гопаком да метелицей:

И жить будем,

И гулять будем...

И пошло по зеленой озими сусличье веселье...

Танцы, песни и прыжки...

И свистнул старый Суслик, председатель исполнительного комитета советов сусличьих:

– Тише, ребята! Вносите резолюцию!

Свистит рыжеватый суслик, умудренный опытом:

– Предлагаю резолюцию:

"Общее собрание украинских сусликов, всесторонне обсудив предложение, выражает горячую благодарность Наркомзему за заботливое к ним отношение... Особенно сердечный привет станции по борьбе с вредителями...

Да здравствуют постановления!

Гессенскую муху, золотогузку, боярышницу и братьев своих полевых мышей просим присоединиться к нашей резолюции!..

Украинские суслики".

И поднялся лес лапок сусличьих на зеленой озими...

И опять завел рыжий суслик веселую песню:

И жить будем,

И гулять будем,

А как родится пшеница,

Поедать будем...

1924 ______________________________________________________________________

Вечорницы

Песня есть такая:

Ой, не ходи, Грицю,

Та й на вечорницi,

Бо на вечорницях

Дiвки-чарiвницi.

Славная песня... Жалобная такая, жалобная... Про вечорницы песня...

Вот и песня есть о вечерницах хорошая, и девчата на тех вечерницах чародейки, а вспоминать о них мне нелегко...

Тяжеловато мне о вечерницах вспоминать...

Персональные, сказать бы, воспоминания.

Вот, допустим, вы? Скажите, только по совести скажите, если бы вам на двадцатый повернуло, да если в груди мех кузнечный, а там, где теперь перебои да колики, так там все время:

– Та-тах! Та-тах! Та-та!

Твердо так, как молотом по наковальне...

А ниже, где теперь изжога, где икота, где бурчит и неприятно саднит, так вот там распирало... Вот так подкатится снизу к легким, обхватит таким горячим-горячим, сожмется, стиснется и рвет... Просто-таки рвет... И в виски пламенем полыхает... А по жилам вороной баской жеребец так и смалит во весь дух...

Да если бы из хаты, что вот так наискосок от вашей, совсем недалечко, через дорогу только прыгнуть, чтобы из той хаты по сугробам скакало веселое:

Ой, на дворе метелица,

Что же старший не женится...

Усидели бы вы дома? Не выскочили бы как бешеный из сеней и не ударили бы наискосок, через дорогу?

Нет?

Брешете! Не усидели бы!

И меня мать за это била...

Била и еще приговаривала:

– А не ходи, висельник, на те вечорницы!

Да чапыгой – раз!

Не люблю я ни вечорниц, ни той песни!..

Хоть и пела ее мать на иной голос, да все равно слова, может, только чуть-чуть не одинаковые...

Личное, скажете?

Да, личное, но что поделаешь?.. Факт остается фактом...

И этот факт испортил мне все впечатление от вечорниц...

А в самом деле, какая хорошая штука – эти вечорницы!..

Особенно для девушек...

Танцы, песни, веселье...

Хлопцы веселые, а девчата еще веселее...

Тот подбежит, щипнет, тот подскочит, лапнет...

Да все с присказками, с припевками...

На столе чарка, сало, кныш...

– Выпей, Марина!

– И такое выдумаешь... Сроду не пила...

– Сроду ты маленькая была... Вот на, попробуй...

– И-и-и! Да горькое какое!

– Это сначала горькое, потом будет сладкое...

И вправду, потом так сладко-сладко делается... Голова будто на качелях... А потом жарко... И кровь горит...

А потом ворота дегтем вымазаны...

А еще аж потом-потом – ребеночек...

А потом батька со двора гонит. Мать за волосы волочит...

Сладко так, сладко после вечорниц!..

Где же, как не на вечерницах, про все узнаешь, обо всем доведаешься?..

И что на Ониськовом поле что-то колосья скрутками покрутило. Что ни зайдет Онисько ячмень косить – никак не косится... Только бабка Паталиха и научила.

"Выйди, – говорит, – на свою ниву после полуночи, когда еще и петухи не пели. Да стань ты задом к месяцу, трижды перекрестись, а тогда правой ногой дрыгни, а левой топни. Да двенадцать раз вокруг нивы оббеги так, чтобы не дышать, а тогда упади на меже на колени да проговори:

– Сгинь! Сгинь! Сгинь! Пропади, нечистая сила!

Тогда и закосится".

Где же об этом дознаешься?

...А что под старой греблей гадюка сажен двенадцать длиной живет, а на голове у нее венец тот, которым ведьмы на Ивана Купала венчаются...

...А у Иванихи позавчера ночью ведьму видели. Корову доить приходила. Насилу Иваниха открестилась. Дважды перекрестилась – не берет. Тогда она третий раз ка-а-ак крестанется, так та ведьма туманом-туманом через Филиппову леваду так и поплыла...

А Иваниху утром еле живую нашли. Ничего и выговорить не может, только плюется да крестится.

Еще вечером совсем здоровая жинка была, даже два кухля самогонки выдула.

...А до Свирида вурдалак прошлой ночью приходил. Кудлатый такой и мохнатый. Стучал в дверь да: "Отдай, Свирид, кошелек с золотом, а то я из тебя кровь выпью!" Свирид перед иконой свечку засветил да за топор... Скрип, из хаты, а оно как ударится об землю да, словно человек, на коня! Да улицей! Свирид вдогонку топором. И не попал. А ехало – ну точнехонько шенгереевский стражник.

...А что земля на трех огромных рыбах стоит, на китах... Так вот недели две тому назад у одной рыбы пузо зачесалось. Она повернулась почесаться, а в той Африке, где китайцы живут, земля трястись пошла... Множество церквей разрушено.

Где же об этом узнаешь, кроме вечорниц?

А теперь что?

– В клуб идите! На собрание идите! На чистку идите! Во Всерабземлес идите...

И парубки не щиплются, и самогонки нет, и ворота чистые, и ребеночка нет. Волосы на голове целые. Родные не проклинают...

Ну, что за жизнь?

И вспомнить нечего...

Да рассказывают тебе, что земля круглая, что она вокруг себя сама вертится и вокруг солнца вертится...

В голове бы у них вертелось!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нет, вечорницы лучше.

1923 ______________________________________________________________________

Бороться за книгу!

"К десятой годовщине Октябрьской революции не должно быть в советских республиках неграмотных... "

Это сказал товарищ Ленин!

Десятая годовщина через три года...

Неграмотных у нас четыре миллиона... Чтобы их выучить, нужно что-то около 12000 школ...

В каждое село нужна школа...

С 23 октября до 1 ноября состоится Неделя борьбы с неграмотностью...

За эту неделю в каждом селе нужно подыскать помещение для школы, где будут обучаться неграмотные, нужно его подремонтировать, оборудовать, купить дров и т. п. Одним словом, нужно эту хатенку сделать такой, чтобы можно было в ней за книжкой сидеть и пальцы не застывали.

Устроив такую школу, можно будет браться за науку...

* * *

Допустим, что в селе найдутся люди (а что они найдутся – сомнений у нас нет), что такое помещение найдут, оборудуют, учителя посадят, неграмотных перепишут.

Ходи и учись!

Вот тут и начинается самодеятельность этих неграмотных...

Учиться нужно!

Оно, что и говорить, было бы очень хорошо, если бы за пуд гречихи нанял кого-то за себя, чтобы оно в школу ходило, а ты дома сидел и понемногу грамотным становился...

Но так невозможно. Может быть, когда-то и додумаемся до такого способа всех грамотными поделать, но теперь еще приходится самому немного лоб потереть, чтобы прочесть одну-две странички букваря...

Втолковать себе нужно вот что:

Если приобрести наилучший букварь, посоветоваться с наилучшим учителем, а потом взять этот букварь да порвать его на стельки или скурить, от этого грамотным не будете. Даже если взять книжку в воскресенье, подложить ее под голову и выспаться на ней до обеда, пока скотину вечером не вести на водопой, не прочитаете от этого ни единой буквы.

Нужно обязательно ходить в школу и слушать, чему там учитель будет вас учить... Тогда только будет толк...

Также и с женщинами...

Лучше накрывать кринку кружочками, чем книжками... И печку разжигать лучше кострой или соломой, а книжка пусть себе лежит на столе... От нее так больше пользы будет... Даже если будет лежать, не говорю уже про то, как ту книжку открывать и всматриваться в нее, думая, что в ней написано...

Вот и еще.

Если встретите на улице куму и, поздоровавшись, спросите: "Кумасю, записались в школу?" – "Записалась!" – скажет кумася...

Не говорите:

– Вот дура!

Потому не говорите, что дура вовсе не та кума, которую вы встретили, а совсем другая кума...

1924 ______________________________________________________________________

Вот задача!

Не те все-таки времена настали.

Что не те – то не те.

И погода изменилась, и люди не те.

И жизнь, можно сказать, для нашего брата хлебороба пошла такая, что и не знаешь, как дальше быть...

Менять, выходит, надо жизнь...

Как же ты ее не изменишь, когда посмотрите сами: дождей маловато, земля трескается, колос вянет, зерно сохнет...

А раз зерно вянет, а раз колос сохнет – чертова батька будешь лепешки есть...

Это не мы, старые люди еще так говорили...

Выходит, новые способы нужны, потому старые подкачали...

Хотя, ежели по правде вам сказать, старые те способы... Эх, и хорошие же были способы!..

Возьмите земледелие.

Сеешь... Так думаешь разве о том, как глубоко пахать и какой сеялкой сеять?..

Дурак был бы я так думать!..

Вышел, надел мешок на шею, перекрестился:

– Во имя отца и сына и святого духа, аминь! В добрый час!

Посеял, стал посреди нивы, поглядел на все четыре стороны, еще раз перекрестился:

– Уроди, боже, на трудящего, на ледащего, на просящего, на крадящего и на всякую долю.

И все.

Пришел домой и – к жинке:

– Уже! Давай поужинать.

И ходишь себе, по хозяйству там что-нибудь поделаешь, а она тебе и растет да растет...

И бог был как бог.

Если и не уродит на трудящего, то на ледащего, и на просящего, и на крадящего обязательно уродит... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Севообороты теперь пошли...

Делят десятины на участки и высчитывают потом, где, что и когда посеять...

А прежде хорошие хозяева сами знали, где сеять нужно...

Где раньше всего загремит гром, там и сей, потому что там лучше всего уродит... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Опять же засуха...

Чего только теперь не выделывают, чтобы от засухи избавиться! И ранние пары, и унавоживание, и бурьяны уничтожаешь, и землю разрыхляешь, и пропашные растения сеешь...

А раньше разве это делалось?..

Да никогда на свете!..

Обольешь, бывало, водой пастухов или украдешь крест с могилы висельника и бросишь его в болото, и пойдет дождь.

А то запрягутся девчата ночью в плуг, вспашут улицу, нарвут овощей, посадят в свежие борозды, возьмутся за руки и вокруг того "огорода" нового:

– Дождик, дождик, приходи!

И пошлет господь дождь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Хороши были старые способы!

Да, времена теперь не те!

Не берут они, эти способы, не помогают.

Бог испортился...

Молишь-молишь, молишь-молишь – ничего. Нету урожая...

Вот тут и задуматься нужно...

Нужно, потому что посмотришь на совхоз или на коллектив – там лучше...

И рожь лучше, и пшеница лучше, и все лучше.

Что бы оно значило?

Сказать, что богу молятся, так нет.

Выходит, что земля изменилась, новых способов требует...

С одной стороны – в коллектив идти очень все-таки не хочется, ибо что там ни говори, а оно "коммуния"...

А с другой стороны – нужда наседает... До того наседает, что такими местами светишь, какими сроду не светил.

Вот тут тебе и покумекай.

Что делать, и не скажу...

Оно все-таки правда. Как-то заехал мне в ухо Пилип, а человечище он здоровый. Один не осилю... Попросил кума – вдвоем хорошо набили... Втроем, пожалуй, еще лучше бы набили.

Выходит, вроде коллективом лучше...

Вот задача. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Между прочим, на Украине уже тысячи коллективов... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вот задача!

1925 ______________________________________________________________________

Днепром

Плыви коса, уплыви с водой,

Я пойду вслед за тобой...

Это песня такая...

Пойте ее, если охота, сами, так как меня она в данном случае абсолютно не касается.

Я не коса, никто мне не поет жалобно "плыви", и никакая дивчина, что косу чешет, не идет "вслед" за мной. Единственное, что из этой песни мне осталось, – это то, что я вправду "плыву, уплываю с водой", но этого для песни, да еще для жалобной, маловато.

Просто плыву, и все.

Приехал на пристань, взошел на "Коммунар" (пароход так называется) и сел на скамейку...

Гудок прогудел трижды, командир крикнул:

– Отдай концы!

Концы эти ему отдали, он нагнулся и гаркнул в медную дудочку:

– Вперед! Малый!

Пароход тронулся, по его бокам залопотали колеса, я "сделал ручкой" знакомым, что стояли на пристани, и поплыл, – и все.

Так вот и плыву...

* * *

Поплыл я, нужно вам знать, от Киева. Поплыл, как уже сказано, "уплыви с водой", то есть в ту сторону, куда течет река.

Река, которой я плыву, называется Днепром.

Ну что же, значит, про Днепр.

Нет, давайте я сначала про Киев, как на него с Днепра смотрится, а потом уже про Днепр, а то Киев вот-вот уже исчезнет, а Днепр протянулся аж туда, где врангелевские жабы дают вот той самой штуки, что... Как же оно называется?..

Ну и красивый же с Днепра Киев, "мать городов русских"! Разлегся старый над кручей, слепящими огоньками прикрылся, зелеными ветками окутался, закурчавился и лежит...

Да такой уж он зеленый, да такой уж он пышный, да такой уж он высокий и приглядный, что глаз от него оторвать невозможно.

Вот взгляните вы на него.

Вон Перунов холм. Там золотой бог стоял, громы и молнии в старых людей метал. Сердитый бог был!.. Падали перед ним люди до тех пор, пока он сам не упал головой в седые днепровские волны.

Владимирская горка, Пролетарский сад. Все это высоко, все это зелено, все это над Днепром...

Над Днепром, а не над Лопанью.

Вот плывем и на Днепр заглядываемся.

Челночок сзади нас плывет, а в челне парочка... Прижались друг к другу плотненько, уцепились один в другого и милуются... На воде милуются.

Да расцепитесь же, православные, ведь место же какое историческое! На этом самом месте Владимир коллективно всех киевлян перекрестил. Ай, ай, ай! Такое место, а они целоваться! Ну и народ пошел!

Печерск... Там "Арсенал". Понимаете, что это значит? То-то!

Это нынешнее.

А рядом Аскольдова могила... Это побочное.

А дальше Лавра. Это сплошные мощи.

А чтобы до Лавры доплыть, под новым цепным мостом плыть нужно. А он в алых флагах весь да в сосновых ветках...

А над ним Лавра.

А в Лавре:

– Бам!

А флажки – красные флаги на новом цепном мосту:

– Трип, трип, трип.

За животы хватаются, хохочут красные флаги.

Это они над Лаврой.

А дальше Выдубецкий монастырь (один дядько называл его не иначе, как "Вылупецкий"). Там где-то кто-то выдыбал и не выдыбнул.

И кручи, кручи, кручи... Да зеленые, зеленые, зеленые! Да кудрявые, кудрявые, кудрявые! Да хорошие, хорошие, хорошие! Да высокие, высокие, высокие! Да пахучие, пахучие, пахучие!

А вы в Харькове сидите. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Так вот над Днепром кручи, значит, пошли.

А под ними, под кручами теми, Днепр.

Ну давайте теперь про Днепр.

Тут много не скажешь. Николай Васильевич Гоголь (был такой русский корреспондент) опередил.

Прочитайте Н.В.Гоголя про Днепр, все равно я против него вряд ли врежу.

Знаете вот это его: "Чуден Днепр при тихой погоде", и т.д.

Так и теперь еще "чуден Днепр". "Когда вольно и плавно" несет он воды свои до моря до Черного. И вода в нем хороша. Синяя такая вода и мокрая. Вот только воды этой теперь маловато. Зима была поганенькая, паводка не было, и даже Турханов остров и Слободка около Киева в этом году не купались в весенних днепровских волнах. Побаиваются, выдержит ли в этом году Днепр навигацию, так как уже теперь – а это еще май месяц – голенькие у него такие места, которые в такое время никогда голыми не бывают.

А все-таки хорош Днепр!

Плывет себе и плывет. Мерцают в нем звезды, месяц золотую дорогу по нему вымостил, а от мостов киевских кто-то в него огненные штанги повтыкал, и не гаснут, и не шкварчат, и не парят они. Не боятся эти штанги холодной воды днепровской.

А по Днепру плоты плывут, а на плотах на тех костры горят, а от тех костров ветерок искры вздымает...

Это сверху, из Полесья, на низ деревесину трудящийся люд гонит, гонит и песни распевает. А деревья те под зубастую пилу пойдут, пила та поделит их на доски и на горбыли, а досками теми наша республика отстраивается...

Плывет Днепр...

А справа над Днепром круча, а слева поля да луга.

Может быть, про природу хотите?

Какая природа на Днепре?

А как вы считаете, какая такая может быть на Днепре природа, если на дворе май месяц?

Такая, братцы, природа, что петь хочется. Зеленое все. Кудрявое все. И панов нигде не видно. Вот вам и природа.

Вон поля, вон луга, вон сенокосы, вон лесочки, вон села, и все это наше. Вот вам и природа. Вот там в верболозе соловей техкает, так, как вы думаете, для кого он техкает? Для пана? Черта лысого! Для дядька техкает. Нет панов.

Знаете, что уже восемь лет паны в Днепре не купаются. А если где-нибудь и выкупается, так все равно он без права голоса, – вода по нем только сверху перекатится, не пристанет, потому что Днепр теперь "трудящий элемент", а не для игрушек каких-то плывет.

Вот вам и природа.

Плывем...

Триполье.

* * *

Здесь бандит Зеленый красную кровь пускал, синие волны днепровские краснели от крови рабоче-крестьянской...

А на той крови союз вольных республик вырос...

Стайки... Ржишев... Ходоров... Переяслав... Канев...

На Монашьей горе Тарас Григорьевич стоит, солнцу усмехается, так как:

Расковались, побратались,

Царя отдали палачу.

Учимся. И чужому научаемся и своего не чуждаемся.

Чтоб поля необозримы,

Чтобы Днепр и кручи

Было видно...

И летают по Днепру селянские челночки, а над Днепром птицы...

А Днепр плывет да плещется в зеленых берегах.

Содрогнется только, как "Коммунар" гаркнет звонким паром, и вновь плывет.

Плывет да грудь "Коммунару" подставляет... И не больно Днепру, что по груди его волнистой "Коммунар" бежит.

С чего бы ему было больно, если всего год, как увидел он на груди своей такие пароходы, как "Коммунар"?

Советская власть такой пароход оборудовала – гордость Днепровского пароходства.

Так с чего бы ему болеть?

Наоборот, Днепр гордится, весело плещет в новенькие, беленькие борта "Коммунаровы".

Не задавайся, мол, Волга, и у меня уже есть такой, как у тебя.

* * *

Плывем.

Плывем и в воду глядимся...

И сколько же в воде этой гидроэнергии... Вот бы запрячь...

Ох, и завертела бы она все, что вокруг Днепра разлеглось!

Ох, и закрутила бы!

А то только и того, что мельницы водяные под берегами крутит.

Смотришь в воду, а она, гидроэнергия эта, так и прыщет. Аж пищит, бедняга, – вот так ей завертеть кого-то хочется.

* * *

Плывем...

Плещется старый Днепр...

И сквозь плеск тот слышится:

– Люди добрые, запрягите меня!.. Ох, и поработаю же я на вас. Только перед тем, как запрягать, возьмите берега мои в "шоры", не давайте мне заиливаться, чистите меня, углубляйте... Ведь уже у меня перекаты случаются. Ведь уже местами пески на грудь мою навалились, давят меня, развернуться мне не дают... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ну и хватит!

Вот уже Кременчуг. Вылезать нужно.

1925 ______________________________________________________________________

Темная ночка-петровочка

Эх, и "тюкают" же темной ночкой-петровочкой!

Вот так:

– Тю-ю-у-у!

Это "тю-у-у" разрывает, как выстрелом, черную запаску полтавской ночи, лентой вьется меж кустов, меж деревьев рощи кудрявой, несется лугами, через Псел перескакивает, бьется о берег и, ударившись о береговые кручи, обессиленное, возвращается в рощу, ложится в траву таким слабым, таким истомленным...

– Тю-ю-у-у-у...

Так бывает темной ночкой-петровочкой. Когда в избе-читальне закрыты ставни, когда в избе-читальне мыши книжки "читают", а на скамье за столом сидит домовой и проводит политпросветработу...

Страшно тогда в избе-читальне... Боже упаси заглянуть в нее: там сидит "сика-ляля-вова-хо" – нечто страшное, лохматое, черное, таинственное, которое гонит и девушек и парней из избы-читальни, выгоняет их из дому, берет за шиворот и швыряет на бревна, что за церковью

А там, у бревен, играет гармошка, там, взявшись за руки, топчут траву молодыми ногами, ибо нельзя же не топтать, нельзя же устоять, когда из двухрядки вылетает такое залихватское;

Польки-польки

И кадрили...

Тогда в избе-читальне и в сельбуде [1] домовой – полный хозяин. Он сидит, развалившись на скамье, ехидно похихикивает и благословляет темную ночку-петровочку за то, что она сделала его хозяином этого политпросветительного учреждения.

Он, домовой, никого в эту ночь не боится, ни к чему не прислушивается, ибо он знает, что ни в избу-читальню, ни в сельбуд никто не заглянет ни днем, ни ночью, так как и днем и ночью плотно закрыты ставни.

А темная ночка-петровочка крепко обнимает село, к гармошке прислушивается, звездами подмигивает и регистрирует в народных судах "дела об алиментах"...

И если в такую ночь ляжешь под косматым кустом на влажную траву и вслушаешься, то услышишь и смех счастливый, и гармошку, и "тю-у-у", и песню, и вздохи, и обещания, и клятвы...

– А дальше что? – спрашиваешь ночку...

– А дальше овин... – говорит ночка.

– А дальше что?

– А дальше ребенок...

– А дальше что?

– А дальше суд...

– А дальше что?

– А дальше поди и послушай!..

– Ну, и пойду... Ну, и послушаю...

Когда темная ночка-петровочка уже за Пслом, за береговыми кручами, когда она убежала уже за моря, за леса, за горы, за долы, подстегиваемая солнцем, тогда пробегает селом народный судья 10-го района, Кременчугского округа...

Он такой маленький, низенький, черненький, спокойный; бежит и улыбается.

А за ним с огромной папкой бежит секретарь судьи 10-го района, Кременчугского округа.