Текст книги "Рассказы в косую линейку"
Автор книги: Оскар Ремез
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Оскар Яковлевич Ремез
Рассказы в косую линейку
В первых
Мы – первая ступень.
А до нас – семьдесят две ступеньки.
Потому что мы – на самом верху,
мы – четвертый этаж.
Слышите нас?
Это мы бегаем, прыгаем и кидаемся на пол,
это мы поем и кричим.
Это нас вы ругаете там, внизу:
«Кричат не своими голосами!»
А вы не ругайтесь, а прислушайтесь.
Почему не своими?
Каждый кричит свое. Своим голосом.
А кричим потому, что не слушаете.
Мы можем и тихонечко.
Каждому из нас есть о чем рассказать.
Рассказать друг другу и вам заодно.
Про себя. Про соседа.
И про вас – чего это вы забрались
на четвертый этаж.
Чего это вы – не из первого, не из второго,
не из третьего класса, а забрались!
Мы расскажем разные истории —
и смешные,
и серьезные,
и даже чуть-чуть печальные.
Те самые истории,
что произошли в первых,
во вторых и в самых старших – третьих классах.
– Я расскажу!
– Нет, я!
– Не толкайся, я – первый!
Все мы столпились на этой страничке.
И шумим.
И толкаемся.
Каждому охота рассказывать.
Всем сразу нельзя, по порядку придется.
– Вы откуда, девочки?
– Здравствуйте! Мы – из первого «А».
– Про что расскажете?
– Про «Здравствуйте».
– Вот и начинайте.
Будете слушать?
Переверните страничку.
Здравствуйте!
Ольга Ильинична сказала нам:
– Девочки. На вас жалуются. Вы не со всеми здороваетесь.
Мы ответили:
– Потому что не всех еще знаем. Мы еще путаемся.
– Вам надо здороваться со всеми учителями. Всем взрослым говорить первыми «здравствуйте».
И мы стали здороваться со всеми. Без разбору.
И все нам отвечали.
С некоторыми мы даже по два раза здоровались. И они по два раза нам отвечали. И нам это понравилось.
Потом, после уроков, мы вышли на улицу и всем на улице стали говорить «здравствуйте». Первыми.
Идет бабушка с кошелкой.
Мы ей – все разом: «Здравствуйте».
Бабушка как испугается, да как схватит кошелку, да как заглянет в нее – не пропало ли в кошелке что-нибудь, да как припустится со всех ног.
Странная бабушка!
Идет дяденька с портфелем. Толстый дяденька с толстым портфелем.
Мы и ему: «Здравствуйте»!
А он как закричит на нас:
– Посторонитесь!
Невежливый дяденька!
Какая-то тетечка идет по улице. Идет, а сама плачет. Потеряла, наверное, что-нибудь.
Мы ей тихонько сказали:
– Здравствуйте, тетечка!
А она остановилась вдруг, посмотрела на нас и улыбнулась сквозь слезинки:
– Здравствуйте, девочки!
Получается, что разные взрослые ходят по улице. Не все еще научились говорить «здравствуйте».
Но мы все-таки решили говорить. Первыми.
Здравствуйте, люди нашей улицы!
Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
Снег в косую линейку
В праздник у нас тихо.
Если б не флаги на соседнем доме – ни за что бы не догадаться что праздник.
Где-то далеко, на Красной площади, командующий на машине принимает парад. И совсем близко он принимает парад – в телевизоре. Но если телевизор включать запрещено и даже нельзя радио слушать – никакого праздника тебе нет.
Я сижу у окошка. Передо мной тетрадка в косую линейку. Я рисую палочки и крючочки. Из них составляется косая буква «П».
Я смотрю на букву и прямо, и сбоку, и со всех сторон.
За окном летает снег. Сначала он кружит снежинками, потом кидается пушистыми снежками.
Все ребята из первого «А» сейчас пробираются по улицам или сидят у телевизоров. Праздник! Я пишу букву «р», потом «а», потом «з». Там, где-то далеко, в воздухе шумит музыка, обмороженные продавщицы наперебой торгуют мороженым. Там весело.
И, кажется, никто в целом свете не сидит у окошка и не выводит букву «д» с хвостиком.
После хвостика я устраиваю себе переменку и гляжу в окно.
Снег больше не кидается снежками, он сыплется мелкой крупой. На подоконнике сидит кот по фамилии Пушистый.
Пушистого тоже не взяли на праздник.
Но ему не задано писать буквы в тетрадку.
Пушистому нравится, как летит снег. Он любит смотреть снег больше, чем телевизор. Телевизора Пушистый пугается.
А как легко подойти к телевизору, повернуть левый рычажок вправо, и сам командующий парадом поедет по стеклу из конца в конец.
И никто об этом не узнает.
Ни мама, ни папа, ни Вера Семеновна.
Я смотрю на Пушистого. Пушистый – на снег.
Я встаю и иду к телевизору.
Пушистый оборачивается и смотрит на меня понимающими глазами.
«Давай включай, – словно говорит он, – не бойся, я никому не скажу!»
Я представляю себе, что включаю телевизор, смотрю парад, и ничегошеньки не случается. Это останется секретом на всю жизнь. Секретом. Моим и Пушистого.
Только как трудно будет жить мне всю следующую жизнь. С этим секретом. О котором никто не узнает. Ни мама, ни папа, ни Вера Семеновна.
Никому нельзя будет рассказать этого. Никому, всю жизнь. Пушистому хорошо – он говорить не умеет.
А мне?
Придут мама, папа, скажут: «Ну вот, занимался честно, молодец!» Что тогда?
Я хожу, хожу по комнате и возвращаюсь к окошку. Я вывожу букву «н», за ней «и», потом «к».
Я смотрю на косенькое слово «праздник» и сверху, и сбоку, и со всех сторон. Я вывожу его еще раз. И смотрю в окно. Флаг треплет снегом, но я теперь знаю – это мой флаг. Потому что я, может быть, один и тружусь сегодня во всем трудовом мире.
Нет, не один я! Многие! И рабочие на заводе, который не останавливается ни на минуту, и ученые, которым никогда нет покоя, и милиционеры, которые охраняют порядок, и пограничники, которые зорко смотрят вокруг.
Я работаю сегодня вместе с ними. И Пушистый перестает смотреть на снег и смотрит, как я работаю.
А снег все летит и летит. Он уже не кружится, не падает хлопьями, не сыплется мелкой крупой. Он идет теперь в косую линейку. Так, что по всему снегу из конца в конец можно вычертить косыми буквами трудное слово «праздник».
Другой бы на моем месте…
…проснулся раньше мамы. Тихо пробрался на кухню. Вскипятил кофе. Сделал зарядку. Разбудил маму.
– Ой, проспала. А мне завтрак готовить!
– Не беспокойся. На столе завтрак.
Позавтракали. Отвез маму на работу, потом в школу поехал. На математике чуть плечо не вывихнул – руку кверху тянул. Все чин по чину ответил.
– Садись, пятерка.
Кроме этой пятерки, ни одного замечания за весь день не было.
Обратно домой в автобусе ехал. Сел, книжку раскрыл, А тут – старушка стоит.
– Садитесь, бабушка. В ногах правды нет.
Села старушка.
– Скучно вам, бабушка, так сидеть. У меня книжка интересная – почитайте.
Вынула старушка очки, читает. Книжка веселая – смеется.
– Мне сейчас выходить, бабушка. Да вы читайте, читайте. Там дальше еще смешнее будет. Я себе и другую книжку найду.
Пришел домой – на телевизор и не взглянул.
Пока мамы нет – в магазин слетал, обед сготовил, окна в столовой помыл, пол на кухне подмел.
Слышу – в соседней квартире вода шумит. Мальчуган в ванной кран открутил. Плачет.
– Не кричи! – кричу.
По пожарной лестнице в квартиру влез, до крана доплыл, закрыл его наглухо, мальчугана спас.
Сел за уроки.
Сперва трудные сделал, потом – легкие. Все чин чинарем.
– Посмотри телевизор, – просит мама.
– Нет, я спать лягу. Мне в школу рано.
Лег и сразу заснул…
…другой бы на моем месте.
Я звоню в бюро погоды
– Если завтра будет мороз тридцать градусов – в школу не приходите, – сказала Инесса Павловна в конце уроков.
На всякий случай я с вечера не все уроки сделал. Мало ли что!
В семь утра проснулся. В окошко выглянул – сразу видно, мороз. А сколько градусов – кто его разберет.
Включил радио. А по радио – музыка, про мороз ни словечка.
Я лежу, последних известий поджидаю.
Только известия начались – бабушка на кухне посудой загремела.
– Тише, бабушка, я последние известия слушаю!
– Что это ты никогда не слушал, а теперь увлекся?
Пока мы с бабушкой пререкались – я погоду и пропустил.
Что теперь делать?
Позвонил я Димке Буркину. Димка спросонок говорит – телефон есть такой, по которому погоду объясняют. А какой телефон – не знает.
Набрал я ноль девять – справочную.
– Скажите, по какому телефону про погоду узнать можно?
– Погоду по радио надо слушать и в газетах читать.
– Газета еще не пришла, а радио мне бабушка помешала услышать.
– Тогда звоните в бюро погоды…
Стал я набирать бюро погоды.
– Иди завтракать! – зовет бабушка.
– Ну вот, сбился.
Снова набираю. Коротенькие гудочки. Занято. Еще набрал. Снова коротенькие.
– Ты завтракать будешь или нет?
Не до завтрака мне. Я в бюро погоды звоню.
Занято бюро погоды.
Димке звоню – и у него занято.
В бюро опять – и бюро не отвечает.
Наверное, Димка с бюро переговаривается. Да не только Димка! Весь город, небось, сегодня из всех квартир звонит. Морозом интересуется.
– Ты что, в школу собираешься или нет?
– А нам сказали: «Если мороз – не ходите».
Насчет градусов я не уточнял.
Чего бабушку волновать?
В общем, я неплохо время провел. На коньках покатался, с горки на санках слетал, погулял на свежем воздухе. К обеду пришел – Димка Буркин звонит.
– Ты чего в школе не был?
– А разве надо было?
– А как же?
– Я в бюро погоды звонил.
– Ну и что?
– Там занято было. Я и не знал – идти или не идти в школу. Решил на всякий случай не пойти.
А надо было пойти, значит. Не угадал. Нехорошо получилось.
А все из-за того, что бюро погоды занято было. А занято потому, что все звонили.
Любопытные!
А из-за них человек школу пропустил.
Как сделать зайца
– И совсем не так. Я знаю, как правильно. Вот… Берешь платок. Складываешь два конца. Вывязываешь ему голову. А тут будут ухи. Я знаю, как правильно.
– Ты не говори, как правильно. Ты сделай, как правильно…
– Пожалуйста. Вот. Беру платок. Складываю два конца… Вывязываю ему голову. А тут…
– Ну?
– Сейчас. Не сбивай. Я знаю, как правильно. Беру платок. Складываю два конца. Вывязываю голову…
– Где твои ухи?
– Не мои ухи, а Зайцевы ухи. Ты меня не тормоши. Я знаю, как правильно. Сейчас должны получиться ухи. Беру платок… Два конца… Вывязываю голову…
– А ну-ка давай мне. Вот тебе ухи, вот тебе заяц.
– Это неправильный заяц!
– Пусть неправильный, зато заяц. Говорить, как правильно, – это одно, а сделать зайца – совсем другое.
Моя Бабушка-Яга
У меня бабушка не кто-нибудь. Артистка в театре.
Веселая такая бабушка. Как придет к нам – мандарины принесет, конфеты. И смеется.
– Ну, – говорит, – Натка, поздравь бабушку. Я новую роль получила. Скоро играть буду.
И смеется. Любит бабушка поиграть.
А под каникулы пришла – мандарины и конфеты в руках, а сама не смеется.
– Новую роль получила, – вздыхает. – В детской сказке играть буду.
Я так обрадовалась! На утренниках бабушка играть будет. А то я ее никогда в театре не видела. Она все вечером, для взрослых играет. А на каникулах для детей будет.
Пошли мы с мамой в театр. Сказка называется «Аленький цветочек». И сказка интересная, и бабушку посмотрим.
Я всем соседям в зале объяснила:
– У меня бабушка – артистка. Сегодня в этой сказке участвует.
Раскрылся занавес – и началась сказка. Аленушка с сестрицами и нянюшкой своего батюшку отца в дальний путь провожают, а я думаю: «Когда же бабушка выйдет?»
Мама говорит:
– Сиди спокойно!
А я не могу спокойно сидеть. Дальше – страшное пошло. Завыл ветер, зашатались деревья, заиграла музыка, и на помеле прикатила Баба-Яга. Страшная вся. Нос длинный, горбатый. Волосы косматые. Голос хриплый, простуженный.
Некоторые ребята даже зажмурились от страха. Я не зажмурилась, но думаю: «Скорей бы все это кончилось». А тут Баба-Яга такое затеяла – выдает себя за нянюшку. Пришла к Аленушке и давай ее обманывать: «Я – твоя нянюшка!»
Ребята разжмурились и кричат Аленушке, и я вместе с ними кричу:
– Не верь ей, не верь! Это – Баба-Яга!
Аленушка не слышит, бедная!
Музыку опять заиграли, и закрылся занавес.
– Все? – спрашиваю.
– Нет, это только антракт. Мы теперь к бабушке пойдем. За кулисы, туда, где артисты.
Ой, я совсем про бабушку даже забыла. Прошли мы к двери, куда входить запрещено. Объяснили, что бабушка наша играет. Открыли нам запрещенную дверь – а там Баба-Яга стоит.
Я как шарахнусь!
А она говорит человечьим голосом:
– Что же ты, Натка, пугаешься? Это же я – твоя бабушка!
«Знаю я, какая ты бабушка, – думаю. – Я тебе не Аленушка – не обманешь».
А тут мама говорит:
– Не узнаешь бабушку?
Я стою, чуть не плачу, дрожу вся:
– Ты не бабушка, ты – Баба-Яга. Не верь ей, мама!
А Баба-Яга говорит:
– Да что ты, Натка! Посмотри – нос у меня наклеенный. И волосы накладные.
Снимает Баба-Яга нос и волосы, а под Бабой-Ягой – моя бабушка. Тут звонки прозвенели.
– Мне на сцену пора, – говорит бабушка.
А я ей:
– Бабушка, не надо обратно на сцену идти. Не делай вреда Аленушке, она – хорошая.
– Да как же я не пойду. Ведь это моя работа.
– Нехорошая твоя работа, – объясняю.
– Людей обманывать! Зачем тебе такая работа?
– Ну как зачем? Я хорошо зарабатываю.
– А зачем хорошо зарабатывать?
– Чтобы тебе мандарины, конфеты дарить.
И мандарин мне протягивает.
А я не беру, дрожу вся.
– Не надо мне мандаринов!
Сели мы в зал обратно. А соседи меня спрашивают: «Кем же твоя бабушка участвует в этой постановке?»
Я призналась, что она у меня Баба-Яга.
И все соседи стали на меня нехорошо коситься.
– Пойдем домой, – шепчу я маме. – Пойдем, я боюсь.
Мама говорит:
– До конца досмотрим.
А я до конца смотреть не стала. Я до конца зажмурилась. Я только слушала до конца. Я только слушала, а сама думала: «Когда я вырасту и стану хорошо зарабатывать, я обязательно буду бабушке деньги давать, чтобы никогда ей в Бабу-Ягу не превращаться».
Бедная бабушка!
Из-за мандаринов на такое пойти!
Я держу руку…
Санна Санна сказала в начале урока:
– Кому что неясно будет – поднимите руку. Без крика. И стала писать на доске:
«Р…бята», «окт… брята».
Вместо буквы – три точки. Вместо трех точек надо букву ставить.
– Пишите в своих тетрадках, – говорит Санна Санна, а сама на доске продолжает.
Я стал писать в своей тетрадке, и мне неясно стало. Три точки оставлять или новую букву прямо вписывать. Поднял я руку. А вокруг ребята кричат:
– Санна Санна, а после слова надо точку ставить?
– А слова с большой буквы писать?
– А можно каждое слово с новой строчки?
Санна Санна всех ругает, что они не руку держат, а с места кричат.
– Ну что за крик, Валяев! Ставь точку. Ты думаешь, я глухая. Страшилов? Можно с новой строки. Неужели трудно руку поднять?
Руку поднять нетрудно. Я поднял руку и держу.
А Санна Санна отвернулась к доске, новые слова выводит: «Малыш…», «маш…ны»…
Ребята, которые кричали, давно уже пишут.
Я один руку держу. Не знаю, как писать.
Санна Санна за учебником к столу подошла, заметила меня, говорит.
– Руку плохо держишь. Поставь на локоток.
Я поставил на локоток.
Санна Санна снова писать на доске стала. Слов на доске все прибывает да прибывает. Ну, думаю, списать не успею. Стал я шептать тихонько:
– Санна Санна…
Не слышит, что ты будешь делать!
– Санна Санна, – громче шепчу.
– Что за шепот в классе! – не оборачивается.
Решил я тогда ближе подойти. Вылез из-за парты. Обернулась, заметила меня:
– Что ты по классу гуляешь, Облынин?
Вернулся.
– Кто плохо себя будет вести, – говорит Санна Санна и пишет на доске, – того занесу на промокашку.
Это привычка у нее такая – всех плохих на промокашку сперва записывать, а потом в журнал переносить.
Я держу руку. Не хочу на промокашку.
А тут тетя Нюша снизу пришла. Учительницу вниз вызывают. Что-то случилось внизу.
– Я спущусь ненадолго, – говорит нам Санна Санна, – а вы дописывайте.
Хорошо тому дописывать, кто пишет. А кто еще не начал – что делать?
Пришла снизу, спрашивает:
– Кто задание выполнил?
Только тут опустил я руку. А все подняли.
– А ты что же, Облынин. Как по классу гулять – ты первый, а как задание выполнить…
Подошла ко мне Санна Санна, увидела чистую тетрадку и ахнула.
– Так, – говорит. – Гулял, шептался и ничего не сделал!
И занесла меня на промокашку.
А все вокруг кричат себе и кричат. А Санна Санна делает им замечание:
– Ничего вы своим криком не добьетесь. Все вопросы можно выяснить, если поднимете руку. Только руку – и все!
Во вторых
В последненький разочек
Перед завучем Ольгой Ильиничной – стою я, ученик второго класса Саша Богунец. Второй класс уже давно сидит на уроке, второй класс уже давно занимается устным счетом, а я, Богунец, уже давно стою перед завучем Ольгой Ильиничной.
– Это ведь у нас не первый разговор, – говорит Ольга Ильинична.
Верно. Не первый.
– Почему ты считаешь себя вправе колотить ребят?
– Он меня задел рукой, – объясняю я. – Он меня задел рукой, и я разлил чернила. Я ему сказал: «Хочешь получить?» Он сказал: «От кого?» Я сказал: «От меня». Он сказал: «Давай». Я сказал: «За боли не отвечаю».
– Как ты сказал?
– Я сказал: «За боли не отвечаю».
– Это значило, что ты будешь бить больно, может быть, до крови?
Молчу. Известно, что значит «за боли не отвечаю».
– Так…
– Я больше не буду, – обещаю. – Я буду хорошо вести.
– Это я уже слышала, и не один раз.
На стене висит карта Европы. Я смотрю на карту.
– Ты пользуешься тем, что ты самый сильный?
– Не самый сильный, – разглядываю я Европу.
– Но ты бьешь тех, которые послабее.
Это меня обижает. Я бросаю Европу и смотрю на Ильиничну.
– Ты же не бьешь седьмые, восьмые классы…
– Я бью третьи и четвертые.
– Где?
– У нас во дворе.
– Значит, ты и во дворе учиняешь драки?
Получается еще хуже.
– Я больше не буду, – обещаю. – Я буду хорошо вести.
– Ты уже давал слово.
– Я ж его предупредил. Я ж сказал: «Хочешь получить?» А он сказал: «От кого?» Я сказал: «От меня». Он сказал: «давай». Что же мне его экономить? Я сказал: «За боли не отвечаю».
– Как же мне теперь тебе верить, если ты нарушаешь слово? Как же это так получается?
Кто знает как? Получается…
На другой стене – из деревянных клеток выглядывают разноцветные коробочки – диафильмы. Урок уже кончился, второй класс теперь завтракает. Второй класс вынимает огромной кастрюли теплые пирожки, раскладывает их на салфеточки и запивает горячим чаем. Потом прозвенит звонок, второй класс будет смотреть цветные диафильмы, а мы все будем говорить и говорить с Ольгой Ильиничной.
– Ты октябренок?
– Да.
– А где твоя звездочка?
Еще сегодня утром на том месте, где нужно, была звездочка.
– Сломалась та штучка, которая прикалывается.
– Ну, вот видишь! Ну как же с тобой поступить?
– Я больше не буду. Я буду хорошо вести.
– Я не могу тебе верить. Ты бы мне поверил, Богунец, если бы я много раз давала обещания и много раз их не выполняла?
Я, Богунец, снова смотрю на Европу, потом на мы, потом на Ольгу Ильиничну и говорю тихонько:
– Я бы поверил. В последненький разочек.
Конь, которого жалко
– Кто знает сказку? – спрашивает Нина Николаевна.
Кто знает – тот и рассказывает.
Оля Семина – про Змея Горыныча.
Тоня Маркина – тоже про Горыныча, только совсем другую.
Ваня Орехов – о том, почему гриф лысый. Гриф – это птица в Бирме. И вообще это – бирманская сказка.
И Люда Павлова, и Таня Крылова, и Шура Ячменников – все хотят рассказывать сказку, и каждому из них Нина Николаевна говорит: «Молодец!», а потом спрашивает:
– Ребята, а что же главное в этих сказках? Что хотел выразить в них народ?
Оля Щеголькова тянет руку. Она – главная отличница класса. Она знает, что народ хотел выразить. Он хотел рас: сказать о своей жизни, о своем прошлом и о своей мечте. А в наше время, говорит Щеголькова, сказка становится былью.
Потом начинает рассказывать сказку проигрыватель. Про Ивана Царевича. Он говорит неживым голосом, и мало кто его слушает.
Кто пишет на парте карандашом.
Кто царапает бритвочкой.
«Кто привязывает к карандашу веревочку.
Кто веревочку от карандаша отвязывает.
Кто смотрит по сторонам.
Кто разглядывает ногти.
Кто опускает платок в щель парты и следит – куда он вылезет.
Кто ест свой воротничок.
Кто самописку.
Кто сосет руку.
Кто учится подмаргивать.
Оля Щеголькова притворяется, что слушает.
И только Юра Семынин слушает по-настоящему. Он слушает и вздыхает.
Иван Царевич вышел на распутье, и перед ним – указатель. Поедешь направо – сам погибнешь, поедешь налево – потеряешь коня.
Все меньший и меньший круг проделывает мембрана и наконец останавливается.
– Понравилась сказка, ребята?
– Да, – дружно отвечаем мы. Тем более что скоро уже звонок.
– А что вам понравилось?
Лучше всех на этот вопрос отвечает Оля Щеголькова. Ей понравилось, что народ в этой сказке выразил свою мечту.
Юра Семынин вздыхает.
– Ты чего? – спрашивает Нина Николаевна.
– Зачем он поехал налево?
– Кто?
– Иван-Царевич. Конь его вез-вез, а он взял и коня погубил.
– Но ему необходимо было раздобыть заветную шкатулку.
– Все равно он неправильно сделал. Такого честного коня погубил. Мне коня жалко!
Нина Николаевна говорит, что Иванушка выбрал, самый разумный путь и ему удалось достичь своей цели.
– Чем можно подтвердить, ребята, – спрашивает она у нас, – что Иванушка действительно был смелым?
Но никто подтверждать не хочет. И не потому, что звенит звонок, а потому, что все мы думаем о коне. Коня жалко.
