Текст книги "Сочинения в 2-х томах. Том 1. Стихотворения."

Автор книги: Осип Мандельштам

***

 
Мир должно в черном теле брать,
Ему жестокий нужен брат -
От семиюродных уродов
Он не получит ясных всходов.
 

Июнь 1935

***

 
Я в сердце века – путь неясен,
А время удаляет цель:
И посоха усталый ясень,
И меди нищенскую цвель.
 

14 декабря 1936

***

 
А мастер пушечного цеха,
Кузнечных памятников швец,
Мне скажет – ничего, отец,-
Уж мы сошьем тебе такое...
 

Декабрь 1936

***

 
Как женственное серебро горит,
Что с окисью и примесью боролось,
И тихая работа серебрит
Железный плуг и песнотворца голос.
 

Начало 1937

<Ода>

 
Когда б я уголь взял для высшей похвалы -
Для радости рисунка непреложной,-
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголек,-
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
 
 
Я б несколько гремучих линий взял,
Все моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему,– вдруг узнаешь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его – не Сталин,– Джугашвили!
 
 
Художник, береги и охраняй бойца:
В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного. Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой – ему народ родной -
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее – дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
 
 
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта – отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко – знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь – откровенность, весь – признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
 
 
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною – ловить лишь сходства ось -
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь – к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада...
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.
 
 
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера -
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна – добро живое -
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
 
 
И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь – через тайгу
И ленинский октябрь – до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца -
Его мы слышали и мы его застали.
 

Январь – март 1937

Чарли Чаплин

 
Чарли Чаплин
вышел из кино.
Две подметки,
заячья губа,
Две гляделки,
полные чернил
И прекрасных
удивленных сил.
Чарли Чаплин -
заячья губа,
Две подметки -
жалкая судьба.
Как-то мы живем неладно все -
чужие, чужие.
 
 
Оловянный
ужас на лице,
Голова не
держится совсем.
Ходит сажа,
вакса семенит,
И тихонько
Чаплин говорит:
"Для чего я славен и любим
и даже знаменит..."
И ведет его шоссе большое
к чужим, к чужим.
 
 
Чарли Чаплин,
нажимай педаль,
Чаплин, кролик,
пробивайся в роль.
Чисти корольки,
ролики надень,
А твоя жена -
слепая тень.
И чудит, чудит
чужая даль.
Отчего
у Чаплина тюльпан,
Почему
так ласкова толпа?
Потому -
что это ведь Москва.
Чарли, Чарли,-
надо рисковать.
Ты совсем
не вовремя раскис.
Котелок твой -
тот же океан,
А Москва
так близко, хоть влюбись
В дорогую дорогу.
 

Май(?) 1937

***

 
С примесью ворона – голуби,
Завороненные волосы.
Здравствуй, моя нежнолобая,
Дай мне сказать тебе с голоса,
Как я люблю твои волосы
Душные, черноголу'бые.
 
 
В губы горячие вложено
Все, чем Москва омоложена,
Чем молодая расширена,
Чем мировая встревожена,
Грозная утихомирена.
 
 
Тени лица восхитительны -
Синие, черные, белые.
И на груди – удивительны
Эти две родинки смелые.
В пальцах тепло не мгновенное,
Сила лежит фортепьянная,
Сила приказа желанная
Биться за дело нетленное...
 
 
Мчится, летит, с нами едучи,
Сам ноготок зацелованный,
Мчится, о будущем знаючи,
Сам ноготок холодающий
Славная вся, безусловная,
Здравствуй, моя оживленная
Ночь в рукавах и просторное
Круглое горло упорное.
 
 
Слава моя чернобровая,
Бровью вяжи меня вязкою,
К жизни и смерти готовая,
Произносящая ласково
Сталина имя громовое
С клятвенной нежностью, с ласкою.
 

Начало июня 1937

***

 
Пароходик с петухами
По' небу плывет,
И подвода с битюгами
Никуда нейдет.
 
 
И звенит будильник сонный -
Хочешь, повтори:
– Полторы воздушных тонны,
Тонны полторы...
 
 
И, паяльных звуков море
В перебои взяв,
Москва слышит, Москва смотрит,
Зорко смотрит в явь.
 
 
Только на крапивах пыльных -
Вот чего боюсь -
Не изволил бы в напильник
Шею выжать гусь.
 

3 июля 1937

Стансы

 
Необходимо сердцу биться:
Входить в поля, врастать в леса.
Вот «Правды» первая страница,
Вот с приговором полоса.
 
 
Дорога к Сталину – не сказка,
Но только – жизнь без укоризн:
Футбол – для молодого баска,
Мадрида пламенная жизнь.
 
 
Москва повторится в Париже,
Дозреют новые плоды,
Но я скажу о том, что ближе,
Нужнее хлеба и воды,-
 
 
О том, как вырвалось однажды:
– Я не отдам его! – и с ним,
С тобой, дитя высокой жажды,
И мы его обороним:
 
 
Непобедимого, прямого,
С могучим смехом в грозный час,
Находкой выхода прямого
Ошеломляющего нас.
 
 
И ты прорвешься, может статься,
Сквозь чащу прозвищ и имен
И будешь сталинкою зваться
У самых будущих времен...
 
 
Но это ощущенье сдвига,
Происходящего в веках,
И эта сталинская книга
В горячих солнечных руках –
 
 
Да, мне понятно превосходство
И сила женщины – ее
Сознанье, нежность и сиротство
К событьям рвутся – в бытие.
 
 
Она и шутит величаво,
И говорит, прощая боль,
И голубая нитка славы
В ее волос пробралась смоль.
 
 
И материнская забота
Ее понятна мне – о том,
Чтоб ладилась моя работа
И крепла – на борьбу с врагом.
 

4 – 5 июля 1937, Савелово

***

 
Музыка твоих шагов
В тишине лесных снегов,
 
 
И, как медленная тень,
Ты сошла в морозный день.
 
 
Глубока, как ночь, зима,
Снег висит как бахрома.
 
 
Ворон на своем суку
Много видел на веку.
 
 
А встающая волна
Набегающего сна
 
 
Вдохновенно разобьет
Молодой и тонкий лед,
 
 
Тонкий лед моей души -
Созревающий в тиши.
 

<1909?>

***

 
Необходимость или разум
Повелевает на земле -
Но человек чертит алмазом
Как на податливом стекле:
 
 
Оркестр торжественный настройте,
Стихии верные рабы,
Шумите листья, ветры пойте -
Я не хочу моей судьбы.
 
 
И необузданным пэанам
Храм уступают мудрецы,
Когда неистовым тимпаном
Играют пьяные жрецы.
 
 
И, как ее ни называйте
И, для гаданий и волшбы,
Ее лица ни покрывайте -
Я не хочу моей судьбы.
 

<Не позднее июня 1910>

***

 
Дождик ласковый, мелкий и тонкий,
Осторожный, колючий, слепой,
Капли строгие скупы и звонки,
И отточен их звук тишиной.
 
 
То – так счастливы счастием скромным,
Что упасть на стекло удалось;
То, как будто подхвачены темным
Ветром, струи уносятся вкось.
 
 
Тайный ропот, мольба о прощеньи:
Я люблю непонятный язык!
И сольются в одном ощущеньи
Вся жестокость, вся кротость на миг.
 
 
В цепких лапах у царственной скуки
Сердце сжалось, как маленький мяч:
Полон музыки, Музы и муки
Жизни тающей сладостный плач!
 

22 августа 1911

Из Стефана Малларме (перевод с французского)

La chair est triste, he'las...

 
Плоть опечалена, и книги надоели...
Бежать... Я чувствую, как птицы опьянели
От новизны небес и вспененной воды.
Нет – ни в глазах моих старинные сады
Не остановят сердца, плящущего, доле;
Ни с лампою в пустынном ореоле
На неисписанных и девственных листах;
Ни молодая мать с ребенком на руках...
 

***

 
На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь,
Гром, ударь в тесины новые,
Крупный град, по стеклам двинь,– грянь и двинь,
А в Москве ты, чернобровая,
Выше голову закинь.
 
 
Чародей мешал тайком с молоком
Розы черные, лиловые
И жемчужным порошком и пушком
Вызвал щеки холодовые,
Вызвал губы шепотком...
 
 
Как досталась – развяжи, развяжи -
Красота такая галочья
От индейского раджи, от раджи
Алексею, что ль, Михалычу,-
Волга, вызнай и скажи.
 
 
Против друга – за грехи, за грехи -
Берега стоят неровные,
И летают по верхам, по верхам
Ястреба тяжелокровные -
За коньковых изб верхи...
 
 
Ах, я видеть не могу, не могу
Берега серо-зеленые:
Словно ходят по лугу, по лугу
Косари умалишенные,
Косят ливень луг в дугу.
 

4 июля 1937

Стихи для детей

Примус

 
<1>
Чтобы вылечить и вымыть
Старый примус золотой,
У него головку снимут
И нальют его водой.
 
 
Медник, доктор примусиный,
Примус вылечит больной:
Кормит свежим керосином,
Чистит тонкою иглой.
 
 
<2>
– Очень люблю я белье,
С белой рубашкой дружу,
Как погляжу на нее -
Глажу, утюжу, скольжу.
 
 
Если б вы знали, как мне
Больно стоять на огне!
 
 
<3>
– Мне, сырому, неученому,
Простоквашей стать легко,-
Говорило кипяченому
Сырое молоко.
 
 
А кипяченое
Отвечает нежненько:
– Я совсем не неженка,
У меня есть пенка!
 
 
<4>
– В самоваре, и в стакане,
И в кувшине, и в графине
Вся вода из крана.
Не разбей стакана.
 
 
– А водопровод
Где
воду
берет?
 
 
<5>
Курицы-красавицы пришли к спесивым павам:
– Дайте нам хоть перышко, на радостях: кудах!
– Вот еще!
Куда вы там?
Подумайте: куда вам?
Мы вам не товарищи: подумаешь! кудах!
 
 
<6>
Сахарная голова
Ни жива ни мертва -
Заварили свежий чай:
К нему сахар подавай!
 
 
<7>
Плачет телефон в квартире -
Две минуты, три, четыре.
Замолчал и очень зол:
Ах, никто не подошел.
 
 
– Значит, я совсем не нужен,
Я обижен, я простужен:
Телефоны-старики -
Те поймут мои звонки!
 
 
<8>
– Если хочешь, тронь -
Чуть тепла ладонь:
Я электричество – холодный огонь.
Тонок уголек,
Волоском завит:
Лампочка стеклянная не греет, а горит.
 
 
<9>
Бушевала синица:
В море негде напиться –
 
 
И большая волна,
И вода солона;
 
 
А вода не простая,
А всегда голубая...
 
 
Как-нибудь обойдусь -
Лучше дома напьюсь!
 
 
<10>
Принесли дрова на кухню,
Как вязанка на пол бухнет,
 
 
Как рассыплется она -
И береза и сосна,-
 
 
Чтобы жарко было в кухне,
Чтоб плита была красна.
 
 
<11>
Это мальчик-рисовальщик,
Покраснел он до ушей,
Потому что не умеет
Он чинить карандашей.
Искрошились.
 
 
Еле-еле
заострились.
Похудели.
И взмолилися они:
– Отпусти нас, не чини!
 
 
<12>
Рассыпаются горохом
Телефонные звонки,
Но на кухне слышат плохо
Утюги и котелки.
 
 
И кастрюли глуховаты -
Но они не виноваты:
Виноват открытый кран -
Он шумит, как барабан.
 
 
<13>
Что ты прячешься, фотограф.
Что завесился платком?
Вылезай, снимай скорее,
Будешь прятаться потом.
 
 
Только страусы в пустыне
Прячут голову в крыло.
Эй, фотограф! Неприлично
Спать, когда совсем светло!
 
 
<14>
Покупали скрипачи
На базаре калачи,
И достались в перебранке
Трубачам одни баранки.
 

<1924>

Два трамвая

 
Клик и Трам
Жили в парке два трамвая:
Клик и Трам.
Выходили они вместе
По утрам.
 
 
Улица-красавица, всем трамваям мать,
Любит электричеством весело моргать.
Улица-красавица, всем трамваям мать,
Выслала метельщиков рельсы подметать.
 
 
От стука и звона у каждого стыка
На рельсах болела площадка у Клика.
Под вечер слипались его фонари:
Забыл он свой номер – не пятый, не третий...
Смеются над Кликом извозчик и дети:
– Вот сонный трамвай, посмотри!
 
 
– Скажи мне, кондуктор, скажи мне, вожатый,
Где брат мой двоюродный Трам?
Его я всегда узнаю по глазам,
По красной площадке и спинке горбатой.
 
 
Начиналась улица у пяти углов,
А кончалась улица у больших садов.
Вся она истоптана крепко лошадьми,
Вся она исхожена дочерна людьми.
Рельсы серебристые выслала вперед.
Клика долго не было: что он не идет?
 
 
Кто там смотрит фонарями в темноту?
Это Клик остановился на мосту,
И слезятся разноцветные огни:
– Эй, вожатый, я устал, домой гони!
 
 
А Трам швырк-шварк -
Рассыпает фейерверк;
А Трам не хочет в парк,
Громыхает громче всех.
 
 
На вокзальной башне светят
Круглолицые часы,
Ходят стрелки по тарелке,
Словно черные усы.
 
 
Здесь трамваи словно гуси
Поворачиваются.
Трам с товарищами вместе
Околачивается.
 
 
– Вот летит автомобиль-грузовик -
Мне не страшно. Я трамвай. Я привык.
Но скажите, где мой брат, где мой Клик?
– Мы не знаем ничего,
Не видали мы его.
 
 
– Я спрошу у лошадей, лошадей,
Проходил ли здесь трамвай-ротозей,
Сразу видно – молодой, всех глупей.
– Мы не знаем ничего,
Не видали мы его.
 
 
– Ты скажи, семиэтажный
Каменный глазастый дом,
Всеми окнами ты видишь
На три улицы кругом,
Не слыхал ли ты о Клике,
О трамвае молодом?
 
 
Дом ответил очень зло:
– Много здесь таких прошло.
 
 
– Вы, друзья-автомобили,
Очень вежливый народ
И всегда-всегда трамваи
Пропускаете вперед,
Расскажите мне о Клике,
О трамвае-горемыке,
О двоюродном моем
С бледно-розовым огнем.
 
 
– Видели, видели и не обидели.
Стоит на площади – и всех глупей:
Один глаз розовый, другой темней.
 
 
– Возьми мою руку, вожатый, возьми,
Поедем к нему поскорее;
С чужими он там говорит лошадьми,
Моложе он всех и глупее.
Поедем к нему и найдем его там.
 
 
И Клика находит на площади Трам.
И сказал трамвай трамваю:
– По тебе я, Клик, скучаю,
Я услышать очень рад,
Как звонки твои звенят.
Где же розовый твой глаз? Он ослеп.
Я возьму тебя сейчас на прицеп:
Ты моложе – так ступай на прицеп!
 

<1924-1925>

Шары [18]18
  Следующие 8 стихов входят в цикл Шары. (1925) – С. В.


[Закрыть]

Шары

 
Дутые-надутые шары-пустомели
Разноцветным облаком на ниточке висели,
Баловали-плавали, друг друга толкали,
Своего меньшого брата затирали.
 
 
– Беда мне, зеленому, от шара-буяна,
От страшного красного шара-голована.
Я шар-недоумок, я шар-несмышленыш,
Приемыш зеленый, глупый найденыш.
 
 
– А нитка моя
Тоньше паутинки,
И на коже у меня
Ни одной морщинки.
 
 
Увидела шар
Шарманка-хрипучка:
– Пойдем на бульвар
За белою тучкой:
И мне веселей,
И вам будет лучше.
 
 
На вербе [19]19
  В источнике СС2 Верба с заглавной буквы. – С. В.


[Закрыть]черно
От разной забавы.
Гуляют шары -
Надутые павы.
 
 
На всех продавцов
Не хватит копеек:
Пять тысяч скворцов,
Пятьсот канареек.
 
 
Идет голован
Рядами, рядами.
Ныряет буян
Ларями, ларями.
 
 
– Эх, голуби-шары
На белой нитке,
Распродам я вас, шары,
Буду не в убытке!
 
 
Говорят шары лиловые:
– Мы не пряники медовые,
Мы на ниточке дрожим,
Захотим – и улетим.
 
 
А мальчик пошел,
Свистульку купил,
Он пряники ест,
Другим раздает.
 
 
Пришел, поглядел.
Приманка какая:
На нитке дрожит
Сварливая стая.
У него у самого
Голова большая!
 
 
Топорщатся, пыжатся шары наливные -
Лиловые, красные и голубые:
– Возьми нас, пожалуйста, если не жалко,
Мы ходим не попросту, а вперевалку.
 
 
Вот плавает шар
С огнем горделивым,
Вот балует шар
С павлиньим отливом,
А вот найденыш,
Зеленый несмышленыш!
 
 
– Снимайте зеленый,
Давайте мне с ниткой.
Чего тебе, глупому,
Ползать улиткой?
Лети на здоровье
С белою ниткой!
 
 
На вербе черно
От разной забавы.
Гуляют шары,
Надутые павы.
Идет голован
Рядами, рядами,
Ныряет буян
Ларями, ларями.
 

Чистильщик [20]20
  В СС2 датировка: 1926


[Закрыть]

 
Подойди ко мне поближе,
Крепче ногу ставь сюда,
У тебя ботинок рыжий,
Не годится никуда.
 
 
Я его почищу кремом,
Черной бархаткой натру,
Чтобы желтым стал совсем он,
Словно солнце поутру.
 

Автомобилище [21]21
  В СС2 датировка: 1926


[Закрыть]

 
– Мне, автомобилищу, чего бы не забыть еще?
Вычистили, вымыли, бензином напоили.
Хочется мешки возить. Хочется пыхтеть еще.
Шины мои толстые – я слон автомобилий.
 
 
Что-то мне не терпится -
Накопилась силища,
Накопилась силища -
Я автомобилище.
Ну-ка покатаю я охапку пионеров!
 

Полотеры

 
Полотер руками машет,
Будто он вприсядку пляшет.
Говорит, что он пришел
Натереть мастикой пол.
 
 
Будет шаркать, будет прыгать,
Лить мастику, мебель двигать.
И всегда плясать должны
Полотеры-шаркуны.
 

Калоша

 
Для резиновой калоши
Настоящая беда,
Если день – сухой, хороший,
Если высохла вода.
Ей всего на свете хуже
В чистой комнате стоять:
То ли дело шлепать в луже,
Через улицу шагать!
 

Рояль

 
Мы сегодня увидали
Городок внутри рояля.
Целый город костяной,
Молотки стоят горой.
 
 
Блещут струны жаром солнца,
Всюду мягкие суконца,
Что ни улица – струна
В этом городе видна.
 

Кооператив

 
В нашем кооперативе
Яблоки всего красивей:
Что ни яблоко – налив,
Очень вкусный чернослив,
Кадки с белою сметаной,
Мед прозрачный и густой,
И привозят утром рано
С молоком бидон большой.
 

Муха

 
– Ты куда попала, муха?
– В молоко, в молоко.
 
 
– Хорошо тебе, старуха?
– Нелегко, нелегко.
 
 
– Ты бы вылезла немножко.
– Не могу, не могу.
 
 
– Я тебе столовой ложкой
Помогу, помогу.
 
 
– Лучше ты меня, бедняжку,
Пожалей, пожалей,
 
 
Молоко в другую чашку
Перелей, перелей.
 

Кухня

 
Гудит и пляшет розовый
Сухой огонь березовый
На кухне! На кухне!
Пекутся утром солнечным
На масле на подсолнечном
Оладьи! Оладьи!
 
 
Горят огни янтарные,
Сияют, как пожарные,
Кастрюли! Кастрюли!
Шумовки и кофейники,
И терки, и сотейники -
На полках! На полках!
 
 
И варится стирка
В котле-великане,
Как белые рыбы
В воде-океане:
Топорщится скатерть
Большим осетром,
Плывет белорыбицей,
Вздулась шаром.
 
 
А куда поставить студень?
На окно! На окно!
На большом на белом блюде -
И кисель с ним заодно.
 
 
С подоконника обидно
Воробьям, воробьям:
– И кисель, и студень видно -
Да не нам! Да не нам!
 
 
Хлебные, столовые, гибкие, стальные,
Все ножи зубчатые, все ножи кривые,
Нож не булавка:
Нужна ему правка!
И точильный камень льется
Журчеем.
Нож и ластится и вьется
Червяком.
– Вы ножи мои, ножи!
Серебристые ужи!
 
 
У точильщика, у Клима,
Замечательный нажим,
И от каждого нажима
Нож виляет, как налим.
 
 
Трудно с кухонным ножом,
С непослушным косарем;
А с мизинцем перочинным
Мы управимся потом!
– Вы ножи мои, ножи!
Серебристые ужи!
 
 
У Тимофеевны
Руки проворные -
Зерна кофейные
Черные-черные:
Лезут, толкаются
В узкое горло
И пробираются
В темное жерло.
 
 
Тонко намолото каждое зернышко,
Падает в ящик на темное донышко!
 
 
На столе лежат баранки,
Самовар уже кипит.
Черный чай в сухой жестянке
Словно гвоздики звенит:
 
 
– Приходите чаевать
Поскорее, гости,
И душистого опять
Чаю в чайник бросьте!
 
 
Мы, чаинки-шелестинки,
Словно гвоздики звеним.
Хватит нас на сто заварок,
На четыреста приварок:
Быть сухими не хотим!
 
 
Весело на противне
Масло зашипело -
То-то поработает
Сливочное, белое.
Все желтки яичные
Опрокинем сразу,
Сделаем яичницу
На четыре глаза.
 
 
Крупно ходит маятник -
Раз-два-три-четыре.
И к часам подвешены
Золотые гири.
Чтобы маятник с бородкой
Бегал крупною походкой,
Нужно гирю подтянуть -
ВОТ ТАК – НЕ ЗАБУДЬ!
 

<1925-1926>

Из книги Трамваи [22]22
  В цикл входят следующие 6 стихов. <1925-1926?> – С. В


[Закрыть]

Мальчик в трамвае

 
Однажды утром сел в трамвай
Первоступенник-мальчик.
Он хорошо умел считать
До десяти и дальше.
 
 
И вынул настоящий
Он гривенник блестящий.
 
 
Кондукторши, кондуктора,
Профессора и доктора
Решают все задачу,
Как мальчику дать сдачу.
 
 
А мальчик сам,
А мальчик всем
 
 
Сказал, что десять минус семь
Всегда выходит три.
 
 
И все сказали: повтори!
Трамвай поехал дальше,
А в нем поехал мальчик.
 

Буквы

 
– Я писать умею: отчего же
Говорят, что буквы непохожи,
Что не буквы у меня – кривули?
С длинными хвостами загогули?
 
 
Будто "А" мое как головастик,
Что у "Б" какой-то лишний хлястик:
Трудно с вами, буквы-негритята,
Длинноногие мои утята!
 

Яйцо

 
Курицу яйцо учило:
Ты меня не так снесла,
Слишком криво положила,
Слишком мало берегла:
Недогрела и ушла,-
Как тебе не стыдно было?
 

Портниха

 
Утомилась портниха -
Работает тихо.
Потеряла иглу -
Не найти на полу.
 
 
А иголки все у елки,
Все иголки у ежа!
 
 
Нагибается, ищет,
Только песенку свищет,
Потеряла иглу -
Не найти на полу.
 
 
– Для чего же я челку
Разноцветного шелку
Берегла, берегла,
Раз пропала игла!
 

Все в трамвае

 
Красноглазой сонной стаей
Едут вечером трамваи,
 
 
С ними мальчик едет тот,
Что запомнил твердо счет;
И портниха: с ней иголка,
У нее в руках кошелка;
 
 
Мальчик с баночкой чернил -
Перья новые купил;
 
 
Едет чистильщик с скамейкой,
Полотер с мастикой клейкой;
 
 
Едет муха налегке,
Выкупавшись в молоке;
 
 
С ними едут и другие,
Незнакомые, чужие.
 
 
Лишь настройщик опоздал:
На рояле [23]23
  На рояли в СС2. – С. В.


[Закрыть]он играл.
 

Сонный трамвай

 
У каждого трамвая
Две пары глаз-огней
И впереди площадка,
Нельзя стоять на ней.
 
 
Он завтракает вилкой
На улицах больших.
Закусывает искрой
Из проволок прямых.
 
 
Я сонный, красноглазый,
Как кролик молодой,
Я спать хочу, вожатый:
Веди меня домой.
 

Муравьи

 
Муравьев не нужно трогать:
Третий день в глуши лесов
Все идут, пройти не могут
Десять тысяч муравьев.
 
 
Как носильщик настоящий
С сундуком семьи своей,
Самый черный и блестящий,
Самый сильный – муравей!
 
 
Настоящие вокзалы -
Муравейники в лесу:
В коридоры, двери, залы
Муравьи багаж несут!
 
 
Самый сильный, самый стойкий,
Муравей пришел уже
К замечательной постройке
В сорок восемь этажей.
 

1924

Шуточные стихи

<Анне Ахматовой>

 
Вы хотите быть игрушечной,
Но испорчен Ваш завод,
К Вам никто на выстрел пушечный
Без стихов не подойдет.
 

1911

***

 
Блок
Король
И маг порока;
Рок
И боль
Венчают Блока.
 

10 декабря 1911

***

 
И глагольных окончаний колокол
Мне вдали указывает путь,
Чтобы в келье скромного филолога
От моих печалей отдохнуть.
 
 
Забываю тягости и горести,
И меня преследует вопрос:
Приращенье нужно ли в аористе
И какой залог «пепайдевкос»?
 

1912