Текст книги "«Королева Язу»"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Орсон Скотт Кард
«КОРОЛЕВА ЯЗУ»

В книгах о мастере Элвине Орсон Скотт Кард показывает нам, какой могла бы стать история Америки, если бы Американской революции не произошло, а чародеи существовали на самом деле.

Америка у Карда разделена на несколько провинций, а Испания и Франция сохраняют прочную позицию в Новом Свете. Научная революция в Европе побудила многих людей с магическим даром эмигрировать в Северную Америку. Элвин – седьмой сын седьмого сына, что само по себе наделяет его незаурядной силой. Элвину предназначено стать Созидателем, адептом, который рождается лишь раз в тысячу лет. Но на каждого Созидателя есть свой Разрушитель, воплощение сил зла. Он использует против Элвина его брата Кэлвина.

В своих странствиях Элвин сталкивается с проблемами рабства и постоянной вражды между поселенцами и краснокожими, удерживающими за собой западную часть континента. В заключительных книгах Элвин, видимо, должен наконец сразиться с Разрушителем, и эта битва решит судьбу всего континента, а может быть, и целого мира.

«КОРОЛЕВА ЯЗУ»

Элвин смотрел, как капитан Ховард встречает очередных пассажиров – преуспевающее семейство с пятью детьми и тремя рабами.

– Эта река – американский Нил, – говорил капитан, – но даже сама Клеопатра не путешествовала в такой роскоши, какую вы найдете на борту «Королевы Язу».

Для хозяев это, возможно, и верно, думал Элвин, но только не для рабов – хотя их в качестве слуг тоже разместят намного удобнее, чем беглых. Последние – около двадцати человек, закованных в цепи, – ждали погрузки на причале под палящим солнцем.

Элвин наблюдал за ними с тех пор, как вместе с Артуром Стюартом прибыл в порт Карфаген-Сити около одиннадцати утра. Артуру Стюарту не терпелось осмотреть все вокруг, и Элвин его отпустил. Город, объявлявший себя Финикией Запада, представлял немалый интерес для мальчугана возраста Артура, хотя бы и мулата. Карфаген-Сити стоял на северном берегу Гайо, и в Артуре могли заподозрить беглого, но свободных негров здесь тоже хватало. Артур Стюарт – парень неглупый и сумеет за себя постоять.

Закон гласил, что черный раб с Юга остается рабом даже в свободном штате. Стыд и позор. Эти люди на пристани проделали долгий путь до Гайо, чтобы обрести свободу, а здесь их схватили ловчие. Теперь их снова ждут цепи, плети и прочие ужасы рабства. Озлобленные хозяева наверняка подвергнут пойманных рабов примерному наказанию. Неудивительно, что многие пытаются покончить с собой.

Элвин видел, что некоторые из них ранены – впрочем, эти раны они могли нанести себе сами. Ловчие не склонны портить товар, за который им хорошо заплатят после доставки. Эти порезы на запястьях и животах скорее доказывают, что свобода для беглецов дороже жизни.

Элвин ждал, чтобы посмотреть, на этот пароход их погрузят или на другой. Чаще всего беглецов переправляли через реку и гнали домой пешком – они то и дело прыгали за борт и сразу шли на дно из-за цепей, поэтому ловчие относились к речным перевозкам настороженно.

Элвин, однако, слышал обрывки их разговора; они переговаривались редко, потому что за это полагался кнут, и не настолько громко, чтобы он мог разобрать слова, но по мелодике их речь не походила на английскую – ни на северную, ни на южную, ни на негритянскую. Ни один из африканских языков это тоже не напоминало. Британия развернула настоящую войну с работорговлей, и невольничьим судам редко удавалось перебраться через Атлантику.

Скорее всего они говорили по-испански или по-французски – стало быть, их, вероятно, собирались отправить в Нуэва-Барселону (или Новый Орлеан, как до сих пор называли этот город французы).

Это вызывало у Элвина ряд вопросов, главный из которых был таким: как попали беглые из Барселоны в штат Гайо? Пешком топать далековато, особенно если они не говорят по-английски. Жена Элвина Пегги выросла в семье аболиционистов, и ее отец, Гораций Гестер, постоянно переправлял беглецов через реку. В работе «подпольной железной дороги» Элвин разбирался неплохо. Ее ветки доставали даже до новых герцогств Миззипи м Алабама, но он никогда не слыхал, чтобы ею успешно пользовались франко– или испаноговорящие рабы.

– Мне опять есть охота, – сказал Артур Стюарт.

Элвин взглянул на мальчугана – нет, на парня. Артур сильно вырос и говорил басом. Он стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на «Королеву Язу».

– Я вот думаю, – сказал Элвин, – не проехаться ли нам на этой посудине, чем стоять и пялиться на нее?

– Далеко? – спросил Артур.

– А тебе как бы хотелось – далеко или близко?

– Она в Барси идет, это ясно.

– Если туман на реке позволит. Может и не дойти.

– Еще бы, – скорчил рожицу Артур. – Как ему не быть, туману, раз на этом пароходе поедешь ты.

– Кто его знает. С водой у меня всегда нелады.

– Это когда ты был маленький. Теперь туман делает то, что ты хочешь.

– Скажешь тоже.

– Ты сам мне показывал.

– Я показывал, как управлять дымом от свечки – и если у меня получилось, это еще не значит, что любой дым или туман будет меня слушаться.

– Сдается мне, что будет, – ухмыльнулся Артур.

– Я просто хочу дождаться и посмотреть, повезет этот пароход невольников или нет, – сказал Элвин.

Артур посмотрел туда же, куда и Элвин, то есть на беглых.

– Почему ты попросту не освободишь их? – спросил он.

– И куда они денутся после этого? Их стерегут.

– Тоже мне стража! Только и знают, что спиртное тянуть.

– У ловчих останутся их шкатулки. Их быстро изловят снова, и тогда им придется еще хуже.

– Так ты вообще ничего не собираешься делать?

– Я не могу снимать цепи с каждого раба на Юге, Артур Стюарт.

– Я же видел: ты плавишь железо, как масло.

– Допустим, что целая куча рабов разбежится, оставив за собой лужи расплавленного железа. Что подумают власти? Что рядом случился кузнеце мехами и тонной угля, который взял да и снял с них оковы? А потом сбежал за компанию, запихав оставшийся уголь в карманы?

– Лишь бы тебе ничего не было, – с вызовом бросил Артур Стюарт.

– Еще бы! Ты же знаешь, какой я трус.

В прошлом году Артур захлопал бы глазами и извинился, но теперь, когда его голос стал низким, «извини» он выговаривал с трудом.

– Вылечить всех и каждого ты тоже не можешь, – сказал он, – но некоторых же все-таки лечишь.

– Бесполезно освобождать их, раз они не смогут сохранить свободу. И вот еще что: сколько из них, по-твоему, пустится бежать, а сколько в реке утопится?

– С чего им топиться?

– С того, что они не хуже меня знают: беглому рабу в Карфаген-Сити свободы не видать. Этот город, может, и самый большой на Гайо, но когда дело касается рабства, он скорее южный, чем северный. Говорят, здесь в подвалах даже невольничьи рынки действуют, а власти знают об этом и ничего не делают, потому что тут завязаны большие деньги.

– И ты им помочь ничем не можешь.

– Я залечил язвы от кандалов на их запястьях и лодыжках. Сделал так, чтобы они не страдали от солнцепека. Очистил воду, которую им давали, чтобы они не подцепили заразу.

Тут Артур все-таки сбавил немного тон, хотя продолжал смотреть вызывающе:

– Я никогда не сомневался, что ты человек хороший.

– Здесь и сейчас я только и могу, что быть хорошим. И я не собираюсь платить этому капитану, если рабы поплывут на юг на его пароходе. Невольничье судно моих денег не увидит.

– Он даже не заметит, что их не хватает, денег твоих.

– Еще как заметит! Капитан Ховард по запаху может определить, сколько денег у тебя в кармане.

– Ты-то даже этого не можешь.

– У него по этой части дар, так я думаю. Корабль ведет рулевой, за машиной смотрит механик, колесо, если оно зацепит левый берег, чинит плотник. Почему же тогда капитан – он? Да потому что знает, у кого денежки есть, и умеет их выманить.

– И сколько же он должен увидеть у тебя в кармане?

– Достаточно, чтобы иметь крепкого молодого раба, но недостаточно, чтобы заставить этого самого раба помалкивать.

– Я не твой раб, – насупился Артур Стюарт.

– Я говорил, что не хочу тебя брать на Юг, потому что тогда мне придется делать вид, будто ты моя собственность. Не знаю, что хуже: тебе притворяться рабом, или мне – человеком, который способен владеть рабами.

– Я еду, и точка.

– Это ты так думаешь.

– Ты не должен возражать: ведь ты можешь заставить меня остаться, ежели захочешь.

– Не говори «ежели». Пегги это бесит.

– Ее тут нет. И ты сам все время так говоришь.

– Младшее поколение должно быть лучше предыдущего.

– Значит, ты никуда не годный учитель. Я уж вон сколько лет учусь у тебя творить, а всего-то и научился, что свечки гасить да вызывать трещины на камне.

– У тебя хорошо получается и получалось бы еще лучше – надо только мозги прикладывать.

– Я и прикладываю, аж башка трещит.

– Мне, пожалуй, следовало сказать не «мозги», а «сердце». Дело не в том, чтобы создать свечку, камень или цепи, как в данном случае, – а в том, чтобы заставить их сделать то, что нужно тебе.

– Я ни разу не видел, чтоб ты велел железу погнуться или сухому дереву дать ростки, но они тебя слушаются.

– Да, может статься, ты не видел этого и не слышал, однако я это делаю. Просто вещи откликаются не на слова, а на план в моем сердце.

– По мне, это все равно что желания загадывать.

– Тебе так кажется, потому что ты пока еще сам не научился это делать.

– Я ж говорю, учитель из тебя никудышный.

– Из Пегги тоже – стоит послушать, как ты говоришь.

– Разница в том, что я могу говорить правильно, когда она рядом. А вмятину на жестянке выправить не могу, хоть есть ты рядом, хоть нет.

– Мог бы, если бы постарался.

– Я хочу сесть на этот пароход, – сказал Артур Стюарт.

– Даже если он перевозит рабов?

– Если мы останемся на берегу, он их все равно повезет.

– Да ты идеалист, парень.

– Давай, Творец, поехали. Будешь ухаживать за этими несчастными, пока их не доставят обратно в ад.

Элвин счел насмешку раздражающей, но в общем оправданной.

– Ну что ж, – сказал он. – Мелкие блага кажутся большими, когда у тебя ничего больше нет.

– Тогда иди за билетами. Скоро он отплывет, и нам в это время желательно быть на борту, правильно?

Смесь небрежности и настойчивости в тоне Артура не понравилась Элвину.

– Уж не задумал ли ты освободить этих бедолаг в пути, а? Они тут же попрыгают за борт, а плавать никто из них не умеет, готов поспорить – так что это было бы самым обыкновенным убийством.

– Ничего я такого не задумывал.

– Обещай, что не станешь освобождать их.

– Я и пальцем не шевельну, чтобы им помочь. Когда надо, я умею ожесточать свое сердце – не хуже, чем ты.

– Надеюсь, ты понимаешь, что такие вот слова не доставляют мне удовольствия. Особенно потому, что я их не заслуживаю, как ты тоже должен понимать.

– Ты хочешь сказать, что не надо ожесточать свое сердце, чтобы видеть такие вещи и ничего не делать?

– Если бы я и правда мог ожесточить свое сердце, я стал бы хуже, зато счастливее.

И Элвин направился к будке, где сидел казначей «Королевы Язу». Себе он взял дешевый билет до самой Нуэва-Барселоны, а за Артура заплатил как за слугу. Он злился, что вынужден изображать рабовладельца, но кассир ни о чем не догадался ни по его голосу, ни по лицу. Возможно, все рабовладельцы хоть немного да злы на себя, поэтому Элвин не особенно от них отличался.

Сказать по правде, путешествие по реке радовало и волновало Элвина. Он любил механику, любил все эти шестеренки, рычаги и клапаны, и жаркий, как в кузнице, огонь, и рвущийся из котлов пар. Любил большое гребное колесо, напоминавшее ему отцовскую мельницу, где он вырос, – только здесь колесо толкало воду, а не наоборот. Любил работу стальных частей – вращение, компрессию, движение поршней. Он запустил в машину «жучка» и изучил ее не хуже, чем собственное тело.

Механик хорошо ухаживал за своей машиной, но были веши, которые он знать просто не мог. Трещинки в металле, детали, работающие под избыточным напряжением или трущиеся из-за недостатка смазки. Разобравшись что к чему, Элвин стал обучать металл навыкам самолечения, показывая, как заделывать трещины и смягчать трение. Не прошло и двух часов, как пароход отчалил, а он уже довел паровую машину почти до полного совершенства и дальше ехал спокойно. Он, как и все остальные пассажиры, разгуливал по слегка подрагивающей палубе, а его «жучок» занимался машиной, вникая в каждое движение механизма.

Перестав требовать особого внимания, она отошла на задний план его разума, и Элвин занялся пассажирами.

В первом классе ехали люди денежные, и тут же поблизости размещались их слуги. У других, как у Элвина, хватало средств только на четырехместные каюты второго класса. Их слуги, если таковые имелись, спали под палубой, как и матросы, только в еще более тесном помещении – не потому, что места не хватало, просто команда обиделась бы, будь у них условия такими же, как у черных.

Наконец, были палубные пассажиры, которым даже коек не полагалось, только скамейки. Некоторые из них ехали на короткие расстояния, проводя в пути не более суток, и потому экономили, другие были обыкновенные бедняки; путь их лежал до Фив, до Коринфа и даже до самой Барси, и если они за это время отсиживали себе зады на жестких скамейках, то в их жизни это было не первое и не последнее мытарство.

Элвин, однако, счел своим долгом – тем более что усилий это почти не требовало – как-то приспособить палубные скамейки к сидящим на них задам. Переместить вшей и клопов в каюты первого класса тоже было дело нехитрое. Он рассматривал это как образовательный проект – надо же и насекомым приобщиться к высшим сферам. Благородная кровь для них как тонкий ликер, вот пусть и отведают ее хоть раз за свою короткую жизнь.

Все это некоторое время занимало его. Не то чтобы он посвящал этому все свое внимание – ведь в мире были враги, готовые убить его, и незнакомцы, которые могли бы полюбопытствовать, что лежит у него в котомке, которую он всегда держал под рукой. Поэтому он присматривал за всеми сердечными огнями на пароходе и сразу замечал, когда кто-то интересовался его особой.

Вернее, должен был замечать. Он не почувствовал ничьего приближения, и когда ему на плечо опустилась рука, он чуть за борт не сиганул от неожиданности.

– Какого черта! Артур Стюарт, нельзя же так к людям подкрадываться.

– Трудно не подкрадываться, когда машина так грохочет. – Говоря это, Артур ухмылялся как старый Дэви Крокетт,[1]1
  Американский первопроходец и политический деятель, фигурирующий в произведениях О.С. Карда. – Примеч. пер.


[Закрыть] очень довольный собой.

– Ну почему единственный навык, которым ты потрудился овладеть, причиняет мне одни неприятности?

– По-моему, это полезно – уметь скрывать свой сердечный огонь. – Последние слова Артур произнес вполголоса – о мастерстве созидания не следовало говорить при посторонних.

Элвин безвозмездно обучал этому мастерству всех, кто принимал его всерьез, но не желал устраивать представление для любопытных – тем более что многие из них могли вспомнить о беглом кузнечном подмастерье, укравшем волшебный золотой лемех. Не имело значения, что эта история на три четверти выдумка и на девять десятых ложь. Элвина все равно могли убить или просто стукнуть по голове и ограбить – а в котомке у него действительно лежал живой лемех, которого Элвин совсем не хотел лишиться, полжизни протаскав его по всей Америке.

– Никто на этом пароходе, кроме меня, твой сердечный огонь не видит, – сказал Элвин. – Ты научился его скрывать ради одного-единственного человека, от которого тебе скрываться не надо.

– Глупости. Раб в первую очередь должен скрываться от своего хозяина, – заявил Артур и только ухмыльнулся в ответ на сердитый взгляд Элвина.

– Приятно видеть человека, который хорошо обращается со слугами! – раздался вдруг чей-то голос.

Элвин, обернувшись, увидел коротышку с широкой улыбкой и весьма лестным, судя по лицу, мнением о себе самом.

– Тревис, – представился он. – Уильям Баррет Тревис, адвокат. Родился, вырос и прошел курс наук в Королевских Колониях, а теперь предлагаю людям честный заработок здесь, на окраинах цивилизации.

– Люди по обе стороны Гайо считают себя, в общем-то, цивилизованными, – заметил Элвин, – хотя что с них взять: в Камелоте они не бывали и короля не видели.

– Вы, кажется, называете вашего парня «Артур Стюарт»? Я верно расслышал?

– Его имя – чья-то шутка, не моя, но мне сдается, оно ему подходит. – Поддерживая разговор, Элвин все время думал: «Что может быть нужно этому человеку от загорелого, мускулистого, туповатого на вид малого вроде меня?»

Он чувствовал, что Артур Стюарт порывается что-то сказать, и знал, что ничего умного тот не скажет. Не желая возиться еще и с этим, Элвин взял его за локоть и незаметно для чужого глаза заставил временно онеметь.

– Ну и плечи у вас! – восхитился Тревис.

– Как у всех. По одному на каждую руку.

– Я подумал было, что вы кузнец, но у кузнецов одно плечо всегда развито больше другого.

– Есть кузнецы, которые левой рукой орудуют не хуже, чем правой, – чтоб не заносило при ходьбе.

– Вот все и разъяснилось, – хмыкнул Тревис. – Вы в самом деле кузнец.

– Когда у меня под рукой мехи, уголь и горн.

– Вряд ли все это помещается в вашей котомке.

– Сэр, – сказал Элвин, – я побывал в Камелоте и не помню, чтобы там было принято заговаривать о чьей-то поклаже после столь кратковременного знакомства.

– Да, конечно. Думаю, это сочли бы дурным тоном где бы то ни было. Виноват. Не хотел показаться невежливым, но я, видите ли, ищу людей, владеющих нужными нам ремеслами, однако еще не занявших твердого места в жизни. Странствующих умельцев, так сказать.

– Многие переезжают с места на место, – сказал Элвин, – и не все из них те, за кого себя выдают.

– Потому я так и накинулся на вас, дружище – вы-то себя ни за кого не выдаете. Если человек не хвастается даже здесь, на реке, это достаточно хорошая рекомендация.

– Значит, вы на реке новичок. Те, кто помалкивает, скорее всего просто не хотят, чтобы их узнали.

– По вашей речи видно, что вы получили кое-какое образование.

– Его недостаточно, чтобы превратить кузнеца в джентльмена.

– Я набираю добровольцев, – поведал Тревис. – В экспедицию.

– Предпочтительно кузнецов?

– Сильных мужчин, владеющих орудиями всякого рода.

– Но у меня уже есть работа, – сказал Элвин. – И поручение в Барси.

– И вас не манят новые земли, находящиеся ныне в руках у свирепых дикарей? Эта страна ждет прихода христиан, которые очистят ее от кровавых жертвоприношений.

Элвин ощутил приступ гнева, смешанного со страхом. Как всегда в таких случаях, он сохранил полное спокойствие, и его улыбка стала еще веселее.

– Как я понял, вы собираетесь переправиться на западный берег реки, не страшась тумана. Я слышал, что у краснокожих на той стороне есть зоркие глаза и чуткие уши, и они внимательно следят за белыми, которым приходит охота нарушить мир.

– Вы неправильно поняли, друг мой. Я говорю не о прериях, где в свое время промышляли трапперы и куда теперь краснокожие не допускают ни одного бледнолицего.

– Каких же дикарей вы тогда имели в виду?

– Южных, мой друг, южных и западных. Злобные мексиканские племена, которые вырывают сердца у живых людей на вершинах своих пирамид.

– Да, предприятие у вас действительно дальнее. И глупое. Их вся мощь Испании не смогла покорить – думаете, это удастся кучке англичан с законником во главе?

Тревис облокотился на поручни рядом с Элвином, глядя на реку.

– Мексиканцы – гнилая нация. Все прочие краснокожие их ненавидят, и они полностью зависят от Испании, которая поставляет им устаревшее оружие. Говорю вам, они созрели для завоевания. Да и какую армию они смогут выставить, поубивав за долгие века столько народу на своих алтарях?

– Только дураки ищут войны, когда никто не нападает на них.

– Еще бы! Целое сборище дураков. Дураки, которые хотят разбогатеть, как Писарро, победивший инков с горсткой людей.

– Или умереть, как Кортес.

– Они все давно уже умерли. Вы располагаете жить вечно?

Элвин разрывался между двумя желаниями: послать этого деятеля подальше и разузнать побольше о его планах. И сейчас он решил, что слишком близко знакомиться с ними не стоит:

– Боюсь, вы напрасно теряете со мной время, мистер Тревис. Другие, возможно, заинтересуются больше, потому что меня это совершенно не интересует.

Тревис заулыбался еще шире, но Элвин видел, как участился его пульс и разгорелся сердечный огонь. Этот человек не любит, когда ему отказывают, но прячет это за улыбкой.

– Ну что ж. Нового друга завести всегда приятно, – сказал он и протянул руку.

– Не примите за обиду, – сказал Элвин, – и спасибо, что сочли меня достойным вашего внимания.

– Нет-нет, никаких обид. Я больше не стану вас спрашивать, но если вдруг передумаете, охотно приму вас.

Они обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечу, и Тревис ушел, не оглядываясь.

– Давай поспорим, – сказал Артур Стюарт. – Никакие они не завоеватели, а просто охотятся за мексиканским золотом.

– Да как сказать. Уж очень он откровенен для человека, который собирается нарушить запрет короля и конгресса. И в Королевских Колониях, и в Соединенных Штатах с ним расправятся быстро, если поймают.

– Ну, не знаю. Закон законом, но что, если королю Артуру понадобятся новые земли и рабы, а со Штатами он воевать не захочет?

– Знаешь, это мысль, – сказал Элвин.

– И очень здравая, на мой взгляд.

– Тебе полезно со мной путешествовать. Мысли в голове появляются.

– Я первый об этом подумал.

Вместо ответа Элвин достал из кармана письмо и показал Артуру.

– От миз Пегги. – Артур прочел и расстроился. – Не говори только, что знал, что этот парень поедет с нами на одном пароходе.

– Понятия не имел. Я думал, что мое расследование начнется только в Нуэва-Барселоне. Теперь я знаю, за кем надо последить, когда мы туда приедем.

– Она пишет о человеке по имени Остин.

– С ним должны быть и другие. Вербовщики, раз он надеется набрать целое войско.

– И надо же ему было наткнуться именно на тебя!

– Просто он услышал, как ты мне хамишь, и решил, что хозяин я плохой – а значит, охотно буду подчиняться кому-то.

Артур сложил письмо и вернул его Элвину.

– Если король готовит вторжение в Мексику, что из этого следует?

– Так или нет, он сейчас не может позволить себе войну со свободными штатами, верно ведь? – сказал Элвин.

– Значит, рабовладельческие штаты в драку тоже не полезут, – заключил Артур Стюарт.

– Но война с Мексикой когда-нибудь кончится – ежели она вообще начнется, конечно. Король либо проиграет ее – тогда он взбесится и начнет лезть на рожон, либо выиграет, набьет казну мексиканским золотом и купит себе целый флот, ежели захочет.

– Миз Пегги не понравится, что ты говоришь «ежели» на каждом шагу.

– Война – скверная штука, сколько б они ни жужжали, что тебе от нее никакого вреда.

– Но ведь человеческие жертвы – это тоже плохо. Надо же их как-то остановить?

– Думаю, краснокожие, которые молятся, чтобы их освободили от мексиканцев, как-то не представляют себе рабовладельцев в качестве новых хозяев.

– Но рабство все-таки лучше, чем смерть, разве нет?

– Твоя мать думала иначе. Давай-ка прекратим эти разговоры – мне от них грустно становится.

– Про человеческие жертвы или про рабство?

– Про то, что одно, как ты полагаешь, может быть лучше другого. – И помрачневший Элвин отправился в каюту, которую пока занимал один. Он положил золотой лемех на койку и прилег, надеясь, что сон поможет ему лучше во всем разобраться. Почему этот Тревис держится так смело? И почему Артур Стюарт так слеп? Ведь столько людей принесли многое в жертву, чтобы сохранить ему свободу.

Только в Фивах к Элвину подсел еще один пассажир. Элвин сошел на берег посмотреть город, слывший величайшим из портов Американского Нила, а когда вернулся, на его койке спал кто-то другой.

При всей его досаде это можно было понять. Койка была лучшая в каюте – нижняя на той стороне, где солнышко светило утром, а не в дневную жару. А Элвин, когда уходил, никаких вещей на ней не оставил. Котомку он захватил с собой, а больше никакого добра на белом свете у него не было. Не считая ребенка, которого носила его жена, – и если уж речь об этом, она не расставалась со своей ношей точно так же, как Элвин с золотым лемехом.

Поэтому Элвин не стал будить нового и вышел поискать Артура Стюарта, а заодно и укромный уголок, чтобы съесть принесенный с собой ужин. Артур заявил, что останется на пароходе. Его дело, но Элвин не собирался сбиваться с ног, разыскивая его. Свисток, предупреждающий об отплытии, уже прозвучал, и Артуру полагалось встречать Элвина, а он этим пренебрег.

Не то чтобы Элвин испытывал какие-то трудности с его обнаружением. Он почти все время мог засечь его сердечный огонь и сомневался, что Артур сумеет скрыть его, если Элвин по-настоящему захочет его найти. Сейчас парень находился внизу, в помещении для рабов, где его никто не спросит, что он тут делает и куда девался его хозяин. Вопрос в том, что ему в самом деле там надо.

Едва успев достать из котомки кукурузный хлеб, сыр и сидр, Элвин увидел, как Артур поднимается по трапу на палубу – и не в первый раз задумался, так ли уж парень слаб в созидании.

По натуре Артур не лжец, но секреты, в общем, хранить, умеет – может, он просто не рассказывает Элвину обо всем, чему научился? Может, он вылез наверх именно сейчас потому, что знает: Элвин пришел из города и расположился поесть?

Элвин, само собой, и куска не успел проглотить, как Артур плюхнулся рядом с ним на скамейку. Элвин мог бы поесть в кают-компании, но там «слугу» рядом с собой не посадишь, а на палубе это никого не касается. Рабовладельцы, конечно, могли счесть его последним отребьем, но их мнение Элвина не очень-то волновало.

– Ну как? – спросил Артур Стюарт.

– Хлеб как хлеб.

– Я тебя не про хлеб спрашиваю!

– Сыр тоже ничего, хотя его делают из молока самых заморенных, костлявых, заеденных мухами, облепленных навозом коров, когда-либо стоявших в могиле двумя копытами.

– Стало быть, молочное дело у них не на высоте.

– Если они претендуют на звание столицы Американского Нила, им не мешало бы сперва осушить болото. Раз Гайо и Миззипи сливаются здесь, значит, это место низменное, а раз оно низменное, то его все время заливает. Не надо быть ученым, чтобы это вычислить.

– Никогда не слыхал об ученом, который отличал бы низменность от возвышенности.

– Не всякий ученый туп, как пробка.

– Знаю, знаю. Где-то должен быть ученый, в котором знания сочетаются со здравым смыслом, просто до Америки он пока не доехал.

– Это доказывает наличие у него здравого смысла. Что ему делать в стране, где большой город ставят прямо на болоте.

Отсмеявшись, они хорошенько набили рты.

Когда они отужинали – Артур умял больше половины и не сказать, чтобы наелся, – Элвин с деланной небрежностью спросил его:

– Что там такого интересного, в трюме?

– У рабов, ты хочешь сказать?

– Я пытаюсь говорить, как человек, способный владеть другими людьми, – очень тихо пояснил Элвин. – А ты попытайся говорить, как человек, который кому-то принадлежит – или уж не суйся на Юг.

– Я старался понять, на каком языке говорят эти беглые.

– Ну и?

– Точно не по-французски. Там есть один канадец, и он говорит, что нет. И не по-испански – так сказал парень с Кубы. Никто не знает, по-каковски они лопочут.

– По крайней мере мы знаем, на каком языке они не говорят.

– Я знаю больше.

– Слушаю тебя внимательно.

– Тот кубинец отозвал меня в сторонку и говорит: «Знаешь, парень, я уже слыхал такой говор». «Что ж это за говор», – спрашиваю? А он: «Мне сдается, никакие они не беглые».

– Почему он так думает? – Про себя Элвин отметил, что Артур в точности копирует слова того другого и его акцент.

Раньше Артур Стюарт мог скопировать что угодно, не только человеческие голоса – крики птиц и животных, детский плач, шорох ветра в деревьях и шлепанье башмаков по грязи. Был у него такой дар до того, как Элвин переменил в нем все, даже запах, чтобы ловчие не могли больше найти Артура по обрезкам его ногтей и волос. Перемены коснулись самых глубоких и потаенных уголков Артурова существа и сказались на его одаренности. Тяжело поступать так с ребенком. Благодаря этому Артур сохранил свободу, но Элвин сожалел о цене, которую пришлось за нее отдать.

– Он говорит, что слышал такую речь, когда ездил с хозяином в Мексику.

Элвин глубокомысленно кивнул, хотя понятия не имел, что это может значить.

– Я его спрашиваю, откуда черным ребятам знать мексиканский говор, а он: в Мексике когда-то много черных было.

– И то верно, – сказал Элвин. – Они прогнали испанцев всего пятьдесят лет назад. Думаю, их вдохновил на это Том Джефферсон, освободивший черрики из-под власти короля. К тому времени испанцы должны были ввезти в страну много рабов.

– Ну да. Вот я и спрашиваю: раз в Мексике приносят столько человеческих жертв, почему ж они первым делом не поубивали этих африканских рабов? А кубинец говорит: черные люди грязные, их нельзя скармливать мексиканскому богу. И давай ржать как сумасшедший.

– Пожалуй, в том, что другие считают тебя нечистым, есть некоторое преимущество.

– Многие американские проповедники говорят, что Бог всех людей считает нечистыми духовно.

– Это ложь, Артур Стюарт. Многих проповедников ты слышать никак не мог.

– Я слышал, что так они говорят. Потому-то наш Бог и не признает человеческих жертв. На кой они ему, раз все мы нечистые, как черные, так и белые.

– Однако я не верю, что Бог именно так думает о своих детях. И ты тоже не веришь.

– Мало ли во что я верю. Мы с тобой не всегда думаем одинаково.

– Я счастлив уже оттого, что ты вообще думаешь.

– Это так, хобби. Не основное мое занятие.

Элвин засмеялся, чем Артур остался очень доволен, и принялся рассуждать вслух:

– Итак, у нас есть двадцать пять рабов, происходящих из Мексики. Они следуют вниз по Миззипи на том же пароходе, что и человек, вербующий солдат для вторжения в ту же Мексику. Поразительное совпадение.

– Проводники? – предположил Артур.

– Весьма вероятно. Они, возможно, закованы в цепи по той же причине, по которой ты притворяешься рабом. Чтобы их принимали не за тех, кто они есть на самом деле.

– Или у кого-то хватает ума полагать, что закованные рабы будут хорошо показывать дорогу на неизвестных землях.

– Ты хочешь сказать, что они не такие уж и надежные.

– Может, они не прочь умереть с голоду в пустыне, чтобы прихватить с собой белых рабовладельцев.

Значит, мальчик все-таки понимает, что смерть можно предпочесть рабству. Это хорошо.

– Жаль, что я не говорю по-мексикански, – сказал Элвин. – И ты тоже.

– Да-а.

– Не вижу, как ты сможешь выучить их язык. К ним никого не подпускают.

– Да-а.

– Надеюсь, у тебя не зародился какой-нибудь дурацкий план, о котором ты умалчиваешь.

– Могу и сказать. Я уже договорился, что буду носить им еду и выносить за ними парашу. До рассвета, когда больше никто это делать не рвется.