Текст книги "Ксеноцид (др. перевод)"
Автор книги: Орсон Скотт Кард
Жанры:
Космическая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
И это все, что он может сказать? Что Королева Улья просто красива? Ну разумеется, ведь связь между Миро и Эндером весьма слаба – а как же иначе? Миро не слишком хорошо знаком с Эндером – Валентина же знала его всю жизнь.
Но если именно поэтому восприятие Валентиной мыслеобраза Эндера было куда сильнее, чем восприятие Миро, как объяснить тот факт, что Пликт, в свою очередь, получила даже больше ее? Неужели за долгие годы изучения жизни Эндера – она ведь восхищалась Эндрю, по сути дела совсем не зная его, – Пликт удалось связать себя с Эндером куда крепче, чем была связана с ним Валентина?!
Да, действительно так. Все верно. Валентина вышла замуж. У Валентины был муж. Дети. Ее филотическая связь с братом несколько ослабла. Тогда как у Пликт не было более сильных привязанностей. Она посвятила свою жизнь Эндеру. Поэтому, если, как утверждает Королева Улья, филотические связи служат передатчиками мысли, совершенно неудивительно, что Пликт воспринимала Эндера лучше всех. Ее ничто не отвлекало. Она отдавалась этому целиком и полностью.
Даже Новинья из-за своей привязанности к детям не могла похвастаться таким отношением к Эндеру. Но если бы Эндер заподозрил такое, разве это не обеспокоило бы его? А может, наоборот, только привлекло бы? Валентина достаточно хорошо изучила людей, чтобы знать, что поклонение – самая соблазнительная вещь на свете. «Не привезла ли я с собой соперницу, которая погубит любовь Эндера и Новиньи?»
«Могут ли сейчас Эндер и Пликт читать мои мысли?»
Валентина ощутила зарождающийся страх, почувствовала себя такой беззащитной. Как бы в ответ на ее мысли, в голове у нее зазвучал успокаивающий голос Королевы Улья:
Я знаю, чего вы боитесь. Но моя колония никого не убьет. Когда мы покинем Лузитанию, мы уничтожим на корабле вирус десколады.
«Может быть», – подумал Эндер.
Мы найдем способ избавиться от нее. Мы не понесем вирус на другие миры. Нам не придется умирать ради спасения человечества. Не убивай нас, не убивай нас.
«Я никогда не подниму на тебя руку». Посланная Эндером мысль прозвучала как шепот, практически растворившись в мольбах Королевы Улья.
«У нас все равно не поднимется рука убить тебя, – подумала Валентина. – Это ты с легкостью могла бы расправиться с нами. Сразу после того, как построишь необходимые корабли. Создать орудия. К приходу человеческого флота ты могла бы быть уже готовой. На этот раз возглавляет их не Эндер».
Никогда. Никогда никого не убьем. Никогда, мы обещали.
«Тихо, – раздался шепот Эндера. – Тихо. Не волнуйся, успокойся. Ничего не бойся. Не бойся людей».
«Не строй судов для свинксов, – подумала, в свою очередь, Валентина. – Построй корабль для себя, потому что ты сможешь уничтожить вирус, подхваченный тобой, а они – нет».
Мольбы Королевы Улья внезапно сменились резкими упреками:
А разве у них нет права на существование? Я обещала им построить корабль. Я обещала вам никогда не убивать. Вы хотите, чтобы я начала нарушать свои обещания?
«Нет», – подумала Валентина. Ей уже стало стыдно за столь низкое предложение предать. Или эти чувства принадлежали Королеве Улья? Или Эндеру? Различит ли она теперь, какие мысли и чувства принадлежат ей, а какие – кому-то другому?
Во всяком случае, страх, который она переживала… он точно принадлежал ей одной, она была почти уверена в этом.
– Пожалуйста, – сказала она. – Я хочу покинуть это место.
– Eu tambem [11]11
Я тоже ( португ.).
[Закрыть], – поддержал ее Миро.
Эндер сделал один маленький шажок к Королеве Улья и протянул руку, чтобы коснуться ее на прощание. Она не стала в ответ подавать ему одну из своих лап – ими она сейчас выдавливала из себя остатки вязкой жидкости в ямки, где покоились яйца. Вместо того Королева подняла закрылок, взмахнула им и осторожно пододвинулась к Эндеру. Его рука легла на черную, отливающую радугой поверхность.
«Не дотрагивайся до нее! – мысленно закричала Валентина. – Она схватит тебя! Она хочет подчинить тебя!»
– Тсс, – вслух произнес Эндер.
Валентина так и не поняла, то ли таким образом он ответил на ее мысленный призыв, то ли обратился к Королеве Улья, успокаивая какие-то ее страхи. Это не имело значения. Спустя считаные мгновения рука Эндера снова очутилась в клешне жукера, который увел их обратно в темный тоннель. На этот раз Эндер поставил Валентину второй, Миро третьим, а Пликт замыкала вереницу. Поэтому Пликт последней бросила взгляд на Королеву Улья, поэтому именно Пликт подняла руку в прощальном жесте.
На протяжении всего обратного пути на поверхность Валентина изо всех сил старалась понять, что же с ними произошло. Она всегда считала, что как только люди научатся общаться друг с другом посредством мыслей, обходя неточности языка, то наступит всеобщее понимание и ненужные споры и раздоры устранятся сами собой. Вместо этого она обнаружила, что язык, увеличивая разрыв между людьми, может одновременно смягчать их, успокаивать, помогать уживаться вместе, даже если в действительности они не понимают друг друга. Иллюзия понимания позволяла людям успокаивать себя мыслью, что они больше походят друг на друга, чем это есть на самом деле. Может быть, язык куда лучше.
Они выползли из здания на солнечный свет и, повалившись в траву, облегченно расхохотались все до одного.
– Не смешно, – наконец выдавил Эндер. – Это все ты, Вэл. Обязательно тебе надо было с ней встретиться!
– Такая я дурочка, – улыбнулась Валентина. – Это для тебя новость?
– Это было прекрасно, – мечтательно промолвила Пликт.
Миро, раскинувшись в капиме и прикрыв рукой глаза, не произнес ни слова.
Валентина взглянула на него и внезапно увидела его таким, каким он когда-то был, представила его тело сильным и здоровым. Лежа, он не спотыкался; в молчании не проявлялась неразборчивость его речи. Неудивительно, что его напарница-ксенолог влюбилась в него. Кванда. Какой трагедией было для нее узнать, что ее отец – и отец Миро тоже! Это, пожалуй, самая жестокая правда из всех тайн, открытых Эндером, когда тридцать лет назад на Лузитании он Говорил от лица тех, кого нет. Именно этого мужчину потеряла Кванда. Миро также лишился прежнего себя. Неудивительно, что он рискнул жизнью, когда, устремясь на помощь пеквениньос, бросился на барьер. Потеряв любовь, он счел свою жизнь бесполезной. Он жалел только об одном: что не умер сразу. Он продолжал жить, искалеченный снаружи – и сломанный внутри.
Почему при взгляде на него она задумалась об этом? Почему именно эти картины прошлого так отчетливо предстали перед ее внутренним взором?
Может быть, потому, что он сейчас думает о себе? Она уловила его мысли? Неужели между их сознаниями сохранилась мысленная связь?
– Эндер, – спросила она, – что случилось с нами там, внизу?
– Все прошло значительно лучше, чем я смел надеяться, – ответил Эндер.
– Что это было?
– Между нами установилась связь.
– Ты ожидал этого?
– Скорее, хотел. – Эндер присел на крыло машины, ногами раскачивая траву. – Сегодня она повела себя очень необычно, да?
– Неужели? Мне не с чем сравнивать.
– Иногда она ведет исключительно интеллектуальные беседы. Говорить с ней – все равно что решать в уме сложнейшие задачи. Сегодня она вела себя как дитя малое. Конечно, мне ни разу раньше не приходилось присутствовать при кладке яиц будущих Королев. У меня сложилось впечатление, что она рассказала нам куда больше, чем сама того хотела.
– Ты имеешь в виду, что она может не сдержать свои обещания?
– Нет, Вэл, нет, она всегда держит данное слово. Она не знает, что такое ложь.
– Что же ты тогда хочешь сказать?
– Я говорю о звене между мною и ею. Как они пытались подчинить меня. Это было что-то, а? Да она просто взбесилась, когда подумала, что ты могла быть тем самым звеном, которое они так искали. Ты понимаешь, что это означает для них? Они бы не были уничтожены. Они могли воспользоваться мной, чтобы связаться с правительством на Земле. Разделить Галактику на сферы влияния. Упустить такую возможность!
– Но тогда ты превратился бы… в жукера. Стал бы их рабом.
– Ну да. Мне бы это определенно не понравилось. Но сколько жизней это могло спасти – ведь я был солдатом, надеюсь, ты не забыла? И если один солдат, пожертвовав собой, мог спасти жизни миллиардов…
– Но это не сработало бы. У тебя слишком независимая воля, – заметила Валентина.
– Вот именно, – ответил Эндер. – Или, по крайней мере, чересчур независимая для таких созданий, как Королева Улья. Ты, кстати, обладаешь той же чертой. Успокаивает, не правда ли?
– Не могу сказать, что сейчас я чувствую себя комфортно, – усмехнулась Валентина. – Ты появился прямо внутри моего разума. И Королева Улья – я почувствовала себя так, будто меня насилуют…
– Я никогда ничего подобного не переживал, – изумился Эндер.
– Может быть, я неправильно выразилась, – пожала плечами Валентина. – Вместе с тем это в некотором роде подбодрило меня. Но и напугало. Она была такой… такой большой внутри моей головы. Я как будто пыталась вместить внутрь нечто большее, чем я сама.
– Кажется, я понимаю, – задумчиво произнес Эндер. Он повернулся к Пликт. – Ты почувствовала то же самое?
Только сейчас Валентина заметила, какими глазами смотрит Пликт на Эндера, ее взгляд словно дрожал. Но она ничего ему не ответила.
– Даже так? – удивился Эндер.
Он усмехнулся и обернулся к Миро.
Он что, ничего не заметил? Пликт уже была одержима Эндером. Заполучить его к себе в разум – это могло оказаться для нее чересчур. Королева Улья говорила что-то об усмирении взбунтовавшихся рабочих. Может быть, Пликт уже «усмирена» Эндером? Может быть, она затерялась в его душе?
«Чушь какая. Абсолютно невероятно. Во всяком случае, я буду молиться, чтобы это предположение не оказалось правдой».
– Миро, вставай, поехали, – окликнул Эндер.
Миро позволил Эндеру помочь ему подняться. Затем все забрались в машину и направились домой, в Милагре.
Миро сказал им, что не пойдет на службу. Эндер и Новинья отправились туда без него. Но как только они ушли, он понял, что оставаться в этом доме невыносимо. Его все еще преследовало ощущение, что кто-то наблюдает за ним, стоит за спиной. Там, в тенях, невысокая фигурка следит за каждым его движением. Облаченная в гладкий, твердый панцирь; тонкие ручки увенчаны двумя похожими на когти пальцами – ручки, которые с такой легкостью можно откусить и выплюнуть под ноги, подобно изжеванной веточке. Вчерашний визит к Королеве Улья отразился на нем не лучшим образом.
«Я ксенолог, – напомнил он себе. – Моя жизнь посвящена общению с иными формами жизни. Я стоял и смотрел, как Эндер живьем потрошит Человека, и даже глазом при этом не моргнул, потому что я бесстрастный ученый. Может быть, иногда я слишком отождествляю себя с объектами своих исследований. Но мне никогда не снились кошмары, они никогда не мерещились мне в тенях».
Однако он не сдержался и выскочил из материнского дома за дверь, потому что в поросшем травою поле, в ярком солнечном свете воскресного утра не нашлось бы такой тени, в которой мог укрыться жукер, выжидая подходящего момента, чтобы накинуться на него.
«Интересно, как себя чувствуют остальные? Королева Улья – не насекомое. Она и ее народ – теплокровные создания, как и пеквениньос. Они дышат воздухом, они потеют, как и прочие млекопитающие. Может быть, строением своего тела они и напоминают переходное звено между насекомыми и другой, более развитой расой, подобно тому как мы походим на лемуров, землероек и крыс, но они создали яркую и прекрасную цивилизацию. Или, возможно, темную и прекрасную. Мне следует взглянуть на них глазами Эндера – с уважением, с благоговением, с любовью. А я? Вот разве что выдержал встречу от начала и до конца.
Не может быть никаких сомнений в том, что Королева Улья – раман, она способна понять и принять нас. Вопрос в том, способен ли я понять и принять ее. А ведь наверняка не я один такой. Эндер оказался абсолютно прав, когда решил держать в секрете существование Королевы Улья от большинства граждан Лузитании. Если бы они встретились с ней лицом к лицу так, как я, или хотя бы одним глазком взглянули на жукера, страх охватил бы всех без исключения. Страх передавался бы, как болезнь, от одного к другому до тех пор, пока… пока не случилось бы непоправимое. Что-то очень плохое. Что-то чудовищное.
Может быть, это мы варелез. Может быть, идея ксеноцида просто свойственна человеческому сознанию, тогда как прочие разумные существа избегли этой напасти. Может быть, для всей Вселенной будет лучше, если десколада вырвется на свободу, распространится по всем обжитым людьми планетам и уничтожит нас всех до единого. Может быть, десколаду создал сам Господь Бог, и это его ответ на наше несовершенство».
Миро очнулся от размышлений, когда едва не ударился лбом в дверь собора. На улице еще царила утренняя прохлада, поэтому двери храма были распахнуты настежь. Месса только-только началась. Миро, с трудом ковыляя, пробрался внутрь и опустился на одну из задних скамей. У него не было никакого желания общаться сегодня с Христом. Он просто нуждался в обществе людей. Он нуждался в их присутствии. Миро встал на колени, перекрестился, да так и замер, склонив голову и вцепившись в край скамьи перед собой. Он бы с удовольствием помолился, но в «Pai Nosso» [12]12
Отче наш ( португ.).
[Закрыть]не нашлось ничего такого, что помогло бы ему справиться с припадками страха. «Хлеба насущного дай нам сегодня? Прости прегрешения наши? Да воцарится царствие Твое как на земле, так и на небесах. Вот это было бы здорово. Царство Божие, где лев мирно уживается с ягненком».
Он вспомнил о видении, которое когда-то явилось святому Стефану: Сын Человеческий, стоящий одесную Бога [13]13
Деяния святых апостолов, 7: 56.
[Закрыть]. Вот только по левую руку восседал кто-то еще. Небесная правительница. Не Святая Дева Мария, но Королева Улья, а из ее яйцеклада капала желтоватая слизь. Миро судорожно сцепил руки перед собой. «Боже, отведи это видение от меня. Изыди, враг рода человеческого».
Кто-то подошел и опустился рядом с ним. Миро не осмелился открыть глаза. Затаив дыхание, он ожидал какого-нибудь звука, который позволил бы заключить, что его сосед относится к человеческому роду. Но шорох одежды с равным успехом мог на поверку оказаться хитиновыми крыльями, царапающими затвердевшую грудину.
Он силой изгнал ужасное видение. И открыл глаза. Краем глаза Миро заметил, что рядом с ним стоит кто-то коленопреклоненный. Судя по изяществу руки, по цвету рукава платья, это была женщина.
– Ты не сможешь все время прятаться от меня, – прошептала она.
Голос принадлежал не ей. Слишком сиплый. Голос, которым воспользовались сотни тысяч раз с тех пор, как он в последний раз слышал его. Голос, который напевал колыбельные малышам; голос, стонущий в порывах любви; голос, зовущий детей идти домой. Голос, который когда-то давным-давно, когда Миро был совсем молод, признался ему в вечной любви.
– Миро, если бы я могла взвалить на себя твой крест, я бы непременно так и поступила.
«Мой крест? Неужели это то, что я несу, – тяжелое и постоянно мешающее, пригибающее к земле? А я-то думал, что это мое тело».
– Я не знаю, что сказать тебе, Миро. Я долго тосковала по тебе. Иногда, мне кажется, я тоскую по тебе и сейчас. Потерять тебя – в качестве надежды на будущее, я имею в виду, – было наилучшим выходом из положения, вот что я потом поняла. У меня хорошая семья, хорошая жизнь, и ты когда-нибудь обретешь то же самое. Но потерять тебя как друга, как брата – это было невыносимо. Я чувствовала себя покинутой, я не знаю, как я справилась со всем этим.
«Лишиться тебя как сестры было совсем не трудно. У меня хватает сестер».
– Ты разбиваешь мне сердце, Миро. Ты так молод. Ты не изменился – с этим трудно свыкнуться. За тридцать лет ты ни капли не изменился.
Миро больше не мог сохранять молчание. Он заговорил, по-прежнему не поднимая головы. И заговорил слишком громко для середины мессы.
– Да неужели? – почти выкрикнул он.
Он поднялся на ноги, ощущая на себе любопытные взгляды оборачивающихся людей.
– Неужели? – Голос его застревал в гортани, превращался в неразборчивое мычание, но Миро ничего не мог с собой поделать. Покачнувшись, он выбрался в проход и наконец обернулся к ней. – Ты таким меня запомнила?
Она потрясенно смотрела на него. Что же ее так потрясло? Невнятная речь Миро, его корявые движения? Или он просто не оправдал ее надежд, не превратил их встречу в сцену долгожданного примирения из дешевого романчика, которую она рисовала себе последние тридцать лет?
Ее лицо практически не постарело, но это была и не Кванда. Женщина средних лет, располневшая, с морщинками у глаз. Сколько же ей сейчас? Пятьдесят? Почти. Что этой пятидесятилетней женщине от него надо?
– Я даже не знаю тебя, – сказал Миро.
Прихрамывая, он добрался до двери и вышел в солнечное утро.
Он пришел в себя, когда без сил свалился в тени какого-то дерева. Кто это, Корнерой или Человек? Миро попробовал вспомнить – ведь он покинул эти места всего несколько недель назад, не так ли? Но когда он улетал, дерево Человека невысоким росточком поднималось над землей, а теперь оба дерева выглядели примерно одинаково, и он никак не мог припомнить, где же был убит Человек – выше по склону от Корнероя или ниже? Впрочем, это не имело значения – Миро было нечего сказать деревьям, а у них не было ничего, что можно было бы поведать ему.
Кроме того, Миро ведь так и не успел выучиться древесному языку. Никто из них до той ночи даже не подозревал, что постукивание палочками по дереву – в действительности язык, об этом узнали только тогда, когда для Миро все было кончено. Эндер умел говорить на нем, и Кванда, и, может, еще с полдюжины обитателей Милагре, но Миро никогда не выучится этому языку, потому что скрюченные пальцы не в состоянии удержать палочки, выбивать ритм. Просто еще один вид речи, который теперь ему стал абсолютно ни к чему.
– Que dia chato, meu filho.
Вот этот голос никогда не изменится. И отношение тоже: «Что за мерзкий денек, сын мой». Набожный и в то же время насквозь фальшивый, то есть таким образом насмехающийся над самим собой с обеих точек зрения.
– Привет, Квим.
– Увы, теперь отец Эстеву.
Сегодня Квим был при всех священнических регалиях – облачение и все такое прочее. Подобрав свои одеяния, он присел на вытоптанную траву перед Миро.
– Ты отлично выглядишь, – заметил Миро. Квим заметно изменился. В детстве он был закомплексованным и очень набожным мальчиком. Столкновение с реальным миром, вместо того чтобы насытить его ум теологическими теориями, оставило на его лице множество морщинок, похоже, он приобрел сострадание. – Прости, я учинил скандал на мессе.
– Да? – удивился Квим. – Меня там не было. Ну, вернее сказать, на мессе-то я был, просто в соборе не присутствовал.
– Причащал рамен?
– Детей Господних. Церковь давно подыскала определение всем чужеземцам. Нам не пришлось дожидаться классификации Демосфена.
– Я думаю, тебе не следует так задирать нос, Квим. Не ты изобретаешь определения.
– Давай не будем ссориться.
– Тогда давай не будем лезть, когда другие люди думают о своем.
– Достойное возражение. Вот только дело в том, что ты расположился в тени одного из моих друзей, с которым мне хотелось бы побеседовать. Мне показалось более вежливым сначала немного поговорить с тобой, прежде чем я начну стучать по Корнерою палочками.
– Это Корнерой?
– Можешь поздороваться с ним. Я знаю, он с нетерпением ждал твоего возвращения.
– Я никогда не был знаком с ним.
– Зато он о тебе все знает. Мне кажется, Миро, ты сам не понимаешь, каким героем ты стал для всех пеквениньос. Они помнят, на что ты пошел ради них и чего тебе это стоило.
– А им известно, что может получиться так, что мой поступок дорого обойдется не только мне, но и всем живущим на Лузитании?
– В конце концов мы все предстанем перед судом Божиим. Если на небеса вознесется разом целая планета, единственное, о чем следует беспокоиться, – чтобы никакое существо, чья души с радостью будет причислена к сонму святых, не взошла туда некрещеной.
– Так тебе, значит, наплевать?
– Нет, что ты, – миролюбиво ответил Квим. – Давай скажем так: во Вселенной присутствует нечто высшее, в свете которого жизнь и смерть выглядят смешными игрушками. Куда важнее, какую жизнь ты выбрал. И какую смерть.
– Слушай, ты и в самом деле во все это веришь? – недоверчиво покосился на него Миро.
– Это зависит от того, что ты понимаешь под словами «все это», но могу сказать – да, я верю.
– Я имею в виду все это. Бог во плоти, воскресший Христос, видения, крещение, доказательства свыше…
– Да.
– Чудеса. Исцеление.
– Да.
– У могилы дедушки и бабушки…
– Там зарегистрировано множество случаев исцеления.
– И ты веришь в них?
– Миро, я не знаю. Некоторые чудеса – результат всеобщей истерии. Кое-какие объясняются эффектом плацебо. Другие засвидетельствованные случаи исцеления можно рассматривать как примеры естественного выздоровления.
– Но кое-что было на самом деле?
– Могло быть.
– Ты веришь, что чудеса случаются?
– Да.
– Но ты ведь не считаешь, что какие-то из них действительно уже случились?
– Миро, я верю в то, что они происходят в этом мире. Я просто не знаю, правильно ли люди толкуют, что есть чудо, а что – нет. Вне всяких сомнений, многие чудеса таковыми на деле никогда не являлись. Но наверняка есть и такие, которых люди просто не признали, они просто не поняли, что с ними случилось чудо.
– А как насчет меня, Квим?
– А что насчет тебя?
– Почему со мной не случится какого-нибудь чуда?
Квим по-утиному клюнул головой и уставился на короткую траву, растущую у его ног. Эту привычку он приобрел еще ребенком. Тогда подобным образом он пытался уйти от трудного вопроса; таким становился, когда Маркано, которого они тогда считали отцом, впадал в пьяное буйство.
– В чем дело, Квим? Или чудеса созданы исключительно для других?
– Чудо частично состоит в том, что никому не известно, почему оно вдруг произошло.
– А ты научился изворачиваться, Квим.
Квим вспыхнул:
– Ты хочешь знать, почему ты вдруг чудесным образом не исцелишься? Да в тебе нет веры, Миро.
– Но как же тот, который в свое время сказал: «Да, Господи, я верю, и прости мне мое неверие»?
– Ты считаешь, ты на такое способен? А ты когда-нибудь просил об исцелении?
– Я прошу о нем сейчас, – проговорил Миро. На его глазах проступили непрошеные слезы. – О боже, – прошептал он, – мне так стыдно.
– За что? – удивился Квим. – За то, что ты попросил Бога о помощи? Или за то, что ты расплакался перед своим братом? Ты горюешь о своих грехах? О сомнениях?
Миро потряс головой. Он не знал. Эти вопросы были слишком сложны для него. И вдруг он осознал, что все-таки знает ответ. Он развел руками.
– Об этом теле, – вымолвил он.
Квим потянулся к нему, положил ладони на плечи Миро и с силой прижал его руки обратно; пальцы Квима соскользнули и теперь сжимали запястья Миро:
– «Сие есть тело Мое, которое за вас предается» [14]14
Слова литургической молитвы, восходящей к библейскому эпизоду Тайной вечери (Лк. 22: 19).
[Закрыть]– так сказал Он. И точно так же ты отдал свое тело пеквениньос. Маленьким братьям.
– Да, Квим, но ведь Он вернул себе тело, потом?
– Он тоже умер.
– Только так я излечусь? Значит, мне остается всего лишь подыскать себе подходящую смерть?
– Прекрати, – нетерпеливо ответил Квим. – Христос не сам себя убил. Предательство Иуды убило его.
Миро словно взорвался:
– Все те люди, которые исцелились от простуды, мигрень которых таинственным образом убралась восвояси… – ты хочешь сказать, что Бог счел их достойнее меня?
– Возможно, это не зависит от того, достоин ты или нет. Может быть, здесь главное – нужно ли тебе это.
Миро рванулся и схватил Квима за рясу, сжав ткань полупарализованными пальцами.
– Мне нужно прежнее тело!
– Очень может быть, – спокойно отреагировал Квим.
– Что ты хочешь сказать этим «может быть», ты, жалкая, лебезящая сволочь?!
– Я хочу сказать, – тихо произнес Квим, – что да, конечно же, ты жаждешьвернуть прежнее тело, но, может быть, Бог в своей великой мудрости знает, что какое-то время тебе необходимопровести в теле калеки, чтобы ты изменился, стал лучше, чем был когда-то.
– И сколько времени я должен пробыть в этой оболочке? – настаивал Миро.
– Ну, максимум до конца своей жизни – больше уж навряд ли.
Миро с отвращением хмыкнул и отпустил Квима.
– А может быть, и меньше, – сказал Квим. – Во всяком случае, я так надеюсь.
– Надежда, – презрительно усмехнулся Миро.
– Наравне с верой и чистой любовью это наивысшая из существующих добродетелей. Ты должен надеяться.
– Я встретился с Квандой.
– Она добивалась встречи с тобой с тех самых пор, как ты вернулся.
– Она постарела и растолстела за эти тридцать лет. У нее целый дом детворы, а парень, за которого она вышла замуж, пахал ее то так, то этак. Я бы предпочел посетить ее могилу!
– Как это великодушно с твоей стороны!
– Ты понял, что я хотел сказать! Покинуть Лузитанию – какая шикарная идея! Вот только тридцать лет – слишком малый срок.
– Ты бы предпочел вернуться в мир, где тебя никто не знает?
– Здесь меня и так никто не знает.
– Может быть. Но мы любим тебя, Миро.
– Ты любишь меня таким, каким я был.
– Ты ничуть не изменился, Миро. Изменилось твое тело.
Миро с трудом поднялся на ноги, опершись о ствол Корнероя:
– Давай, общайся со своим древесным дружком, Квим. Ты не можешь сказать мне ничего такого, что бы хотелось услышать мне.
– Это ты так считаешь, – подчеркнул Квим.
– Ты знаешь, что может быть хуже сволочи, Квим?
– Ну конечно, – ответил тот. – Враждебно настроенная, озлобленная, жалеющая сама себя, ничтожная, бесполезная сволочь, которая слишком много возомнила о важности своих страданий.
Этого Миро вынести уже не смог. Он яростно взревел и набросился на Квима, стараясь повалить того на землю. Естественно, он и сам не удержался на ногах и обрушился на брата сверху, запутавшись в его облачении. Но это не остановило Миро, он даже не пытался подняться, он хотел избить Квима, причинить ему боль, будто таким путем мог избавиться хотя бы от части своей.
Однако после нескольких ударов Миро вдруг расплакался и сжался в комочек, заливая слезами грудь брата. Секунду спустя он почувствовал, как руки Квима нежно обняли его, услышал тихий голос, произносящий молитву:
– Pai Nosso, que estás no céu. – На этом месте чары рассеялись, и слова приобрели новый смысл, став реальными, земными. – О teu filho está com dor, о meu irmão precisa a resurreição dа alma, ele merece о refresco da esperança [15]15
«Отче наш, сущий на небесах. Твой сын страдает, брат мой нуждается в воскресении души, он заслуживает надежды» ( португ.).
[Закрыть].
Услышав, как Квим принимает его боль, его оскорбительные требования, Миро внезапно устыдился самого себя. С чего Миро взял, что заслуживает надежды? Как он посмел требовать, чтобы Квим помолился за него, помолился, чтобы случилось чудо и Миро вновь обрел здоровое тело? Миро понимал, что с его стороны было нечестно настаивать, чтобы Квим воспел в своей вере его, неверующего, изнывающего от жалости к самому себе.
Но молитва все продолжалась:
– Ele deu tudo aos pequeninos, e tu nos disseste, Salvador, que qualquer coisa que fazemos a estes pequeninos, fazemos a ti [16]16
«Он все отдал за малых сих, а Ты сказал: „Кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, не потеряет награды своей“».
[Закрыть].
Миро хотел было остановить брата. «Если я и отдал все, что у меня было, пеквениньос, это я сделал ради них, а не ради себя». Но слова Квима не дали раскрыть ему рта:
– Ты сказал нам, Спаситель, что, принося себя в жертву этим маленьким созданиям, мы приносим жертву Тебе.
Это прозвучало так, словно Квим настаивал, чтобы Бог выполнил свои обязательства в этой сделке. Квим, должно быть, установил крайне странные отношения с Богом, раз считал себя вправе предъявлять ему счет.
– Ele não é como Jó, perfeito na согаçãо [17]17
«Он не похож на Иова, совершенного в сердце своем». (Иов – библейский праведник, чью веру в Господа испытывает Сатана. Поспорив с Яхве, что вера Иова не так крепка, как выглядит, Сатана лишает праведника богатств, близких и в конце концов насылает на его плоть ужасные болезни, однако Иов остается верен Господу.)
[Закрыть].
«Да, я вовсе не так совершенен, как Иов. Но я потерял все, как лишился всего Иов. Чужой человек обрел детей от женщины, которая должна была стать моей женой. Другие исполняют то, что должен был исполнить я. Я же получил взамен этот ужасный полупаралич – поменялся бы со мной местами Иов?»
– Restabelece ele como restabeleceste Jó. Em nome do Pai, e do Filho, e do Espirito Santo. Amen. – «Возроди его, как ты возродил Иова. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».
Миро почувствовал, как руки Квима отпустили его, и, словно именно эти руки, а не сила притяжения удерживали его на груди брата, Миро тут же поднялся и посмотрел на распростертого на земле Квима. Глаз Квима затягивало синевой. Губа кровоточила.
– Я причинил тебе боль, – пробормотал Миро. – Прости меня.
– Да, – ответил Квим. – Ты действительно причинил мне боль. А я причинил боль тебе. Здесь этот вид развлечений пользуется наибольшей популярностью. Ну-ка помоги мне встать.
На какое-то мгновение Миро позабыл, что он теперь калека, что сам еле-еле удерживается на ногах. И начал протягивать брату руку. Только зашатавшись и чуть не потеряв равновесие, он вспомнил о своей ущербности.
– Я не могу, – выдохнул он.
– Слушай, твои жалобы на собственную ущербность всех уже достали. Ты мне дашь руку? Долго я буду ждать?
Миро расставил ноги, покрепче уперся в землю и наклонился над братом. Над своим младшим братом, который теперь почти на три десятилетия обогнал его не только в возрасте, но и в мудрости, и сострадании к людям. Миро протянул руку. Квим ухватился за нее и с помощью Миро поднялся с земли. Миро чуть не потерял сознание при этом, былая сила покинула его, а Квим не симулировал, он хотел, чтобы Миро сам поднял его. Когда наконец Квим встал на ноги, оба брата очутились лицом к лицу, плечом к плечу, сжимая руки друг друга.
– Ты отличный священник, – заметил Миро.
– Это точно, – согласился Квим. – Но теперь, как только мне потребуется партнер по спаррингу, я немедленно буду звать тебя.
– Бог ответит на твою молитву?
– Разумеется. Бог отвечает на все молитвы.
Миро не сразу понял, что́ Квим имел в виду под этими словами.
– Нет, я хотел сказать, ответит ли Он положительно.
– А-а. Вот здесь я не уверен. Ты мне сам потом расскажешь, если что.
Квим направился – слегка напряженно и немного прихрамывая – к дереву. Он наклонился и поднял с земли пару палочек.
– Что ты собрался обсуждать с Корнероем?
– Он дал знать, что ему нужно поговорить со мной. В каком-то далеком лесу возникло нечто вроде ереси.
– Ты обратил их, а потом у них мысли поехали не в ту сторону, да? – поинтересовался Миро.
– Да нет, – помотал головой Квим. – Тому племени я ни разу не проповедовал. Деревья-отцы постоянно общаются друг с другом, поэтому идея христианства достигла самых отдаленных уголков этого мира. Но, как обычно, ересь распространяется намного быстрее истины. И Корнерой чувствует себя слегка виноватым, поскольку она проистекает из его собственных размышлений.
– Да, думаю, тебе предстоит столкнуться с нелегкой задачей, – посочувствовал Миро.
– Не мне одному, – поморщился Квим.
– Прости. Я хотел сказать, Церкви. Всем уверовавшим.
– Здесь вопрос ставится куда шире, Миро. Эти пеквениньос выступили с действительно интересным еретическим постулатом. Однажды, не очень давно, Корнерой вдруг подумал, что как Христос все-таки спустился к людям, так в один прекрасный день Святой Дух снизойдет и к пеквениньос. Чудовищная ошибка в толковании Святой Троицы, но один лес воспринял ее всерьез.