Текст книги "Эндер в изгнании"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

3

Кому: mazerrackham%[email protected]/imaginary.heroes

От: hgraff%[email protected]

{протокол самоуничтожения активирован}

Тема: Как насчет маленького путешествия?

Дорогой Мэйзер,

я не хуже других знаю, что после твоего последнего полета ты практически отказался возвращаться домой, и уж точно я не собираюсь позволить им отправить тебя куда-нибудь сейчас. Но, дав показания в мою пользу (или в пользу Эндера, или во имя правды и справедливости – я не стану гадать о твоих мотивах), ты взял на себя слишком большой риск и разворошил осиное гнездо. Чтобы спрятать тебя и увеличить шансы на то, что тебя больше не будут таскать по судам, лучше всего назначить тебя командиром одного колонизаторского корабля. Корабля, который унесет Эндера в безопасное место.

Когда тебя полностью спишут со счетов, поскольку ты вроде как уходишь в рейс длительностью в сорок лет, будет несложно в последнюю минуту приписать тебя к другому кораблю, который улетит немного позже. И на этот раз – без огласки. Просто вдруг окажется, что ты не полетел первым рейсом.

Что касается Эндера, мы с самого начала скажем ему правду. Ему не нужны новые сюрпризы, он их не заслуживает. Кроме того, ни ты, ни я не нужны ему в качестве защитников. Думаю, он уже много раз это доказывал.

Хайрам

P. S. С твоей стороны остроумно выбрать в качестве ника на Unguessable.com свое реальное имя. Кто бы мог подумать, что ты не лишен иронии?

Ни отца, ни матери дома не было. И это было совсем нехорошо, потому что Питер вполне мог войти в совершенно «бульдозерное» настроение – если ему придет в голову. И похоже, дело к тому и шло.

– Поверить не могу, что меня в это втянули, – заявил Питер.

– Во что?

– Локк и Демосфен сообща действуют против возвращения Эндера домой.

– Ты просто не обращал внимания, – сказала Валентина. – Демосфен прилагает усилия к тому, чтобы Эндер вернулся сам и вернул Америке ее утраченное величие. А Локк – умеренный примиритель, как всегда пытающийся найти золотую середину. Жалкий миротворец.

– О, да заткнись ты! – рявкнул Питер. – Тебе уже поздно косить под дурочку. Но я понятия не имел, что они собираются превратить этот дурацкий трибунал в грязную кампанию против имени Виггина!

– Понятно, – откликнулась Валентина. – Дело не в Эндере, а в том, что ты не можешь воспользоваться преимуществами Локка, не раскрыв, кто ты есть, – а ты брат Эндера. Сейчас эта информация не больно-то даст тебе развернуться.

– Я смогу что-то сделать, только получив влиятельную должность, – а сейчас сделать это будет куда труднее, потому что Эндер убивал людей.

– Защищаясь.

– Еще будучи малышом.

– Хорошо помню, как ты обещал его убить, – сказала Валентина.

– Я говорил не всерьез.

А вот в этом Валентина сомневалась. Она была единственным человеком, который не поверил во внезапный приступ доброты Питера несколько лет назад, на Рождество. Тогда, по-видимому, Санта-Клаус – или «Юрай Хип»? – обсыпал его порошком альтруизма.

– Я к тому, что Эндер не убивал каждого, кто ему угрожал.

Вот она наконец – вспышка былой ярости. Валентина с приятным удивлением наблюдала, как Питер сражается с нею, берет под контроль.

– Слишком поздно для того, чтобы менять наши позиции по поводу возвращения Эндера, – сказал Питер.

Это прозвучало словно обвинение, будто все это изначально было идеей сестры.

Ну, в каком-то смысле так оно и было. Задумка, но не воплощение: сценарий последнего полностью разработал Питер.

– Но прежде, чем мы позволим раскрыть истинную личность Локка, нам надо будет реабилитировать Эндера. Сделать это будет непросто. Пока я даже не могу решить, кому из нас следует этим заняться. С одной стороны, это будет вполне в духе Демосфена, но никто не поверит в искренность его мотивов. С другой стороны, если Локк выступит за него открыто, тогда впоследствии – когда раскроется, кто я такой, – каждый будет думать, что у меня был личный мотив.

Валентина не допустила ни намека на улыбку, хотя знала – знала уже годы, – что полковнику Граффу и, вполне вероятно, половине командования МФ известны подлинные личности Локка и Демосфена. Они сохраняли эту информацию в тайне, чтобы не скомпрометировать Эндера. Но однажды кто-то наверняка допустит утечку – и совсем не в то время, которое выберет Питер.

– Нет, думаю, нам все же нужно будет вернуть Эндера домой, – сказал Питер. – Но не в Соединенные Штаты – во всяком случае, не под контроль правительства США. Думаю, Локку нужно произнести сочувственную речь о юном герое, который не имел выбора, которого просто использовали.

Питер примирительно заскулил карикатурным «локковским» голосом (используй он его на публике, Локк потерял бы аудиторию в мгновение ока):

– Дайте ему возможность вернуться домой как гражданину планеты, которую он спас. Пусть он будет помещен под защиту Совета Гегемона. Когда ему никто не угрожает, мальчик не представляет никакой опасности. – Питер триумфально воззрился на Валентину и заговорил уже нормальным голосом: – Видишь? Мы возвращаем его домой, а потом, когда моя личность раскроется, я окажусь любящим братом, да, – но еще и тем, кто действовал во благо всего мира, а не только Соединенных Штатов.

– Ты упустил из виду парочку аспектов, – заметила Валентина.

Питер сверкнул на нее глазами. Он терпеть не мог, когда сестра указывала на его ошибки, но к ней приходилось прислушиваться, поскольку она часто оказывалась права. Хотя обычно он делал вид, что уже думал об ее возражениях.

– Во-первых, ты принимаешь как данность, что Эндер хочет вернуться.

– Разумеется, он хочет домой.

– Ты этого не знаешь. Мы его не знаем. Во-вторых, ты принимаешь как данность, что, если он вернется, он окажется этаким мальчиком-паинькой и каждый будет думать, что на самом деле он вовсе не монстр, убивающий детей.

– Мы оба видели записи из зала суда, – сказал Питер. – Эти мужики обожают Эндера Виггина. Это было видно во всем, что они говорили и делали. Для них важнее всего было защитить его. Точь-в-точь как делали остальные, когда Эндер жил здесь.

– На самом деле здесь он никогда не жил, – сказала Валентина. – Мы переехали после его отлета, забыл?

Глаза Питера вспыхнули снова.

– Эндер делает так, что люди хотят за него умереть.

– Или убить его, – с улыбкой заметила Валентина.

– Эндер вызывает любовь у взрослых.

– Итак, мы вернулись к первой проблеме.

– Он хочет домой, – сказал Питер. – Он человек. Людям свойственно желание возвращаться домой.

– Но где его дом? – спросила Валентина. – Больше половины своей жизни он провел в Боевой школе. Что он вообще помнит о жизни с нами? Старшего брата, который без конца его изводил, угрожал убить…

– Я извинюсь, – сказал Питер. – Я действительно сожалею, что так себя вел.

– Но ты не сможешь извиниться, если он не вернется. Кроме того, не забывай: он умный. Умнее нас – ведь не просто так из нас троих в Боевую школу взяли только его. Поэтому он быстро сообразит, каким образом ты его используешь. Совет Гегемона – фи, что за гадость! Он не станет твоей марионеткой.

– Он натаскан на войну. Не на политику, – заметил Питер.

Его еле заметная улыбочка была такой самодовольной, что Валентине захотелось вмазать ему бейсбольной битой по физиономии.

– Не важно. Ты не сможешь вернуть его, что бы там ни написал Локк, – сказала Валентина.

– Это еще почему?

– Потому что не ты создаешь силы, которые пред ним трепещут и опасаются его возвращения. Ты их просто используешь. Люди не станут менять мнение, даже ради Локка. Кроме того, Демосфен будет против.

Питер посмотрел на нее удивленно и в то же время презрительно.

– О, я смотрю, мы начинаем работать на себя, да?

– Думаю, мне легче будет запугать людей, чтобы они оставили Эндера в космосе, чем тебе разжалобить их на то, чтобы его вернули домой.

– Мне казалось, ты сильнее всех его любишь. Думал, ты хочешь вернуть его домой.

– Питер, я хотела вернуть его последние семь лет, а ты был рад, что его здесь нет. Но теперь… вернуть его, чтобы он находился под защитой Совета Гегемона – то есть под твоим контролем, поскольку этот Совет забит твоими подхалимами…

– Подхалимами Локка, – поправил ее Питер.

– Я не стану помогать тебе возвращать Эндера домой, чтобы превратить его в инструмент для продвижения твоей карьеры.

– То есть ты предпочтешь обречь своего обожаемого младшего братика на вечное скитание в космосе, лишь бы поступить назло гадкому старшему брату? – спросил Питер. – Ух ты. Как я счастлив, что ты любишь не меня.

– В точку, Питер, – сказала Валентина. – Все эти годы я была игрушкой в твоих руках. Я точно знаю, каково это. Эндер это возненавидит. Я знаю, потому что я это ненавижу.

– Ты обожала все это – от и до. Быть Демосфеном… ты знаешь, каково чувствовать власть.

– Я знаю, каково чувствовать, как власть течет сквозь меня, прямо в твои руки, – сказала Валентина.

– Так вот в чем все дело? Тебе самой вдруг захотелось власти?

– Питер, ты идиот во всем, что касается людей, – тех, кого ты должен знать лучше всего. Я не говорю, что мне хочется твоей власти. Я говорю, что я ухожу из-под твоей власти.

– Ну и отлично. Я сам начну писать статьи за Демосфена.

– Ты не можешь притворяться Демосфеном. Люди поймут – что-то не так.

– Все, что делала ты, я…

– Я поменяла все пароли. Спрятала все учетные записи и деньги Демосфена, и ты не сможешь получить к ним доступ.

Питер посмотрел на нее с жалостью:

– Я найду все, если только захочу.

– Никакого толку тебе с этого не будет. Питер, Демосфен уходит из политики. Он собирается заявить о слабом здоровье и о том, что поддерживает… Локка!

Питер изобразил гримасу ужаса:

– Ты не можешь этого сделать! Локка уничтожит поддержка со стороны Демосфена.

– Видишь? У меня есть кое-какое оружие, которого ты страшишься.

– Но зачем тебе это? Все эти годы… и вдруг – бац! – и ты решаешь собрать все свои куклы и тарелки и покинуть чаепитие?

– Питер, я никогда не играла в куклы. Очевидно, ты играл.

– Ну хватит, – строго сказал Питер. – Я серьезно. Это не смешно. Давай вернем Эндера домой. Я не буду пытаться контролировать его так, как ты опасаешься.

– То есть так, как контролируешь меня.

– Да ладно тебе, Вэл, – сказал Питер. – Еще пару лет, и я смогу сбросить маску Локка, чтобы оказаться братом Эндера. Конечно, спасение его репутации мне поможет, но то же самое поможет и самому Эндеру.

– Думаю, тебе стоит за это взяться. За спасение репутации. Но не думаю, что Эндер должен вернуться. Я полечу к нему. Готова поспорить, мама с папой тоже полетят.

– Они не станут платить за твой космический круиз – и уж точно не за весь перелет на Эрос. В любом случае на это уйдут месяцы. Сейчас астероид по ту сторону Солнца.

– Я говорю не о круизе, – сказала Валентина. – Я покидаю Землю. Присоединяюсь к Эндеру в его изгнании.

На какой-то миг Питер ей даже поверил. Валентине доставило удовольствие это искреннее выражение тревоги на его лице. Но потом он расслабился.

– Мама с папой тебе не позволят, – сказал он.

– Пятнадцатилетние девочки не обязаны заручаться согласием родителей, чтобы записаться в колонисты. Идеальный возраст для деторождения и достаточно глупости, чтобы стать добровольцами.

– Да при чем здесь вообще колонии? Эндер же не собирается становиться колонистом.

– А что еще с ним делать? Колонизация – это единственная оставшаяся задача для Межзвездного флота, и за Эндера отвечают они. Потому-то я устраиваю все так, чтобы быть приписанной к той же колонии, что и он.

– Откуда у тебя эти никакищенские идеи? – спросил Питер. Если сленг Боевой школы ей непонятен – тем хуже для нее. – Колонии, добровольное изгнание – это же чистое безумие! Будущее – оно здесь, на Земле, а не на задворках Галактики.

– Все планеты жукеров в том же рукаве Галактики, что и Земля, – и по галактическим меркам это совсем недалеко, – чинно пояснила Валентина, чтобы его подзадорить. – И, Питер, из того, что твое будущее неразрывно связано с попытками стать правителем мира, вовсе не следует, что я хочу всю жизнь быть твоим вассалом. Ты забрал мою юность, выжал меня досуха, но остаток своих лет я проведу без тебя, любимый.

– Когда ты говоришь так, словно мы женаты, меня блевать тянет.

– Я говорю, как принято в старых фильмах.

– Фильмов не смотрю, поэтому не понял, – ответил Питер.

– На свете очень много такого, чего бы ты «не понял», – сказала Валентина.

Какое-то мгновение она боролась с искушением рассказать о том, как Эндер прилетал на Землю, когда Графф заручился поддержкой Валентины, чтобы вернуть совершенно выжатого Эндера в дело. И заодно упомянуть, что полковнику известно о ее с Питером деятельности в Сети. Вот уж что наверняка стерло бы ухмылку с его лица.

Но чего она этим добьется? Для всех будет лучше, если Питер останется в блаженном неведении.

Во время разговора Питер водил пальцами по планшету, что-то набирая. Сейчас он увидел в своем голопроекторе нечто такое, что привело его в бешенство, – таким Валентина видела его нечасто.

– Что такое? – спросила она, думая, что по мировым новостям прошло что-то ужасное.

– Ты закрыла мне лазейки!

Валентина не сразу поняла, о чем он. А затем до нее дошло: очевидно, Питер считал, будто она не заметит наличие секретного доступа к ключевым учетным записям и паролям Демосфена. Ну что за идиот! Когда-то он устроил целое представление, создавая для нее все это, – и она приняла как должное то, что он создал для себя лазейки, желая иметь возможность зайти, куда ему заблагорассудится, и изменить ее записи. С какой стати он решил, что она так это и оставит? Все эти лазейки она вычислила сразу же, в течение первых недель, и с тех пор каждое его изменение в эссе Демосфена она могла исправить раньше, чем они попадали в Сеть. Поэтому, когда она изменила все пароли и коды доступа, разумеется, она ликвидировала и все лазейки. А он как думал?

– Питер, – сказала Валентина, – если бы у тебя оставался ключ, лазейки не были бы закрыты, правильно?

Питер поднялся. Его лицо побагровело, кулаки были сжаты.

– Ты, неблагодарная сучка!

– Что ты мне сделаешь, Питер? Ударишь? Я готова.

Питер снова сел.

– Давай, двигай, – заявил он. – Шуруй в свой космос. Ликвидируй Демосфена. Без тебя обойдусь. Мне вообще никто не нужен.

– Потому-то ты такой неудачник, – сказала Валентина. – Ты никогда не сможешь править миром, пока до тебя не дойдет, что этого не достичь без сотрудничества со стороны каждого. Ты не можешь водить людей за нос, не можешь их заставлять. Они должны сами хотеть идти за тобой. Так же, как солдаты Александра Македонского были готовы следовать за своим царем и сражаться за него. А когда они перестали быть готовы, его власть в тот же миг испарилась. Тебе нужен каждый, но твой нарциссизм не дает тебе это понять.

– Здесь, на Земле, мне нужна готовность к сотрудничеству со стороны ключевых людей, – сказал Питер. – Но ты в их число не войдешь, так? Ну так двигай, пойди и скажи маме с папой, что ты задумала. Разбей их сердца. Тебе ж на все плевать, да? Ты собираешься полететь навстречу своему драгоценному Эндеру.

– Ты все еще ненавидишь его.

– Я никогда его не ненавидел, – возразил Питер. – Но сейчас, сию секунду, я определенно ненавижу тебя. Не сильно, но достаточно, чтобы мне захотелось пописать в твою постель.

Это была их давняя шутка, не для чужих ушей. Валентина не смогла сдержать смех:

– Ох, Питер, ты такой мальчишка!

Родители отнеслись к ее решению на удивление спокойно. Но лететь с нею они отказались.

– Вэл, – сказал отец, – думаю, ты права: Эндер домой не вернется. Когда мы это поняли… Это было больно. И хорошо, что ты хочешь к нему, даже если ни один из вас в итоге ни в какую колонию не отправится. Даже если речь идет всего о нескольких месяцах в космосе. Да пусть даже и лет! Ему будет в радость вновь побыть с тобою.

– Было бы лучше, если бы вы тоже полетели.

Папа покачал головой. Мама закрыла глаза пальцами – ее жест, говорящий: я вот-вот заплачу.

– Мы не можем лететь, – сказал отец. – У нас здесь работа.

– На работе могли бы придержать ваши места на годик-другой.

– Тебе легко говорить. Ты юная. Что для тебя пара лет? А мы… Не то чтобы старые, но старше тебя. Для нас время значит нечто иное. Мы любим Эндера, но не можем тратить месяцы или годы только на то, чтобы с ним повидаться. Нам осталось не так уж много времени.

– Но ведь именно об этом я и говорю, – сказала Валентина. – У вас не так много времени – и еще меньше шансов снова увидеть Эндера.

– Вэл, – произнесла мама дрожащим голосом. – Что бы мы ни делали, потерянные годы нам не вернуть.

Она была права, и Валентина это знала – хотя и не понимала, какое отношение это имеет к делу.

– Значит, вы собираетесь относиться к нему так, словно он умер?

– Вэл, мы знаем, что он не умер, – ответил отец. – Но еще мы знаем, что он не хочет нас видеть. Мы писали ему, с тех пор как война закончилась. Графф – тот самый, которого сейчас судят, – он нам ответил. Эндер не хочет писать нам письма. Наши письма он читает, но передал через Граффа, что ему нечего нам сказать.

– Графф – лжец, – припечатала Валентина. – Наверное, он ничего Эндеру не показывал.

– Возможно, – признал отец. – Но мы Эндеру не нужны. Ему тринадцать. Он становится мужчиной. С тех пор как он нас оставил, он проявил себя с лучшей стороны, но ему пришлось пройти и через ужасные испытания – а нас рядом не было. Не уверен, что он сможет нас когда-нибудь простить за то, что мы позволили ему уйти.

– У вас не было выбора, – сказала Валентина. – Его все равно забрали бы в Боевую школу, нравилось бы вам это или нет.

– Уверена, разумом он это понимает, – ответила мать. – А душой?

– Значит, я лечу без вас, – сказала Валентина.

Ей и в голову не приходило, что они могут не захотеть лететь к Эндеру.

– Ты оставляешь нас, – сказал отец. – Детям свойственно так поступать. Вы живете в доме, пока не приходит пора его покинуть. А потом вас больше нет. Даже если вы приезжаете в гости, даже если переезжаете жить поближе – это уже не то же самое. Ты думаешь, что ничего не изменилось, но это не так. Это случилось с Эндером, и так будет с тобою.

– Хорошо то, что ты больше не будешь с Питером, – сказала мать, начиная тихо плакать.

Валентина не могла поверить своим ушам.

– Ты проводила с ним слишком много времени, – объяснила мать. – Он на тебя плохо влияет. Делает тебя несчастной. Силком затаскивает в свою жизнь, чтобы ты не могла жить своею.

– Теперь это будет нашей заботой, – добавил отец.

– Удачи вам, – выдавила Валентина.

Неужели такое может быть? Неужели родители по-настоящему понимали Питера? Но если понимали, почему все эти годы позволяли ему… такое?

– Видишь ли, Вэл, – вздохнул отец, – если бы мы полетели к Эндеру, нам бы хотелось быть для него родителями, но у нас нет на то никакого права, никакой власти. Нам нечего ему предложить. Ему больше не нужны родители.

– Может, сестра? – сказала мать. – Сестра, может, и сгодится.

Она взяла Валентину за руку, словно хотела высказать какую-то просьбу.

Поэтому Валентина дала ей то единственное, что могла, – обещание:

– Я буду с ним. Не покину его до тех пор, пока он будет во мне нуждаться.

– Солнце, большего мы и не могли от тебя ожидать, – сказала мать.

Она крепко сжала руку дочери и через мгновение отпустила.

– С твоей стороны это поступок доброго и любящего человека, – сказал отец. – Ты всегда была такой. А Эндер всегда был твоим любимым маленьким братиком.

Валентина вздрогнула, услышав слова из детства. «Любимый маленький братик». Фу!

– Обязательно так его назову при встрече.

– Назови, – сказала мать. – Эндеру нравится, когда ему напоминают о хорошем.

Неужели мама всерьез считает, будто все то, что она знала об Эндере шестилетнем, в равной степени относится к нему сейчас, когда ему тринадцать?

Словно читая ее мысли, мать ответила:

– Люди не меняются в главном, Вэл. Кем ты собираешься стать во взрослой жизни, заранее видно тем, кто по-настоящему знает тебя с рождения.

Валентина рассмеялась:

– Но тогда… почему вы позволили Питеру жить?

Они тоже засмеялись, но несколько скованно.

– Вэл, – сказал отец, – мы не думаем, что ты это поймешь, но определенные стороны Питера, которые делают его… трудным… в один прекрасный день могут сделать его великим.

– А как насчет меня? – спросила Валентина. – Раз уж вы сегодня раздаете предсказания.

– Ох, Вэл, – покачал головой отец, – все, что тебе нужно, – жить своей жизнью, и тогда все вокруг тебя станут счастливее.

– Значит, ничего великого.

– Вэл, – сказала мать. – Добро делает величие одной левой.

– Но только не в учебниках истории, – заметила Валентина.

– Это значит, что историю пишут не те люди, правда? – спросил отец.