Текст книги "Воспоминания двух юных жен"

Автор книги: Оноре де Бальзак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

XXXIII

От госпожи де л'Эсторад к госпоже де Макюмер

Ах, дитя мое, если ты когда-нибудь станешь матерью, ты узнаешь, легко ли выкроить время для писем в первые девять месяцев. Мы с Мэри (это моя няня-англичанка) совершенно сбились с ног. Правда, я не сказала тебе, что все стараюсь делать сама. Я загодя своими руками сшила приданое, сама вышила и отделала чепчики. Я раба, душенька, я не принадлежу себе ни днем ни ночью. Я кормлю Армана Луи всегда, когда он хочет, а он обжора; его то и дело приходится перепеленывать, купать и переодевать; вдобавок, мне так нравится смотреть, как он спит, и петь ему песни, а в хорошую погоду я выношу его на руках в сад – и у меня совсем не остается времени подумать о себе. Словом, ты была занята светом, а я – моим ребенком, нашим ребенком! Какой богатой и полной жизнью я живу! О дорогая, я так тебя жду – сама увидишь! Боюсь только, что у Армана начнут резаться зубки, и он встретит тебя криком и плачем. Пока он плачет редко, ведь я всегда рядом. Дети кричат только от того, что им что-то нужно, а мы не понимаем, что именно, я же стараюсь угадывать все его желания. О ангел мой, как обогатилась я и как ты обеднила себя, растрачивая сокровища своей души в угоду свету! Приезжай – твоя затворница-подруга ждет тебя с нетерпением. Я хочу услышать твое мнение о л'Эстораде, а ты, верно, хочешь узнать, как мне покажется Макюмер. Упреди меня о своем приезде. Мои мужчины хотят выехать навстречу именитым гостям. Приезжай же, королева, Парижа, приезжай поскорее в нашу скромную бастиду, где тебя ждут и любят!

XXXIV

От госпожи де Макюмер к виконтессе [91]91
  ...к виконтессе...– Когда старший де л'Эсторад был возведен в графское достоинство, а имение его сделано майоратом, его сын, Луи де л'Эсторад, стал виконтом, а жена сына – виконтессой. После смерти отца Луи предстояло унаследовать графский титул, что и произошло в дальнейшем в романе.


[Закрыть]де л'Эсторад

Апрель 1826 г.

Прочитав адрес на конверте, ты узнаешь, дорогая, что мои хлопоты увенчались успехом. Теперь твой свекор – граф де л'Эсторад. Я не хотела уезжать из Парижа, не исполнив твоей просьбы, и пишу тебе в присутствии министра юстиции, который приехал сообщить, что указ подписан.

До скорого свидания.

XXXV

От госпожи де Макюмер к виконтессе де л'Эсторад

Марсель, июль.

Мой внезапный отъезд удивит тебя; мне очень стыдно, но я не привыкла лгать и очень тебя люблю, поэтому скажу тебе как на духу: все дело в том, что я ужасно ревнива. Фелипе слишком засматривался на тебя. Ваши беседы у подножия твоей скалы были для меня сущей пыткой, злили меня, портили мой характер. Твоя подлинно испанская красота, должно быть, напомнила Фелипе родину и красавицу Марию Эредиа, к которой я тоже ревную, ибо ревную и к прошлому. Твои чудесные черные волосы, прекрасные карие глаза, все твое лицо, где следы былых горестей лишь подчеркивают счастье материнства, как тень делает еще ярче сияние солнца; полуденная свежесть твоей кожи, которая белей моей, хотя я и блондинка; твои зрелые формы, утопающая в кружевах, похожая на сладостный плод грудь, в которую впивается мой очаровательный крестник, – все это ранило мне глаза и сердце. Напрасно я вплетала себе в волосы васильки, напрасно перевивала свои блеклые белокурые пряди алыми лентами, – все мои прелести меркли рядом с Рене, какой она стала в благословенной Крампаде.

Вдобавок Фелипе с такой завистью глядел на малыша, что я порой начинала его ненавидеть. Да, я хотела бы, чтобы это бесцеремонное существо, наполнившее весь дом своим криком и смехом, было моим. Я прочла во взгляде Макюмера сожаление и две ночи проплакала тайком от него. Жизнь в твоем доме стала для меня пыткой. Ты слишком красивая женщина и слишком счастливая мать, чтобы я могла оставаться рядом с тобой. Ах, притворщица, и ты еще жаловалась! Во-первых, твой л'Эсторад весьма недурен собой, он приятный собеседник, его черные с проседью волосы очень хороши, у него красивые глаза, а в манерах есть нечто неуловимо притягательное. Я уверена, что рано или поздно он обязательно станет депутатом от департамента Буш-дю-Рон; в палате ему обеспечен успех, ибо во всем, что касается его карьеры, я всегда к вашим услугам. Тяготы изгнания сообщили ему спокойный, чинный вид, а в политике это – половина дела. По моему мнению, дорогая, для политика самое главное – солидность. Поэтому я убеждаю Макюмера, что из него вышел бы великий государственный муж.

Одним словом, я очень рада, что ты счастлива, и, убедившись в этом своими глазами, лечу прямо в мой милый Шантеплер и не приглашу тебя к нам, покуда у меня не родится такое же прелестное дитя, как твой Арман. Брани меня сколько хочешь: я поступила нелепо, гадко, безрассудно. Увы! все мы так себя ведем, когда ревнуем. Я не обиделась на тебя, но я страдала и бежала, спасаясь от этих страданий, так что ты должна меня простить. Если бы мы прогостили у вас еще два дня, я совершила бы какую-нибудь глупость. Да, я поступила бы недостойно. Несмотря на досаду, которая грызла мне сердце, я рада, что побывала у тебя, рада, что увидела тебя такой прелестной и цветущей, рада, что счастливое материнство не помешало тебе остаться моей подругой, как счастливое супружество не помешало мне остаться твоей. В Марселе, едва отъехав от вас, я уже ощутила гордость за тебя, я горжусь, что ты станешь образцовой матерью семейства. Как верно ты угадала свое призвание! Мне кажется, тебе на роду написано быть не столько любовницей, сколько матерью, меж тем как я создана не столько для материнства, сколько для любви. Есть женщины, которым не дано ни то ни другое, они либо слишком уродливы, либо слишком глупы. Хорошая мать и возлюбленная супруга должны всегда сохранять ум и здравый смысл, должны неизменно выказывать самые высокие женские достоинства. О! я за тобой внимательно наблюдала, моя кошечка, и, как ты догадываешься, не могла не восхищаться тобой. Да, твои дети будут счастливы и хорошо воспитаны, ты будешь холить и лелеять их, будешь согревать их теплом своей души.

Луи ты можешь сказать правду о причинах нашего неожиданного отъезда, но придумай какой-нибудь благовидный предлог для его отца (он, кажется, у вас за управляющего?) и особенно для твоих родных (они у тебя – настоящие Гарлоу [92]92
  ... настоящие Гарлоу...– Гарлоу – чопорное и бессердечное английское семейство, принуждающее Клариссу, героиню одноименного романа Ричардсона, к браку с неприятным ей человеком.


[Закрыть]из Прованса). Фелипе не знает, почему я решила уехать, и никогда не узнает. Если он спросит, я что-нибудь придумаю. Скажу, например, что ты ревновала Луи ко мне. Прости мне эту невинную ложь. Прощай, я пишу тебе второпях, чтобы ты получила это письмо еще до завтрака; кучер, который обещался тебе его доставить, потягивая вино, ждет, пока я кончу. Крепко поцелуй за меня моего милого маленького крестника. Приезжай в Шантеплер в октябре, я буду одна: Макюмер собирается на Сардинию, он задумал большие перемены в своих владениях. Во всяком случае, таков его план сейчас, но строить планы на будущее так, словно он принадлежит самому себе, с его стороны весьма дерзко. Он это знает и потому всегда робеет, говоря мне о своих намерениях.

XXXVI

От виконтессы де л'Эсторад к баронессе де Макюмер

Дорогая моя, не могу описать тебе, как мы поразились, когда за завтраком нам доложили о вашем отъезде и особенно когда кучер, который вез вас в Марсель, передал мне твое безумное послание. Ах ты злюка, ведь в этих беседах у подножия скалы на скамье Луизы мы только и говорили, что о твоем счастье, и ревновала ты совершенно напрасно. Ingrata [93]93
  Неблагодарная ( лат.).


[Закрыть], я приговариваю тебя вернуться по первому моему зову. В этом мерзком письме, нацарапанном на трактирной бумаге, ты не сказала даже, где вы остановились, поэтому мне приходится писать тебе в Шантеплер.

Выслушай меня, дорогая моя названая сестра, и, главное, помни, что я желаю тебе счастья. Твоего мужа, моя Луиза, отличает глубина чувств и мыслей, которая внушает такое же почтение, как его природная серьезность и благородство манер; к тому же в его некрасивом, но таком умном лице, в его бархатных глазах столько внутренней силы, что мне нелегко было сблизиться с ним, а без этого ведь невозможно до конца понять друг друга. Я уж не говорю о том, что этот человек – бывший премьер-министр – прямо-таки молится на тебя, но он глубоко прячет свои чувства, и, чтобы выведать у этого неприступного дипломата тайны его сердца, мне потребовалось много ловкости и хитрости; но в конце концов я незаметно для него открыла множество вещей, о которых моя душенька и не подозревает. Из нас двоих я олицетворяю Разум, ты – Воображение; я воплощаю суровый Долг, ты – безрассудную Любовь. Эта противоположность нрава, заметная только нам двоим, волею Провидения проявилась и в наших судьбах. Я – скромная деревенская виконтесса, чрезвычайно честолюбивая, стремящаяся, чтобы моя семья достигла богатства и успеха, а ты – жена Макюмера, о котором все знают, что он – бывший герцог Сориа, да и сама ты тоже из герцогского рода и царишь в Париже, где трудно царствовать даже королям. У тебя немалое состояние, которое Макюмер удвоит, если выполнит свои планы и осуществит преобразования в сардинских владениях, – у нас в Марселе [94]94
  ...преобразования в сардинских владениях... в Марселе...– Автобиографический намек: Бальзак намеревался разбогатеть, добывая остатки серебра из сардинских серебряных рудников, для чего весной 1838 г. отправился на Сардинию, однако выяснилось, что его опередила одна марсельская компания.


[Закрыть]хорошо известны природные богатства этого края. Сознайся, что если уж кому из нас можно позавидовать, то не мне, а тебе! Благодарение Богу, в нас с тобой довольно великодушия, чтобы ставить дружбу выше пошлых и мелочных счетов. Я знаю: тебе стыдно, что ты уехала. Но, несмотря на твое бегство, тебе придется выслушать все, что я собиралась сказать тебе сегодня под скалой. Умоляю тебя, прочти мое письмо внимательно, оно касается не столько Макюмера, сколько тебя, хотя в моей отповеди речь пойдет и о нем тоже. Во-первых, душенька моя, ты его не любишь. Не пройдет и двух лет, как это безграничное обожание тебе наскучит. Ты всегда будешь видеть в Фелипе не мужа, а любовника, которым ты можешь беззаботно играть, как играют своими любовниками все женщины. Ты не уважаешь его, не испытываешь к нему того глубокого почтения, той робкой нежности, какую любящая женщина питает к мужчине, ставшему ее Богом. О! я хорошо изучила любовь, мой ангел, и не раз бросала лот в глубины своей души. И вот, приглядевшись к тебе, я поняла: ты его не любишь. Да, дорогая королева Парижа, как всем королевам, тебе однажды захочется, чтобы над тобой властвовали, чтобы тебя покорил сильный мужчина, который вместо того, чтобы поклоняться тебе, устраивал бы тебе сцены ревности и выкручивал тебе руки. Макюмер слишком страстно тебя любит, он, не способный ни в чем тебе отказать, никогда не сможет с тобой справиться. Один твой взгляд, одно ласковое слово заставляет его отступить от самого твердого решения. Рано или поздно ты начнешь его презирать за то, что он любит тебя слишком сильно. Увы! он тебя балует, как баловала тебя я, когда мы были в монастыре, потому что ты – одна из самых обольстительных и умных женщин в мире. Хуже всего, что ты искренна, ведь в свете нам часто приходится лгать ради нашего собственного счастья, ты же никогда не опустишься до лжи. Свет, например, требует, чтобы жена ни в коем случае не показывала своей власти над мужем. С точки зрения общества, муж не должен казаться влюбленным в жену, как бы он ее ни любил, а жена не должна играть роль возлюбленной. Меж тем вы оба нарушаете этот закон. Дитя мое, судя по твоим рассказам, свет менее всего склонен прощать людям их счастье; счастливцы должны скрывать свое блаженство. Но дело даже не в этом. Любовники равны меж собой, а муж и жена, по моему мнению, должны избегать такого равенства, если не хотят нарушить приличия и навлечь на себя непоправимые несчастья. Ничтожный мужчина ужасен, но еще ужаснее мужчина уничтоженный. Еще немного, и Макюмер по твоей милости станет тенью мужчины: он лишится воли, перестанет быть самим собой и превратится в неодушевленный предмет, приспособленный для твоих нужд; ты поглотишь его, и вместо двоих в вашей супружеской чете останется только один человек, неизбежно неполноценный; ты будешь страдать, но, когда ты соизволишь отдать себе отчет в том, что происходит, болезнь уже станет неизлечимой. Сколько бы мы ни старались, все напрасно: женскому полу некогда не приобрести качеств, которые отличают мужчину, а эти качества не просто нужны, они необходимы для семьи. Несмотря на свое ослепление, Макюмер уже сейчас видит, что его ждет, он чувствует, что любовь унижает его. Я полагаю, он затем и решил отправиться на Сардинию, что хочет попытаться в разлуке вновь стать самим собой. Ты без колебаний пользуешься властью, которой облекает тебя любовь. Власть эта видна во всем: в движениях, во взгляде, в голосе. Ах, дорогая, твоя матушка права: ты безрассудная куртизанка. Ты, надеюсь, не сомневаешься, что я гораздо умнее Луи, но разве ты хоть раз слышала, чтобы я с ним спорила? Разве на людях я не держу себя с ним как почтительнейшая жена с главой семьи? Притворство, скажешь ты. Да, я даю ему полезные советы, делюсь с ним своими мнениями и мыслями наедине, за дверями спальни, но могу тебе поклясться, ангел мой, что даже и тогда я вовсе не выказываю своего превосходства. Если бы я не оставалась втайне и въяве покорной женой, он не обрел бы веры в себя. Дорогая моя, подлинная благотворительность требует умения держаться в тени и не давать нуждающемуся в помощи почувствовать себя ниже своего благодетеля, и это скрытое самопожертвование полно особенной сладости. Поэтому я горжусь, что мне удалось ввести в заблуждение даже тебя, и ты вместо меня похвалила Луи. Впрочем, благополучие, счастье и надежда за два года вернули ему все, что горе, невзгоды, одиночество и сомнения у него отняли. Итак, насколько я могла заметить, ты сейчас любишь Фелипе ради себя самой, а не ради него. В том, что сказал тебе твой отец, есть доля правды: под весенними цветами твоей любви прячется себялюбие светской дамы. Ах, дитя мое, только оттого, что я тебя очень люблю, я нахожу смелость высказать тебе эти суровые истины. Позволь пересказать тебе конец одной из наших бесед с бароном, обещай, что никогда ни полсловом не обмолвишься ему об этом. Мы наперебой восторгались тобой, ибо он убедился, что я люблю тебя, как сестру, и вот, незаметно вызвав его на откровенный разговор, я сказала; «Луизе еще не приходилось бороться с судьбой, которая была к ней по-матерински благосклонна и баловала ее; боюсь, что Луизу ждут большие несчастья, если вы по-прежнему будете баловать ее, как любовник, и не будете с ней строги, как отец». – «Да разве я на это способен?» – ответил он и осекся, как человек, у которого под ногами разверзлась пропасть. Этот возглас многое мне объяснил. Если бы ты не уехала так поспешно, через несколько дней Макюмер стал бы еще откровеннее.

Ангел мой, когда этот человек обессилеет, когда он пресытится наслаждениями, когда он ощутит себя в твоем присутствии если не униженным, то утратившим достоинство, он испытает угрызения совести и раскаяние, оскорбительное для тебя, потому что ты будешь чувствовать себя его виновницей. В конце концов ты начнешь презирать человека, которого не научилась уважать. Подумай об этом. Презрение – первая ступень женской ненависти. Сердце твое благородно, поэтому ты никогда не забудешь жертв, на которые не поскупился ради тебя Фелипе, но ему нечего будет предложить тебе после того, как на брачном пиру он, можно сказать, обрек себя на заклание; горе мужчине или женщине, которые ничего не приберегают на потом! В этом все дело. Уж не знаю, к нашему стыду или к нашей чести, но мы требовательнее всего к тем, кто нас любит.

О Луиза, переменись, еще есть время. Если ты будешь обходиться с Макюмером так, как я обхожусь с л'Эсторадом, ты сможешь возвратить к жизни льва, дремлющего в этом поистине великом человеке. Можно подумать, будто ты хочешь отомстить ему за его превосходство. Разве ты не вправе будешь гордиться, если употребишь свою власть не ради собственного удовольствия, но ради того, чтобы сделать великого человека гениальным, как я делаю обыкновенного человека выдающимся?

Если бы ты не уехала, я все равно написала бы тебе это письмо; в разговоре ты, боюсь, подавила бы меня бойкостью и остроумием, а читая письмо, ты непременно задумаешься о будущем. Милая душенька, у тебя есть все, что нужно для счастья, не омрачай же своего блаженства и возвращайся в ноябре в Париж. Пустые хлопоты и светские увеселения, на которые я прежде сетовала, необходимы для вашего существования, ибо способны хоть немного отвлечь вас друг от друга. Замужняя женщина должна сохранять в себе кокетство. Мать семейства, которая все время отдает семье и всегда к услугам своих близких, рискует надоесть. Если у меня будет много детей, а в этом – залог моего счастья, то клянусь тебе, что как только они немного подрастут, я буду по нескольку часов в день проводить в одиночестве: нужно, чтобы даже твои дети ждали встречи с тобой. До свидания, дорогая моя ревнивица! Знаешь, заурядной женщине польстил бы твой порыв ревности, меня же он лишь огорчает, ибо я – только любящая мать и искренняя подруга. Целую тебя тысячу раз. Можешь говорить что хочешь в оправдание своего отъезда: ты не уверена в Фелипе, но я-то в Луи уверена.

XXXVII

От баронессы де Макюмер к виконтессе де л'Эсторад

Генуя.

Милая моя Рене, мне вздумалось повидать Италию, и я в восторге, что Макюмер отложил поездку на Сардинию и отправился в это путешествие вместе со мной.

Италия чарует и восхищает меня. Здешние церкви, и в особенности часовни, имеют такой приветный и кокетливый вид, что могут обратить в католичество любую протестантку. Макюмера встретили с распростертыми объятиями: все радуются приобретению такого подданного. Если бы я захотела, Макюмер мог бы стать сардинским послом в Париже, ибо при дворе я имела большой успех [95]95
  ...при дворе я имела большой успех.– Имеется в виду пьемонтский двор.


[Закрыть]. Если захочешь мне написать, посылай письма во Флоренцию. У меня не хватит времени нарисовать все в подробностях, я расскажу тебе о нашем путешествии, как только ты приедешь в Париж. В Генуе мы пробудем только неделю. Отсюда мы через Ливорно отправимся во Флоренцию, проведем месяц в Тоскане и месяц в Неаполе, чтобы к ноябрю поспеть в Рим. В первой половине декабря мы посетим Венецию, а оттуда через Милан и Турин вернемся в Париж; это будет уже в январе. Мы путешествуем как влюбленные; кругом новые места, так и кажется, будто у нас – свадебное путешествие. Макюмер совсем не знал Италии, а начали мы с изумительной, поистине волшебной горной дороги, соединяющей Ниццу с Генуей. До свидания, дорогая. Не сердись, если я не буду тебе писать; у меня нет ни одной свободной минутки; я успеваю только смотреть и наслаждаться. Но я не буду пересказывать тебе свои впечатления, пока память не придаст им окончательной формы.

XXXVIII

От виконтессы де л'Эсторад к баронессе де Макюмер

Сентябрь.

Дорогая моя, в Шантеплере тебя ждет довольно длинный ответ на письмо, которое ты написала мне из Марселя. Ваше путешествие нимало не рассеяло моих страхов, о которых говорится в этом послании, поэтому я прошу тебя распорядиться, чтобы тебе его переслали.

По слухам, министерство решило распустить нынешнюю палату депутатов. Это прискорбно для короля, который хотел использовать последнюю сессию этой преданной короне палаты, чтобы принять законы, необходимые для укрепления своей власти, но еще прискорбнее для нас: Луи исполнится сорок лет только в конце 1827 года. К счастью, мой отец соглашается стать депутатом, а когда потребуется, подаст в отставку.

Твой крестник уже пошел; жаль, что тебя при этом не было; он совершенно прелестен и начинает делать осмысленные движения, которые говорят, что это не просто орган сосания, не зверек, но маленький человечек: он так осмысленно улыбается. Мне повезло: у меня столько молока, что я смогу кормить Армана до декабря. После года уже не стоит. Кто долго сосет, тот дурнем слывет. Я верю народной мудрости. Ты, должно быть, имеешь в Италии огромный успех, моя белокурая красавица. Целую тебя тысячу раз.

XXXIX

От баронессы де Макюмер к виконтессе де л'Эсторад

Рим, декабрь.

Я получила твое мерзкое послание – по моей просьбе наш управляющий переслал его из Шантеплера сюда. О, Рене!.. Не стану высказывать тебе свое возмущение, расскажу только о том, какие последствия произвело твое письмо. Мы были на балу, который дал в нашу честь посол. Я явилась во всем блеске красоты и молодости, и Макюмер так восторгался мной, что и описать невозможно. Когда мы вернулись, я прочла ему твою ужасную отповедь; я читала, обливаясь слезами и рискуя показаться уродливой. Мой милый абенсераг упал к моим ногам, уверяя меня, что все это – вздорная болтовня; он увлек меня на балкон, откуда открывается вид на залитый лунным светом Рим, и речи его были достойны картины, представшей нашему взору. Мы уже говорим по-итальянски, и его чувство, выраженное на этом нежном и страстном наречии, показалось мне неземным. Фелипе говорил, что даже если твое предсказание сбудется, счастливая ночь со мной или одно из наших сладостных пробуждений для него дороже жизни. Если так, то он уже прожил тысячу лет. Он хочет, чтобы я оставалась его возлюбленной, и мечтает только о том, чтобы сохранить титул моего любовника. Он уверял, что так счастлив и горд, чувствуя себя моим избранником, что, если бы Господь предложил ему на выбор: либо стать отцом пятерых детей и прожить еще тридцать лет так, как советуешь ты, либо продолжать милую нашему сердцу жизнь, полную любви и наслаждений, и прожить еще только пять лет, он без колебаний выбрал бы мою любовь и скорую смерть. Он говорил тихо, голова моя покоилась у него на плече, он обнимал меня за талию – и вдруг тишину разорвал крик летучей мыши: вероятно, она попалась в лапы сове. Этот предсмертный вопль произвел на меня такое тяжелое впечатление, что я едва не лишилась чувств, и Фелипе отнес меня на постель. Но не тревожься: хотя это предзнаменование больно отозвалось в моей душе, сегодня я чувствую себя прекрасно. Утром я встала перед Фелипе на колени, сжала его руки и, глядя на него снизу вверх, сказала: «Мой ангел, я и вправду дитя; быть может, Рене права и я люблю в тебе только твою любовь, но я хочу, чтобы ты знал: в моем сердце нет места другому чувству и, значит, по-своему я люблю тебя. Если в моих манерах, в ничтожнейших моих поступках, в потаенных уголках моей души есть что-либо, обманувшее твои надежды, не молчи! скажи мне об этом! Я с радостью подчинюсь тебе, и свет твоих глаз станет моей путеводной звездой. Рене напугала меня, а ведь она меня так любит!»

Макюмер не мог вымолвить ни слова мне в ответ и молча заливался слезами. Благодарю тебя, моя Рене: я не знала, как сильно мой прекрасный, мой царственный Макюмер меня любит. Рим – город любви. Когда вас сжигает страсть, спешите в Рим и наслаждайтесь ею: в этом краю искусство и Бог – пособники любви. В Венеции мы встретимся с герцогом и герцогиней Сориа. Если станешь мне писать, посылай письмо в Париж: через три дня мы покидаем Рим. Бал у посла был прощальным.

P.S. Дорогая моя глупышка, твое письмо доказывает, что любовь известна тебе только в теории. Знай же, что любовь – закон, имеющий столь различные проявления, что никакая теория не может ни охватить их, ни подчинить себе. Это – для сведения моего милого доктора в корсете.