Текст книги "Галльская война Цезаря"

Автор книги: Оливия Кулидж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Оливия Кулидж
Галльская война Цезаря

Введение

«Заметки о Галльской войне» Цезаря – одна из самых интересных книг по истории среди тех, которые оставили нам римляне. Не часто бывает, чтобы военачальник с такой великой славой обладал даром писателя. Рассказ из первых уст, написанный удивительно простым и ясным языком, представляет собой правдивое изображение Галльской войны, хотя и сделанное с точки зрения римского воина. Читая Цезаря, мы узнаем то, что знал он: чем на самом деле была Галльская война.

К сожалению, так сложилось, что книга Цезаря заставила скучать детей больше, чем любая другая книга в западном мире. Вряд ли Цезарь виноват в этом: он вообще писал ее не для детей. Он писал ее не для тех, кто только начинает овладевать латынью, и не для таких людей, которые не могут отличить одно галльское племя от другого.

Времена изменились. Нравы тоже меняются с течением времени. Нам, сегодняшним читателям Цезаря, не может не бросаться в глаза то, что он подошел к своей задаче – написать об этой войне – не так, как предпочли бы мы. Мы в наше время газет привыкли к репортажам, ожидаем увидеть повесть. Мы хотим знать о простых солдатах, какими они были и что чувствовали. Нам нравятся описания людей, мест, оружия, одежды. Мы требуем фотографий – если не в прямом смысле этого слова, то по крайней мере в виде ярких словесных картин. А римляне, которым приходилось получать новости из слухов или писем, хотели фактов.

Цезарь дал им именно это. Он действительно так густо начинил свои «Комментарии» фактами, что для нас, незнакомых с общим фоном, на котором они происходили, порой может быть трудно их усвоить.

Цезарь относится к своим персонажам скорее как к вспомогательным средствам, чем как к людям: они появляются в его повествовании лишь тогда, когда делают что-то, о чем нужно упомянуть. Галл Дивициак, например, был личным другом Цезаря. В первый год войны без Дивициака Цезарь не мог сделать ничего. Потом Цезарь вдруг перестает говорить о нем. Племя Дивициака возглавляют другие люди, и совершенно ясно, что Дивициак умер. Но Цезарь, который строго придерживается своей темы, не говорит об этом.

Так люди появляются в книге Цезаря и исчезают из нее с поражающей читателя внезапностью. Имена военачальников Цезаря возникают в повествовании и снова исчезают. Он никогда никаким образом не описывает своих воинов и не комментирует их поступки. Цезарь прекрасно осознает, что он – военачальник, командующий армией, и, хотя описывает много героических поступков, делает это сдержанно: упоминать кого-то одного слишком часто – значит быть пристрастным. Он также считает невозможным для себя вообще говорить о ком-либо, кто по званию ниже центуриона: если бы он это сделал, то, несомненно, нанес бы обиду тем, чья должность была выше.

Подобный лаконизм повествования в результате оказывается как сильной, так и слабой стороной книги Цезаря. Именно поэтому она часто не нравится людям в наше время: только когда мы объединяем ее со всем, что знаем из других источников о галлах, о политической обстановке в Риме, об отдельных римлянах, обучении римской армии и о бесчисленном множестве других исторических фактов, мы начинаем понимать, какой богатый дар оставил нам Цезарь. Поэтому цель этой новой книги о Галльской войне – не только изложить то, что сказал Цезарь, а добавить к его рассказу многое, что осталось за рамками его повествования. А это вряд ли можно сделать, не включив в текст немного вымысла.

Большинство персонажей – реально существовавшие люди. Некоторые, например старик Кабур, достаточно правдоподобны, но вымышлены. Беседы и сцены также являются вымыслом, который делает персонажей ярче или дает информацию.

Рассказчик Октавий – нечетко очерченный персонаж, от имени которого даны описания. Если бы он был показан ярче, его приключения могли бы стать важнее, чем исторические факты. Молодой офицер с небольшим литературным талантом, он очень типичен. Как поклонник Цезаря, Октавий может нарисовать перед нами картину подобную тем, что даны в книге Цезаря. Галл, несомненно, показал бы нам другую сторону, но это война Цезаря.

Я использовала современные французские, а не римские названия тех городов, которые существуют до сих пор. Французские названия короче и привычнее, кроме того, их можно найти в любом хорошем атласе. Перед первой частью дан список этих названий и их римских эквивалентов. Немногие из городов более известны под своими римскими именами или, наоборот, так мало известны сегодня, что мне показалось лучше называть их так, как называл сам Цезарь. Примеры таких названий – Герговия и Алезия.

Таким образом, эта книга представляет собой смесь фактов и вымысла, современное изображение той войны, о которой писал Цезарь, ограниченное суммой наших знаний, но созданное с привлечением ресурсов археологии и исследований античного мира. Это не перевод книги Цезаря, а что-то вроде ее дополнения, которое поможет тем, кто захочет прочесть книгу Цезаря с интересом, а не скучая.

Пролог
Книга Квинта Октавия

Я был одним из офицеров Цезаря и как муж его племянницы был хорошо с ним знаком и некоторое время находился при его штабе. Тем, что я пишу о его войне в Галлии, я не пытаюсь соперничать с его собственным рассказом о ней, а хочу в какой-то степени дополнить этот рассказ иллюстрациями так, как Цезарь однажды посоветовал мне. В том году, когда он жил вместе с нами на зимних квартирах, он время от времени проводил с нами вечер за общей беседой. Однажды мы говорили о том, как у нас пишут историю, и Цезарь заметил, что наше великое время может стать для людей будущего таким же трудно различимым, как для нас времена Ромула и Рема. Мы знаем рассказ о том, как был основан наш великий город, но лицо, телосложение и рост Ромула давно забыты. Не может ли случиться, что боевой порядок наших легионов, одежда и манеры длинноволосых галлов со временем сотрутся из памяти людей? Цезарь думал, что так будет, и действительно – большинство людей, видевших Верцингеторикса в дни его славы, уже умерли; мои ровесники навоевались досыта и теперь совсем не говорят о наших великих днях; даже длинноволосые галлы переняли римские манеры и стали богатыми. Цезарь предположил, что, для того чтобы сохранить наше время для будущего, потребуется описать многое такое, что мы знаем и считаем само собой разумеющимся. Его собственная, написанная с большим мастерством книга о Галльской войне, конечно, была задумана не так. Она – создание великого военачальника и командующего армией, который поставил себе задачу четко и ясно изложить факты. Но хотя Цезарь пожелал сам ограничиться только этим, он умел мимоходом высказывать мысли, которые развивали другие люди. Он интересовался теми, кто был моложе его и знал, что многие из нас разнообразили скучную жизнь на зимних квартирах тем, что сочиняли эпические поэмы или драмы. Может быть, ему надоедало слышать, как мы их читаем, потому что, правду говоря, все эти произведения были почти одинаковы. Но все же он на короткое время сумел заинтересовать нас описанием подробностей.

Возможно, он хотел только этого, но в моем случае получилось так, что я тогда поворачивался спиной к стихам и лицом к прозе. Месяц или два я просто горел желанием написать рассказ очевидца обо всей войне. Но оказалось, что самые тяжелые годы войны были еще впереди. Позже я был занят, и зимой так же сильно, как летом, и поэтому мало что делал для того, чтобы написать свой рассказ, разве что расспрашивал людей, с которыми был знаком.

Я мог бы забыть о своем намерении. Судьба распорядилась так, что во время осады Укселлодинума – последней осады в ту войну – я получил удар копьем, едва не оборвавший мою жизнь. В определенном смысле этих слов он действительно оборвал ее: моя военная служба закончилась, и большие гражданские войны, которые начались сразу после этой, шли без меня. Все, кто был моими друзьями в Галлии, во время этих войн погибли в сражениях или были убиты во время той резни побежденных, которая сопутствовала гражданским войнам. Я выжил лишь потому, что был больным, никому не известным калекой.

Здоровье подорвано, продвижению по службе настал конец, цель жизни полностью потеряна – так прожил я эти тридцать лет. Я стал всего лишь утомительным и скучным человеком, даже рассказы которого о прошлой войне почти все устарели, кроме двух или трех. Я не забыл о предложении Цезаря, но каким-то образом оказалось, что его собственный, мастерски написанный рассказ – это в точности то, что хотел сказать я. Может быть, я никогда бы не взялся за свой труд, если бы не встретился неожиданно с простым солдатом, которого когда-то знал. Его звали Вар.

Я сразу же узнал его. Вар лишился двух пальцев на той руке, которой держал меч. Нос у него был сломан, а через одну щеку сверху вниз шел шрам, из-за которого на ней образовались складки. Вар хромал, и шлем протер ему лысину на голове. Но он по-прежнему насвистывал сквозь зубы старую песню, которую мы когда-то слышали в Галлии.

– Да это Вар! – произнес я.

Он посмотрел на меня, склонив голову набок, как делал раньше, но не узнал.

– Я служил у Цезаря в Испании, Африке и Греции, – заговорил он, – был с Авлом Гиртием, когда его убили возле Мутины. А их, – он протянул вперед руку без двух пальцев, – потерял, сражаясь вместе с Октавианом против молодого Секста Помпея. После этого уже не мог держать меч как надо, вот и начал свое дело – у меня постоялый двор и почтовые лошади. Здесь много проезжает тех, кого я знаю. Нельзя ли хоть немного подсказать…

– Это было гораздо раньше всего того, о чем ты вспоминал, – сказал я. – В Галлии.

– Давно оно было. – Он снова бросил на меня косой взгляд снизу вверх, отчаянно стараясь припомнить, кто я такой. – Чудесным временем были эти дни в Галлии, самые прекрасные. Давно это было.

Я знал, что ужасно изменился, и то, что я не называю себя, нечестно.

– Помнишь Октавия? – спросил я. – Молодого военного трибуна, который собирался описать наши походы в книге?

Он вспомнил сразу же и, заливаясь смехом, потрепал по холке ближайшую из моих лошадей. Вар никогда не верил мне, когда я говорил о книге, думал, что я шутил, и, похоже, не смущался того, что считал это забавным.

– Я так и не написал ее, – сказал я. – Все было так запутано. Мы не видели всю войну целиком.

К моему удивлению, он ответил серьезно.

– Сам-то я не умею читать, – сказал он. – Никогда не учился. Но мой сын умеет и читает мне то, что написал Цезарь. Теперь мне ясно, что мы все тогда делали.

С наивностью невежды он хотел дать мне совет прочитать книгу Цезаря, явно думая, что я мог ничего не слышать о ней. Но от его слов в моем уме внезапно ожило старое честолюбивое желание написать книгу нового рода, опираясь на ту идеальную ясность, с которой Цезарь описал ход войны. Я когда-то пытался написать о том, что Цезарь был вынужден оставить за пределами своих записок. Но я должен был включить в свою работу и то, о чем он написал. В результате могло получиться пусть не такое сочинение, которое я желал написать тогда, но в нем были бы описаны лучшие годы моей жизни.

– Я не написал эту книгу, но теперь напишу, – сказал я Вару.

Географические названия и римские соответствия в тексте

Алезия – Алезия

Амьен – Самаробрива

Безансон – Везонтио

Бибракт – Бибракс

Булонь – Ициум

Бурж – Аварикум

река Гаронна – Гарумна

Женева – Генава

Герговия – Герговия

Лангр – Земля лингонов

река Луара – Лигер

Марсель – Массилия

река Мёза – Моса

Нарбонна – Нарбо

Невер – Невиодунум

Орлеан – Генабум

Париж – Лютеция

Пуатье – Лемонум

река Рейн – Ренус

река Рона – Роданус

река Самбра – Сабис

река Сона – Арар

река Сена – Секвана

Санс – Агединкум

Укселлодинум – Укселлодинум

Вьенна – Виенна

Часть первая. Освободитель
58 год до н. э.

Триумвират. 58–57 годы до н. э.

Я начну свою книгу с триумвирата, потому что нашу Галльскую войну породил именно этот союз между тремя правителями – Помпеем, Цезарем и Крассом. Желание добиться власти в Риме побудило честолюбивого Цезаря ухватиться за случай, который представился ему в Галлии. Его блестящая победа там нарушила хрупкое равновесие, которое три правителя поддерживали между своими партиями. Так война в Галлии привела к другим войнам. Она вызвала катастрофу, погубившую Красса, когда тот попытался, соперничая с Цезарем, укрепить свою власть на Востоке. Из троих остались двое, и единственным выходом стала гражданская война. Помпей и Цезарь не могли делить друг с другом свой мир. А если бы они и пожелали это сделать, на раздел ни за что бы не согласились их сторонники. Может быть, будет честно сказать, что оба не хотели этого, поскольку понимали лучше кого-либо другого, что такое война.

Но ход событий был таким мощным, что оказался сильнее и нежелания правителей, и уз, которыми они соединили себя, чтобы держаться вместе. Галльская война – одно из этих событий, порожденное отношениями внутри триумвирата и повлиявшее на них. Иначе говоря, она является частью истории Рима настолько же, насколько – частью истории Галлии. Я начну свое описание событий с Рима, с года консульства Цезаря, когда мне самому исполнилось двадцать лет. Мой отец в первый раз взял меня с собой в Рим, и я увидел триумвиров.

Первым правителем был Помпей. В свои сорок четыре года он был по-прежнему красив и имел великолепные пышные волосы, которые рано поседели. На его лице было мало морщин, но оно постепенно приобретало какую-то грузность – как и все его тело. Помпей привык к тому, что его называют Великим. По его манерам, хотя они часто были достаточно приятными, было видно: он принимает почтение к себе как нечто само собой разумеющееся. В возрасте чуть старше двадцати лет он уже был выдающимся военачальником. Ему еще не было сорока, когда Сенат и римский народ доверили ему приведение в порядок своих дел на Востоке. Он командовал могучей армией, выигрывал сражения, возводил и сбрасывал с трона восточных царей, изменял границы их стран, торжественно появляясь перед половиной известного нам мира как абсолютный владыка. Когда Помпей выполнил поручение Сената, ничто не могло понизить его в положении до рядового гражданина. Он ведет себя слишком высокомерно? Что ж, стоит ему только появиться на Востоке, и там его будут приветствовать почти как бога. Римские солдаты, которых он воспитал и обучил, считали его своим вождем. Их можно было расформировать, передать под командование другого человека, и все же они оставались солдатами Помпея. Неудивительно, что он держался с преувеличенным достоинством, медленно говорил, медленно двигался и всегда оставлял за собой последнее слово. Шутники, которые смеялись над его манерами, не осмеливались делать это открыто. Видные члены Сената были с ним очень вежливы. Они завидовали Помпею, но боялись вызвать его гнев. Если бы Помпей дал себе труд провозгласить себя диктатором, ни у кого не было бы сил помешать ему.

Но вот что странно – Помпей не ухватился за уже принадлежащую ему власть. Его друзья говорили, что он слишком благороден для этого, враги – что он ленив. Помпей хотел быть первым гражданином Рима, его величайшим полководцем, тем, кому доверены все важнейшие практические дела. Но не хотел брать все это – он желал, чтобы это ему дали. К несчастью, вожди Сената, хотя и были благодарны Помпею за его терпение, занимались в основном тем, что подрезали ему крылья. Совершенно против воли Помпея они втянули его в союз с Крассом и Цезарем.

Красс был вторым правителем. Он был старше Помпея и Цезаря – Крассу было около пятидесяти пяти лет, когда я его видел. Это был коренастый, склонный к полноте человек с суровым лицом, волевым подбородком, ртом, похожим на капкан, и пронзительными маленькими черными глазами. Обладатель многомиллионного состояния, Красс контролировал деятельность всех крупных откупщиков Рима и участвовал в огромном количестве разных торговых дел. Его подход к политике был откровенно финансовым. В то неспокойное время, на которое пришлась моя юность, каждый политик набирал себе в народе столько голосов, сколько мог, путем какого-то вида подкупа или предлагая радикальный закон, устраивая для народа представления за свой счет или, как Помпей, выступая в роли покровителя, особенно для бывших солдат. Красс выбрал самый грубый вид коррупции: он покупал голоса и давал взятки тем сенаторам, которые играли в Сенате видную роль. Так Красс приобрел не только огромную власть, но и вызвал огромную ненависть к себе. Нашим сенаторам запрещено заниматься торговлей, поэтому финансовые дела Красс формально отдал на откуп своим подчиненным, хотя фактически вел сам. Однако его интересы привели к прямому столкновению с консерваторами, которые жили за счет того, что производилось в их больших поместьях, и тех доходов, которые получали политическим путем в провинциях, где были наместниками. Однако Красс с его миллионами вряд ли был представителем настоящего торгового сословия и не имел популярности даже у той нищей толпы, которая брала его деньги. Поэтому Красс, который никогда не страдал от нехватки хитрости, стал оглядываться вокруг себя в поисках умелого политика, который бы нуждался в деньгах и был легко управляемым. Найдя такого, Красс мог бы направлять его действия, а сам оставаться в тени. К тому времени, о котором я рассказываю, Красс уже много лет думал, что нашел такого политика в лице Юлия Цезаря.

Третий правитель – Цезарь. Он был всего на два года моложе Помпея и не сделал ничего особо выдающегося. Он был хорошо известен как ловкий политик, и предполагали, что это он стоял за всеми радикальными движениями своего времени. Но его официальный послужной список далеко не блестящ. Цезарь прошел обычный ряд низших государственных должностей, что было неизбежно для человека его происхождения. Он управлял одной из областей Испании и успешно подавил сопротивление нескольких повстанческих отрядов, которые мешали Риму. Как каждый честолюбивый человек, мечтавший о успехах в политике, он потратил свое собственное состояние, которое было невелико, борясь за победу на различных выборах. Как все, он уехал в свою провинцию бедным, а вернулся богатым. Других людей, сыгравших в такую игру, потом преследовали проклятия тех, кем они управляли, и обвинения в коррупции, время от времени приводившие к громким судебным процессам. Но когда Цезарь вернулся из Испании со своими незаконными доходами, о нем действительно тосковали в бывшей провинции, он оставался там популярным. Его собратья по Сенату, изумленные этим, говорили друг другу, что Цезарь слишком умен и потому ему нельзя доверять. Они и без этого ненавидели его, потому что Цезарь, единственный из ближайшего окружения, был против них. В семью Цезаря уже давно проникли радикальные взгляды.

Более чем за пятьдесят лет до моих дней Гай Марий, безродный и неученый человек, поймал упавшее с высоты орлиное гнездо, в котором было семь птенцов. Прорицатель, к которому он обратился, сообщил ему поразительную весть: судьба предназначила Марию семь раз быть римским консулом. Со временем Марий благодаря своему военному дарованию действительно был возведен в консулы шесть раз для защиты Италии от ужасных полчищ переселявшихся варваров. Затем Мария, как и Помпея, уже невозможно было вернуть в положение частного лица. К тому же Марий по природе был груб и вспыльчив. Его исключительное положение в государстве вскружило ему голову. Раньше ничего подобного не бывало в нашей республике, где никто не мог надеяться стать консулом семь раз и не было такого случая, чтобы был выбран в консулы человек, чей отец не занимал хотя бы маленькую должность. Дело дошло до гражданской войны, в ходе которой Сулла, соперник Мария, изгнал его из Рима, гнался за ним с собаками по болотам и преследовал Мария, жалкого беглеца, пока не загнал на дальние окраины страны. В конце концов война на Востоке отвлекла внимание Суллы, и Марий вернулся. В то время, о котором я пишу, еще были живы немногие из тех, кто помнил это его седьмое консульство. Марий был стар, и перенесенные великие страдания совершенно помутили его разум. Краснолицый, пьяный, он, шатаясь, ходил по улицам Рима в сопровождении охранника и поводил из стороны в сторону налитыми кровью глазами, оглядывая толпу напуганных людей, которые не осмеливались оставаться дома, чтобы их отсутствие не было замечено. Очень часто он указывал на кого-то и кричал: «Вон тот – предатель! Руби его!» Истекающая кровью жертва оставалась лежать на улице, а Марий шел своей шаткой походкой дальше – искать новую. Огромное счастье, что после нескольких недель своего ужасного консульства Марий умер.

Люди помнят то, что желают помнить. Месть Суллы сторонникам Мария была более упорядоченной и гораздо более растянутой по времени. У отцов Рима вызывала раздражение диктаторская власть Суллы, и они с подозрением относились к Помпею, который начал свой путь как заместитель Суллы. Но Сулла и Помпей были аристократами и оставались в узких рамках тех традиций, которых придерживаются наши консерваторы. Диктатура Суллы, хотя и ощущалась как тяжелый груз, не вызывала ненависти. Но никто не простил ужасного умирающего Мария.

В свои лучшие дни Марий был великим человеком, в некоторых отношениях реформатором, вокруг которого объединялись те, кто чувствовал наступление нового времени. Семья Цезаря занимала первое место среди этих людей. Марий даже скрепил свою близость с ней женитьбой на тетке Цезаря. Вследствие этого положение самого Цезаря при диктатуре Суллы было непрочным. Правду говоря, удивительно, что молодой Цезарь вообще остался тогда жив. Возможно, он уцелел благодаря своему обаянию, которое всегда было большим, а возможно – благодаря своему уму. Цезарь отошел от политических дел и стремился стать законодателем мод. Остроумный, образованный, прекрасно одетый, поддерживающий знакомства со всеми. Когда он ставил себе цель понравиться кому-то, несомненно, в своем умении превосходил все ожидания. Цезарь всегда был большим мастером любовных похождений, но с характерной для него находчивостью умело избегал явных скандалов. Когда вожди консерваторов наконец увидели, что Цезарь честолюбив, критически настроен по отношению к республике и очень умен, они отреагировали очень бурно. Поведение Цезаря всегда вызывало много слухов. Теперь его считали вдохновителем всех интриг против знати. Возможно, так оно и было. Он, несомненно, был несколько лет подручным Красса.

Такой была политическая обстановка в Риме времен моей юности, вызвавшая к жизни неудачный из-за своей разнородности союз трех – героя-консерватора, финансового магната и умного радикала. Идея союза принадлежала Цезарю. Он указал остальным, что каждый из них желает чего-то, что они могут получить, если объединятся. Он, Цезарь, хотел быть консулом. Он достиг в своей карьере такой ступени, на которой следующим большим шагом было консульство. Но этому сильно воспротивились консерваторы, и он не мог быть избран без поддержки партий, находившихся под контролем Помпея и Красса. Став консулом, он получал власть представлять на рассмотрение законы, которые были необходимы Помпею и Крассу с их сторонниками. Хотя в последнем случае все было не так просто, поскольку в нашей конституции есть много преград для власти консула. Например, десять трибунов имеют право вето, а среди десяти трибунов обязательно найдутся несколько сочувствующих консерваторам. Кроме того, надо брать в расчет и второго консула. Однако и Помпей, и Красс желали иметь кого-нибудь, кто позволил бы им ввести определенные законы. Предложение Цезаря было для них самой лучшей возможностью, и они приняли его.

Помпей хотел ввести денежную награду для ветеранов. Со времен Мария у военачальников вошло в обычай, набирая солдат перед важными военными кампаниями, обещать новобранцам, что они получат награду деньгами, когда кончится срок их службы. Этим они привлекали неимущих младших сыновей и безземельных крестьян, которые составляли костяк нашей армии. Однако, когда деятельность Помпея на Востоке закончилась и он должен был выполнить свои обещания, консервативная партия отказалась их признать: так консерваторы уменьшали влияние Помпея на его солдат. В результате они вовлекли полководца-консерватора в союз с Цезарем.

Финансовое объединение Красса обеспечивало деньгами контракт по сбору налогов в провинции Азия и теряло большие деньги, поскольку плохие урожаи и различные другие неприятности так истощили эту часть мира, что надежды на получение налогов не было совершенно никакой. Красс хотел, чтобы контракт был пересмотрен, но Сенат, который был в восторге от того, что Красс оказался в трудном положении, не хотел это делать.

Союз был заключен и скреплен женитьбой Помпея на единственной дочери Цезаря. К большому удивлению всех, этот чисто политический брак оказался счастливым. Юлия полностью унаследовала обаяние своего отца, и Помпей, который раньше уже был женат и вырастил нескольких сыновей, был ею очарован. Она была более чем на двадцать лет моложе Помпея и не могла помнить то время, когда он не был самым великим из живущих людей. Его нескрываемая любовь льстила Юлии, и она покорялась Помпею так, что на это было приятно смотреть. Вообще все, что делала Юлия, было удивительно мило. Я видел ее один раз, когда она вместе с Помпеем пришла в гости к Цезарю, и тут же в нее влюбился. Никогда ни один человек не был таким без стеснения веселым, как маленькая Юлия.

Когда я приехал в Рим, Цезарь был консулом, и консервативная партия так бешено ненавидела его, что удивительно, как никто не вонзил ему кинжал в спину. Но дело было в том, что консерваторы предпочли подождать, чтобы устроить суд над Цезарем, когда закончится срок его полномочий: пока он был консулом, они не могли законным образом тронуть его. В дальнейшем Цезарь устроил себе назначение проконсулом Галлии на ближайшие пять лет, что также давало ему неприкосновенность. Консерваторы мрачно готовились прождать еще пять лет, а потом уничтожить Цезаря, что бы он ни делал. Союз может возникнуть, может и распасться. Консерваторы, прочно окопавшиеся в Сенате, где они всегда господствовали и продолжали господствовать теперь, готовы были пережить любые союзы.

Их ожесточение против Цезаря было вызвано не одной лишь ненавистью к трем правителям: Помпей и Красс были непопулярны не больше, чем до этого. Именно Цезарь взял на себя тяжелую задачу провести через Народное собрание ряд законов, несмотря на то что вожди Сената сделали все возможное, чтобы его остановить.

Первое, что они попытались пустить в ход, было трибунское вето, так как некоторые из трибунов принадлежали к их партии. Только очень сильный человек мог переступить через вето и нашу конституцию одновременно. Цезарь сделал это и вызвал в Сенате больше негодования, чем если бы пошел на убийство. Второй линией обороны сенаторов был другой консул, крайний консерватор. В Риме всегда выбирают двух консулов для того, чтобы каждый из них мог стать препятствием для другого. Цезарь не стал обращать внимания и на вето своего коллеги. Кто-то остроумный придумал шутку, что консулами в том году были Юлий и Цезарь. Вожди Сената кусали себе локти от ярости, но могли сделать лишь одно – настаивать на том, что все законодательные предложения Цезаря были совершенно неправомерны. Простых людей, значительная часть которых и так получала плату от Помпея или Красса, Цезарь дерзко подкупал деньгами и лестью. В те дни никто не был очень благочестивым. Возможно, что бедствия, которые обрушились на нас позже, были следствием этого.

Таким было положение Цезаря в конце консульства, когда я пришел к нему со своим отцом просить должность в его армии в нашей провинции Галлия. Я говорю «в нашей провинции», потому что, хотя мы все и догадывались, что будут бои, никто из нас не помышлял о завоевании свободной Галлии. Я не уверен, что даже Цезарь думал об этом в то время, когда я впервые увидел его. Хотя, по правде говоря, если дело касалось Цезаря, который теперь стал богом, никогда ничего нельзя было знать наверняка.

Цезарь был высокого для римлянина роста – примерно пять футов девять дюймов. Его гибкая и тонкая фигура выглядела почти хрупкой. Однако в его движениях было много изящества: Цезарь не зря был знаменитым наездником. Как покажет мой дальнейший рассказ, в чрезвычайных обстоятельствах он заставлял свое тело выдерживать такие нагрузки, которые можно вынести только при большой решимости и силе. Ему было сорок три года, но на расстоянии он казался моложе из-за прямой осанки и решительности в движениях. Лицо Цезаря исправляло эту неточность. Во-первых, его темные волосы уже быстро редели. Во-вторых, его худое лицо, в складках и с орлиным профилем, совершенно не могло принадлежать мальчику или молодому мужчине: это было бы неестественно. Тому, кто видел Цезаря, когда он не следил за собой, могла прийти в голову мысль о том, что Цезарь так и родился старым. Увидев моего отца, который был его другом в дни учебы, Цезарь улыбнулся. Его улыбка уже давно имела славу самой чарующей в Риме. С этого момента он стал моим повелителем и остается им до сих пор.

– Октавий-младший и Октавий-старший! – воскликнул он. – Как твой мальчик похож на того юношу, которого я помню!

Цезарь не мог сказать ничего приятнее для моего отца, но отец пришел на эту беседу очень напряженным, и даже после этих слов его напряжение не ослабло.

– Все тот же Цезарь: всегда попадает точно в сердце, – сказал он с улыбкой, которая была немного неестественной.

Цезарь покачал головой, но не было похоже, чтобы он обиделся.

– Ты думаешь, друг, что это ловкий прием, но это не так. Я говорю то, что чувствую.

Отец ничего на это не ответил, а вывел вперед меня:

– Ты когда-то поддразнивал меня, говоря, что во мне слишком много от ученика и недостаточно честолюбия. Этот мальчик исправляет старую ошибку: он хочет сделать карьеру.

– Он уже в моем штабе. Это его удовлетворит? – ответил Цезарь.

Так бывало очень часто, он ухватил суть дела, прежде чем его закончили излагать, и предложил мне гораздо больше, чем я ожидал. Я был бы счастлив стать и младшим военным трибуном в его армии. Быть в штабе Цезаря! Я попытался было поблагодарить его, но он движением руки велел мне замолчать:

– Это еще слишком маленькая услуга для копии моего старого друга, который когда-то разговаривал со мной, пока луна не начинала бледнеть, но уже двадцать лет как не виделся со мной, а, Луций?

Он хотел, чтобы отец ответил, и пока ждал ответа, вокруг стояла тишина. Вскоре отец произнес: