Текст книги "Крутой парень"
Автор книги: Оливия Голдсмит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Лаура заметила румянец Трейси и покачала головой.
– Думаю, мне пора отправиться в гущу жизни. Постараюсь подцепить матроса с торгового судна. Пока, – сказала она и ввинтилась в толпу.
– Что это с ней? – спросил Фил у Трейси.
Она только пожала плечами и покачала головой. Нельзя ожидать, чтобы лучшей подруге понравился твой парень и наоборот. Трейси наклонилась к своему ноутбуку. Она закончила очерк на работе и начала статью о Дне матери, но над ней надо было еще поработать.
Что Трейси действительно нравилось в Филе, он тоже писал. Но в отличие от нее он не писал на заказ. Он был свободным художником. Фил сочинял очень-очень короткие истории. Некоторые из них занимали меньше страницы. Часто Трейси не понимала его, но не признавалась в этом. Было в его историях что-то очень личное, абсолютное пренебрежение возможными читателями, за которое она чувствовала к нему невольное уважение.
Хотя Фил снимал квартиру с приятелями и у него всегда были подружки, Трейси знала, что он по характеру одиночка. Ей казалось, что он мог бы провести пять лет на необитаемом острове, а если бы приплыл корабль, чтобы спасти его, Фил бросил бы, не отрываясь от бумаги или гитары: «Погодите – я занят». Ей не раз приходилось слышать эту фразу от Фила, и Трейси уважала его целеустремленность.
Иногда она думала, что журналистский факультет и работа плохо сказались на ее собственном таланте. Много лет она только и слышала: «Всегда думай о тех, кто будет читать твои статьи», – поэтому творчество Фила казалось ей глотком свежего воздуха, хотя он и смотрел сверху вниз на таких авторов, как она, пишущих на заказ.
Сейчас она точно знала, кто прочтет ее статью: жители пригородов за утренним кофе, сиэтлские битники, жующие свой завтрак, старушки в библиотеке. Трейси вздохнула и наклонилась к экрану.
Через пару минут Фил толкнул ее локтем в бок:
– Ты не можешь отложить эту чепуху и нормально отдыхать?
– Фил, я же тебе говорила, что должна закончить статью. Если я не сдам ее вовремя, Маркус совсем перестанет давать мне задания. Он только и ждет подходящего случая. Или я вообще потеряю работу, – выпалила она.
– Ну, ты каждый раз это говоришь, – не остался в долгу Фил. – Нельзя всю жизнь дрожать за свое место.
– Но я говорю серьезно. Эта статья для меня много значит. Я стараюсь написать что-то оригинальное по поводу Дня матери.
– Слушай, но ведь у тебя нет матери, – деликатно вмешался Джефф.
Трейси повернулась к нему и начала объяснять, как ребенку:
– Да, Джефф, это правда, моя мама умерла, когда я была еще маленькой. Но, знаешь, журналисты не всегда пишут о себе. Помнишь, я написала статью о вас, ребята? Но ведь я не часть «Распухших желез». Даже не грудная железа. Иногда журналисты пишут о текущих событиях. Или рассказывают о жизни других людей. Поэтому нас и называют репортерами.
– Угу. Такой тяжелый наезд, что у меня чуть барабанные палочки не сломались, – проворчал Фрэнк.
– Парни, а мы когда выступим? – спросил Джефф.
– Не раньше двух, – бросил Фрэнк.
Трейси едва удержалась, чтобы не застонать. Два! Они отсюда и до рассвета не выберутся.
– Господи! Неужели это все, чего Бобу удалось добиться?
– А я думаю, эти придурки к тому времени уберутся отсюда и у нас будет нормальная публика.
– Уверена, так и будет, – заверила Трейси. Хотя сама она не думала, что так будет. На самом деле толпа могла стать безумной, если у нее отнять любимую музыку.
Лаура вернулась с танцплощадки, за ней тащился коротышка, одетый как букмекер. Трейси замечала, что Лаура нравится мелким мужчинам, однако они не встречали у подруги взаимности.
– Не возражаете, если мы к вам присоединимся? Или вы в полночь превратитесь в крыс и тыквы?
– «Крысы и тыквы». Вот отличное название, – прокомментировал Фрэнк.
Трейси нервно взглянула на часы.
– О господи! Мне надо это закончить. – Она снова склонилась над ноутбуком.
Члены группы продолжали обмениваться хмурыми взглядами. Пустых бутылок на столе становилось все больше.
– Эта музыка – отстой, парни, – повторил равнодушному столу Фрэнк.
– Ага, отстой, – отозвался Джефф.
– Спасибо за то, что познакомили меня с Сиэтлом. Разговоры здесь действительно намного содержательнее, чем в Сакраменто, – съязвила Лаура.
Трейси подняла голову.
– Когда я закончу работу и ребята сыграют, будет веселей, – пообещала она и собралась вставать.
– Куда ты? – спросил Фил.
– Мне нужно послать это Маркусу домой по факсу, – объяснила Трейси.
– Эй, не уходи, – сказал Фил, хватая ее за руку. – Разве ты не понимаешь, что другие девушки готовы на все, чтобы только сидеть здесь с нами за одним столом.
Трейси, смеясь, вырывалась. Фил, конечно, милый, хотя с ним нелегко. Но давать Маркусу повод для раздражения она не собиралась. Ей надо было немедленно отправить свою статью, а для этого предстояло отыскать в баре «Желтые страницы», чтобы выяснить, есть ли поблизости круглосуточные копировальные центры. Оставалось только надеяться, что Фил успокоится. Если она сможет уйти, то вернется до того, как их группа начнет играть. Если она не вернется вовремя, Фил будет дуться до утра.
Когда через двадцать минут Трейси вернулась, на ее месте сидела какая-то девица.
– Я только что отправила статью по факсу, – сказала Трейси, стоя у стола.
– Поздравляю, – ответил Джефф, протягивая ей пиво.
– Ну что тут произошло интересного, пока меня не было? – На этот раз Трейси обратилась прямо к Филу.
– Ну, я тут слышала, что музыка – все еще отстой, и, как видишь, появилась новая прилипала, – ответила ей Лаура.
Трейси похлопала девушку по плечу, намекая, что пора освободить место, и наградила Фила уничтожающим взглядом: это он должен был попросить ее уйти.
– Слушай, я тут ни при чем, – возразил Фил на ее молчаливый упрек, когда девушка ушла.
– Не понимаю, почему все эти телки хотят одеваться, как Бетти Кроуфорд, – сказал Фрэнк.
– Просто дуры, – подхватил Фил.
Лаура перегнулась к Фрэнку через стол.
– Не существует Бетти Кроуфорд.
– Что? – спросил он.
– Бетти Кроуфорд не существует, – объяснила ему Лаура. – Ты, кажется, барабанщик?
– И что? – проворчал Фрэнк.
– Была Бетти Грэйбл и была Бет Дэвис. Есть Джоан Кроуфорд. Но я не думаю, что Джоан Кроуфорд когда-либо танцевала свинг, – объяснила Трейси.
– Какая разница? – пожал плечами Джефф.
Оркестр начал играть «Последний поцелуй».
– Перл Джэм, – сказал Джефф. – «Эпик рекордс», девяносто девятый год.
– Это была просто обложка, – возразила Лаура. – Это старая песня пятидесятых.
– Нет, Перл Джэм написал все их песни, – сказал Джефф.
– Хочешь пари? – спросила Лаура с вызовом.
– Давай поспорим на танец, – предложил Джефф. – Тогда я выиграю в любом случае.
Трейси посмотрела на подругу, которая широко открыла глаза от удивления. Лаура молча протянула руку, и Джефф, в половину меньше ее ростом, повел ее танцевать. «Бог знает что, – подумала Трейси. – Я бы скорее отдала свои драгоценности Элисон, чем пошла танцевать с Джеффом».
– Где Боб? – спросил Фил.
– Да, где он? – отозвался Фрэнк, очевидно, недовольный уходом приятеля. Джефф и Лаура сливались с музыкой. Трейси уже забыла, как замечательно танцует подруга. – Я спрашиваю себя, что бы сделали «Ганс энд роузез», если бы были здесь? – продолжал Фрэнк.
– Пустили бы в ход автоматы, – сказал ему Фил. Трейси пришлось рассмеяться.
– Люди, Аксел Роуз перевернулся бы в могиле, если бы увидел это, – добавил Фрэнк.
– Разве Аксел Роуз умер? – спросила Трейси.
Члены группы разом повернулись и посмотрели на нее так, будто она сошла с ума.
– О чем ты говоришь? – спросил Фрэнк.
– Ты сказал, что он перевернулся бы в могиле, я просто…
Фил обнял ее.
– Она не слишком умная, зато очень красивая, – сказал он Фрэнку, словно извиняясь, затем наградил Трейси долгим мокрым поцелуем.
Глава 3
Джонатан Чарлз Делано ехал на велосипеде сквозь утренний туман, повисший над заливом Пьюджет-Саунд. Дорога петляла вдоль смутно различимого берега. На нем была фирменная куртка «Микроконнек-шен», которую выдавали только сотрудникам, имеющим не менее двадцати тысяч акций, и бейсболка. После очередного поворота ветер задул в лицо, и его расстегнутая куртка надулась как парус. Велосипед – прекрасное лекарство. Стоит попасть в ритм, и можешь думать о чем хочешь или не думать вообще. Сегодня утром ему отчаянно не хотелось думать о вчерашнем вечере – вечере, который он провел, стоя под дождем, – и об изнурительном дне, который ему предстоял. Ему совсем не хотелось ехать к своей цели, но Джонатан так отчаянно крутил педали, словно участвовал в Тур-де-Франс. В День матери ему всегда приходилось трудно. Уже несколько лет он следовал этой традиции, которую сам установил из чувства вины и жалости. Джонатан считал, что, как сын Чака Делано, он кое-что должен. И в любом случае эти визиты были единственным проявлением близости к его причудливо разветвленной семье. Во всяком случае, именно так он их расценивал.
После очередного поворота туман неожиданно рассеялся, и открылся потрясающий вид на город. Утопающий в зелени Сиэтл был похож на Изумрудный город, и Джонатан заметил, что Рениер, эта вершина, царящая над городом при хорошей видимости, скрывалась за облаками.
Он наблюдал этот вид тысячи раз, но всегда при этом испытывал волнение. Однако сейчас у него было всего несколько секунд на любование видом – он помчался дальше через остров Бэйнбридж и наконец очутился у крытого черепицей домика. Спрыгнув с седла, Джон достал из корзины, укрепленной на багажнике, букет и провел рукой по волосам. Он взглянул на часы, поежился и направился по тропинке к входной двери. Табличка на ней гласила: «Миссис Б. Делано».
Джон постучал в дверь. Ему открыла плотная блондинка средних лет в тренировочном костюме. Джон не мог не отметить, что Барбара за этот год стала еще массивнее. Поверх спортивного костюма на ней красовался фартук, который заставил Джона улыбнуться: как это похоже на Барбару.
– О, Джон, это ты! Я тебя не ждала, – премило солгала она, обнимая его.
Барбара, первая жена его отца, была немного старше, чем мать Джона, но, казалось, принадлежала к другому поколению.
Джон пытался соответствовать всем необходимым стандартам – быть хорошим сыном, понимающим боссом, лояльным подчиненным, преданным другом и так далее и тому подобное. Словом, список продолжался и продолжался и доводил его до истощения. Роль примерного пасынка была частью его обязанностей и так же угнетала его.
Что в первой миссис Делано действительно удивляло его, так это ее неослабевающая жизнерадостность. Она казалась счастливой в этом маленьком коттедже в Уинслоу, но Джон представлял себе, как она начнет тосковать после его ухода. Не о нем – Джон знал, что о нем никто тосковать не будет, – но о Чаке, его отце, мужчине, которого она любила и потеряла.
У Джона не было никаких оснований чувствовать себя ответственным за это, но он именно так себя чувствовал и догадывался, что это чувство вины будет преследовать его всю жизнь. Поэтому он не забывал нанести визит в Уинслоу в День матери. Он достал из-за спины цветы.
– Не ожидала меня? – спросил Джон таким же бодрым тоном. – Как это могло случиться? С Днем матери, Барбара! – Он торжественно вручил ей свой букет.
– Боже мой! Розы и гладиолусы. Мои любимые! Неужели ты помнишь?
Джон догадывался, что сейчас неподходящий момент, чтобы рассказывать о своем автоматическом электронном календаре и карманном органайзере.
Барбара снова обняла его, и он ощутил ее дряблое тело. Очевидно, она не использовала тренировочный костюм по его прямому назначению.
– Ты очень хороший, Джон. – Барбара отодвинулась в сторону, чтобы впустить его в холл. – Заходи. Я испекла к завтраку печенье.
– Я и не знал, что ты умеешь печь, – неохотно солгал он.
Он совсем не хотел завтракать. Кроме того, Барбара была на редкость болтлива: стоило только начать. Было два вопроса, которых он боялся: нарочито равнодушный «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?» и еще худший «Ты с кем-нибудь встречаешься?». Хотя отец редко контактировал с Джоном, а Джон так же редко встречался с девушками, Барбара всегда спрашивала об этом. У нее с отцом не было детей, и она больше не выходила замуж. Она казалась такой же одинокой в своем коттедже, как Робинзон Крузо на необитаемом острове.
– Ты должен выпить кофе, – сказала Барбара.
– Если только кофе. У меня совсем немного времени. Мне действительно нужно…
Барбара взяла его за руку и повела в кухню.
– Ты с кем-нибудь встречаешься? – спросила она.
Джону ценой большого усилия удалось не вздрогнуть. Если бы он уже не знал, что его личная жизнь, на которую он тратил очень мало времени, не удалась, то вчерашний вечер доказал бы это со всей очевидностью. Вместе с Трейси, его лучшим другом, они потратили годы на то, чтобы выяснить, у кого из них романтические отношения были менее романтическими. На этой неделе он наконец станет признанным победителем. Вернее, признанным побежденным. И, следуя за Барбарой в кухню, Джон думал, что, кем бы из двоих он ни оказался, ему не позавидуешь.
* * *
Часом позже Джон осторожно толкал свой велосипед, стараясь не наехать никому на пятки в толпе, сходящей с парома, курсирующего между островом и Сиэтлом. Казалось, в это воскресное утро все люди разбились на пары. Кроме него. Джон вздохнул. Он все время работал. Упорно, как все честолюбивые молодые специалисты.
Над береговой линией показался Сиэтл с нелепой «Космической иглой» [5]5
Самая высокая башня в комплексе из 50 зданий, построенных ко Всемирной выставке 1962 года.
[Закрыть] и новыми сверкающими на солнце башнями. Он сел на велосипед, быстро обогнал толпу и помчался к северо-западу, на Пятнадцатую улицу.
Меньше чем через десять минут Джон резко остановился у роскошного многоквартирного дома. Он посмотрел на часы, вынул из корзины очередной букет – на этот раз только тюльпаны – и пристегнул свой велосипед к счетчику на стоянке. Джон вошел в сверкающий зеркалами холл, по которому не раз проходил с отцом, когда тот брал его на выходные. Вызвав лифт, Джон вошел в кабину и нажал кнопку с числом 12. Хотя поездка длилась всего несколько секунд, она показалась Джону очень долгой.
Лифт остановился, зазвенел звонок, и дверь открылась. Джон снова вздохнул, вышел из кабины и постоял, собираясь с духом. Затем он постучал в двери квартиры, на которых под бронзовым молотком значилось «Мистер и миссис Дж. Делано». Часть надписи «Мистер и» была перечеркнута. Женщина – средних лет, но моложе и намного лучше сохранившаяся, чем Барбара, открыла дверь. Она была одета или, скорее, наряжена в то, что, как полагал Джон, называлось «смелый костюм».
– Джонатан, – пропела женщина, принимая тюльпаны так, словно ничего другого не ожидала. – Как мило.
– Поздравляю с Днем матери, мама, – сказал Джон и поцеловал Джанет именно так, как она его учила: в обе щеки, едва касаясь губами, осторожно, чтобы не повредить тщательно сделанный макияж.
– Не обязательно называть меня мамой. Я слишком молода, чтобы быть твоей матерью, – ответила Джанет с легким смешком.
В голосе Джанет было что-то такое, от чего ему всегда становилось не по себе. Когда Джон был младше, ему казалось, что она над ним подшучивает. Не так давно он понял, что она с ним кокетничает.
– Подожди, я поставлю цветы в воду, – сказала она.
Джанет открыла дверь шире, чтобы пропустить его внутрь. Джон, как всегда, чувствовал себя неловко рядом с ней.
Квартира изобиловала украшениями под стать хозяйке. На Джанет было слишком много золотых украшений и блестящих пуговиц. В доме – слишком много золоченых рам и сверкающего хрусталя. Когда Джону было двенадцать и он приходил сюда к отцу, она постоянно твердила, чтобы мальчик ничего не трогал.
Ничего не изменилось с прошлого года, если не считать его цветов. Дом законсервировался, как лицо Джанет, как замок из «Спящей красавицы». Но принц никогда не пробудит это сонное царство. Джон с симпатией относился к Барбаре, но Джанет он всегда только жалел. Она возилась с цветами в маленькой раковине на своей крошечной кухне.
– У тебя есть какие-нибудь новости об отце? – спросила Джанет, стараясь казаться равнодушной.
– Нет, – тихо ответил Джон.
Это был тот самый вопрос, который он ненавидел больше всего. Из-за него бывшие жены отца казались такими уязвимыми. Теперь ему было еще больше жаль Джанет – придется задержаться у нее.
– Нет? Ничего удивительного, – сказала она. Ее голос утратил игривые нотки и прозвучал резко.
Джанет так резко ткнула в вазу последний тюльпан, что стебель сломался, но она этого не заметила.
– А как твоя личная жизнь? – спросила Джанет, и Джон понял, что она знает, что не услышит в ответ ничего хорошего. Джанет осмотрела его с головы до ног, оценивая мешковатые брюки, кроссовки и футболку. Затем вздохнула: – Ну, куда мы пойдем завтракать?
У Джона упало сердце.
– Знаешь, – начал он неуверенно, – я думал, может быть, мы просто выпьем здесь кофе? Я имею в виду, мне бы надо похудеть на пару фунтов…
– То есть мне надо похудеть, – улыбнулась Джанет, в ее голосе снова зазвучали игривые нотки. – Я постоянно сижу на диете. Но поскольку сегодня День матери, я считаю, что все лишние калории мне простятся. Даже как мачехе.
Джон отступил и уступил. Как всегда уступал Джанет его отец до тех пор, пока не ушел от нее.
Меньше чем через десять минут Джон и Джанет уже стояли перед шикарным кафе. Слава богу, наплыва посетителей еще не было, но к тому времени, как они закончили и он, прощаясь, помахал своей второй мачехе рукой, несколько десятков желающих уже ожидали у дверей. Джон посмотрел на часы, запаниковал и оседлал велосипед. Бешено нажимая на педали, он вылетел из центра, миновал парк и через респектабельный квартал направился в свой старый район.
* * *
На улице Коркоран Джон завел велосипед на стоянку у кирпичного одноэтажного домика. Цветы вились по его стенам и цвели на клумбах вокруг. Он пробежал мимо хорошо ухоженной клумбы, взглянув на которую, вспомнил, что нужно вернуться к велосипеду и достать еще один букет, самый большой и красивый.
С этим букетом он побежал к двери. Здесь под звонком висела табличка «Б. Делано». Он не успел позвонить, как дверь распахнулась и на пороге появилась приятная темноволосая женщина, очень похожая на Джона.
– Джонатан! – воскликнула его мать.
– С Днем матери, мама! – Джон нежно обнял ее, сминая цветы, которые оказались между ними.
– Как раз вовремя! – сказала мама. Она взяла цветы и нежно погладила его по голове. – Сынок, ты принес пионы! Они же еще не цветут. Наверное, этот букет стоит целое состояние.
– Все нормально, мама. Сейчас у меня на карманные расходы куда больше денег, чем раньше.
Она засмеялась.
– А как твой аппендикс? – спросила мать.
– У меня его по-прежнему нет, но я как-то обхожусь без него, – ответил Джон.
Три года назад ему удалили аппендикс, и мать тогда чуть не сошла с ума от беспокойства. Но она продолжала спрашивать об аппендиксе, имея в виду его здоровье.
– Ты уже видел сегодня Плаксу? – спросила она.
– Да. И Пышку тоже, – ответил Джон.
Через гостиную они прошли на кухню.
– Ты приехал один? – спросила мать.
– Да, а что?
– Я думала, может быть, ты приведешь Трейси.
Джон улыбнулся. Хотя они с Трейси всегда были только друзьями, мать то ли подозревала, то ли надеялась, что между ними нечто большее. Или что он однажды приведет домой другую девушку – любимую девушку. В то время как всех бывших жен Чака волновало, с кем теперь Чак, мать Джона волновало, с кем встречается ее сын. Джон знал, что она хочет его счастья и хочет внуков. Не то чтобы сам Джон не был рад встретить женщину и устроить свою судьбу, просто женщины, которых он встречал, стремились к кому-то другому. Его личная жизнь была полным разочарованием и для него самого, и для его близких. Он вздохнул. Он бы и рад помочь, но…
– Этот праздник она всегда тяжело переносит, – говорила в этот момент его мать, ставя цветы в вазу.
Джон не сказал матери, что собирался привести к ней Трейси – иногда ему казалось, что он слишком много думает о Трейси, – но она проводит время с очередным неудачником и старой подругой из Сан-Бер-нардино или вроде того.
– Она занята. Но я увижусь с ней сегодня. Ты же знаешь про наши традиционные полуночные посиделки.
– Что ж, передай ей от меня привет.
– Обязательно, – пообещал он, залезая в карман куртки и вынимая маленькую коробочку в красивой упаковке. Джон положил ее на стол между ними.
– Это мне? Не нужно было, это совсем необязательно.
– Я знаю, что на День матери положено стянуть ее кредитную карточку и транжирить деньги. Но я думал, что на этот раз можно пренебречь этой доброй традицией.
Джон зарабатывал очень много. Конечно, это было не так много, если сравнивать с кучей денег, которую получали четыре основателя его фирмы, но довольно много для парня его возраста. И он их особенно не тратил, так как был слишком занят работой и времени на магазины просто не оставалось. К тому же ему ничего не требовалось. У него были все желанные игрушки – самые современные стереосистема, ноутбук и видеооборудование – и очень мало времени, чтобы играть в них. Когда он не работал, он думал о работе или спал. Так что для него потратить немного денег на подарок матери ничего особенного не значило. Трудно было только купить то, что ей могло понравиться. В конце концов, ему пришлось обратиться к Трейси. Она была большим специалистом по части подарков.
– Ты такой задумчивый! Этим ты уж точно пошел не в отца.
Последовала неловкая пауза, всего несколько секунд. Единственной темой, которую Джон просил не затрагивать, был его отец. Мама рассмеялась и развернула подарок. В коробочке оказались нефритовые серьги.
– О, Джонатан! Как они мне нравятся!
И было ясно, что ей действительно нравятся серьги. Трейси всегда в этом разбиралась. Мать подошла к зеркалу и приложила серьги к ушам. Джон почувствовал себя счастливым.
– Ну, так мы идем сегодня на обед в «Баббет»? – спросила она, надевая серьги.
– Разве ты хочешь нарушить традицию? – бодро ответил Джонатан, несмотря на протесты своего желудка, в которбм уже бунтовали праздничные завтраки с Барбарой и Джанет.
– Мы должны запечатлеть этот момент для истории, – сказала мать, хватая «Полароид» и подводя Джона к кусту глицинии. – Мне только нужно сообразить, как срабатывает таймер, и дело сделано.
У нее это заняло полчаса, все это время Джон вел себя так терпеливо, как только мог. Наконец она успела прибежать к нему до того, как сработал затвор.
И в свете вспышки момент был запечатлен.
* * *
Джон был вконец обессилен. Сейчас ему всего двадцать восемь, размышлял он, сколько еще Дней матери он сможет пережить, прежде чем это его доконает? Ему предстояло посетить еще трех мачех, и хотя уже три праздничных угощения распирали его желудок, ему предстояло выдержать чаепитие, ранний обед и поздний ужин, прежде чем в полночь он встретится с Трейси. Джон решительно оседлал велосипед и растаял в пелене сиэтлского дождя.
